Возникновение, представители, ориентация и цели Венского кружка

Третий этап эволюции философии науки предложил новую тематику ее рефлексивного анализа и ознаменовался тем, что, во-первых, от анализа содержательных основоположений науки с предложенным А. Пуанкаре конвенциализмом осуществился переход к анализу языка науки, где основным требованием, предъявляемым к языку, стала его унификация, то есть построение единого языка науки при помощи символической логики с опорой на язык физики. Во-вторых, программа анализа языка науки, наиболее полно представленная неопозитивизмом, стала доминирующей, в силу чего третий этап развития философии науки получил название аналитического. При этом из языка науки изгонялись так называемые «псевдонаучные утверждения», двусмысленности обыденного языка. Сама же наука мыслилась жестко нормативно, как унифицированное исследование на базе языка физики. В-третьих, достаточно остро была поставлена проблема логики научного исследования.
В 1922 году на кафедре кафедры философии индуктивных наук Венского университета, которую возглавлял профессор Мориц Шлик, собралась группа молодых ученых, поставивших перед собой смелую цель – реформировать науку и философию. Эта группа вошла в историю под именем Венского кружка. Программа анализа языка науки, знаменитый «лингвистический поворот» нашли свое воплощение его деятельности. Члены кружка не являлись, так называемыми, «чистыми» философами, они все работали в конкретных научных областях. Как отмечают исследователи, священным для Венского кружка было понятие аргументации (англ. «argument» – ожесточенный спор).
Кружок состоял из многих выдающихся лиц и стал идейным центром неопозитивизма. Члены Венского кружка, которые широко известны за пределами истории австрийской философии – философ, физик и логик Мориц Шлик, логик Рудольф Карнап, социолог Отто Нейрат, Фридрих Вайсман, математик Курт Гёдель, физик Герберт Фейгль. По мере того, как кружок становился главным центром научно ориентированной философии, к его работе подключались философы других стран (Айер, Нагель, Йоргенсен и другие), наладились тесные связи с Берлинским обществом эмпирической философии (Рейхенбах, Гемпель, Дубислав, Краус, Гертцберг), с представителями Львовско-Варшавской школы.
Венский кружок не был замкнутым сообществом. Он старался наладить контакт с теми активными движениями современности, которые расположены к научному миропониманию и отказываются от метафизики и теологии. Организацией, через которую кружок обращался к широкой общественности, являлось Общества Эрнста Маха. Это объединение стремилось, как утверждалось в его программе, «поддерживать и распространять научное миропонимание». Оно организовывало доклады и публикации о состоянии научного миропонимания, с тем, чтобы показать значение точного исследования для социальных и естественных наук. Название этого объединения призвано обозначить его основную направленность: свободная от метафизики наука. Председателем основанного в ноябре 1928 года Общества Эрнста Маха был избран Мориц Шлик, вокруг которого сильнее всего сосредоточился коллективный труд в области научного миропонимания.
Философия Венского Кружка не существовала как нечто однородное, это был диалог самостоятельных ученых, чьи голоса в спорах слышались весьма отчетливо, и чьи взгляды и деятельность простиралась далеко за пределы деятельности собственно кружка и Общества Эрнста Маха.
Поражает тематическое разнообразие лекций, которые читали философы позитивисты в рамках Общества Эрнста Маха. Вот лишь некоторые примеры:

• Йозеф Франк: «Современная концепция мира и современная архитектура».
• Рудольф Карнап: «О Боге и душе: Псевдо-проблемы метафизики и теологии».
• Отто Нейрат: «Объединение наук и марксизм».
• Эдгар Цильзель: «Культ гения как социологическая проблема».
• Отто Нейрат: «Индустриальная рационализация и наука», «Магия и технология».
• Людвиг Берталанфи (знаменитый биолог, основатель общей теории систем): «Проблема энтропии и понятия нормы в биологии».
• Хайнц Гартман (основатель эго-психологии): «Психоанализ и проблема иллюзий».
• Эгон Брунсвик: «Гештальт-психология».
• Вильгельм Райх: «Теория драйвов в психоанализе».

Чрезвычайно впечатляют также программы конференций и международных съездов, организованных по инициативе Венского Кружка. Так, на второй международной конференции, проходившей в Кёнигсберге в 1930, среди прочих выступали Курт Гёдель с докладом «О полноте логического исчисления», одной из первых версий знаменитой теоремы о неполноте дедуктивных систем, а великий немецкий физик Вернер Гейзенберг – с докладом «Каузальный закон и квантовая механика», по-видимому, одной из первых заявок на теорию соотношения неопределенностей.
Учитывая все эти факты, можно с уверенностью говорить о том, что именно благодаря международной деятельности Венского Кружка было сформировано фундаментальное научное знание ХХ века, которое выразилось в трех важнейших принципах эпистемологии ХХ века:

1. Любое знание о реальности принципиально неполно (Гёдель);
2. поэтому для того, чтобы адекватно описывать реальность, необходимо описывать ее в дополнительных системах описания (принцип дополнительности Бора, принцип симметричных описаний Витгенштейна, Шлика и Рейхенбаха);
3. для того, чтобы узнать нечто новое о реальности, необходимо, чтобы что-то принималось на веру (соотношение неопределенностей Гейзенберга и принцип достоверности позднего Витгенштейна).

Выводы. Можно сказать, что Венский Кружок не был замкнутым, доктринерским образованием. Он был открытым и гетерогенным сообществом. Возможно, он не всех принимал в свое ядро, но зато он широко распространял свою периферию. Именно поэтому ему удалось стать главной научно-философской «фабрикой мысли» ХХ века, базой по генерации идей, по установлению связей между наиболее важными научно-философским течениями ХХ века – логическим позитивизмом, аналитической философией, теоретической физикой, психоанализом, математикой, математической и модальной логикой.

Логический позитивизм

Философско-методологическая концепция Венского кружка получила наименование «логический позитивизм» или «неопозитивизм», поскольку его члены вдохновлялись как позитивистскими идеями О. Конта и Э. Маха, так и достижениями символической логики, разработанной Г. Фреге, Б. Расселом и А. Н. Уайтхедом. Причем в логике неопозитивисты увидели тот инструмент, который должен был стать основным средством методологического анализа науки.
В формирование идейных установок Венского кружка значительное воздействие оказал махизм, пользовавшийся большим влиянием в Венском университете, с его эмпи-ризмом и негативным отношением к традиционной «метафизике». Значительное влияние на взгляды участников кружка оказали Людвиг Витгенштейн и его работа «Логико-философский трактат» (1921), Бертран Рассел и его концепция логического атомизма, Альфред Айер и Джордж Мур.
Витгенштейн полагал, что поскольку язык логики состоит из простых, или атомарных, предложений, которые с помощью логических связок могут соединяться в сложные, молекулярные, предложения, то и реальность состоит из атомарных фактов, которые могут объединяться в молекулярные факты. Атомарные факты причинно никак не связаны друг с другом, поэтому в мире нет никаких за-кономерных связей.
Поскольку действительность представляет собой лишь различные комбинации элементов одного уровня – фактов, постольку и наука должна быть не более чем комбинацией предложений, отображающих факты и их различные сочетания. Все, что претендует на выход за пределы этого «одномерного» мира фактов, все, что апеллирует к причинным связям фактов или к глубинным сущностям, изгоняется из науки. Конечно, в языке науки очень много предложений, которые непосредственно как будто не отображают фактов. Но это обусловлено тем, что используемый в науке естественный язык – будь-то немецкий, английский или какой-нибудь еще – искажает мысли. Поэтому в языке науки, как и в повседневном языке, так много бессмысленных предложений – предложений, которые действительно не говорят о фактах. Для выявления и отбрасывания таких бессмысленных предложений требуется логический анализ языка науки. Такой анализ и должен стать главным делом философов.
Эти идеи Витгенштейна были подхвачены и переработаны членами Венского кружка, которые заменили его онтологию следующими теоретико-познавательными принципами.

1. Всякое знание – это знание о том, что дано человеку в чувственном восприятии. Атомарные факты Витгенштейна логические позитивисты заменили чувственными восприятиями субъекта и комбинациями этих чувственных восприятий. Как и атомарные факты, отдельные чувственные восприятия не связаны между собой. У Витгенштейна мир – это калейдоскоп фактов, а у логических позитивистов мир оказывается калейдоскопом чувственных восприятий. Вне чувственных восприятий нет никакой реальности, во всяком случае, ученые ничего не могут сказать о ней. Таким образом, всякое знание может относиться только к чувственным восприятиям.
2. То, что дано в чувственном восприятии, мы можем знать с абсо-лютной достоверностью. Структура предложений у Витгенштейна совпадала со структурой факта, поэтому истинное предложение было абсолютно истинным, поскольку оно не только верно описывало некоторое положение дел, но и в своей структуре «показывало» структуру этого положения дел. Поэтому истинное предложение не могло быть ни изменено, ни отброшено. Логические позитивисты заменили атомарные предложения Витгенштейна протокольными предложениями, выражающими чувственные восприятия субъекта. Истинность протокольного предложения, выражающего то или иное восприятие, для субъекта также является несомненной.
3. Все функции знания сводятся к описанию чувственных данных. Если мир представляет собой комбинацию чувственных данных и знание может относиться только к чувственным данным, то оно сводится лишь к фиксации этих данных. Объяснение и предсказание исчезают. Объяснить чувственные данные можно было бы, только апеллируя к их источнику – внешнему миру. Логические позитивисты отказываются и от объяснения. Предсказание должно опираться на существенные связи явлений, на знание причин, управляющих их возникновением и исчезновением. Логические позитивисты отвергают существование таких связей и причин. Таким образом, остается только описание явлений, поиски ответов на вопрос «как?», а не «почему?».

Такова модель науки, предлагаемая логическим позитивизмом. Итак, в основе науки, по мнению неопозитивистов, лежат протокольные предложения, выражающие чувственные данные субъекта. Истинность этих предложений абсолютно достоверна и несомненна. Совокупность истинных протокольных предложений образует эмпирический уровень научного знания – его твердый базис.
Для методологической концепции логического позитивизма характерно резкое разграничение эмпирического и теоретического уровней знания. Однако первоначально логические позитивисты полагали, что все предложения науки – подобно протокольным предложениям - говорят о чувственных данных. Поэтому каждое научное предложение, считали они, можно свести к протокольным предложениям. Достоверность протокольных предложений передается всем научным предложениям, отсюда наука состоит только из достоверно истинных предложений.
С точки зрения логического позитивизма деятельность ученого в основном должна сводиться к двум процедурам: установлению протокольных предложений; изобретению способов объединения и обобщения этих предложений.
Научная теория мыслилась в форме пирамиды, на вершине которой находятся основные понятия, определения и постулаты; ниже располагаются предложения, логически выводимые из постулатов; вся пирамида опирается на совокупность протокольных предложений, обобщением которых она является. Прогресс науки выражается в построении таких пирамид и в последующем слиянии теорий, построенных в некоторой конкретной области науки, в более общие теории, которые, в свою очередь, объединяются в еще более общие и так далее, до тех пор, пока все научные теории и области не сольются в одну громадную систему – единую унифицированную науку.
Выводы. Модель науки научного процесса, построенная логическими позитивистами, несмотря на все изменения и усовершенствования, сохраняла некоторые особенности, обусловленные первоначальной наивной схемой. Это, прежде всего, выделение в научном знании некоторой твердой эмпирической основы, резкое противопоставление эмпирического и теоретического уровней знания, отрицательное отношение к философии и всему тому, что выходит за пределы эмпирического знания, абсолютизация логических методов анализа и построения научного знания, ориентация в истолковании природы научного знания на математические дисциплины и тому по-добное.

Творчество Карла Поппера (1902-1994) явилось одним из средоточий развития философии XX в. И в современном мире его имя остается в центре дискуссий по наиболее актуаль­ным проблемам философии. Работы Поппера открыли новый этап в развитии философии науки — этап, пришедший на смену неопозитивизму и получивший название постпозитивизма.

В первой половине XX в. философия (метафизика) была под­вергнута одной из самых серьезных критических атак. Отрицание метафизики как философского учения о внеэмпирических перво­основах и первопричинах было осуществлено неопозитивистами. Неопозитивизм обвинил метафизику в неспособности ставить ре­альные проблемы, а ее принципы и понятия охарактеризовал как бессмысленные.

Поппер выступил по существу с защитой метафизики и фило­софии. Его позицию по этой проблеме можно представить в сле­дующих положениях:

1) метафизика не является наукой, но она не бессмысленна и может играть в науке как позитивную, так и негативную роль. Поппер

подчеркивает огромную роль метафизики в развитии научного знания;

2) критерием разграничения науки и метафизики выступает прин­цип фальсифицируемости;

3) философия и наука находятся в тесном единстве.

Проблема демаркации. Проблему разграничения философии и науки или нахождения критерия, который даст средства для выяв­ления различия между эмпирическими науками, с одной сторо­ны, и математикой, логикой, а также «метафизическими» систе­мами - с другой, Поппер называет проблемой демаркации. Эту проблему наряду с проблемой индукции Поппер считает фунда­ментальной для теории познания. В ней источник почти всех дру­гих проблем теории познания.

Позитивисты, с точки зрения Поппера, признают научными только те понятия (представления или идеи), которые «выводимы из опыта» или логически сводимы к элементам чувственного опы­та [2.С. 31].

Современные позитивисты (неопозитивисты) рассматрива­ют науку не как систему понятий, а как систему высказываний и признают научными, осмысленными, имеющими значение вы­сказывания, сводимые к элементарным (или «атомарным») вы­сказываниям об опыте — «суждениям восприятия», «протоколь­ным предложениям». Такой критерий демаркации обозначается неопозитивистами как верификация.

Верификация связана с индукцией, так как предполагает выведе­ние универсальных высказываний (гипотез или теорий) из сингу­лярных (элементарных, «частных», «единичных») высказываний, являющихся своего рода «отчетами о результатах наблюдений или экспериментов». Критерий демаркации неопозитивистов Поппер характеризует как догму значения. Этот критерий, по его мнению, равносилен требованию, что все высказывания в эмпи­рической науке (или все высказывания, «имеющие значение») должны обладать качеством, которое давало бы возможность оп­ределить их истинность или ложность. Поппер согласен с выво­дом неопозитивистов, что метафизические высказывания неверифицируемы, так как несводимы к протокольным высказывани­ям. Однако он утверждает, что научные высказывания и прежде всего научные законы и теоретические построения также неверифицируемы. «Любой закон выходит за пределы опыта, т.е. неверифицируем». «Общие законы выходят за пределы любого конечно­го числа случаев своего соблюдения» [2.С. 381—383]. Это ут­верждение связано с проблемой индукции. Поппер выступает с резкой критикой индуктивного метода и считает, что его в науке не существует.

Как известно, индуктивные выводы проблематичны. Сомни­тельным считается общий (всеобщий) вывод на основе конечного числа наблюдений. Не является обоснованным и вывод об истин­ности всеобщих высказываний на основе их эмпирических под­тверждений. Эмпирические подтверждения не позволяютопреде- лить истинность наших теорий, считает Поппер. Непрерывный поток подтверждений и наблюдений может «верифицировать» не­научные теории, например астрологию с огромной массой эмпи­рического материала, опирающегося на наблюдения, гороскопы и биографии [5.С. 64].Псевдотеории могут быть выражены в на­учной форме, опираться на опыт (нередко специально подобран­ный), но иметь больше общего с примитивными мифами, чем с наукой [5.С. 65]. К таким теориям Поппер относит психоанализ

3. Фрейда, индивидуальную психологию А. Адлера, теорию исто­рии К. Маркса.

Принцип верифицируемости не позволяет различать метафи­зику и науку. Но есть ли от него какая-либо польза?

Цель принципа верификации не только демаркация науки и метафизики, но и борьба с метафизикой, и эта цель в определен­ной степени была достигнута. Поппер признает, что благодаря усилиямЛ. Витгенштейна, представителей философии языкового анализа и в особенности благодаря влиянию Б. Рассела нема­ло философских сочинений, характеризующихся бессмысленным пустословием, было дискредитировано [5.С. 126].По мнению Поппера, «позитивисты достигли большего успеха в уничтоже­нии метафизики, чем все предшествующие антиметафизики» [2.С. 32]. Современные исследователи отмечают, что за время гос­подства логического позитивизма интерес к философии среди философов науки почти угас.

Если принцип верификации не способен разграничивать мета­ физику и науку, то что тогда является критерием их демаркации?

Вместо принципа верифицируемости Поппер выдвигает прин­цип фальсифицируемости. «Не верифицируемость, а фальсифицируемость системы следует рассматривать в качестве критерия де­маркации» [2.С. 38].

Фальсифицируемость системы - это форма не подтверждения или оправдания теоретической системы (или универсального вы­сказывания), а принцип ее опровержения. Опровергать ту или иную систему можно логически, а можно эмпирически, опираясь на опыт. Именно второй вид опровержения Поппер связывает с фальсифицируемостью. «Эмпирическая система должна допус­кать опровержение опытом». «Я... признаю некоторую систему эмпирической, или научной, только в том случае, если имеется возможность ее опытной проверки» [2.С. 38].

Естественно-научные теории, или законы природы, имеют логическую форму универсальных высказываний. При опреде­ленной переформулировке законы природы выступают в форме запретов. Например, закон сохранения энергии можно выразить в форме «Не существует вечного двигателя» (Поппер обозначает та­кую форму как «высказывания о несуществовании», «неэкзистен­циальные высказывания»), В такой формулировке законы при­роды не утверждают, что нечто существует или происходит, а отрицают существование чего-то. Они настаивают на несущест­вовании определенных вещей или положений дел, запрещая или устраняя их. Именно в силу этого законы природы фальсифици­руемы, т.е. могут прийти в столкновение с опытом. Если мы при­знаем истинным некоторое сингулярное высказывание, которое нарушает запрещение и говорит о существовании вещи (или со­бытия), устраняемой законом, то этот закон опровергнут. (При­мером возможного опровержения закона о несуществовании веч­ного двигателя является высказывание «В таком-то месте сущест­вует аппарат, представляющий собой вечный двигатель».)

Метафизические высказывания, экзистенциальные высказы­вания (строго экзистенциальные) нефальсифицируемы, считает Поппер. Они «не имеют пространственных и временных ограни­чений. Они не относятся к индивидуальной, ограниченной про­странственно-временной области». Мы не можем исследовать весь мир для установления того, что нечто не существует, никогда не существовало и никогда не будет существовать [2.С. 64].

Подытоживая рассуждения о фальсифицируемости, Поппер пишет: «Каждая настоящая проверка теории является попыткой ее фальсифицировать, т.е. опровергнуть. Проверяемость есть фальсифицируемость... Теория, не опровержимая никакими мыс­ленными событиями, является ненаучной. Неопровержимость пред­ставляет собой не достоинство теории (как часто думают), а ее по­рок... Каждая “хорошая” научная теория является некоторым за­прещением: она запрещает появление определенных событий. Чем больше теория запрещает, тем она лучше» [5.С. 68—69].

Что касается подтверждений, то «легко получить подтвержде­ния, или верификации, почти для каждой теории, если мы ищем подтверждений». Подтверждения следует принимать во внимание только в том случае, если они являются результатом рискованных предсказаний

л Эволюционные модели науки (Т. Кун и И. Лакатос)

Модель развития науки Т. Куна. Особое место в фи­лософии науки XX в. занимает концепция американского фило­софа и историка науки Томаса Сэмюеля Куна (1929-1996). В сво­ей известной книге «Структура научных революций» Кун выразил достаточно оригинальное представление о природе науки, общих закономерностях ее функционирования и прогресса, заметив, что «его цель состоит в том, чтобы обрисовать хотя бы схематично со­вершенно иную концепцию науки, которая вырисовывается из исторического подхода к исследованию самой научной деятель­ности» [1.С. 17].

В противоположность позитивистской традиции Кун прихо­дит к убеждению, что путь к созданию подлинной теории науки лежит через изучение истории науки, а само ее развитие идет не путем плавного наращивания новых знаний на старые, а через ко­ренную трансформацию и смену ведущих представлений, т.е. че­рез периодически происходящие научные революции.

Понятие «парадигма» в концепции Куна. Новым в толковании научной революции у Куна является понятие парадигмы, которое он определяет как «признанные всеми научные достижения, ко­торые в течение определенного времени дают научному сообще­ству модель постановки проблем и их решений» [1.С. 11]. Иначе говоря, парадигма есть совокупность наиболее общих идей и ме­тодологических установок в науке, признаваемых всем научным сообществом и в определенный период времени направляющих научные исследования. Примерами подобных теорий служат фи­зика Аристотеля, механика и оптика Ньютона, электродинамика Максвелла, теория относительности Эйнштейна и ряд других тео­рий.

Парадигма, по Куну, или, как он ее предложил называть в дальнейшем, «дисциплинарная матрица» имеет определенную структуру.

В о - п е р в ы х, в структуру парадигмы входят «символические обобщения» - те выражения, которые используются членами на­учной группы без сомнений и разногласий и которые могут быть облечены в логическую форму, легко формализуются или выра­жаются словами, например: «элементы соединяются в постоян­ных массовых пропорциях» или «действие равно противодейст­вию». Эти обобщения внешне напоминают законы природы (на­пример, закон Джоуля-Ленца или закон Ома).

Во-вторых, в структуру дисциплинарной матрицы Кун включает «метафизические части парадигм» - общепризнанные предписания типа «теплота представляет собой кинетическую энергию частей, составляющих тело». Они, по его мнению, «снаб­жают научную группу предпочтительными и допустимыми анало­гиями и метафорами и помогают определить, что должно быть принято в качестве решения головоломки и в качестве объясне­ния. И, наоборот, позволяют уточнить перечень нерешенных го­ловоломок, способствуя в оценке значимости каждой из них» [1.С. 240].

В-третьих, в структуру парадигмы входят ценности, «при­чем по возможности эти ценности должны быть простыми, не са- мопротиворечивыми и правдоподобными, т.е. совместимыми с другими, параллельно и независимо развитыми теориями... В зна­чительно большей степени, чем другие виды компонентов дисци­плинарной матрицы, ценности могут быть об ши ми для людей, ко­торые в то же время применяют их по-разному» [ 1. С. 241 ].

В-четвертых, элементом дисциплинарной матрицы вы­ступают у Куна общепризнанные «образцы» — совокупность об­щепринятых стандартов — схем решения некоторых конкретных задач. Так, «все физики начинают с изучения одних и тех же образ­цов: задачи — наклонная плоскость, конический маятник, кепле- ровские орбиты; инструменты — верньер, калориметр, мостик Уитстона» [ 1. С. 244]. Овладевая этими классическими образцами, ученый глубже постигает основы своей науки, обучается приме­нять их в конкретных ситуациях и овладевает специальной техни­кой изучения тех явлений, которые образуют предмет данной на­учной дисциплины и становятся основой их деятельности в пе­риоды «нормальной науки».

 

Роль научного сообщества в мире науки. С понятием парадигмы тесно связано понятие научного сообщества. В некотором смысле эти понятия синонимичны. «Парадигма - это то, что объединяет членов научного сообщества, и, наоборот, научное сообщество состоит из людей, признающих парадигму» [ I. С. 229]. Представи­тели научного сообщества, как правило, имеют определенную научную специальность, получили сходное образование и про­фессиональные навыки. Каждое научное сообщество имеет свой собственный предмет исследования. Большинство ученых-исследователей, по мнению Куна, сразу решают вопрос о своей принад­лежности тому или иному научному сообществу, все члены кото­рого придерживаются определенной парадигмы. Если вы не раз­деляете веру в парадигму, вы остаетесь за пределами научного сообщества.

Понятие научного сообщества после выхода книги Куна «Структура научных революций» прочно вошло в обиход всех об­ластей науки, и сама наука стала мыслиться не как система зна­ний, а прежде всего как деятельность научных сообществ. Однако в деятельности научных сообществ Кун отмечает некоторые не­достатки, ведь «поскольку внимание различных научных сооб­ществ концентрируется на различных предметах исследования, то профессиональные коммуникации между обособленными науч­ными группами иногда затруднительны; результатом оказывается непонимание, а оно в дальнейшем может привести к значитель­ным и непредвиденным заранее расхождениям» [1.С. 231]. Пред­ставители разных научных сообществ зачастую говорят на «раз­ных языках» и не понимают друг друга.

Эволюция развития науки. Рассматривая историю развития науки, Кун выделяет прежде всегодопарадигмальный пе­риод, который, по его мнению, характерен для зарождения любой науки, прежде чем эта наука выработает свою первую, признан­ную всеми теорию, иначе говоря, парадигму.

На смену допарадигмальной науке приходит зрелая наука, которая характеризуется гем, что в данный момент в ней сущест­вует не более одной парадигмы. В своем развитии она проходит последовательно несколько этапов — от «нормальной науки» (ко­гда господствует принятая научным сообществом парадигма) до периода распада парадигмы, получившего название научной ре­волюции.

«Нормальная наука», с точки зрения Куна, «означает ис­следование, прочно опирающееся на одно или несколько про­шлых научныхдостижений, которые втечение некоторого време­ни признаются определенным научным сообществом как основа для его дальнейшей практической деятельности» [1.С. 28]. Уче­ные, научная деятельность которых строится на основе одинако­вых парадигм, опираются на одни и те же правила и стандарты на­учной практики. Эта общность установок и видимая согласован­ность, которую они обеспечивают, выступают предпосылками для генезиса «нормальной науки».

В отличие от Поппера, считавшего, что ученые постоянно ду­мают о том, как бы опровергнуть существующие и признанные теории, и с этой целью стремятся к постановке опровергающих экспериментов, Кун убежден, что «...ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий другими. Напротив, исследование в нормальной науке направлено на разработку тех явлений и теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает» [ 1. С. 46].

Таким образом, «нормальная наука» практически не ориенти­руется на крупные открытия. Она обеспечивает лишь преемствен­ность традиций того или иного направления, накапливая инфор­мацию, уточняя известные факты. «Нормальная наука» предстает у Куна как «решение головоломок». Есть образец решения, есть правила игры, известно, что задача разрешима, а на долю ученого выпадает возможность попробовать свою личную изобретатель­ность при заданных условиях. Это объясняет привлекательность нормальной науки для ученого. До тех пор пока решение голово- ломок протекает успешно, парадигма выступает как надежный инструмент познания. Но вполне может оказаться, что некоторые задачи-головоломки, несмотря на все усилия ученых, так и не поддаются решению. Доверие к парадигме падает. Наступает со­стояние, которое Кун называет кризисом.

 

Под нарастающим кри­зисом он понимает постоянную неспособность «нормальной нау­ки» решать ее головоломки в той мере, в какой она должна это де­лать, и тем более возникающие в науке аномалии, что порождает резко выраженную профессиональную неуверенность в научной среде. Нормальное исследование замирает. Наука по сути дела пе­рестает функционировать.

Понятие «научная революция». Период кризиса заканчивается только тогда, когда одна из предложенных гипотез доказывает свою способность справиться с существующими проблемами, объяснить непонятные факты и благодаря этому привлекает на свою сторону большую часть ученых. Эту смену парадигм, переход к новой парадигме Кун называет научной революцией. «Переход

от парадигмы в кризисный период к новой парадигме, от которой может родиться новая традиция “нормальной науки”, представ­ляет собой процесс далеко не кумулятивный и не такой, который мог бы быть осуществлен посредством более четкой разработки или расширения старой парадигмы. Этот процесс скорее напоми­нает реконструкцию области на новых основаниях, реконструк­цию, которая изменяет некоторые наиболее элементарные теоре­тические обобщения в данной области, а также многие методы и приложения парадигмы» [1.С. 120].

Каждая научная революция изменяет существующую картину мира и открывает новые закономерности, которые не могут быть поняты в рамках прежних предписаний. «Поэтому, — отмечает Кун, - во время революции, когда начинает изменяться нормаль­ная научная традиция, ученый должен научиться заново воспри­нимать окружающий мир» 11. С. 152]. Научная революция значи­тельно меняет историческую перспективу исследований и влияет на структуру научных работ и учебников. Она затрагивает стиль мышления и может по своим последствиям выходить за рамки той области, где произошла.

Таким образом, научная революция как смена парадигм не под­лежит рационально-логическому объяснению, потому что суть де­ла в профессиональном самочувствии научного сообщества: либо сообщество обладает средствами решения головоломки, либо нет, и тогда сообщество их создает. Научная революция приводит к от­брасыванию всего того, что было получено на предыдущем этапе, работа науки начинается как бы заново, на пустом месте.

Подводя итог, можно отметить, что «как ни одна другая рабо­та, книга Куна возбудила интерес к проблеме объяснения меха­низма смены представлений в науке, то есть по существу к пробле­ме движения научного знания... она в значительной степени сти­мулировала и продолжает стимулировать исследования в этом направлении» [1.С. 292].

Методология исследовательских программ И. Лакатоса. Идеи Поп­пера получили дальнейшее развитие в работах его ученика — Имре Лакатоса (1922—1974). Так же как и Поппер, Лакатос считает, что философское изучение науки должно сосредоточиться прежде всего на выявлении ее рациональных оснований, определяющих профессиональную деятельность ученого. Однако если с точки

зрения Поппера, когда на смену одной теории приходит другая, старая теория отвергается полностью, то, по Лакатосу, рост зна­ния осуществляется в форме критического диалога конкуриру­ющих исследовательских программ, представляющих собой со­вокупность теорий, связанных непрерывно развивающимся ос­нованием, общностью основополагающих идей и принципов. «Я смотрю на непрерывность науки сквозь “попперовские оч­ки”, - признавался ученый. - Поэтому там, где Кун видит “пара­дигмы”, я вижу еще и рациональные “исследовательские про­граммы”» [2.С. 148]. Именно они являются основной фундамен­тальной единицей развития науки.

Структура исследовательской программы включает в себя:

1) жесткое ядро — исходное основание, представляющее собой сово­купность конкретно научных и онтологических допущений, со­храняющихся без изменения во всех теориях научной программы. Оно принимается и признается неопровержимым; о «защитный пояс», состоящий из вспомогательных гипотез и обес­печивающий сохранность «жесткого ядра» от опровержений. Он должен приспосабливаться, видоизменяться, адаптируясь к ано­малиям, или, возможно, полностью заменяться;

2) нормативные методологические правила, предписывающие («по­ложительная» эвристика) или запрещающие («отрицательная» эв­ристика) определенные направления дальнейшего научного ис­следования. Правила «положительной» эвристики показывают, как видоизменить опровергаемые варианты, как модифициро­вать гипотезы «защитного пояса», какие новые модели необхо­димо разработать для расширения области применения програм­мы. Правила «отрицательной эвристики» говорят о том, каких пу­тей следует избегать в дальнейшем исследовании. Поскольку они запрещают переосмысливать «жесткое ядро» исследовательской программы даже в случае столкновения с аномалиями, исследова­тельская программа обладает своего рода догматизмом. Но эта догматическая верность однажды принятой теории имеет пози­тивное значение. Без нее ученые бы отказались от теории раньше, чем смогли бы понять ее потенциал, силу и значение. Тем самым «отрицательная» эвристика способствует более полному понима­нию силы и преимуществ той или иной теории.

В развитии исследовательской программы, по Лакатосу, мож­но выделить две стадии — прогрессивную и регрессивную. Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, т.е. когда она с некоторым успехом может предсказывать новые фак­ты («прогрессивный сдвиг проблемы»). Программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от ее эмпирического роста, т.е. когда она дает только запоздалые объяснения новым фактам («регрессивный сдвиг проблемы»). Вырождающиеся теории заня­ты в основном самооправданием. Когда появляется сопернича­ющая исследовательская программа, которая в состоянии объяс­нить эмпирический успех своей предшественницы, превосходит ее по своему эвристическому потенциалу и способности предска­зывать новые факты, можно говорить об отказе от предшеству­ющей исследовательской программы.

В противоположность модели Поппера, в которой за выдви­жением некоторой гипотезы следует ее опровержение, Лакатос считает, что безусловно следует сохранять «жесткое ядро» иссле­довательской программы, пока происходит «прогрессивный сдвиг проблемы». Лишь с разрушением ядра программы осущест­вляется переход к новой исследовательской программе, иначе го­воря, происходит научная революция.

Научные революции как раз и предполагают вытеснение про­грессивными исследовательскими программами своих предшест­венниц, исчерпавших внутренние резервы развития. Однако для Лакат