Реформы административного управления Уфимской провинции в 20-30-е годы XVIII века.

 

В январе 1733 году из казахских степей возвратилась дипломатическая миссия А.И.Тевкелева, целью которой было подтверждение намерений хана Малого Жуза Абулхаира принять российское подданство. С этого времени в правительстве активно рассматриваются проекты по усилению позиций Российского государства в Башкирии. До этого времени власти не предпринимали никаких действий, направленных на восстановление прежнего положения. Уфимская администрация отказалась от намерения отстроить заново уничтоженный башкирами Соловарный городок. В начале 20-х XVIII века с обветшавших стен и башен Уфимского острога сняли всю артиллерию. Взамен никаких новых укреплений не было возведено. Значительно сократилось и служилое население Уфимского уезда. В 1715 году в Уфе находилось на службе 770 солдат уфимского полка, 75 дворян и 300 казаков.[739] В уезде имелся еще гарнизон Бирского городка, в котором несли службу 200 стрельцов. Служилое население уменьшилось почти на 500 человек (25%) по сравнению с 1699 годом.

Восстание помешало реализовать большую часть реформ местного управления правительства Петра Первого. В 1709 году Уфимская приказная изба должна была быть переименована в Уфимскую воеводскую канцелярию. Однако прежнее название употреблялось в деловой документации и спустя 6 лет.[740] В то же время указ 1710 года о переименовании воевод в коменданты здесь не был реализован. До 1712 года уфимский воевода назначался и отсчитывался непосредственно перед казанским губернатором. Объектом управления казанских властей были все сферы военной и дипломатической деятельности. В период восстания 1704 – 1707 годах надзор за деятельностью казанской администрации осуществлял А.Д.Меншиков. С 1708 года главная роль в управлении Казанской губернией перешла Ближней канцелярии и Разряду. С 1712 году прерогатива назначения уфимских воевод переходит от казанских губернаторов Сенату. Тем не менее, во всех вопросах военного и финансового управления уфимские воеводы продолжали подчинится казанским властям.

Первое упоминание в официальной документации названия Уфимская провинция относится к 1719 году. Вплоть до 30-х годов XVIII века в документах встречаются оба названия – провинция и уезд. Непосредственное управление Уфимской провинцией осуществлял обер-комендант. С 1715 года эту должность занимал И.Бахметьев. Он имел право самостоятельно обращаться в центральные органами управления по всем вопросам, касающимся управления Уфимской провинции.[741]

В 1719 году весь штат военного и гражданского управления Уфимской провинции составлял всего 83 человека.[742] В провинциальной канцелярии, которую возглавлял подьячий А.Осанин, служили 11 подьячих. В 1721 году А. Осанин был назначен на должность уфимского комиссара. При этом, из 11 подьячих только 2 (Протопоповы) вели свое происхождение от уфимских подьячих второй половины XVII века. Все остальные были выходцами из служилого и посадского населения Уфы.

Во главе Уфимской ратуши с 1719 года стоял бурмистр Г. Казанцев. Штат ратуши включал всего 7 должностей: четырех таможенных подьячих, двух ларечных сборщиков и одного целовальника для конского сбора.

Наибольшее число служащих было занято в системе земских и ясачных сборов. В 1719 году податными делами занимались земский бурмистр, фискал, земский староста, два целовальника, 16 сборщиков из дворян и офицеров уфимского полка, казачьих сотников и атаманов. При этом 6 особых подьячих постоянно находились при ясачных сборщиках по разным дорогам Уфимской провинции. В XVII веке дворяне, отправляемые собирать ясак, обходились без подьячих.

Штат военного управления Уфимской провинции включал в себя 15 офицеров. Из них 12 человек стояли во главе подразделений уфимского солдатского полка и 3 офицера находились в составе 2 дворянских рот.

В трех административных центрах Уфимской провинции (пригород Бирск, дворцовые села Дуванеи и Каракулино) значились 20 должностных лиц. В Бирске должность воеводы занимал уфимец Ф.Жилин. В Каракулино должности дворцовых приказчиков занимали двое уфимских дворян Н.А.Каловский и С.А.Стрелковский. В Дуванеях на этой должности состоял уфимец Д.И.Артемьев. Интересно, что администрация пригорода Бирска включала 6 человек, в то время как дворцовое село Каракулино имело штат из 9 должностей, среди которых был даже фискал. В Каракулино находилась таможня и два кабака.

В инструкции Сената уфимскому обер-коменданту И.Бахметьеву от 11 октября 1719 года упоминается должности, ранее не существовавшие в штате воеводской и губернской администрации, такие как надзиратель-камерир и казначей-рейнтмейстер.[743] В инструкции уфимскому рентмейстеру от 2 апреля 1726 года предписывалось строжайше следить за поступлением и хранением казенных денег. Наказание за присвоение и хищение казенных денег предусматривалось суровое: «Кто казенные деньги на свои потребы употребит то надлежит ему издержанное в двойном размере возвратить а ежели кто дерзнет земские казенные деньги похитить то живота и имения лишен будет».[744]

Первым камериром Уфимской провинции в 1720 году был назначен уфимский дворянин Ф.И. Жилин,[745] рейнтместором – М.В. Протопопов. [746]

В 1722 году Уфимская ратуша была преобразована в Уфимский магистрат. В том же году И.Бахметев обратился в Сенат с пробой изъять из ведомства Уфимского магистрата кабацкие, таможенные и канцелярские пошлины.[747] Провинциальный начальник добивался сосредоточения финансового надзора в одних руках. Однако правительство не приняло во внимание данное предложение. В 1722 году уфимское посадское население провело первые выборы в Уфимский магистрат. Бурмистром был избран С. Перфильев, ратманом П. Данилов.[748]

Впрочем, увеличение учреждений, контролирующих фискальный процесс, не ограничило воровства казенных средств уфимскими чиновниками. Напротив, с ростом налоговых поступлений умножилась и масштабы злоупотреблений. Наибольшую известность получило дело А.Лихачева, назначенного 1722 году судебным асессором в Уфимскую провинцию. В 1722 году Сенат определил его товарищем уфимскому воеводе указав, что ни имений, «ни вотчин ни в каких уездах не имеет». Указом 1727 года уфимский воевода Шеховской был отпущен на лечение. В 1728 году бурмистр Уфимского магистрата И.Тарпанов обратился в Казанскую губернскую канцелярию с доношением на Лихачева, взявшего из магистрата таможенные и кабацкие доходы и таможенные печати. В результате таможенные сборы за 1727 год составили всего 396 рублей вместо положенных по окладу 1558 рублей.[749] В 1728 году не было никаких денежных поступлений в казну магистрата. Не лучше обстояло дело и с канцелярскими сборами. В 1727 году магистрат получил всего 5546 рублей вместо положенных 9974 рублей. В 1726 году помимо хищения казенных денег, Лихачев допускал крупные финансовые махинации в сфере судебного производства.[750]

В соответствии со штатами провинций 1719-1720 годов, расширился круг должностных лиц, оказывающих помощь уфимскому воеводе в судебном процессе. В инструкции уфимскому воеводе И. Бахметеву от 1 октября 1719 года указываются новые должностные лица, призванные исполнять судебные функции в Уфимской провинции, такие как земские комиссары и обер-ландрихтеры, ландрихтеры.[751] В доношении в Сенат И.Бахметева от 22 марта 1720 года содержится просьба «о посылке земских комиссаров и прочих служащих для расправных дел к надворным и земским судам обер-ландрихтеров и ландрихтеров. В том же послании Бахметева отмечается, что все судебные чиновники к положенному сроку в Уфу не явились.[752]

Проблема новых судебных учреждений заключалась не только в отсутствии соответствующих кадров. В 20-е годы XVIII века в Уфимской провинции насчитывалось около 100000 башкир и 10178 русских. Башкиры подпадали под юрисдикцию уфимских судебных органов только по крупным земельным процессам и тяжким уголовным преступлениям. При этом, после восстания 1704 – 1711 годов башкиры избегали обращаться к уфимским судьям даже по этим делам. Содержание особого судебного штата для малочисленного русского населения Уфимской провинции себя не оправдывало. Поэтому официально учрежденные в 1719 году новые судебные инстанции начали свою деятельность в Уфе только в ноябре 1720 года. Но уже 12 марта 1722 года все судебные дела Уфимской провинции были переданы в введение воевод. Должности ландрихтеров и обер-ландрихтеров были ликвидированы, в качестве помощников воевод по судебным вопросам остались судебные комиссары и асессоры.

Впрочем, все меры правительства по улучшению деятельности провинциальных судебных учреждений приводили к обратному эффекту. Именно в среде уфимских судебных чиновников в первой трети XVIII века имели место невероятные преступления, в сравнении с которыми махинации асессора Лихачева выглядят как банальное воровство.

В 1710 году в воеводской канцелярии начал свою деятельность подьячий А.Г.Осанин. К 1718 году он дослужился до старших подьячих, а в 1720 году был даже назначен земским комиссаром Уфимской расправной канцелярии.[753] За 8 лет с 1710 по 1724 год он успел приобрести у различных уфимских помещиков 255 четвертей земли в поле, 3 тысячи де­сятин сенных покосов и 20 душ крестьян. Однако в 1725 году деятель­ность Осанина была прервана доносом подьячего Уфимской провинциальной канце­лярии А.К. Петрова, который сообщил, что под именем А.Г.Осанина скрывается служилый человек иноземского списка И.Павлов. Этот служилый иноземец должен был быть хорошо известен уфимцам, поскольку его родственники служили в Уфе с середины XVII века. Удивительно, но весь город молчал об этом самозванце почти 10 лет, только присланный из Казани молодой подьячий сумел разоблачить И. Павлова, за что и получил конфискованное поместье.[754]

В 1722 – 1725 годах году правительство продолжило избавляться от неоправданно дорогих и неработающих нововведений в системе местного управления. Указом Сената от 4 июня 1722 года башкиры Уфимской провинции были исключены из ведомства фискалов: «В Уфимской провинции провинциал-фискалу и фискалам башкирцов ни в чем не ведать и отягчения им никакого не чинить; а ежели они что за ними башкирцами усмотрят и о том на них доносить и по тем доношениям следовать».[755] Однако после восстания 1704-1711 годов уфимская администрация практически утратила контроль за положением дел во внутренней Башкирии. Установлению контроля препятствовали и сами башкиры. В апреле 1720 года они не пропустили в Уфу полковника И.Г.Головкина. Официально полковник должен был напомнить «башкирам о разных непорядках, ими произведенными, и для истребования беглецов».[756] Неофициально ему было указано «тайным образом произвести географическую разведку» местности в Башкирии для составления географических карт «на предмет введения в эти места правительственных войск».[757] Узнав о противодействии башкир, Сенат немедленно отозвал Головкина «для сообщения всех обстоятельств дела». Очевидно, башкиры догадывались о истинной цели миссии полковника.

В 1722 году была предпринята попытка собрать рекрут с башкир, тептерей и бобылей. К 1725 году в Уфимском провинциальной канцелярии имелась рекрутская недоимка в 133 человек, «а по справке из той провинции за рукой воеводы и камерира, что оные рекруты на башкирцах, которые за противностью не платят».[758] В 1729 году рекрутский набор с нерусского населения Башкирии был отменен.

В 1722 году правительство вновь направляет в Башкирию полковника И.Г. Головкина. На этот раз программа его действий была детально продумана и включала в себя предложения, которые не могли не заинтересовать башкир. Головкин должен был провести следственные мероприятия по жалобам башкир. Именно им был инициирован судебный процесс, в итоге которого были обвинены и наказаны должностные лица, спровоцировавшие восстание башкир. В грамоте Сената, которую полковник должен был передать башкирам, выражалось пожелание верно служить и платить налоги, вернуть всех русских и беглых инородцев и впредь их не принимать, за что царь их вины простит, а если будут не послушны, то наведут на себя гнев царский».[759] Сенат потребовал от Головкина, чтобы он лично передал грамоту башкирским представителям, и только в крайнем случае послать грамоту через офицеров и толмачей.[760] Башкиры вступили в переговоры с Головкиным и выразили согласие передать пленных и беглых русских и иноверцев за последние 14 лет.

9 июня 1722 года Сенат направил башкирам грамоту, в которой было заявлено о необходимости «непокорных людей и беглецов по указу государя отдавать уфимскому воеводе немедленно.[761] Под «непокорными людьми», очевидно, имелись ввиду башкиры, выступающие против нормализации отношений с российской администрацией. Таким образом, власти надеялись, что главы башкирских общин сами выдадут лидеров антиправительственного движения уфимскому воеводе, хотя еще в 1709 году «лучшие люди» заявили казанским властям, что восставших башкир «ловить не смеют».[762]

Более реальным было другое предложение правительства - «сообщать уфимскому воеводе обо всяких неприятельских каракалпаках и киргизцах».[763] Подобным образом власти предлагали башкирам восстановить систему контроля за юго-восточной границей, которая показала свою эффективность в годы противодействия калмыцкому вторжению в середине XVII века.

Головкину удалось выслать из Башкирии на прежние места жительства 19815 человек. Тем не менее, все усилия полковника по восстановлению доверия башкир к российской власти в значительной степени были дискредитированы действиями местной администрации. В 1728 году башкир Казанской дороги Иркей сообщил переводчику иностранной коллегии М. Тевкелеву о том, что башкиры Казанской дороги сами ловили и приводили в Уфу беглых людей, но уфимский воевода «князь Шеховской, взяв с тех людей немалые взятки, отпустил якобы на расписку и прочих многих беглых людей из приказу отпускал так же».[764]

После отъезда Головкина в Уфимском провинции вновь начинаются волнения башкир. Многие волости прекратили платить ясак. В росписи государственных доходов, 1724 года отмечено, «что за башкирцами положено 22758 рублей 78 копеек, а не платят».[765] Казанские власти направили в Башкирию под видом беглого ясачного новокрещена своего шпиона. Башкиры приняли и сказали «для чего тебе жить в Казанском уезде: будет скоро война с Русью и будет война не такая как прежде была, с нами будет и Сибирь и яицкие казаки».[766] В том же 1724 году астраханскому губернатору А. Волынскому удалось задержать башкирских посланников, находившихся в калмыцких улусах. В результате розыска ему стало известно, что «они подосланы были для согласия к крымским и кубанским татарам».[767]

План башкирского восстания предусматривал нейтрализацию калмыков. В 1709 году хан Аюка сыграл главную роль в усмирении башкир во внутренних волостях Уфимского уезда. В 1724 году башкиры организовали совместный с казахами и каракалпаками поход на поволжских калмыков, но потерпели сокрушительные поражение в урочище Узени от калмыцкого тайши Доржы Назарова.[768] После этого башкиры были вынуждены отложить начало восстания.

Неспокойная ситуация в башкирских волостях усугублялась полной неспособностью казанских властей наладить управление Уфимской провинцией. Еще в начале 20-х годов XVIII века Казань фактически перестала заниматься финансовыми делами Уфимской провинции. В 1722 году уфимский воевода И.Бахметев потребовал из Казани книги, по которым взимали ясачные деньги. Уфимским властям необходимы были эти сведения для поиска сходцев, поскольку татары, переселившиеся из Казанской губернии, нередко записывались «башкирами».[769] При получении ясачных книг выяснилось, что собранный в Уфимской провинции в 1722 году ясачный оклад казанские власти вообще не внесли в ведомости. В 1726 году Сенат обратился в Казанскую губернию с запросом о представлении подробного отсчета о численности должностных лиц Уфимской провинции, о размерах жалования и натурального оклада. Казанская губернская администрация не смогла удовлетворить требование Сената, написав в ответном донесении, что в Казанской губернии «об них Уфимской провинции ведомости в губернской канцелярии не имеется».[770]

С 1704 по 1728 годы в Сенат почти ежегодно посылались коллективные челобитные уфимских дворян, иноземцев и казаков с просьбой выдать задержанное денежное и хлебное жалование. По непонятной причине казанские власти не предоставляли в Военную коллегию полную информацию о войсковом штате Уфимской провинции. В результате на регулярное жалование с уверенностью могли рассчитывать только офицеры и солдаты уфимского полка. В 1728 году в ответ на очередное послание уфимских дворян и казаков, Сенат распорядился выдать жалование из уфимских денежных доходов, таможенных и ясачных сборов: «Дабы протестов не учинилось».[771] Таким образом, правительство вернулось к старой системе формирования фонда денежного жалования, которая существовала в Уфимском уезде в XVII веке.

Возврат к допетровским порядкам наметился и в сфере административного подчинения Уфимской провинции. Еще в 1726 году в Сенате был разработан проект о выделении Уфимской провинции из состава Казанской губернии и образовании на основе Вятской, Пермской и Уфимской провинций особой новой губернии. Управление во главе с вице-губернатором должно было сосредоточиться в Кунгуре.[772] Однако в 1728 году правительство принимает другое решение. 22 июня Тайный совет подписал протокол «О бытии Уфимской провинции в особом ведомстве Сената и об инструкции тамошним воеводам».[773] 27 июля 1728 года Петр II подписал указ о назначении П.И.Бутурлина воеводой Уфы и о переведении Уфимской провинции в ведомство Сената.[774]

Выделение Уфимской провинции из состава Казанской губернии в непосредственное ведение Сената восстанавливало структуру управления Башкирией XVII века, которая не предусматривала промежуточных административных звеньев между Уфой и царским правительством.

Прямого подчинения Уфимской провинции Сенату добивались башкиры. В 10-20-е годы XVIII башкиры неоднократно жаловались на злоупотребления и притеснения, вызванные двойным управлением из Уфы и Казани: «…каждому надо взятки дать из-за этого между собой сорятся и бранятся и мирским людям обида».[775] Общий смысл всех челобитных сводился к одному пожеланию: «…чтобы на Уфе был один судья и этой судьей был бы воевода и оный воевода под ведением Казани не был бы». В 1728 году в Москву прибыло посольство представляющее башкир всех 4 дорог во главе с Ярнеем Янчуриным. Правительство рассмотрело все претензии башкир, и по утверждению Н.Фирсова, «согласно с желанием челобитчиков отделило Уфимскую провинцию от Казанской губернии и передало ее непосредственно ведению Сената».[776]

Подобные прошения подавались башкирами неоднократно во время комиссий полковника И.Г.Головкина, но тогда правительство оставило их без внимания. 1728 год как год принятия специального указа по Уфимской провинции выбран не случайно. В этот год завершился процесс изменений в местном управлении России, начавшийся в 1726 году. В 1727 году был ликвидирован Главный магистрат, все финансовые полномочия были переданы местным воеводам. В том же году восстанавливается историческое деление страны на уезды. Процесс реорганизации местного управления завершился принятием в 1728 году инструкции воеводам и губернаторам, которая в определенной мере восстанавливала административные порядки воеводского управления XVII века.

В Уфимской провинции реставрация административной системы XVII века носила более принципиальный и глубокий характер. В 1728 году правительство не собиралось повсеместно восстанавливать допетровскую налоговую политику с соответствующей ей податными органами. Однако это было сделано только в отношении башкир. Правительство заявило об отмене всех новых сборов, в том числе и рекрутских, и полностью восстановило ясачный оклад 1631 года. Подушные сборы с русского населения Уфимской провинции были оставлены в ведомстве властей Казанской губернии. Уфимские власти имели право собирать подати только с башкир и тептярей.

Более того, власти посчитали необходимым вернуться к практике ясачного сбора, существовавшей в первые десятилетия принятия башкирами российского подданства. Тогда башкиры сами привозили положенный ясак в Казань и Уфу. Указом 27 июля 1728 года власти передавали право сбора ясака выборным сборщикам из башкир: «…тот ясак собирать по срокам как было прежде обыкновенно и для сбора выбрать вам самим сборщиков добрых и знающих людей брать у вас выборы за руками и служилых людей для того к нам в уезды не присылать».[777] Кроме того, башкиры добились восстановления традиционной привилегии непосредственного обращения к монарху: «... когда все пожелаете для челобитья и для всяких нужд ехать к Москве в Сенат тогда для привозу вам проезжие письма за своей рукой и воспрепятствия в том не чинить».[778]

Основные принципы управления башкирами были изложены в инструкции воеводе Уфимской провинции П.И.Бутурлину от 5 августа 1728 года.[779] Инструкция состоит из 8 пунктов, 6 из которых посвящены взаимоотношениям воеводы и его администрации с башкирами. В наказе несколько раз подчеркнуто, что все конкретные вопросы взаимоотношения с башкирами должны решаться на основе «прежних данных воеводским наказам». Главные положения инструкции 1728 года почти дословно совпадают с текстом наказа 1664 года уфимскому воеводе Ф.И. Сомову. Бутурлин обязан был обеспечить правовую защиту вотчинных права башкир. В духе прежнего воеводского управления XVII века определялись судебные полномочия уфимских воевод: «…чтобы суд чинить между русскими и башкирцами так, как чинились по прежним данными воеводским наказам».

Частично уфимской администрации были возвращены и дипломатические полномочия. При этом воевода был обязан информировать Сенат обо всех переговорах, случаях обмена пленными с калмыками, каракалпаками и другими народами.

Значительно увеличились функции воеводы в финансовой сфере. В 1726 – 1728 годах были ликвидированы конторы камерирских и рентмейстерских дел, ответственность за все сборы была возложена на воеводу.

В сфере военного управления также были восстановлены порядки XVII века. Уфимский воевода являлся одним из немногих провинциальных начальников империи, кому по инструкции 1728 года было доверено командование местными гарнизонами.[780] Помимо Сената военное управление Уфимской провинции курировала Военная коллегия.[781] В 1729 году Бутурлин подал рапорт в Военную коллегию о состоянии уфимского и бирского гарнизонов, обеспечении жалованием и провиантом, численности высшего состава служилого населения, о содержании крепостей и казарм бывшего стрелецкого полка.[782]

Возрождение системы воеводского управления XVII века коснулось и принципа назначения воевод. 20 марта 1730 года Верховный Тайный совет установил порядок смены воевод через два года с обязательной явкой в Сенат для отчета.[783] В Уфимской провинциальной канцелярии вновь появилось разделение на столы, во главе которых стояли подьячие, заметно расширился штат низшего звена канцелярских служащих: копиистов, канцеляристов и подканцеляристов. В «Штате канцелярских провинциальных служителей, оставленных воеводой Бутурлиным по запросу Сената, количество должностных лиц Уфимской канцелярии значительно возросло по сравнению с 1726 годом.[784]

Для государства в целом возрождение некоторых элементов системы воеводского управления в 1726 – 1728 годах было вызвано дороговизной содержания, ростом злоупотреблений и нехваткой достойных кадров. В Уфимской провинции возврат к старой системе управления был связан со стратегическими расчетами правительства. Окончательному усмирению башкир препятствовало изменение внешнеполитической обстановки на юго-восточной границе Российского государства. К решению казахской проблемы нельзя было приступать без нормализации ситуации в Уфимской провинции. Восстановление прав и привилегий башкир позволяло не только успокоить пограничную территорию, но и использовать башкир в качестве дипломатических посредников в приведении казахов в российское подданство. Правительство учло и пропагандистский эффект от улучшения обстановки в Башкирии. А.И.Тевкелев, склоняя казахскую знать к принятию российского подданства, указывал на богатство и мир, которые обрели башкиры, находясь под российской короной.[785]

В начале 30-х годов XVIII века правительство имело, по крайне мере, два законченных проекта комплексного решения башкирского и казахского вопросов.

Проект казанского губернатора А.П. Волынского «Записка о башкирском вопросе в Российской империи и о наилучших способах его разрешения» был подан в Сенат в 1730 году.[786] Волынский, так же как и прежние казанские начальники, полагал, что решение башкирской проблемы возможно только методами военного принуждения. При этом совершенно новыми в проекте были предложения о последовательном уменьшении численности башкирского населения. Волынский был убежден в том, что мусульманские народы никогда не станут вполне лояльными подданными царя, вечно оставаясь врагами российской государственности. Поскольку исправить их невозможно, то самым разумным решением является сокращение их численности. Он сформулировал комплекс налоговых, внешнеполитических и военных мер, которые по его мнению, должны были привести к этой цели. Волынский считал, что увеличение налогового бремени не столько прибавит денег в казну, сколько «отпугнет беглых, а без беглецов башкирский народ не будет умножатся». Он так же настаивал на более активном использовании башкир во внешних войнах России. Проект Волынского предусматривал и провоцирование конфликтов между башкирами и их соседями. Это не только сократит активную часть населения, но и позволит выяснить «…как силен башкирский народ, робки ли башкиры или нет, сколько у них оружия, насколько уменьшилась численность башкир в ходе войн, отчего польза будет и меньше народа». По расчетам Волынского выходило, что для безопасности империи необходимо уменьшить численность башкир до половины.

Проект Волынского не был принят Сенатом. Очевидно, что предложения казанского губернатора не учитывали реальную ситуацию в Уфимской провинции. Волынский полагал, что предложенный им план способны осуществить несколько батальонов регулярных войск. При этом речь шла о насильственной мобилизации нескольких тысяч башкир на войну, многократном увеличении податей, изъятии башкирских земель под крепости и т.д. В 1709 году только для того, чтобы вытеснить башкир за пределы Казанского уезда понадобилось около 9000 солдат регулярной армии и не менее 10000 казаков, калмыков и отрядов вольницы. Кроме того, Волынский имел крайне поверхностное представление о военной силе казахов и каракалпаков. Он всерьез полагал, что для обуздания башкир правительство должно развязать степную войну со своими юго-восточными соседями.

Однако главный изъян проекта Волынского заключался в том, что его автор выступил против включения в состав империи областей с мусульманским населением. Сославшись на примеры из византийской и иранской истории, Волынский указал на потенциальную опасность распада государства в случае, если иноверцы воспользуются войной или внутренними потрясениями. Программа казанского губернатора, таким образом, ставила под сомнение не только планы, но и конкретные действия российского правительства по расширению своего влияния в Средней Азии.

В отличие от Волынского, обер-секретарь Сената И.К.Кирилов был убежден в том, что обретение новых подданных в лице казахов и каракалпаков принесет России неисчислимые внешнеторговые и промышленные выгоды. Составитель проекта Оренбургской экспедиции уделил особое внимание Уфимской провинции и башкирам. Первоначально башкирам отводилась роль дипломатических посредников во взаимоотношениях с казахами и иррегулярной конницы для контроля за приграничными районами. В Уфе в 1735 году Кирилов сделал немало для того, чтобы вернуть доверие башкир к российским властям. Он встречался с старшинами, реорганизовал воеводский суд, бескомпромиссно боролся с злоупотреблениями местной администрации. За полгода своего пребывания в Уфе И.К.Кирилов в 5 раз увеличил количество служилых тарханов из башкир. При этом Кирилов считал, что военная и дипломатическая служба башкир представляет для государства большую ценность, нежели сравнительно легкий башкирский ясак.

До начала башкирского восстания 1735-1740 годов Кирилов полагал, что своеобразие административного управления Уфимской провинцией должно быть сохранено. Он, в частности, писал в Сенат: «…по усмотрению и обузданию здешнего народа по их обычаю, не вводя для них ничего нового для рассмотрения общего согласия, представил пункты впредь потому, что многое там не сходственно другим губерниям и провинциям, что инде полезно, а здесь противно, а которое здесь полезно, то в других местах противно».[787]

По мнению главы Оренбургской экспедиции, враждебность башкир к российской власти вызвана исключительно «нерадением и корыстолюбием» местных воевод: «…худые следствия начало свое от неправосудия и грабительства».[788] Устранить недоразумения, возникающие между администрацией и башкирами, вполне по силам Сенату и главе Оренбургской экспедиции. Для этого достаточно добиться от уфимским судей быстрого и честного исполнения их обязанностей. В некоторых случаях достаточно произвести необходимые кадровые перестановки. Кирилов особо указывал на то, что суд «…между башкирцами и прочими иноверцами нужно производить… чтобы виновные были обвинены, а не оправданы, а правых безвинно не обвинять, оставя взятки, какие прежде были, долголетнюю волокиту, ибо в здешнем народе первый пункт к содержанию в прямом подданстве и страхе правой и скорый суд». По словам Кирилова, башкиры, увидев «…богатым средним и убогим равное все то, отменно в покорности и послушании стало, и когда от времени до времени в том пребудут, то несомненно надеяться можно, что все то уставится».[789]

Однако неожиданно для Кирилова в июне 1735 году по инициативе башкир Ногайской дороги началось восстание, длившееся с перерывами до 1740 года. Правительство и местные власти оказались абсолютно не готовыми к такому развитию событий. Уфа, которая должна была стать базой продовольственного обеспечения экспедиции, не имела необходимого вооруженного прикрытия, поскольку весь боеспособный контингент был включен в состав экспедиции. Войска И.К.Кирилова были отрезаны от Уфы и Казани. Сенат, получив первые сведения о начале восстания, дал указание Кирилову немедленно отменить все планы экспедиции, сосредоточившись только на том, чтобы «…замешание башкирцев добрым способом успокоить и прекратить, никоего расширения не допустить»[790].

11 февраля 1736 года, в обстановке разгорающегося восстания, был утвержден указ, который внес кардинальные изменения в систему управления башкирами.[791] И.К.Кирилов предложил программу постепенной интеграции башкирского населения в систему российского законодательства и административного управления. Основные положения указа 11 февраля 1736 года реализовались правительством на протяжении всего XVIII века и, следует отметить, достигли своей цели. До этого почти полтора столетия башкиры находились в состоянии перманентной войны с Россией. К началу XIX века башкиры стали одним из наиболее лояльных России мусульманских народов, сыгравшим важную роль в присоединении к империи Казахстана и Средней Азии.

Предложения И.К.Кирилова начали реализоваться в условиях самого жестокого в истории военного подавления башкирского восстания. В ходе репрессий 1735-1740 годов физические потери башкирского населения составили от 12 до 14%. Всего же погибло, казнено, от умерло от голода и отдано в крепостные более 60000 человек.[792] Конфликтная ситуация, возникшая между И.К.Кириловым и главой башкирской комиссии А.И. Румянцевым была вызвана тем, что глава Оренбургской экспедиции был принципиальным противником переговоров с восставшими.

И.К.Кирилов в своих доношениях в Сенат доказывал, что заключение договоров с восставшими противоречит государственному законодательству и является свидетельством слабости властей. До И.К.Кирилова правительство признавало возможность подписания с восставшими соглашений, имеющих силу закона. В ходе восстания 1662 – 1664 годов башкиры де факто были признаны воюющей стороной. С ними велись переговоры, подписывались соглашения, производился обмен пленными и т.д. Кроме того, широко применялась практика массовой досудебной амнистии башкир, добровольно сдавшихся властям и принесших присягу на верность. И.К.Кирилов был первым российским администратором в Башкирии, который настойчиво добивался наказания всех участников восстания, независимо от причин, побудивших их сложить оружие. Таким образом, Кирилов считал, что на башкир должно быть распространены законы о государственных преступлениях.

Напротив, А.И.Румянцев считал возможным объявить о «прощении вины» башкирам, принесшим повинную. Он, как и Хованский в 1707 году, добивался контактов с лидерами восстания, предполагая возможность ведения переговоров.

После 1736 года И.К.Кирилов фактически реализовал главную идеи проекта А.П.Волынского – создать условия для сокращения численности башкирского народа. Он стремился к провоцированию межэтнических конфликтов, направлял подозрительных башкир в остзейские полки и т.д. Не был Кирилов оригинален и в насаждении практики передачи башкир помещикам великорусских губерний. Еще в 1726 году кунгурский бургомистр Юхнев доказывал, что единственным методом решения башкирской проблемы является вывоз их центральные районы государства, поголовное крещение и раздача в крепостное владение.[793] В этом он видел двойную пользу для государства: «…от того в Руси людей умножиться и басурман примут в христианскую веру, и потому Башкиры будут от них пусты и на такой доброй земле можно будет русских поселить».

Тем не менее, одними репрессиями нельзя было добиться полного умиротворения народа, который исповедовал иную религию и в большинстве своем вел полукочевой образ жизни. В середине XVIII века это хорошо понимали наиболее дальновидные представители власти. В 1763 году оренбургский губернатор Д.В.Волков в своем доношении в Сенат писал: «В чингисхановы времена славно было цветущие государства прелагать в ужасные пустыни, но гишпанцам не прощают и до ныне, что кровью неповинных жителей утвердили господство свое в Америке, особливо не сходно пустыми повелевать степями».[794]

По мнению Волкова, помимо военной экспансии, на Востоке необходимо применять средства политического, торгового и культурного влияния для добровольного привлечения новых подданных. Волков считал, что несмотря на кажущуюся медлительность, эти методы приводят к цели быстрее и надежнее.

Основные положения указа 11 февраля 1736 года не были подчинены репрессивной цели. Более того, указ не отменял прав и привилегий, которые получили башкиры в период вхождения в состав Российского государства. За лояльными общинами были сохранены вотчинные права. Земельных владений должны были быть лишены только те, кто был наказан за участие в восстании. Однако конфискация государством «бунтовшичьих» земель не противоречила принципам вотчинного права, в соответствии с которыми отказ от российского подданства означал потерю прав земельные владений. Впрочем, эта мера так и не была проведена в задуманном масштабе. Только в 1766 году, после того как мишари Оренбургской губернии потребовали передать им башкирские земли, местные власти всерьез задумались над данной проблемой. В итоге оренбургский губернатор А.А.Путятин пришел к выводу, что изъятие башкирских земель может привести к новым волнениям. Он, в частности, указал на то, что на бунтовшичьих землях жили родственники повстанцев, которые сами в бунте не участвовали. Ввиду этого губернатор предлагал воздержаться от земельных конфискаций.[795] Согласно подсчетам А.З. Асфандиярова, только мишарям шести деревень Уфимской провинции удалось закрепить за собой башкирские вотчины.[796] По предложению оренбургского губернатора Игельстрома, на основании того, что «сын за отцовские прегрешения не отвечает», иск мишарей был уничтожен указом 18 ноября 1790 года.[797]

И.К.Кирилов внес в башкирское <