Моральная и политическая философия Дж. Локка.

а) Моральная философия, или этика.

Этическое учение Локка представляется многим исследователям примитивным и неглубоким. А между тем, почти все этические озарения Иммануила Канта, нравственная философия которого традиционно оценивается очень высоко, восходят к идеям Локка. Кант лишь придал им блеск оригинальной систематизации и сделал из них неожиданные выводы.

Важнейшее этическое сочинение Дж. Локка - «Опыты о законе природы». Для Локка нравственный закон – это закон природы, поскольку нравственные принципы коренятся в самой природе человека. Это утверждение кажется совершенно неожиданным ввиду той сокрушительной исторической и культурологической критики, которой подверг сам Локк принципы морали. Мы уже сталкивались с его аргументами на этот счет в «Опыте о человеческом разумении», посвященном врожденности нравственных принципов.

В «Опыте о законе природы» Локк вновь подтверждает свою критику врожденности нравственных принципов. Он указывает, что нравственный закон, или закон природы (в дальнейшем я буду именовать его «нравственным законом природы») невозможно обосновать общим мнением, даже если это мнение будет мнением всех обществ и всех народов, известных нам из истории:

«Ничего не даст вам и обращение к культурным народам или к здравомыслящим философам, если для иудеев все остальные народы представляются язычниками и неверными, для греков — варварами, если Спарта, ее суровый народ оправдывает воровство, а римская религия — нечестивые жертвоприношения Юпитеру Латийскому. Что пользы обращаться к философам? Если Варрон приводит более двухсот их мнений о том, что есть высшее благо, и, следовательно, не может быть меньшим и число мнений о пути, ведущем к счастью, т. е. о законе природы, а такие философы, как Диагор из Мелосса, Феодор из Кирены и Протагор, запятнали себя атеизмом». (10. 3, 34)

«…мы утверждаем, что если бы и существовало единодушное и всеобщее согласие людей относительно какого-то мнения, то это согласие все же не доказывало бы, что это мнение есть закон природы, потому что закон природы каждым должен быть выведен из естественных принципов, а не из чужой веры, и такого рода согласие возможно только по такому предмету, который ни в коем случае не является законом природы, например: если бы у всех людей золото ценилось выше свинца, то отсюда бы не следовало, что это установлено законом природы, или если бы все, подобно персам, бросали человеческие трупы на съедение псам или, подобно грекам, сжигали их, то ни первое, ни второе не доказывало бы, что это требование закона природы, обязывающего людей, ибо такого рода согласия далеко не достаточно, чтобы создать обязательство; я признаю, что такого рода согласие может указывать на закон природы, но не может доказать его, может заставить меня сильнее верить, но не определеннее знать, что это и есть закон природы (Курсив мой – С.Ч.)». (10. 3, 35)

Успешно разрушив все общепринятые основания нравственного закона и «релятивизировав» сам закон, Локк внезапно в своих рассуждениях «поворачивает на 180 градусов». Он заявляет: из того, что очень многие пренебрегают нравственным законом, отнюдь не следует, что этого закона не существует; нравственный закон как раз существует и нам необходимо понять, почему многие им пренебрегают.

Таким образом, место ученого внезапно занимает моралист. Выясняется, что предыдущая критика оснований нравственного закона природы была лишь критикой ложных способов его утвердить. К последним, по мнению философа, также относятся и попытки найти основания для нравственного закона природы в соображениях выгоды. Наивно призывать к нравственности, ссылаясь при этом на то, что быть нравственным выгодно. Мы часто видим, что выгоднее нарушать нравственный закон, чем его соблюдать. А между тем, нравственный закон природы обязателен для всех людей.

Подлинным основанием нравственного закона является Бог и те принципы человеческой природы, которые Бог нам дал.

Наши нравственные обязательства имеют своими источниками божественную мудрость и из божественную власть над нами. В конечном итоге всякое обязательство ведет к Богу, волю и власть которого мы обязаны уважать. Ведь именно от Него мы получили наше бытие. «… поскольку для установления обязательства не требуется ничего иного, кроме факта господства, законности власти того, кто повелевает, и очевидности его воли, никто не может сомневаться, что закон природы обязывает людей. Во-первых, потому, что бог — превыше всего и обладает над нами таким правом и такой властью, какими мы не можем обладать по отношению к самим себе, и поскольку мы единственно ему одному обязаны нашим телом, душой, жизнью, всем, что мы есть, всем, что имеем, всем, чем можем стать, то справедливо, если мы будем жить по предписанию его воли. Бог создал нас из ничего и, если ему будет угодно, вновь обратит нас в ничто, и поэтому с полнейшим правом и с полной необходимостью мы должны подчиняться ему. Во-вторых, сей закон есть воля этого законодателя, становящаяся нам известной благодаря светочу и принципам природы, познание которой не может быть недоступным никому, кроме возлюбивших мрак и слепоту и, чтобы избежать исполнения своего долга, отказывающихся от собственной природы». (10. 3, 39 – 40)

Таким образом, о нравственном законе мы узнаем из двух источников. Мы узнаем о нем, благодаря своему разуму, который исследует сущность природы. И мы узнаем о нем, благодаря Божественному Откровению, познаваемому верой.

Но пренебречь тем фактом, что этот нравственный закон природы оказывается неизвестным для множества цивилизованных и нецивилизованных народов тоже нельзя. «Ведь трудно поверить, что требования природы столь темны и неясны, что оказываются скрытыми от целых народов… И конечно же, природа, мать всего сущего, не может быть столь жестокой, чтобы требовать от смертных повиновения такому закону, которому она их не научила и который не объявила достаточно ясно. Отсюда, как представляется, следует заключить: либо где-то вообще не существует никакого закона природы, либо хотя бы некоторые народы им не связаны, а потому обязательство, налагаемое законом природы, не является всеобъемлющим». (10. 3, 41 – 42)

На это справедливое сомнение Локк дает совершенно неудовлетворительный ответ:

«…если кто-нибудь усомнится в том, является ли налагаемое законом природы обязательство всеобъемлющим, поскольку столь различны представления людей о собственном долге и столь различны их нравы, то на это следует сказать, что эта несхожесть людей и в образе жизни, и во взглядах существует не потому, что закон природы различен у разных народов, а потому, что то ли под влиянием древних традиций и местных обычаев, то ли увлекаемые страстями, они усваивают чуждые им моральные представления и, не позволяя себе обратиться к разуму (выделено мной – С. Ч.), подчиняются чувственному побуждению, подобно животным следуя за стадом…». (10. 3, 47)

Как видите, объяснение, предлагаемое Локком, оказывается слишком легковесным. У людей нет врожденных нравственных принципов, но они обладают от рождения природой, требующей исполнения нравственного закона. Но страсти и чуждые им моральные представления не позволяют реализовать нравственный закон. Лишь цивилизация и действия просвещенного разума позволяют людям открыть этот закон и сознательно следовать ему. Изгоняя врожденные нравственные принципы через «дверь», Локк, по сути, вновь затаскивает их в «окно».

Неудовлетворительность этого аргумента хорошо раскрывается в сравнении с потребностью в пище. По природе человек устроен так, что он должен есть. И никакие «страсти» и «чуждые представления» не способны отвратить его от этой пагубной привычки. Если бы нравственный закон, также как и потребность в пище, коренился в самой природе человека, то он реализовывался бы всегда и везде в независимости от исторических и культурных обстоятельств. Эту проблему не смог решить и Кант. Он лишь создал видимость ее решения, серьезно осложнив проблему умозрительным различением человека феноменального и ноуменального.

Все эти сложности проистекают не столько из запутанности проблемы обоснования морали, сколько из незаконного вторжения в сферу разума милых сердцу иллюзий. Всякий моралист оказывается перед целой чередой неразрешимых трудностей только потому, что он ставит перед собой совершенно немыслимую задачу – доказать, что его нравственные предрассудки, обусловленные культурой и временем, являются выражением высшего и вечного закона природы. Если вы пытаетесь использовать науку в нравоучительных целях, то вас неизбежно на этом пути подстерегает конфуз и неудача.

Кстати, современная наука практически разрешила проблему нравственного закона. Впрочем, эта тема для другой книги.

 

б) Политическая философия. Либерализм.

Для Англии XVII столетие стало переломным. В результате Великой английской революции Британия превратилась в самую передовую страну в мире не только в экономическом, но и в политическом плане. И очень скоро она стала господствующей мировой державой и сохраняла этот статус вплоть до середины XX века.

Но для самих англичан эта революция представлялась временем ужасных бедствий и вопиющих насилий. Английские философы пытались осмыслить опыт этих событий и извлечь из них уроки. Естественно, характер этого осмысления напрямую зависел от политических ориентаций того или иного мыслителя. Как мы видели, Томас Гоббс считал эти трагические события лучшим доказательством пагубности любого своеволия и свободомыслия и предлагал тираническую власть в качестве надежного средства предотвращения чего-либо подобного в будущем.

Подобная реакция на социальные потрясения весьма типична для многих. Я вспоминаю забавную сценку, свидетелем которой стал во время революции 1991 года. Пара мрачных и дождливых дней, во время которых все еще было не ясно, на чьей стороне будет победа, закончилась. Наступил прекрасный солнечный день, ознаменовавший победу революции. Толпы зевак заявились к Белому Дому и с любопытством созерцали его защитников, баррикады, перевернутые троллейбусы и перешедшие на сторону народа войска. Мы – защитники Белого Дома – пока еще оставались на баррикадах и, в свою очередь, с интересом созерцали толпы любопытных, прогуливавшихся вокруг. Одна дама, прогуливавшаяся вместе с супругом, внезапно остановилась перед нами и с возмущением стала вопрошать: «А кто все это будет убирать?!» Мы смотрели на нее с изумлением, ибо ее вопросы и возмущение совершенно не укладывались в наше осознание того, что мы совершили великую революцию. Вопрос об уборке мусора – баррикад и перевернутых троллейбусов – просто не укладывался в наше сознание. Он казался нам странным и совершенно неуместным. Думаю, женщине тоже было трудно нас понять – она хорошо видела горы мусора, но не замечала того великого переворота, который случился только что.

Хаос и произвол, сопровождающие революцию, внушают многим людям мысль о необходимости твердой руки, которая бы железной хваткой душила любые поползновения к анархии. Понять этих людей можно. Но страх, заставляющий их броситься в объятия диктатора, не позволяет им увидеть главное: железная рука, удушающая какие-либо проявления анархии и произвола, убивает и саму жизнь. В итоге, общество костенеет, и с каждым днем все меньше соответствует реалиям меняющегося мира. Рано или поздно такое окостеневшее общество с грохотом обрушивается подобно колоссу на глиняных ногах и все убивающий порядок, установленный твердой рукой, с неизбежностью сменяется разгулом анархии. Здесь лекарство оказывается лишь замораживающим средством, не способным излечить саму болезнь.

В отличие от Гоббса Локк принадлежал к совершенно иной политической партии. Он был на стороне тех буржуазных и либеральных кругов, которые более не желали мириться с деспотическим произволом абсолютной королевской власти. И если Гоббс видел в восстании этих людей лишь стремление к анархии, то Локк провозглашал их право добиваться свободной и счастливой жизни. Победа осталась за партией, к которой принадлежал Джон Локк. Ужасы английской революции миновали, реакционная власть реставрированной монархии пала и в Англии свершилась бескровная «Славная революция», утвердившая либеральную форму правления. Сегодня эту «Славную революцию» назвали бы «бархатной» - возникший режим настолько соответствовал желаниям и умонастроению большинства англичан, что его установление не потребовало пролития крови.

Джон Локк фактически выступил идеологом «Славной революции» и того либерального политического режима, который она породила. Свои идеи он разрабатывал накануне этой революции, в процессе ее подготовки и окончательно оформил сразу после ее победы. «Славная революция» свершилась в 1688 году. А публикация «Двух трактатов о правлении», в которых Локк систематически изложил свою политическую философию, состоялась в 1690 году. Почти сразу это сочинение выдержало два переиздания. А в 1691 году оно было опубликовано в Голландии на французском языке и стало достоянием широких политических и интеллектуальных кругов континента.

Этим сочинением Джон Локк заложил основы европейского либерализма. Именно с этого момента либерализм как политическое течение начинает свое осознанное существование. В дальнейшем идеи Локка преобразовывались, дополнялись, но основные принципы оставались неизменными.

Многие упрекают Локка в отсутствии оригинальности. Действительно, большинство его политических идей и принципов можно обнаружить у мыслителей предыдущих столетий.

Идея ограничения единоличной власти монарха договором и правом присутствует уже у средневековых схоластов. Присутствует у них и мысль о правомерности восстания подданных против тирана и деспота. Правда, эти идеи имели совсем иную основу, чем либерализм Локка. Локк вдохновлялся стремлением широких буржуазных слоев к правовому демократическому государству. Схоласты же исходили из интересов церкви, которым постоянно угрожали деспотические притязания королевской власти.

Подобные идеи оказались востребованными и в эпоху религиозных войн XVI – XVII столетий. И протестанты, и католики использовали их в качестве аргументов в своей борьбе с религиозно чуждой государственной властью.

Многое, что мы находим у Локка, мы обнаруживаем у его современников и непосредственных предшественников. В первую очередь, как правило, упоминают сочинения голландского юриста и политического философа Гуго Гроция.

По этому поводу Бертран Рассел даже заявляет следующее: «… в локковской теории государства мало оригинального. В этом Локк сходен с большинством людей, прославившихся своими идеями. Как правило, человек, который первым выдвигает новую идею, настолько опережает свое время, что его считают чудаком, так что он остается неизвестным и скоро его забывают. Затем постепенно мир вырастает до понимания такой идеи, и человек, который провозглашает ее, в надлежащий момент получает все почести». (11. 738)

Но даже если дело обстоит именно так, все это отнюдь не умаляет заслуг Джона Локка. Он обобщил, систематизировал и популяризовал политический опыт, победившей либеральной демократии. И этот опыт оказался весьма актуальным для всего мира. В XVIII – XIX вв. остальные европейские страны с завистью созерцали богатство и могущество Англии, задаваясь вопросом: как сделать так, чтобы и мы могли насладиться всем этим? И мыслящие люди этих стран отвечали: «Рецепт этого благополучия изложен в работах Джона Локка. Если мы последуем примеру англичан и организуем наше общество на основе либеральных принципов, то мы будем так же свободны, богаты и сильны, как и они».

Либеральные идеи Локка, усовершенствованные просветителями XVIII века фактически стали политическим знаменем буржуазных реформ и революций в большинстве европейских стран последних трех столетий. Ныне, мы являемся свидетелями триумфа этой политической программы на Западе. Остальные же страны мира пока лишь взирают на модернизированный Запад с завистью и с надеждой обрести подобные богатства и могущество, так же как некогда европейские страны взирали на Англию.

Но так же, как и некогда в Европе, в этих странах находятся многочисленные противники политического идеала либерализма. Эти люди уверены, что у их страны уникальная, особая историческая судьба и, в силу этого, для нее не подходят либеральные принципы, впервые разработанные англичанами в XVII веке[25]. Они всячески поддерживают и пытаются сохранить архаические формы правления, доставшиеся стране от древности. Либо же - пытаются усилить эти формы правления в духе еще большего возрастания деспотической власти. В этих странах сочинения Локка по-прежнему не в чести. То, что было написано в конце XVII века благоразумным и умеренным англичанином, чуждого каких-либо крайностей и экстремизма, воспринимается современными деспотическими правительствами как крайне опасный, возмутительный, революционный политический памфлет.[26]

 

Краткое содержание «Двух трактатов о правлении» излагается Джоном Локком уже в самом названии его сочинения. Подзаголовок выглядит так: «В первом ложные принципы и основания сэра Роберта Филмера и его последователей исследуются и опровергаются. Второй есть опыт об истинном происхождении, области действия и цели гражданского правления». (10. 3. С.135)

Действительно, первый трактат посвящен полемике с Р. Филмером, который обосновывал законность неограниченной королевской власти ссылками на Священное Писание. Согласно Филмеру абсолютная монархия имеет источником своей легитимности власть отца. Монархия в своих истоках восходит к власти первого человека, Адама, дарованной ему самим Богом. Локк с легкостью разрушает эти суждения, указывая в числе прочего и на проблематичность установления первородства между современными монархами и Адамом. Кроме того, он остроумно замечает, что у Адама мог быть лишь один наследник по старшинству и, следовательно, можно говорить лишь об одном законном монархе, притязающем на всемирное господство. Очевидно, что ни Филмер, ни его последователи и уж тем более ни один монарх в мире не согласится подчиниться этому истинному мировому императору, если таковой будет обнаружен.

Во втором трактате Локк излагает и обосновывает свое понимание происхождения, области действия и цели государства. Уже в самом начале, предлагая определение политической власти, философ говорит об общественном благе как главной цели существования государства: «…политической властью я считаю право создавать законы, предусматривающие смертную казнь и соответственно все менее строгие меры наказания для регулирования и сохранения собственности, и применять силу сообщества для исполнения этих законов и для защиты государства от нападения извне — и все это только ради общественного блага». (10. 3, 263)

Исследуя сущность государства, Локк идет по проторенному его предшественниками пути. Он полагает, что государственному состоянию предшествовало состояние естественное. Следовательно, для «правильного понимания политической власти и определения источника ее возникновения мы должны рассмотреть, в каком естественном состоянии находятся все люди, а это — состояние полной свободы в отношении их действий и в отношении распоряжения своим имуществом и личностью в соответствии с тем, что они считают подходящим для себя в границах закона природы, не испрашивая разрешения у какого-либо другого лица и не завися от чьей-либо воли. Это также состояние равенства, при котором вся власть и вся юрисдикция являются взаимными,— никто не имеет больше другого. Нет ничего более очевидного, чем то, что существа одной и той же породы и вида, при своем рождении без различия получая одинаковые природные преимущества и используя одни и те же способности, должны также быть равными между собой без какого-либо подчинения или подавления, если только господь и владыка их всех каким-либо явным проявлением своей воли не поставит одного над другим и не облечет его посредством явного и определенного назначения бесспорным правом на господство и верховную власть». (10. 3, 263 – 264)

Естественное состояние выражается, прежде всего, в природном равенстве людей. Это равенство проистекает из одинаковых способностей и равного владения данной людям Богом землей. Это равенство и нравственный закон природы не позволяют людям создать «такое подчинение, которое дает нам право уничтожать друг друга, как если бы мы были созданы для использования одного другим, подобно тому как низшие породы существ созданы для нас». (10. 3, 265) Но если кто-либо из людей решается пренебречь нравственным законом природы и покушается на жизнь и собственность другого человека, то в естественном состоянии «…каждый человек имеет право наказать преступника и быть исполнителем закона природы» (10. 3, 266), то есть «…в естественном состоянии каждый обладает исполнительной властью…». (10. 3, 268)

Это положение вещей создает известное неудобство, поскольку в законное право человека защитить себя и покарать агрессора неизбежно вторгается его личный произвол и предвзятость. Это обстоятельство уже само по себе порождает необходимость создания государственной власти. Но какой власти? Глубоко заблуждаются те, кто полагает, что это - неограниченная монархическая власть.

«…абсолютные монархи всего лишь люди, и если правление должно быть средством, избавляющим от тех зол, которые неизбежно возникают, когда люди оказываются судьями в своих собственных делах, и естественное состояние поэтому нетерпимо, то я хочу знать, что это за правление и насколько оно лучше естественного состояния, когда один человек, повелевая множеством людей, волен быть судьей в своем собственном деле и может поступать в отношении всех своих подданных, как ему заблагорассудится, причем никто не имеет ни малейшего права ставить под сомнение правоту или проверять тех, кто осуществляет его прихоть? И во всем, что бы он ни делал, поступая по рассудку, по ошибке или по страсти, ему должны подчиняться? А ведь в естественном состоянии, где люди не должны покоряться несправедливой воле другого, положение обстоит гораздо лучше: и если тот, кто судит, судит ошибочно в своем или в каком-либо другом деле, то он отвечает за это перед остальным человечеством». (10. 3, 269)

Государство в виде неограниченной монархии не только не преодолевает и не облагораживает естественное состояние, но извращает его наихудшим образом. Пороки и недостатки, свойственные естественному состоянию, в неограниченной монархии еще более усиливаются.

Важнейшим неотъемлемым правом, данным человеку природой, является естественная свобода. Неограниченная же монархия это право попирает:

«Естественная свобода человека заключается в том, что он свободен от какой бы то ни было стоящей выше его власти на земле и не подчиняется воле или законодательной власти другого человека, но руководствуется только законом природы. Свобода человека в обществе заключается в том, что он не подчиняется никакой другой законодательной власти, кроме той, которая установлена по согласию в государстве, и не находится в подчинении чьей-либо воли и не ограничен каким-либо законом, за исключением тех, которые будут установлены этим законодательным органом в соответствии с оказанным ему доверием… это — свобода следовать моему собственному желанию во всех случаях, когда этого не запрещает закон [27](Выделено мной – С. Ч.), и не быть зависимым от непостоянной, неопределенной, неизвестной самовластной воли другого человека, в то время как естественная свобода заключается в том, чтобы не быть ничем связанным, кроме закона природы. Эта свобода от абсолютной, деспотической власти настолько необходима для сохранения человека и настолько тесно с этим связана, что он не может расстаться с ней, не поплатившись за это своей безопасностью и жизнью. Ибо человек, не обладая властью над собственной жизнью, не может посредством договора или собственного согласия отдать себя в рабство кому-либо (выделено мной – С. Ч.) или поставить себя под абсолютную, деспотичную власть другого, чтобы тот лишил его жизни, когда ему это будет угодно. Никто не может дать большую власть, чем та, которой он сам обладает, и тот, кто не может лишить себя жизни, не может дать другому власти над ней». (10. 3, 274 – 275). «Таким образом, несмотря на всевозможные лжетолкования, целью закона является не уничтожение и не ограничение, а сохранение и расширение свободы (выделено мной – С. Ч.). Ведь во всех состояниях живых существ, способных иметь законы, там, где нет закона, нет и свободы. Ведь свобода состоит в том, чтобы не испытывать ограничения и насилия со стороны других, а это не может быть осуществлено там, где нет закона». (10. 3, 293)

Другим основанием для возникновения государства является появление собственности и необходимость ее защиты. Локк придерживается «трудовой теории» возникновения собственности. Он указывает, что первоначально вся земля была дарована Богом людям как общая собственность. Весь мир был подобен Америке, где небольшие племена людей кочуют по бескрайним просторам, не имеющим собственника.

«Бог отдал мир всем людям сообща; но так как он отдал им его для их блага и для того, чтобы они могли извлечь из него наибольшие удобства для жизни, то нельзя предположить, будто бы он хотел, чтобы мир всегда оставался в общем владении и невозделанным». (10. 3, 280) «Бог приказал, и собственные нужды человека заставляли его трудиться, и его неотъемлемой собственностью было все, к чему он прилагал свой труд. Как мы видим, подчинение земли человеческому труду, или ее возделывание, и владение ею связаны друг с другом. Одно давало право на другое (выделено мной – С. Ч.). Таким образом, бог, приказав покорять землю, давал тем самым основание для присвоения; а условия человеческой жизни, которые требуют труда и материалов для работы, по необходимости вводят частную собственность». (10. 3, 281)

Человек является хозяином самого себя. Следовательно, он является хозяином и плодов своего труда. Земля, обработанная человеком, становится его собственностью, ибо к ней присоединен его труд. Владение собственностью – неотчуждаемое естественное право человека.

«…хотя предметы природы даны всем сообща, но человек, будучи господином над самим собой и владельцем своей собственной личности, ее действий и ее труда, в качестве такового заключал в себе самом великую основу собственности; и то, что составляло большую часть того, что он употреблял для поддержания своего существования или для своего удобства, когда изобретения и искусство улучшили условия жизни, было всецело его собственным и. не находилось в совместном владении с другими». (10. 3, 287)

Со временем «маленький кусочек желтого металла» - золото – становится мерилом труда. Благодаря этому изобретению появилась возможность накапливать и сохранять результаты труда. Невозможно долго сохранять выращенные фрукты или добытое мясо, но в виде золотого эквивалента их и многое другое можно сохранять и накапливать до бесконечности. Различные люди являют различные степени усердия. В итоге, различные степени усердия порождают различия в собственности - одни становятся богаче других.

Здесь мы сталкиваемся с известным противоречием и слабостью классического либерализма. Обосновывая природное равенство людей, Локк ссылается на крайне сомнительное утверждение о равенстве людей в способностях. Он пишет о том, что люди обладают одинаковыми способностями и имеют в общем владении одну данную на всех природу. Но переходя к вопросу о возникновении собственности, Локк делает акцент на неравной степени трудового усердия. Таким образом, бедность оказывается следствием порока, именуемого ленью. Подобный тезис находится слишком в большом противоречии с эмпирически наблюдаемой реальностью. Выбивающийся из сил нищий трудяга вряд ли может быть обвинен в пороке лени. И трудно назвать трудолюбивым богача, проведшего свою жизнь в праздной роскоши и наслаждениях.

Локковская трудовая теория происхождения собственности слишком проста, слишком умозрительна, слишком антиисторична для того, чтоб ей пользоваться. Она характерна для классического либерализма, но отвергнута либерализмом современным, социальным либерализмом. Последний признает, что существует множество факторов помимо личного труда и талантов, порождающих собственность. И социальный либерализм пытается выработать процедуры отделения «справедливой» собственности от «несправедливой».

Термины «справедливый» и «несправедливый» я специально поставил в кавычки, указывая на то, что справедливость – вещь субъективная, а, значит, и иллюзорная. В объективной реальности нет никакой справедливости и нет никаких оснований к справедливости. Это социальный фантом, порожденный человеческой субъективностью. Люди посредством этих понятий пытаются упорядочить социальную реальность. Всякий раз они вкладывают в эти понятия исторически относительное содержание. Но, впрочем, социальный либерализм, как и всякая идеология, не знает об этом. Он убежден в том, что существует некий объективный принцип справедливости.

Рано или поздно, по мере увеличения количества людей, живущих на Земле, изначально общие земля и ресурсы оказываются поделены между людьми.[28] В итоге, собственность узаконивается посредством положительного соглашения между людьми. Люди соглашаются взаимно признать законность собственности друг друга и установить государственные институты, призванные защищать неприкосновенность этой собственности. Таким образом, стремление обезопасить собственные жизнь, здоровье и собственность, то есть стремление защитить свои естественные права, является главной причиной возникновения государства. Государство создает общественный договор, в котором отдельные люди соглашаются поступиться частью безграничной естественной свободы, данной им изначально Богом, ради достижения мира и безопасности.

Но возникновение политического сообщества, государства вовсе не означает отрицание естественного состояния. В этом главное отличие концепции Джона Локка от концепции Томаса Гоббса. По Гоббсу люди, вступив в государственное состояние раз и навсегда, безвозвратно отказались от состояния естественного. Локк же полагает, что государственное состояние как бы надстраивается над состоянием естественным – оно продолжает и развивает его. Выражается это в том, что государственное состояние создается во имя наивысшей реализации естественных прав человека и должно согласовываться с этими правами. Если, конечно, это государство не является извращением – монархией или деспотией.

Деспотическое государство, проповедуемое Томасом Гоббсом, есть, по мнению Локка, величайшее злоупотребление доверием людей. Оно не только не выражает сущности общественного договора, но прямо противоречит ему, отрицает его. Люди согласились создать государство ради достижения еще большей безопасности своих жизни, здоровья и собственности. Деспотическое же государство подвергает и жизнь, и здоровье, и собственность подданных еще большим опасностям, чем те, которым они подвергались в естественном состоянии. В естественном состоянии каждый потенциально имел противником каждого. В деспотическом государстве каждый становится добычей всесильного и безжалостного Левиафана.

«Отсюда очевидно, что абсолютная монархия, которую некоторые считают единственной формой правления в мире, на самом деле несовместима с гражданским обществом и, следовательно, не может вообще быть формой гражданского правления». (10. 3, 312). Любой верховный глава государства также подчинен естественному праву, как и все остальные люди. И он обязан соблюдать его.

«Тому же, кто полагает, что абсолютная власть очищает кровь людей и исправляет низость человеческой натуры, достаточно хотя бы прочитать историю нашей или любой другой эпохи, чтобы убедиться в противном. Тот, кто был бы наглым и несправедливым в лесах Америки, вряд ли стал бы лучше на троне, где, вероятно, привлекут науку и религию, чтобы оправдать все, что он будет творить в отношении своих подданных, а меч заставит сразу же замолчать тех, кто осмелится сомневаться в этом». (10. 3, 314)

«Как будто бы люди, оставив естественное состояние и вступив в общество, согласились, что все, кроме одного, должны удерживаться законами, но что он, этот один, должен по-прежнему сохранять всю свободу естественного состояния, увеличившуюся вместе с властью и превратившуюся в распущенность вследствие безнаказанности. Это все равно что думать, будто люди настолько глупы, что они стараются избежать вреда от хорьков или лис, но довольны и даже считают себя в безопасности, когда их пожирают львы. (10. 3, 315 – 316)

«Нельзя предположить, чтобы они намеревались, даже если бы они и были в состоянии поступить так, передать какому-либо лицу или нескольким лицам абсолютную деспотическую власть над своими личностями и достоянием и вложить власть в руки должностного лица для того, чтобы тот неограниченно творил произвол в отношении их. Ведь это значило бы поставить себя в еще более худшее положение, чем естественное состояние, когда они обладали свободой защищать свои права от посягательств других и в равной мере имели силу, чтобы отстоять их, подвергшись нападению одного человека или сразу многих. Если же мы предположим, что они подчиняли себя абсолютной деспотической власти и воле одного законодателя, то они обезоружили себя и вооружили его, так что он в любую минуту может сделать их своей добычей. Ведь в гораздо худшем положении находится тот, кто зависит от деспотической власти одного человека, имеющего у себя под началом 100 000, чем тот, кто подчиняется деспотической власти 100 000 отдельных людей; ведь никто не может иметь гарантию, что воля того, кто имеет подобную власть, лучше, чем воля других людей, хотя бы его сила и была в 100 000 раз больше». (10. 3, 342 – 343)

Абсолютная монархия по сути есть форма деспотического правления. Это правление не имеет законных оправданий. Монархия возможна и допустима, но основана она не на Божественном праве, а на естественном законе и его должна соблюдать. Ссылки на Божественное установление абсолютной монархии есть искажение истины. Божественный закон не может противоречить закону естественному, ибо и тот и другой проистекают от Бога. Божественный закон и закон естественный суть одно и то же. Именно поэтому государственная власть, пренебрегающая естественным законом и естественными человеческими правами, пренебрегает и законом Божественным.

Легитимность (законность) такой государственной власти не может возникнуть и из факта завоевания. Мы видим, что очень часто абсолютные монархии возникают в результате завоевания. Но это завоевание не придает законности власти завоевателя и его наследников. Несправедливое завоевание может попрать естественный закон и естественные права, но не в состоянии их отменить. У завоеванных всегда сохраняется право восстания против власти, попирающей их естественные права. Если, конечно, завоеватель не поступит мудро и не попытается легитимизировать собственную власть посредством приведения ее в согласование с естественным законом и естественными правами новых подданных.

«То, что агрессор, ставящий себя в состояние войны с другим и несправедливо посягающий на права другого человека, никогда не может получить благодаря подобной несправедливой войне право над покоренным, легко будет признано всеми людьми, которые не сочтут, что разбойники и пираты обладают правом власти над всеми теми, кого им удалось одолеть силой, или что люди связаны обещаниями, исторгнутыми у них беззаконным применением силы. Если разбойник вломится в мой дом и, приставив мне к горлу кинжал, заставит меня приложить печать к обязательству передать ему мое имение, то разве это даст ему какое-либо право? Точно таким же правом, добытым с помощью меча, обладает и несправедливый завоеватель, который принуждает меня к подчинению. Несправедливость и преступл