Превентивная судебная психология

Обычно считают, что судебные психологи реактив­ных по своей натуре и реагируют на события лишь после того, как те произойдут — как было после об­наружения преступлений Джеффри Дэмера или ког­да открылось, что Унабомбер — это Теодор Качински. Хотя это и так, циклический характер системы правосудия (см. рис. 12.2) говорит о том, что реак­тивное подключение одновременно может быть проактивным. Иначе говоря, судебные психологи спо­собны оказывать значительное влияние на предот­вращение нежелательного поведения в будущем. Помимо рекомендаций насчет приговоров по уго­ловным делам и реабилитационных действий по пре­дотвращению криминального поведения, они могут также просвещать общественных чиновников и обы­вателей в отношении многих проблем, чтобы можно было принимать оптимальные решения в надежде предотвратить проблемные ситуации. Между про­чим, саму эту главу можно считать частью превен­тивной фазы судебной психологии, так как она дает основные представления о судебной психологии сту­дентам, которые в дальнейшем намерены иметь дело с лицами, выносящими судебные решения. За годы работы психологи также предоставляли информа­цию и свидетельствовали в суде, пока законодатели формулировали законы.

Рекомендации по вынесению приговора. После процессуальной фазы задачи официальных лиц, вы­носящих решения, сводятся в основном к исправле­нию ситуации, приведшей к процессуальному дей­ству. В уголовных делах это подразумевает вынесе­ние и приведение в исполнение приговора или иные исправительные меры. Например, человек, признан­ный виновным в покушении на убийство, может быть обследован с целью определить вероятность опасного поведения в будущем и, следовательно, по­лучить приговор, пропорциональный риску. А сексу­ального преступника судья может приговорить к всестороннему психологическому лечению, чтобы снизить возможность рецидивизма (повторной криминальной деятельности).

Что касается оценки вероятности криминального поведения в будущем, то большинство исследований сфокусировалось на опасном криминальном поведе­нии в противоположность должностной преступно­сти типа мошенничества и хищений. Вероятно, луч­ший обзор литературы по этой теме предложили Мелтон с коллегами (Melton et al, 1997). Они указали, что в 1980-х гг. произошел фундаментальный сдвиг в том, как профессионалы, занятые охраной психического здоровья, рассматривают оценку опас­ности. До тех пор предпринималась попытка соста­вить категориальные прогнозы насилия в будущем. Но стало очевидно, что профессиональным психоло­гам подобные прогнозы не даются. Один исследова­тель заключил, что точность подобных прогнозов в атом деле никогда не превышала 50% (подброшен­ная монетка) (Monahan, 1984).

В результате осознания подобных трудностей произошел сдвиг от составления категориальных прогнозов поведения с насилием к идентификации эмпирических факторов риска насилия (перемен­ных, которые, как показано, коррелируют с насили­ем в будущем) и рекомендации методов по сниже­нию этого риска. В табл. 12.1 перечисляются факторы риска, выявленные Мелтоном с коллегами (Melton et al., 1997).

Наличие переменных в табл. 12.1 увеличивает ве­роятность насилия. Эти переменные не позволяют, однако, определить абсолютный риск. Вкупе с ана­лизом типичных методов, которыми индивид справ­ляется с фрустрацией и враждебными чувствами (см. Megargee, 1993), они могут дать представление об относительном риске насилия.

Квинси, Харрис, Райе и Кормье (Quinsey, Harris, Rice & Cormier, 1998) предприняли шаги в попытке исправить этот недостаток путем разработки много­вариантного инструмента оценки для судопропроиз-водства, «Справочник по оценке риска насилия» (Violence Risk Appraisal Guide — VRAG). Квинси с коллегами (Quinsey et al., 1998) разработали также справочник по оценке риска сексуального рециди­визма, «Справочник по оценке риска нападения сек­суального преступника» («Sex Offender Risk Ap­praisal Guide», или SORAG). VRAG устанавливает вероятность того, что в будущем преступник повто­рит свое деяние в пределах уточненного количества лет. Например, исходя из показателей VRAG, мож­но сказать, что преступнику свойственна определен­ная процентная вероятность повторить свое пре­ступление в ближайшие 10 лет. Частота попаданий VRAG в цель (процент по-настоящему склонных к насилию людей, которые точно идентифицированы) постоянно превосходит частоту ложных тревог (про­цент людей, в действительности не склонных к на­силию, которых ошибочно расценили как склонных к нему). Инструмент, который действует на случай­ном уровне, обладает равной частотой попаданий в цель и ложных тревог. Тем не менее, по мере того как частота попаданий VRAG в точку увеличивается, то же самое происходит и с ложными тревогами. Это порождает серьезную проблему, которая налицо во многих прогностических методах судопроизводства. Проблема заключается в том, что даже при неизмен­но высшей частоте попаданий по сравнению с час­тотой ложных тревог инструмент прогнозирует на­силие со стороны многих безобидных людей. VRAG все еще нуждается в дальнейшем усовершенствова­нии, пока что его нельзя использовать для категори­ческих или даже вероятностных утверждений о воз­можности насилия в будущем.

Прогнозируя насилие, мы должны задаваться сле­дующими вопросами: насколько нужно быть уверен­ными, что наш метод прогнозирования выявляет действительно склонных к насилию людей и не за­трагивает безобидных? Насколько уверены мы дол­жны быть в том, что не занимаемся неправильным маркированием людей? В рекомендациях относи­тельно приговора ошибочный прогноз о потенциаль­ном насилии со стороны индивида может стать та­кой же катастрофой, как неспособность выявить подлинного насильника. Похоже, что по мере того как наша уверенность в идентификации склонных к насилию людей повышается, мы неизбежно наращиваем и ошибочную идентификацию безопасных индивидов. Более подробное объяснение этого см. на рис. 12.4.

Насилие в школе. Лица, принимающие решения в сфере образования касательно факторов, которые, как представляется, увеличивают риск насилия, тоже были задействованы в не связанных с приго­ворами контекстах, например, в школах. После убийств в средней школе города Колумбины, штат Колорадо, в 1999 г. школьные чиновники и лица, за­нятые обеспечением правопорядка по всей стране, напряженно решали, что делать во избежание буду­щих инцидентов. Этот инцидент завершал длинную череду освещавшейся в прессе стрельбы в школе (включая действия Кипа Кинкеля, об обследовании которого мы говорили в главе 5). История Колум­бины стала хрестоматийной соломинкой, переломившей спину верблюда. Как доказательство этой исключительной обеспокоенности психологов, Аме­риканская ассоциация психологов и Музыкальное телевидение (MTV) сплотились, чтобы снабдить молодежь информацией по выявлению предвестни­ков насилия и способах получить помощь в случае, если они обнаружат эти предвестники у себя или своих сверстников (Alvarez, Zabriske & Maker, 1999). Судебные психологи, занимавшиеся исследованием и практикой в области насилия и установления риска опасности, особенно подходят па роль просвети­телей общины и школьных руководителей, а также родителей в отношении этиологии насильственного поведения в школе.

Тех учащихся, которых учителя и администрато­ры считают входящими в группу риска применения насилия, можно освидетельствовать в индивидуаль­ном порядке с целью определить уместность конт­роля над агрессией посредством тренинга разреше­ния конфликтов. Понятно, что этими обследовани­ями должны заниматься клинические или школьные психологи, получившие квалификацию в тестирова­нии и процедурах обследования. В качестве альтер­нативы индивидуальной характеристике и лечению подобные превентивные усилия можно по догово­ренности реализовать в отдельных школах, которые, по сравнению с прочими, отличаются либо более высоким риском насилия, либо особыми обстоятель­ствами, указывающими на полезность тренинга.

 

Таблица 12.1. ЭМПИРИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ РИСКА ПОВЕДЕНИЯ С НАСИЛИЕМ

Диспозиционные	Биографические	Контекстуальные	Клинические
Пол — больший риск для мужчин. Юный возраст — боль­ший риск для молодых людей [подростки и молодые взрослые). Антисоциальное лично­стное расстройство — связано с криминально­стью у взрослых. Психопатия — связана с рецидивизмом насилия	Аресты в прошлом — лучшим предиктором является история многочисленных правонару­шений. Нарушение поведения или делинквентность — повышают риск поведения с насилием в зрелом возрасте. Раннее возникновение делин-квентности — связь с делин-квентной карьерой и преступно­стью в зрелом возрасте.	Доступность оружия — повышает риск насилия. Социальная поддержка — социальные сети выступают буфером против поведения с насилием. Доступность жертвы — повышенный риск для преступников, выбирающих жертв из широкого диапазона, или многочисленные престу­пления, направленные против узкого класса жертв.	Психотические симптомы -текущее проявление пер-секуторных бреда и мыслей повышает риск. Злоупотребление психо­активными веществами — текущее употребление веществ, изменяющих состояние сознания.

 

Помимо идентификации факторов, повышающих риск насилия, само понимание судебными психоло­гами научного процесса и тенденциозности при ког­нитивной «экономии временных затрат» (см. Tversky & Kahneman, 1974) квалифицирует их для умерен­ного публичного обсуждения таких сенсационных вопросов, как насилие в школе. Они могут развеять расхожие мифы, одновременно побуждая к разумным профилактическим подходам.

 

 

 

Например, объем, в котором насилие в школе подается средствами мас­совой информации, создает впечатление, что эта проблема неуклонно возрастает и, следовательно, является национально приоритетной. Обзор трех крупных информационных интернет-сайтов, пред­принятый на исходе XX в., выявил списки прошлых инцидентов со стрельбой в школе. На рис. 12.5 ука­заны годы, в которые, по сообщениям средств мас­совой информации, были совершены убийства. Из числа сообщений явствует рост числа школьных убийств.

И все же ситуация представляется прямо проти­воположной. На самом деле насилие в школе, изме­ренное в школьных убийствах, идет на спад. Нацио­нальный Центр школьной безопасности при Пеппер-дайнском университете сообщает о 27% сокращении числа смертей от насилия в школе с 1992 по 1998 г. (National School Safety Center, 1999). На рис. 12.6 показана 6-летняя статистика школьных убийств.

 

.

Кроме того, в Центрах по контролю заболеваемо­сти рассчитали вероятность пасть жертвой убий­ства или суицида в период между 1992 и 1994 гг. и на­шли, что она меньше одного случая на миллион (Do-nohue, Schiraldi & Ziedenberg, 1999). Здесь налицо могущество средств массовой информации в созда­нии популярного мифа и воздействия на обще­ственное мнение. Еще один тревожный сигнал — данные ФБР показали, что в период между 1990 и 1995 гг. число убийств сократилось на 13%, тогда как телерадиокомпании ABC, CBS и NBC за тот же период увеличили освещение убийств на 240% (Donohue et al., 1999).

Насилие на рабочем месте. Судебные психологи в силах также помочь тем, кто принимает решения в случаях насилия на рабочем месте. В конце XX в. пе­чальную известность приобрела профессия почталь­она — считалось, что почтовые служащие часто ста­новятся жертвами насилия. Однако Булатао и Ван-денбос (Bulatao & Vandenbos, 1997) сообщили, что но сравнению с другими предприятиями Почтовая служба США отличается уровнем насилия ниже среднего. При изучении насилия накопился боль­шой объем данных о факторах, связанных с прогно­зированием насилия, даже при том, что профессио­налы делали эти прогнозы не слишком успешно (Lidz, Mulvey & Gardner, 1993). Как и в случаях на­силия в школе, судебные психологи способны вне­сти рациональное зерно в проблему, которая в про­тивном случае настораживает, и дать промышлен­ным предприятиям советы касательно вероятного потенциала к насилию у конкретного человека.

Сексуальное насилие над детьми. Еще одна об­ласть, привлекает пристальное внимание школьных работников и обывателей — это сексуальное наси­лие над детьми, особенно так называемое ритуаль­ное насилие. Беспокойство по поводу сексуально­го насилия над детьми широко распространилось чуть раньше, чем по поводу насилия в школе. В 1970-х гг. господствующая правоохранная позиция по отно­шению к заявлениям о сексуальном насилии над детьми сместилась от неверия в столь чудовищное злодейство к вере в правдоподобность таких собы­тий (Ceci & Bruck, 1993). Балкли (Bulklcy, 1989) доложил, что в период между 1976 и 1985 гг. сооб­щения о неподобающем обращении с детьми увели­чились в целом более чем на 2700/6. Имело место соответственное повышение и в эмпирическом ис­следовании, посвященном правдивости этих детей (Yuille, 1988).

В 1983 г. многие учащиеся из дошкольного учреж­дения Мак-Мартина на Манхэттен-Бич, штат Кали­форния, заявили, что педагоги и персона.'! подверга­ли их сексуальному насилию. При последующих об­зорах ведения данного дела возникло серьезное беспокойство насчет валидности претензий — ча­стично вследствие неадекватных методов расследо­вания. Вне непосредственной осведомленности в изъянах этого последнего расследования указанный инцидент воспламенил крайнюю тревогу и сензитивность по поводу сексуального насилия над деть­ми. За несколько следующих лет в стране произошел еще ряд похожих случаев.

 

 

К сожалению, представ­ляется, что этому сопутствовал рост неправильного понимания указаний на сексуальное злоупотребление и степень ритуального насилия. Как и в делах о насилии в школе, судебные психологи могут воспользоваться результатами исследований, посвя­щенных сексуальному насилию над детьми, чтобы предложить серьезные услуги в помощь сотрудни­кам школ и родителям, и выработать у них правиль­ную точку зрения на происходящее (см., например, Bottons, Shaver & Goodman. 1996; Friedrich et at., 1992; Hibbard & Harman, 1992; Wells, McCann, Adams, Voris & Ensign, 1995).

 

Терроризм. Просвещение и тренинг в отношении терроризма и его последствий также могут попадать в сферу общего ведения судебной психологии. Мно­гим государственным служащим приходится путе­шествовать и работать за рубежом, где высока угро­за терроризма. Взрыв бомбы в здании Мурроу в Ок­лахома-сити в 1995 г. и та же ситуация с Всемирным торговым центром в 1993 г. в Нью-Йорке — приме­ры подобной угрозы вблизи нашего дома (книга со­ставлялась до 11 сентября 2001 г. — Прим. ред.). Пси­хологи, обладающие подготовкой и опытом в отноше­нии терроризма, способны просвещать этих людей — либо выезжающих, либо других, кто подвергается повышенному риску — в отношении способов умень­шить шансы на то, чтобы стать жертвами террорис­тов, и того, что следует делать, если они окажутся в этой прискорбной ситуации (Ruby, 1998a). Вот при­мер ценности подобного тренинга: многие считают, что если террористы возьмут их в заложники, то важно приобрести контроль над собственным поло­жением или хотя бы не сотрудничать с захватчика­ми. Однако Штренц и Ауэрбах (Strentz & Auerbach, 1998) обнаружили, что такие ориентированные на владение ситуацией навыки копинга, как коммуни­кация с другими заложниками, взаимопомощь и сбор сведений о захватчиках менее эффективны для приспособления после освобождения, чем эмоцио­нально-сфокусированные навыки копинга наподо­бие релаксации и когнитивных упражнений.

 

Преступление. Психологи, которые изучают дру­гие виды криминального поведения, также являют­ся ценными судебными ресурсами для принимаю­щих решения в их попытках предотвратить разрушительную деятельность. В частности, военные вла­сти озабочены тем, как определенная криминальная деятельность сказывается на обороноспособности их личного состава. Содействие судебных психологов военному руководству было предложено в таких об­ластях, как сексуальные преступления (Ruby, 1998b, 1999) и межличностное насилие (Ruby, 1998c). По­добные просветительские попытки могли бы также помочь коммунитарным и правительственным ру­ководителем, которые должны принимать решение о финансировании правоохраны.

Неклинические роли. Вдобавок к предыдущим вопросам, больше касавшимся клинической психо­логии, судебные психологи из других областей пси­хологии (например социальной и когнитивной) обычно проводят исследования и знакомят адвока­тов, судей и других представителей закона с психо­логическими явлениями, влияющими на примене­ние закона. Примерами такого рода являются реак­ция присяжных на показания эксперта (Cooper, Bennett & Sukel, 1996), валидность восстановленных воспоминаний (Loftus & Ketcham, 1994) и влияние анонимности на вердикты присяжных (Hazelwood & Brigham, 1998).

ЭТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ ВОПРОСЫ ПРИ СУДЕБНЫХ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ХАРАКТЕРИСТИКАХ

Судебные психологи оказывают уникальное и могу­щественное влияние на жизнь людей. По определе­нию, любая судебная психологическая характерис­тика является продвижением правового решения, которое может значительно, в известной степени, лишить человека свободы. Этот факт возлагает на судебных психологов важное бремя предельно дер­жаться этических и законных стандартов. Помимо Этических принципов психологов и Кодекса пове­дения (American Psychological Association, 1992a, 1992b) и Стандартов для Педагогического и психологического тестирования (American Psychological Association, 1985b) существует отдельный комплекс указаний для судебных психологов — «Специали­зированные рекомендации для судебных психологов» (Committee on Ethical Guidelines for Forensic Psy­chologists, 1991). Более того, многочисленные профес­сиональные организации обеспечивают этические рекомендации для судебных психологов (например Американская академия судебной психологии, Американский колледж судебной психологии, Аме­риканский колледж для судебных экспертов и Аме­риканская академия судебных наук).

Судебные характеристики могут лежать в основе отрицания права клиента на посещение своих детей, отказа рабочим в выплате компенсации, увеличения срока тюремного заключения или называния чело­века мучителем детей. В этом отношении ситуация судебной характеристики резко контрастирует с тра­диционными психотерапевтическими услугами, ког­да клиенты контролируют процесс и сами решают, что им делать в ту или иную минуту. Даже когда клиентов направляют на психологическое тестиро­вание в помощь лечению, они обладают контролем над тем, что происходит с результатами характерис­тики. Если, например, в судебной характеристике сделан вывод, что клиент удовлетворяет диагности­ческим критериям психического расстройства, он может отправиться на психотерапию, чтобы изме­нить эмоциональные, поведенческие и когнитивные проблемные сферы, или же просто проигнорировать результаты характеристики. (При этом, разумеется, исходят из того, что во время характеристики не возникает никаких данных за то, что клиент пред­ставляет опасность для себя или для окружающих.) В большинстве областей клинической психологии человек, которому оказывают услуги, сидит на води­тельском месте.

Несудебные психологические услуги оказывают меньшее воздействие, ибо они не держат клиента «за­ложником» выводов и мнений обследователя. В ра­нее приведенном примере диагноз генерализованно­го тревожного расстройства можно использовать для фасилитации своего рода сфокусированности лече­ния. Если в ходе характеристики клинические кри­терии не подтверждаются, клиент ничего не теряет с точки зрения свободы. Иначе говоря, несудебные характеристики не угрожают свободе клиента — воз­можных результатов только два: а) никакого воздей­ствия на свободу или б) позитивное или усовершен­ствующее воздействие на свободу.

С другой стороны, в большинстве случаев судеб­ная деятельность подвергает людей риску и добав­ляет третью возможность: негативное воздействие на свободу индивида. Оценка психического состояния в момент совершения преступления по предписанию суда, например, может привести к позитивным или негативным изменениям в жизненных обстоятель­ствах обвиняемого. Если подсудимого объявляют невменяемым, то он защищен от санкций закона (по­зитивный эффект), хотя его могут подвергнуть «сан­кциям» в виде психиатрического лечения. Если ха­рактеристика не подтверждает защиту ссылкой на

невменяемость, то подсудимый отвечает за свои дей­ствия законным образом (нейтральный пли негатив­ный эффект в зависимости от исхода суда).

Единственная ситуация, когда субъект судебной характеристики может избежать негативных эффек­тов, — это дела, в которых он самостоятельно нани­мает психолога для обследования. В подобном слу­чае, если характеристика выгодна индивиду, она может быть предъявлена конкретным судебным властям. Но если характеристика пагубна для инди­вида или нейтральна, от нее можно и отказаться. Вот пример: во время слушаний по вынесению пригово­ра конкретный обвиняемый может заявить, что ни­какого риска рецидива нет, и потребовать, чтобы для демонстрации этого психолог выполнил характери­стику, оправдывая мягкий приговор. Если характе­ристика подтверждает малый риск нового преступ­ления, она может способствовать защите (позитив­ное воздействие на свободу). Если она показывает, что клиент рискует совершить преступление вновь, то ее можно не оглашать в зале суда (нейтральный эффект).