Глава IV – К вопросу о противоборстве дружбы и исторической необходимости

 

- Юрий Вильямович, Вы мне по Тутаеву что-то принесли? – развернулось в кресле костюмированное тело и протянуло правый рукав, из которого приветственно высовывалась рука.

Юрист пожал предложенное, возгордившись на мгновение тем, что в поле зрения при пожатии попала часть его костюма, вспомнил про галстук, поправил узел, не отпуская начальственной руки, вытянув при этом подбородок вдвойне далеко (поскольку гордость помножилась на галстучную стеснённость), сел за длинный стол и, положив перед собою принесённые бумаги в прозрачной папке-уголке, спросил прямо в окно:

- Для начала я хотел бы уточнить, (имя-отчестворек), насколько серьёзные беседы позволяет вести акустика кабинета?

Директор выскочил из кресла, выглянул в приёмную, сказал кому-то:

- Ко мне? К Владимиру Васильевичу? Как работается? Так плохо, надо находить. А что поделать, такая наша работа, - после чего вернулся, закрыв обе двери, по-изначальному устроился в удобное вращающееся кресло – не как у всех сотрудников – и ответил, набрав в туловище воздуха и раздувшись. – Говорите. Говорите, там никого нет. Мария Леонидовна тоже занята. Акустика, конечно, меня и самого давно не устраивает, надо что-то менять тут будет, я с самого начала об этом толкую. В этот мой отпуск паркет привели в порядок, а то убожество какое-то было, стыдно глав принять, а уж в следующем году тогда стены обобьём.

- Вы уверены? – повернулся юрист, при этом в руках у него оказалась ручка и, хотя руки соединены не были, сказать, что ручка находилась в какой-то конкретной руке, было невозможно. Голова с плечами Юрия Вильямовича принялись кивать над прозрачной папкой-уголком в такт подпрыгиваниям пресловутой сине-белой ручки, которая уже второй день сильно не устраивала юриста тем, что присутствовала в институте откровенно не в единственном числе. От воспоминаний о неоригинальности ручки Юрий Вильямович занервничал ещё сильнее и позволил себе повторно усомниться, пусть теперь всего лишь молча, в директорских заверениях насчёт аудиобезопасности.

Костюмированное тело в удобном кресле развело руками. В это время в приёмной послышался голос Анатолия Николаевича:

- Я привёл человека, который общался с представителями иных цивилизаций.

Юрий Вильямович перестал дёргаться. Спрятал ручку между первым и вторым листом в прозрачной папке-уголке и, проведя ладонями по гладкому столу, укоризненно прикашлянул.

- И что он будет у нас делать? – донёсся из приёмной резонный вопрос Марии Леонидовны, одна из должностей которой пыталась заставлять её работать с кадрами, чего Марии Леонидовне не хотелось тем сильнее, чем сильнее должность начинала заставлять, и в данный момент всю силу своего нежелания Мария Леонидовна настолько полно вложила в интонацию короткой фразы, что возмущением своим заставила брови Юрия Вильямовича опуститься за контур очков, а уши – отвестись слегка назад, чтоб повернуться к совсем не звуконепроницаемой двери, из-за которой по всей раздражающей логике посторонней беседы должна была донестись ответная фраза Анатолия Николаевича. – Марсиане к нему обращались за помощью, а он им отказал и решил работать на нас, так что ли? – зачем-то договорила Мария Леонидовна, после чего сделалось очевидным, что Анатолий Николаевич специально заготовил такой заход, чтобы обернуть всё в шутку, от предвосхищения которой Юрий Вильямович едва не закипел и почувствовал себя крайне некомфортно на удобном деревянном стуле с мягким сиденьем, узоры которого так подробно уже были изучены на оперативках.

- Он с китайцем в одной группе учился в институте, - оправдал ожидания Анатолий Николаевич и дополнил слова ещё чем-то, но Юрий Вильямович, посчитав верхом невыносимости то, что в кабинет директора ворвались даже звуки шагов вошедшего в приёмную человека, поспешил отбить собственный слух и внимание у раздражающей соседней ситуации, а для этого, насколько хватило голоса и выражения, задал директору жёсткий, внезапно назревший и тут же готовый лопнуть от перезрелости вопрос:

- Кстати, почему у нас никто в Мантурово не поехал? Там ведь сегодня конкурс должен быть. Для чего я вчера задержался, готовил документацию?

Лицо над костюмированным туловищем несколько удивилось такой юридической отваге и оторвалось от монитора, в котором по обыкновению что-то искало или переключало песни в плей-листе проигрывателя. В возникнувшей паузе сделалось слегка различимо пение малоизвестного исполнителя 70-х годов, даже сейчас как будто певшего только окружающим стульям, отдыхающим до следующей оперативки, и ещё чуть более различим сделался разговор знатока иных цивилизаций с офис-менеджером и инспектором по кадрам, постоянно путавшими и с трудом распределявшими между собою должностные обязанности, несмотря даже на тот факт, что обе должности исполнялись в данный момент одним лицом – совершенно безразличным как к первому так и ко второму, чуть менее безразличным к персоне нового работника, уставшим от новгородских комментариев и выражавшим скуку по курению – лицом Марии Леонидовны.

- Анатолий Николаевич вчера перед уходом зашёл, выразил сомнения насчёт целесообразности этого конкурса, и мы решили пока в Костромскую область не соваться, - опомнился от мыслей о рок-исполнителе 70-х директор. – Сначала с главой нужно связаться, иначе всё равно не дадут выиграть, а машину гонять так далеко, водителя с утра вызывать….

Руководитель рассказал что-то о своей политике, об отношениях с соседними администрациями, у кого где сын, дочь, зять или племянник заняли кресло, о необходимости наладить наследственные связи, потом ещё немного о музыке институтских своих времён, образно о малопонятной группе своей – только ясно, что бренчали, гремели, орали, а что, как, где и какой результат – Юрию Вильямовичу, с его не посторонним отношением к року, в том числе начальных годов и стран, никаких картин не нарисовало и даже авторитета руководительского в его глазах не обозначило. Исходя из бессмысленности последнего, Юрий Вильямович ни о какой пристальности своему слуху не командовал, а ждал в это время единственного момента, чтоб из приёмной убрались все посторонние и можно было бы, наконец, начать важный разговор, с которым, как обычно, придя к начальству сколь угодно рано, прежде обеда не завершишь.

- Так Вы с чем-то горящим ко мне пришли? – вернулся к работе руководитель. – Что там у нас с Тутаевым? Приготовили письмо? Может быть, мне проехать, с главой встретиться?

- А я разве Вам не приносил заявление? – на секунду запутался юрист, как будто вспомнивший что-то, буквально относящееся к обсуждаемому и совершённое в это же самое время, но, насколько он себя помнит, не им.

- Вы знаете, Юрий Вильямович, - завертелся директор в своём удобном кресле, - мне тоже казалось, что я где-то эти бумаги видел, в руках держал. Вы мне, кажется, черновики приносили или показывали. Я не у Вас в кабинете их видел? И Вы вроде бы хотели что-то исправить.

- Честно сказать, я тоже как будто помню, якобы мы что-то такое обсуждали, но я ведь ещё не видел Вас сегодня, потому что как раз и ждал с самого утра, когда Вы окажетесь у себя.

- Не знаю, не знаю, - пошарил по столу директор, заглянув под все папки. – У меня нет. Записывайте, и мне ничего не оставляйте – и так завал, потеряется только.

Дверь в приёмной хлопнула ещё раз. Голос Анатолия Николаевича тоже не слышался. Мария Леонидовна щёлкала мышью, а значит увлеклась Интернетом и никого не заметит и слушать ни о чём не станет. Всё благополучно подвело Юрия Вильямовича к началу главного разговора, каковой должен был перевернуть его положение в этом институте, а вернее перевернуть мир со всеми его положениями вокруг юриста.

- Я вчера составил предложение для законодательной инициативы, отправил по Интернету во все полагающиеся инстанции и мне оперативно ответили ещё до того, как я успел уйти, несмотря на то, что я уже и без того задержался и рабочий день закончился не только по нашему, но и по всякому московскому времени.

- А что, интересная инициатива была? – повернулся директор полным фасом. – Связи устанавливайте, пожалуйста, я встречусь, с кем будет нужно, проеду, только договоритесь. Или сами? Машина нужна?

- Нет, - с привычной быстротой вступил юрист. – Здесь нужно другие действия предпринять. Нам нужно свою выгоду извлечь вовремя, пока не все об этом законопроекте знают. Мне обещали, что его уже сегодня примут.

- Это нашего института касается? Поправки о саморегулирующих организациях?

- Не совсем. Хотя, отчасти можно и так было бы назвать, - за воротником становилось влажно. Юрий Вильямович почувствовал, что сильнее нужного затянул сегодня галстук, но воспоминания об этом предмете тут же вызвали сдержанную высокомерную улыбку и пальцы ещё раз пощупали узел, чтобы повторить мысль о том, что Анатолию Николаевичу до таких галстуков далеко. Заодно окончательно убедил себя, что не напрасно направил себя в магазин перед визитом к начальству – солидность в данной ситуации может сказать решающее слово.

- Хорошо, - потянулся к шкафу руководитель, не очень ловко развернув своё удобное кресло. – В «Рабочем крае» об этом уже написали?

- В «Рабочем крае» этого никак не могли написать, потому что их новости имеют выдержку не менее двух дней или берутся из Интернета, а в Интернете об этом раньше времени не заговорят, - Юрий Вильямович снова почувствовал себя более чем полноценно и достал ординарную ручку из прозрачной папки-уголка. – Я хотел поговорить с Вами, (обратился по имени, отчеству), о введении долгового рабства, которое рано или поздно стало бы неизбежностью, а поэтому нам следует опередить развитие событий, если мы не желаем вечно гнаться за историей.

- Я слушаю Вас внимательно, Юрий Вильямович, - приглушил своего семидесятника руководитель.

- Вам прекрасно известна та ситуация, которая сложилась в настоящий момент в мировой экономике. Власть неплатёжеспособных кредиторов душит мощнейшие порывы человечества, готового семимильными шагами рвануть вперёд, но неспособного в нынешних обстоятельствах вырваться из мёртвой хватки многочисленных безнадёжных должников. Они, эти неспособные муравьи, миллионами нитей тянут экономику ко дну, когда она как раз подошла к тому своему состоянию, которое обещает взлёт на небывалые высоты. Положение дел неизбежно будет исправлено, роли изменятся, и если мы хотим оказаться победителями, то должны начинать уже сегодня отстаивать для себя такой статус, который при всей своей теперешней невыгодности сделает нас царями своей горы через какие-то жалкие по меркам исторического хронометра мгновения.

- Что же Вы хотите предложить? Избавляться от кредитов?

- Да, - выпалил Юрий Вильямович, ухватившись за концы ординарной ручки и скача глазами по буквам принесённых листов сквозь прозрачность папки-уголка, помноженную на прозрачность очковых линз. – И кроме того я предлагаю немедленно самим привязать к себе кредитами как можно большее число лиц, юридических и физических. Причём физических в первую очередь, поскольку их положение в ближайшую эпоху сделается наименее ликвидным, по той причине, что они должны будут обеспечивать стабильный рост экономики и поступательное развитие всех существующих организаций, нерушимость вновь созданной системы. Если мы сейчас упустим возможности, то потом переманить кого-либо будет крайне сложно – никто нам своего не отдаст, а сами люди не окажутся уже так легкомысленно глупы, как бывает в преддверии эпох.

- А как мы их заставим взять в долг? Может, они испугаются, - сжал плечи до головы руководитель.

- А мы им выдадим непомерно большие авансы. Никто не станет вчитываться, когда денег выдают больше. Потратят они их весьма скоро, а там уже мы выставим такие условия, которые заинтересуют нас. Урежем зарплаты, лишим премий, чтобы они всю жизнь работали только на покрытие тех процентов, которые потекут в нашу копилку золотою рекой, - и, упредив возражение, юрист пояснил. – А чтобы они охотнее взяли, нужно пустить слухи про огромную инфляцию: мол, лучше купить, кто на что копит, сейчас, чем взять то же самое через два месяца втридорога. Кроме того, не так легко получить теперь нормальный кредит, банки призадумались. Нужно только, чтобы каждый вспомнил о чём-нибудь, кто о чём мечтал: кому-то съездить куда-нибудь заграницу (на случай чего отпуск сразу дать), кто-то машину хотел, кто-то стиральную машину, у кого-то внуку поступать к репетиторам. Да мало ли у кого что. Главное – у всех что-нибудь есть, было бы желание найти.

Костюмированное тело, продолжая слушать дальнейшие аргументы, слегка переместило комфортное кресло в сторону телефонов, нажало кнопку и наклонилось к столу, изготовившись в необходимый момент сдёрнуть трубку и уставив свободный указательный палец в ус, будто заталкивая под губу подходящие слова:

- Приготовьте, пожалуйста, к 14 часам аванс всем сотрудникам в тридцатикратном размере, - обратился он в бухгалтерию по имени-отчеству. – А что поделать? Такая у нас работа. Да, срочно. Продолжайте, Юрий Вильямович, - поднял другую трубку. – Мария Леонидовна. Соберите всех в 14 часов в актовом зале. Все сто процентов. Да нет, расширенное оперативное совещание с промежуточным подведением итогов.

Юрий Вильямович почувствовал себя в любимой роли серого кардинала, довольно пощупал узел перед воротником и разошёлся в пафосе, будто ничто уже его внутри не держало:

- Более того, я считаю, все сотрудники должны быть благодарны, что их обеспечат работой. Многие высказывали недовольство положением дел в институте, однако сами никакого участия в борьбе за существование принимать не стремились. И я считаю, что всё будет честно с нашей стороны – они бы разбежались в любой удобный момент. Так почему же к себе они требуют лучшего отношения, чем от себя?

Договорив и выговорившись, Юрий Вильямович поправил очки, узел галстука на промокшем воротнике, поглядел на ординарную ручку, как будто уже не собирался более видеть её перед собою, объединил всё принесённое прозрачной папкой-уголком и величественно, с достоинством серого кардинала, вышел из-за стола, решив для последнего штриха позволить себе не задвигать стул, но надоевший узор мягкого сиденья вызвал раздражение и тут же был упрятан под стол. Директор молчал.

- И ещё Анатолий Николаевич…

Юрист будто засмущался на полпути, сам не понял, отчего, уж не от досады ли за недавно так раздражавшего коллегу, не позволявшего своими глупостями, часто приятными, но отнюдь не всегда уместными, начать важный разговор, как нередко мешал… нет, вернее помогал не начинать срочное дело.

- А что с Анатолием Николаевичем? – поднял брови, а с ними и голову почти безразличный руководитель.

- Он первым попадёт в рабство, - и снова эта неловкая пауза.

- Ну, пфф… - переключился на мышь директор. – Пожалуйста, пожалуйста. Если Вы с ним уже договорились обо всём. Смотрите сами.

Взявшись за круглую блестящую дверную ручку, Юрий Вильямович непредсказуемо замедлился и повёл глазами по дверной щели прямо в пол.

- Я ещё хотел спросить…

- Да. Спрашивайте, - не отвлекалось от монитора костюмированное тело. – Вот ведь что творят. Что ж вы так? Со всеми же решали. И кто это? Евгений Михайлович разве? А, смотри-ка, нет. Николай Евгеньевич. Ну, всё понятно, сына устроил, а у того уже свои друзья на подхвате.

Сам с собою директор мог разговаривать сколько угодно, особенно о мышиной возне в областных и районных администрациях, поэтому на пороге можно было легко умереть, если не находить в себе решительности прервать игру руководства в доброго бога, который всех знает, видит, записывает, но никого не трогает.

- А Вам не кажется, что имеется вероятность существования другой альтернативы событий? – Юрий Вильямович понял, что истолковать его можно самыми разными способами, и тут же поправился, чтобы директор ни в коем случае не воспринял произнесённое как сомнения насчёт рабовладельческих нововведений. – К примеру, если бы возникла чёрная дыра, то образовалась бы вместе с нею вторая версия истории, которая двигалась бы параллельно, и в ней мир бы развивался дальше, только без чёрной дыры.

- Могу одно сказать, Юрий Вильямович, что заставил бы Марию Леонидовну занести Вам выговор в личное дело, если бы узнал, что Вы изобрели чёрную дыру. Зачем она нам? - костюмированное тело выключило компьютер, убрало в коробку компакт-диск с так и не разгаданным исполнителем и опередило юриста за порогом. – Мария Леонидовна, вот, факс отправьте. Я на обед, задержусь потом, в администрацию заеду, - и дальше, не придавая значения наличию секретаря, поинтересовался тем, о чём почти уже промолчал. – А как же Вы с другом так своим, Анатолием Николаевичем?

- Так, - весьма резко выбросил Юрий Вильямович, чтоб и самому не заразиться этой вредной мыслью. – Не друг он мне. Он мне пироги должен.

- Правильно. Правильно, Юрий Вильямович, - с некоторым поучением поддержал директор, попытавшись подчеркнуть первоестественность цинизма в природе не только человеческой, но и экономической, а с нею и в мировой природе вообще. – Какая может идти в наше время речь о дружбе. Друзья и в долг-то не возьмут – разве друзьям нужно за что-то друг с другом расплачиваться? А поскольку взял, значит и не друг – не хочет разрушать между вами экономические отношения. А почему? Потому что надеется в своё время выгоду получить, или не упустить её, как минимум. А взял в долг – расплачивайся. На этом экономика стоять должна, Вы же сами сказали.