Процессы, вызываемые тенденцией к экономии физиологических затрат

Наличие в языке тенденции к экономии физиологических затрат было подмечено давно. О тенденции к экономии усилий писал уже Август Шлейхер в своей работе "Die deutsche Sprache". А. Шлейхер отмечает, что литературному нем. Voter 'отец' в северном немецком соответствует Vaeter, где первый гласный является кратким и имеет неясный тембр (verdunkelt). Причиной изменения гласного, по мнению Шлейхера, в конечном счете является сохранение мускульной деятельно-ности [Schleicher 1849, 49]. Позднее эта идея повторялась в работах многих лингвистов. Основную причину звуковых изменений в языке Г. Курциус видел в стремлении к удобству. Удобство, как поясняет Курциус, может быть достигнуто двумя способами: 1) неудобная артикуляция заменяется удобной; при этом обнаруживается общая тенденция к изменению звуков -- по направлению к передней части полости рта (таким образом, из k возникает р, но не наоборот); 2) трудно произносимый звук заменяется более легко произносимым, например, смычные согласные переходят в фрикативные, переход в обратном направлении не наблюдается [Curtius 1869, 437].

Большое значение принципу экономии в языке придавал И. А. Бодуэн де Куртенэ. Как указывалось выше, замену звука или созвучия звуком или созвучием более легким Бодуэн де Куртенэ называл общим законом языка: "Языковая жизнь является непрерывной органической работой, а в органической работе можно заметить стремление к экономии сил и нерастрачиванию их без нужды, стремление к целесообразности усилий и движений, стремление к пользе и выгоде" [1963, 226].

И наконец, следует привести одно высказывание Е.Д. Поливанова, также свидетельствующее о той большой роли, которую он

придавал действию этого фактора. «Если попытаться одним словом дать ответ относительно того, что является общим во всех этих тенденциях разнообразных (и без конца -- в самых различных языках -- повторяющихся) "типичных" процессов, то лаконический ответ этот -- о первопричине языковых изменений -- будет состоять из одного, но вполне неожиданного для нас на первый взгляд слова "лень"» [Поливанов 1968, 81].

Необходимо заметить, что не все лингвисты придавали особое значение фактору экономии усилий. Были лингвисты, которые относились к действию этого фактора довольно скептически. В. Дельбрюк указывал, что утверждение о безраздельном господстве принципа экономии вызывает некоторые сомнения, так как существует немалое количество таких звукопереходов, которые мы не можем объяснить действием принципа экономии, например, переход ss в п в греческом [Delbruck 1884, 118]. "В большинстве случаев, -- замечает И. Схрэйнен, -- трудно установить, какой звук или группу звуков следует считать более удобными" [Schrijnen 1921, 83]. "Прежние грамматисты, -- замечает А. Доза, -- утверждали, что латинское р в положении между гласными ослабло и дало Ь, затем оно дало v, поскольку v требует меньше труда, чем Ь. Но это ничем не доказано. Несомненно губное давление у р больше, чем у v, но зато два последних звука связаны с дрожанием голосовых связок, которые отсутствуют у р; v, в свою очередь, требует более усиленного выхода по сравнению с р. Ь и по этой причине оно утомляет определенные мускулы" [Dauzat 1922, 39, 40].

В специальной статье "Определяет ли принцип экономии развитие и функционирование языка?" Р.А. Будагов пытается доказать, что этот принцип вообще не имеет никакого значения, приводя при этом следующие аргументы: в языках не наблюдается процесса планомерного сокращения многосложных слов, поскольку наряду с сокращением появляются новые многосложные слова [1972, 19]. Возникновение новых дифференциальных признаков на любом уровне языка, в любой его сфере приводит не к уменьшению, а к увеличению числа категорий форм слов, которыми оперирует язык [Там же, 21]. Понятие экономии не может иметь оценочного характера, не может свидетельствовать о лучшей или худшей организации системы языка, короткое слово может выступать семантически и синтаксически "некоротким", многоплановым, дифференциация слов способствует увеличению словаря, а не его уменьшению [Там же, 217]. Если бы "экономия" постепенно "наращивалась" в истории языка, то новые языки были бы экономнее старых языков. Факты, однако, опровергают подобное предположение [Там же, 29]. Таким образом, Р.А. Будагов приходит к выводу, что ни развитие, ни функционирование языка не определяется принципом экономии.

Следует, однако, заметить, что многочисленные примеры нарушения принципа экономии, которые обычно приводятся критиками, нисколько не опровергают существования самой тенденции к экономии. О. Есперсен совершенно прав, когда утверждает, что, например, тенденция к облегчению произношения может проявляться только в не-

которых случаях, и притом не во всех, поскольку имеются другие тенденции, которые эту тенденцию могут нейтрализовать [Jespersen 1925, 262].

Правильно понял также сущность тенденции к экономии А. Мартине. "Языковая эволюция, -- замечает А. Мартине, -- вообще определяется постоянным противоречием между присущими человеку потребностями общения и выражения и его стремлением свести к минимуму его умственную и физическую деятельность. В плане слов и знаков каждый языковой коллектив в каждый момент находит определенное равновесие между потребностями выражения, для удовлетворения которых необходимо все большее число все более специальных и соответственно более редких единиц, и естественной инерцией, направленной на сохранение ограниченного числа более общих и чаще употребляющихся единиц. При этом инерция является постоянным элементом, и мы можем считать, что она не меняется. Напротив, потребности общения и выражения в различные эпохи различны, поэтому характер равновесия с течением времени изменяется. Расширение круга единиц может привести к большей затрате усилий, чем та, которую коллектив считает в данной ситуации оправданной. Такое расширение является неэкономичным и обязательно будет остановлено. С другой стороны, будет резко пресечено проявление чрезмерной инерции, наносящей ущерб законным интересам коллектива. Языковое поведение регулируется, таким образом, так называемым, "принципом наименьшего усилия", мы предпочитаем, однако, заменить это выражение, предложенное Ципфом, простым словом "экономия" [1960,126]. А. Мартине рассматривает принцип экономии в языке не как непреложно действующий закон, не знающий никаких исключений, а только как тенденцию, прокладывающую себе путь через сопротивление со стороны других потребностей коммуникации.

Источником тенденции к экономии является человеческий организм. Принцип экономии в языке -- одно из частных проявлений инстинкта самосохранения. Это своеобразная реакция против чрезмерной затраты физиологических усилий, против всякого рода неудобств, осложняющих работу памяти, осуществление некоторых функций головного мозга, связанных с производством и восприятием речи. Отрицание роли принципа экономии в языке равносильно отрицанию всех защитных функций человеческого организма. Проявление этой тенденции можно показать на совершенно конкретных языковых примерах.

Проявления тенденции к экономии физиологических затрат в звуковой сфере довольно многочисленны.

Если рассматривать звуки языка как отдельные элементы потока речи, то наряду со слабыми участками, представленными слабоартикулируемыми звуками, в этом потоке существуют участки напряжения, т.е. звуки и их сочетания, произношение которых связано с большей затратой усилий. В самых различных языках мира достаточно хорошо прослеживается тенденция к ослаблению участков напряжения. Прежде всего она выражается в облегчении произношения. Наличие в языках известной тенденции к облегчению произношения неоднократно отмечалось различными исследователями. В то же время

находились скептики, склонные не придавать ей особого значения. Они мотивировали свое скептическое отношение тем, что сами критерии легкости или трудности произношения могут быть слишком субъективными, так как они обычно рассматриваются сквозь призму того или иного конкретного языка. То, что кажется трудно произносимым носителю одного языка, может не представлять никаких затруднений для носителя другого языка. Действительно, многое здесь зависит от произносительных привычек, усвоенных носителями конкретных языков, от особенностей фонетического строя, типов структуры слога и типичных для данного языка звукосочетаний, характера ударения, методики речи и от других факторов. Так, например, произношение слова строй, которое каждый русский может произнести без особого труда, представляет большие трудности для финна и в особенности для китайца. Необычно трудным для китайца представляет произношение русского звука [р], например в слове икра, который китаец, обучающийся русскому языку, стремится произносить как [л]. Обычное для финна слово hyddyttomyys 'бесполезность' трудно для русского по причине не свойственного русскому языку стечения гласных переднего ряда в одном слове, наличия специфических гласных 6, и и дифтонга уд. Не менее трудно для русского произношение грузинского глагола qiqini- 'квакать' по причине контрастного стечения задненёбного k и гласного;, повторяемого дважды. Подобных примеров можно было бы привести значительное количество.

Подобные случаи, конечно, нужно принимать во внимание, но все же они не могут служить достаточно веским аргументом для отрицания существования в различных языках мира тенденции к экономии усилий. Наблюдения над историей развития фонетического строя различных языков мира с достаточной убедительностью свидетельствуют также о том, что во всех языках существуют относительно трудные для произношения звуки и сочетания звуков, от которых каждый язык стремится по возможности освободиться или превратить их в более легкие. Так, например, было с достаточной долей вероятности установлено, что в индоевропейском праязыке существовал ряд так называемых лабиовелярных согласных qw, qwh, gw, gwfi, обладавших, по-видимому, довольно сложной артикуляцией. Любопытно при этом отметить, что ни в одном из современных индоевропейских языков эти звуки не сохранились. Они или совпали с обычными нелабиализованными k и g, или превратились в губные смычные. Можно предполагать, что сложная артикуляция этих звуков была негативным фактором, и различные индоевропейские языки на протяжении истории их развития стремились различными путями от них избавиться.

Интересным примером в этом отношении может служить также существование в индоевропейском языке-основе так называемых слоговых носовых и плавных /, г, т, п. Они также оказались очень неустойчивыми. Около слоговых плавных и носовых в различных индоевропейских языках возникали так называемые па-звуки, в результате чего образовались сочетания, составленные из глас-

ного и сонантов г, /, т, п, ср., например, рефлексы индоевропейского архетипа wlos 'волк* в древних и современных индоевропейских языках: гот. wulfs, лат. lupus, др.-гр. Хико^, рус. волк.

Сочетание носового гласного и гласного простого типа а+о. е и т.д. представляет исключительные трудности для артикуляции. По этой причине ни в одном из языков мира, имеющем носовые гласные, оно не встречается.

Носовые гласные встречаются в различных языках сравнительно не часто. Даже в тех языках, где они возникают, со временем могут утратиться.

Велярный q с сильной задней артикуляцией исторически также оказывается неустойчивым. В турецком, кумыкском, карагасском и якутском языках, а также в мишарском диалекте татарского языка q перешел в простой k. В чувашском и азербайджанском языках звуку q в других тюркских языках соответствует х. Насколько позволяют судить скудные надписи на языке камских булгар, переход q в х также типичен и для этого языка.

Велярный q некогда существовал в общемонгольском языке. В письменном монгольском языке он сохранялся примерно до XIV в. В более поздних источниках появляется k. Из современных монгольских языков он сохранился только в могорском. Во всех остальных он превратился в х или в простой k, в i, t и т.д. [Рорре 1960, 133].

Велярный q существовал и в индоевропейском праязыке. В отличие от k невелярного он во всех индоевропейских языках отражается как k (в германских языках Л)> однако нигде не сохраняется как задненёбный или велярный q, что также может служить доказательством неустойчивости q.

Любопытно отметить, что в современных арабских диалектах, в Каире и его окрестностях, в большинстве городов Сирии, в Северном Марокко и на Мальте велярный q исчез, и только твердый приступ начальных гласных указывает на его былое существование, например 'атаг 'луна'; кл. араб, qamar. Отмечены также случаи перехода q в k [Brockelmann 1908, 121, 122].

В касимовском диалекте татарского языка q заменяется гортанной смычкой [Поливанов 1968, 85].

Более глубокая артикуляция q по исполнению является более трудной сравнительно с менее глубокой.

В ряде языков наблюдается превращение г переднеязычного в г язычковое. Так, оно появляется в истории французского языка в XVII в. Это произношение было свойственно сначала Парижу, а затем распространяется по севернофранцузским городам [Сергиевский 1932, 178]. "В настоящее время картавое г господствует в Германии в городском произношении повсеместно" [Жирмунский 1965, 347]. "В артикуляции датского г кончик языка вообще не участвует. Этот звук образуется более глубоко, при прохождении воздушной струи через отверстие между задней частью языка, оттянутого назад, и маленьким язычком. Датское г похоже на так называемое картавое г, произносимое некоторыми русскими" [Жаров 1969, 17]. Форма /г/ на Кубе в разго-

7 За к 102 97

ворном стиле реализуется во всех позициях как фрикативный звук [Иванова и др. 1971, 17]. Причиной всех этих изменений является, по-видимому, большая артикуляционная легкость картавого г.

Во многих языках наблюдается тенденция к превращению g в у, который в отдельных случаях может ослабляться в h. Пра-славянский язык во всех своих диалектах знал только взрывной g, который в настоящее время характеризует многие славянские языки. Однако в отдельных славянских языках g утратил затвор и превратился в у. Фрикативный у характеризует южновеликорусские говоры. В белорусском и украинском у превратился в фарингаль-ный А. Лишь отдельные белорусские говоры сохраняют у. Звук у на месте g широко представлен в южных говорах русского языка. Иногда у или h встречается в некоторых чакавских говорах сербохорватского языка. Древний g в новогреческом языке превратился в у. Аналогичное превращение общегерманского g совершилось в голландском языке, ср. нем. gross 'большой', голл. groot [yrdt] и т.д.

Межзубные спиранты 8 и & также обнаруживают неустойчивость. Многие исследователи предполагают наличие в уральском праязыке межзубного спиранта 5. С течением времени почти во всех уральских языках 5 перешло в другие звуки. Начальный 5 отражается в саамском языке как d, реже h, в мордовских и пермских языках как /, в финском как /, в хантыйском как j; ср. фин. tuomi, норв.-саам. duobmd, эрзя-морд. Гот, коми-зыр. Г от-ри, хант.уот 'черемуха (дерево)'; фин. tymd, норв.-саам. dabme, мар. 1йт, коми-зыр. Гет 'клей' [Collinder 1960, 62]. Германское 5 (Я) перешло в d во всех положениях: др.-англ. faeder, др.-сакс. fadar, др.-в.-н. fater 'перо' [Прокош 1954, 70].

Общим для всей Скандинавии, кроме Исландии, было превращение межзубных щелевых в соответствующие смычные f>t, d>d[Cre6-лин-Каменский 1955, 130].

В среднеперсидском языке было довольно распространено межзубное d (5). В современном персидском, а также в таджикском Ь или исчезло, или заменено звуком d; ср. ср.-перс, раб, совр. перс, be, тадж. Ьа 'в'; ср.-перс. ид, совр. перс, о, тадж. и 'и', ср. перс, х&абау, тадж. xudo 'бог' [Оранский 1963, 73, 74, 75].

Межзубные 5 и т9, характерные для литературного арабского языка, в некоторых современных арабских диалектах утратились. Они перешли в d, z и / в сирийских и египетских городских говорах, на Мальте, а также в магрибских и среднеазиатских диалектах [Шарбатов 1961].

Любопытно отметить, что 5 проявляло неустойчивость и в древ-несемитских языках. Прасемитское 5 сохранилось в арабском языке. В ассирийском, абиссинском и еврейском языках оно превратилось в z, ср. араб. Ztbkara 'упоминать', эфиоп, zakara, евр. zSchar, сир. dfchar. ассир. zakaru [Brockelmann 1908, 128].

В общетюркском праязыке существовал межзубный звонкий спирант 5. Этот звук сохранялся в древнетюркском, уйгурском и средне-тюркском. Однако уже в словаре Махмуда Кашгарского отмечены различия по диалектам: чигил. и др. 5; в булгарском (z), в кыпчакском j, в огузском и кыпчакском z. В разных тюркских языках он

обычно отражается по-разному: в якутском 8>t (atax 'нога', xatyn 'береза'); в сагайском, шорском, камасинском, кызыльском, кюэрикском, качинском, бельтирском и койбальском языках S превратилось в z (azak 'нога* < aSaq); во всех юго-западных, юго-восточных, северозападных и центральных северных языках, а из северо-восточных в языках собственно Алтая (в алтайском, телеутском, Лебединском, туба, телесском и барабинском) 8 отражено как j (ajak 'нога* > aSaq). В чувашском языке 8 превратилось в г (ига 'нога', хигян 'береза1) [Рясянен 1955, 141, 142].

В истории персидского языка интервокальное 5 превращалось в j (ср. совр. перс. pSj 'нога* и авест. рада, совр. перс, naj 'флейта' и др.-инд. nadi [Horn 1901, 44]. Замена d звуком d наблюдается также в кокни, диалекте г. Лондона, например anoder 'другой', togeder 'вместе'[Matthews 1938, 177].

Спирант д встречается значительно реже S, но он также неустойчив. В индоевропейском праязыке предполагается существование д. В греческом, а также в кельтских языках он отражается как t, в других языках он совпал с 5, ср. Kfei, др.-инд. kSiti-S, авест. Siti-X. гр. ктшц 'поселение*, др.-инд. takSan, авест. tasan 'строитель', гр. тбктюу 'плотник', лат. texo 'строю*, др.-нем. dehsala; др.-инд. rkXas, гр. бркто;, лат. ursus 'медведь*. По всей видимости, сюда относятся галл, artos, ср. ирл. art, кимр. arth; др.-инд. kljanoti 'он разрушает', др.-перс. a-xSata 'невредимый', гр. KTeivo» 'я убиваю', др.-инд. kSaya-ti, авест. xXayeti 'он господствует', гр. ктбоцси 'я приобретаю'; др.-инд. ЩШ-$ 'гибель', авест. xiyo, гр. (ртоц 'исчезновение' и т.д. [Brugmann 1904, 207].

Уральское s в общеугорском языке превратилось в J&. Этот звук сохранился в хантыйском языке только в говоре с. Ликрисовское (восточный диалект). В смежных центральных диалектах (Тромъёган, Казым), р превратился в глухое /, которое также представлено в крайних восточных и северных диалектах. В южном диалекте ^ превратилось в /, и это произношение за последние два столетия распространилось вдоль р. Оби далеко на Север. В крайних юго-восточных диалектах (Васюган, Верхне-Колыме к) общеугорское s изменилось в j, которое иногда исчезает перед гласными переднего ряда [Collinder 1960, 58].

Древнеперсидское # в новоперсидском отражается как обычное s, ср. др.-перс. dard- 'год', авест. sarad, др.-инд. sarud 'осень', н-перс. sal 'год', др.-перс. дихга -- имя собственное, авест. suxra 'красный', н.-перс. surx 'красный* [Kent 1953, 188].

Германское ^ сохранилось в готском во всех положениях. В древнескандинавском и древнеанглийском оно сохранилось какр в начальном положении, но перешло в d в окружении звонких смычных. В древнесаксонском и древненемецком в самых ранних памятниках и во всех положениях обнаруживается $ (большей частью в орфографии обозначаемый th), но постепенно оно изменилось в <f, а затем в if -- вначале в серединном положении и обычно в безударных словах, т.е. в местоимениях и в определенном артикле. В баварском языке этот процесс начался еще в V11I в. Постепенно он распро-

странился на север и к концу средних веков достиг территории нижненемецкого языка. В среднеанглийском, возможно даже в древнеанглийском, в местоименных формах и в подобных же словах с ослабленной лексической семантикой р переходило вЯ\ аналогичный процесс имел место в датском, шведском и норвежском. Здесь, однако, в результате получился взрывной: шв. ting 'вещь', tanka 'думать', но du 'ты', De 'Вы' (Прокош 1954, 77, 78).

Индоевропейское / превращалось в общекельтском языке в j> через промежуточную ступень I придыхательное. Звук ~р очень рано дал в ирландском языке А. Древнее произношение ~р засвидетельствовано в древнескандинавском Duffakr из ирл. Dubthach, валл. byth из ирл. bith. По всей вероятности, этот звук преобладал в раннем древне-ирландском языке. С начала среднеирла-ндского периода господствующим стало произношение А (Льюис, Педерсен 1954, 75].

Наглядным примером неустойчивости $ может служить так называемое seseo, или замена испанского интердентального глухого спиранта $ спирантом s, широко распространенным в испанском языке Южной Америки, ср. литер, исп. сага (сада) 'охота', но южно-ам. саза, литер.исп. ciervo (•diervo) 'олень', южно-ам. siervo и т.д. Явление seseo характерно также для испанского языка Кубы. Оно наблюдается и на самом Пиренейском п-ве в Андалузии (хотя здесь встречаются и зоны сесео), в Каталонии, Басконии, на юге Экстремадуры, на Майорке и Канарских островах [Иванова и др. 1971, 22].

В говорах арабских диалектов Магриба # всюду заменяется t, иногда на месте $ появляется с [Завадовский 1962, 39--40].

Отчетливо просматривается неустойчивость придыхательных смычных. В индоевропейском праязыке существовали придыхательные смычные. За исключением древнеиндийского и древнегреческого придыхательные смычные утратились во всех индоевропейских языках: bh в латинском отражается как / или Ь, в ирландском как Ь, в балтийских и славянских языках как b; dh дало в латинском / d, (b), в ирландском -d: f в балтийских и славянских d; g'h в латинском представлено как h, g, в ирландском -- как g, 3, в литовском -- как f, в славянских языках -- как z; gvh в латинском соответствует / v, qu, в ирландском g, f, 3, w, в литовском g, в славянских g или 1; gh в латинском дает h, g, в ирландском g, /, j, w, в литовском g, в славянских g, £ [BaudiS 1932, 39]. Смычные придыхательные исчезли также в авестийском языке. Древнеиндийскому kh в авестийском соответствует h, th соответствует ~р и ph -- /; сане к. gh, dh, bh соответствуют авест. g, d, b. Индоевропейские смычные придыхательные отражаются в древнеперсидском как простые смычные.

На основании материалов по истории различных языков можно сделать вывод, что палатализованные согласные не обладают большой устойчивостью. Чаще всего они исчезают из системы языка в результате изменения артикуляции и сливаются с другими звуками.

В древнеисландском языке некогда существовал переднеязычный дрожащий сонант R (палатализованное г, возникший из z). В Исландии и Норвегии R слилось с г еще в IX в. Поэтому в древ-

неисландском языке R и г неразличимы; ср. гипог и runoR 'руны', gestr и dastiR 'гость', brytr и barutR 'ломает', /яег и /яеЯ 'мне' [Стеблин-Каменский 1955, 44].

В общеуральском языке некогда существовало палатализованное s. Оно сохранилось только в мордовских и пермских языках, ср. эрзя-морд, сюло, коми-зыр. сюв 'кишка', эрзя-морд, селме, коми-зыр. сын 'глаз'. Во всех остальных уральских языках оно перешло в другие звуки.

В индоарийском праязыке различались три типа s - s, s и s. Уже в пракритах наблюдалась тенденция к слиянию всех этих типов в одном 5, которое полностью завершилось в современных индийских языках [Jahagirdar 1932, 132].

Верхненемецкое 5 в древненемецком и средненемецком в начале, внутри и в конце слова продолжает донемецкое s. Во всех позициях звук s вплоть до средненемецкого периода оыл слегка палатализованным и больше похож на s, что нашло отражение в ранних лексических заимствованиях в славянских языках, ср. польск. zak, нем. sac 'рыболовная сеть', слов, zmach, ср.-нем. smach 'вкус'. В конце XIII в. происходит расщепление этого s на чисто зубное SHS [Kienle 1960, 99].

В эфиопском прасемитское s совпало с.v [Brockelmann 1908, 129]. Точно такое же совпадение s с s произошло в древнеарабском [Там же]. В арамейском языке s совпало с s [Там же, 135].

В английском языке некогда существовал глухой палатализованный спирант типа немецкого ich-Laut. В древне- в среднеанглийском он обычно употреблялся перед /ив абсолютном исходе слова. Орфографически он передавался через gh. Такое написание сохранилось до настоящего времени, ср. bright 'широкий', eight 'восемь', high 'высокий'. В XVII в. этот звук полностью исчез [Ekwall 1914, 95].

Во многих славянских языках мягкие согласные превращались в твердые. Аффриката с в славянских языках представляет различные стадии перехода мягкого звука в соответствующий твердый. Исконная степень мягкости этой аффрикаты уже не сохраняется. Мягкой эту аффрикату можно считать в русском и болгарском языках. В чешском она звучит несколько тверже. Дальнейшая стадия на пути отвердения этой аффикаты обнаруживается в сербохорватском. Наибольшая степень отвердения с представлена в польском и белорусском языках.

Аффриката ц отвердела в русском и белорусском языках, в болгарском, сербохорватском и словенском, чешском, словацком и польском.

Исконная аффриката j (дз), сохранившаяся в языках лехитской группы и в словацком языке, последовательно отвердела. В кашубском наблюдается отвердение новой аффрикаты j из d' [Бернштейн 1961, 301, 302].

Исконно мягкие звуки f и f в славянских языках также пережили во многих случаях процесс отвердения. Это выражается, в частности, в том, что в русском, белорусском и польском языках гласный i после s и z изменяется в у. Отвердели эти гласные также в сербохорватском и словенском языках [Там же, 302].

В славянских языках имеются мягкие губные согласные р', b', v, т'. В русском языке в некоторых позициях, например, в конце слова, мягкие согласные отвердели (дам -- дать).

Процесс отвердения частично происходил в белорусском и украинском языках. Широко процесс отвердения прошел в западно-славянских языках. Почти всюду отвердели мягкие губные в конце слова [Там же, 304].

В ряде славянских языков мягкое г превращалось в г твердое, ср. укр. тепер и рус. теперь, цар и рус. царь Отвердение г происходило главным образом в конце слова. В белорусском языке отвердение г осуществилось повсеместно, ср. бура (рус. буря), куру, гавару (рус. курю, говорю) и т.д.

В польском языке в начале XIII столетия палатализованное г' превратилось через переходную ступень r'f в £. В чешском языке примерно в то же время осуществлялось подобное превращение, только здесь сохранилась первая ступень r'i (графически г), ср. польск. па dworze, чеш. па dvofe из dvore 'на дворе, на улице'. В словацком г' сохранилось. В серболужицком языке г' также сохранилось, но после р, t, k, оно превратилось в г (произносится Дав нижнем серболужицком -- в $ [Brauer 1961, 209].

В случаях ассимиляции образование аффикат может служить средством облегчения произношения, ср. тур. kim 'кто' (в диалектах Him). Однако произношение аффрикат требует затраты больших усилий по сравнению с произношением простых согласных. Очевидно, только этим можно объяснить наблюдаемую в различных языках тенденцию к упрощению и устранению аффрикат, а также наличие языков, в которых аффрикаты вообще отсутствуют.

В протоуральском языке различались две аффрикаты -- так называемая твердая аффриката ё и мягкая аффриката с'. Твердая аффриката в ряде языков превратилась в спирант. В финском языке она отражается как Н, в венгерском -- как X, в мансийском как $ или 5, в хантыйском, по крайней мере в большинстве его диалектов, как $ или s, в самодийских языках она превратилась в /. Мягкая аффриката представлена в финском языке спирантом s, в мокша-мордовском $, в мансийском s' или s, в хантыйском /, s, в венгерском с', но в начале слова и в интервокальном положении ей может соответствовать спирант s; в самодийских языках она представлена спирантами 5 или s [Collinder 1966 52--54].

Упрощение аффрикат происходило также в истории французского языка: ts переходило в s, ср. tsiel 'небо^л/е/, ё переходило в s, ср. cjen 'собака'>^/ел и dz -- в £, ср. dzant 'люди'>£ап* [Аллендорф 1959, 392].

Большинство аффрикат староиспанского языка в более позднее время упростилось. Сохранилась только аффриката £ (графема ей). Аффриката dz через ступени z и $ превратилась в х (на письме изображается через g перед е, i или через j перед другими согласными, например: genera 'род', xenero<dzenero, ср. лат. genus 'род'; juego 'игра', xuego<dzuego, лат.у'осы* [Сергиевский 1932, 191].

В итальянском диалекте Истрии аффриката dz превратилась в z.

В некоторых итальянских диалектах (Тоска.ния, Умбрия, Рим)? превращалась в £, например сепа (Sena) 'ужин', cento (Sento) 'сто' и т.д. Аффриката dl в этих говорах соответственно превращается в /, например la gente (la Zente) 'люди' [Grandgent 1927, 71].

Афорфрикаты dz и ts в испанском языке через промежуточные ступени z и 5 изменились в межзубный глухой г? (на письме с перед е, i или z перед прочими звуками), ср. исп. cielo 'небо' (tsielo>sielo>dielo), лат. caelum 'небо'; сегса 'около'(tserca>serca>derca), лат. circa 'около'; zona 'зона' (dzona>zona>&ona), ср. гр. qowi 'пояс'[Сергиевский 1932, 191--192].

Более интенсивно утрата аффрикат происходила в португальском языке. В старопортугальском языке с преобразовалось в л. Графически это превращение выражалось через с, с и s, ср. лат. cervus 'олень', ст.-порт. cervus 'олень', порт, cervo [servu] [Huber 1929, 109].

Частичное преобразование аффрикат наблюдается в каталанском и румынском языках. В каталанском вульгарно-латинское /5 в звукосочетаниях tse и tsi превращалось в s, ср. лат. caepula, кат. ceba (sfva) 'лук', лат. cellarium 'кладовая', кат. celler (salje) 'погреб', лат. quinqie 'пять', кат. cine (sin.) 'пять' [Там же, 13]. В интервокальном положении аффриката dZ превращается в f; pages (рэ2е,5) 'крестьянин', fageda (faZetfo) 'буковый лес' [Там же, 14]. В румынском языке аффриката dZ, развивавшаяся из латинского начального/ упростилась в z", ср. joc>Zok 'игра'<</гоА:; jug (2uq 'ярмо'< dzug). В некоторых молдавских говорах в £ может превращаться аффриката dZ, возникшая из латинских сочетаний ge, gi, ср. рум. ger(dZer) 'мороз', молд. диал. ж'ер [КГИЛМ 1964, 90]. В мегленорумынском аффриката dZ превращается в z, например zimiri 'зять', ср. рум. cinere (dZinere), sonzi 'кровь', рум. singe и т.д. [Coteanu 1961, 149]. То же явление представлено в истрорумынском [Там же]. Румынской аффрикате (?, возникшей из палатализованного k в латинских звукосочетаниях ke, ki, в некоторых молдавских говорах может соответствовать $, ср. рум. сег 'небо', молд. диал. т'ер, рум. cinci 'пять', молд. диал. ш'инш' [КГИЛМ 1964, 89]. В румынском и молдавском языках наблюдается упрощение аффрикаты dz в z, ср. рум. zice 'говорить' (из dzice) = лат. dicere; auzi 'слушать' (из audio) -- лат. audire [Rothe 1967, 32, 34].

Ослабление затвора при произношении аффрикат и переход их в фрикативные звуки отмечен в некоторых говорах языка коми [Сор-вачева 1961, 457]. В литературном татарском языке, основанном на казанском говоре, наблюдается сильное ослабление смычки при произношении аффрикат с и dz. Фактически эти аффрикаты произносятся почти 1Г и Z. В некоторых говорах западного диалекта татарского языка вместо dz произносится г(з) [Эфлэй 1967, 100]. В диалектах уральских татар отмечено произношение s вместо аффрикаты £ [Там же, 119]. Утрата аффрикат свойственна и некоторым другим тюркским языкам. В каракалпакском, ногайском и казахском языках первоначальное £ превратилось в X. Подобное превращение имело место также в тюркском (по верхнему и среднему течению Кондомы), ка-чинском, кызыльском, койбальском, карагасском и в конце слова в тувинском языках [Рясянен 1955, 156]. В башкирском и якутском

языке аффриката £ через промежуточную ступень ts превратилась в s. В чувашском древнее I изменилось в $1

По свидетельству Н.Н. Поппе, в цонгольском и сартульском диалектах бурятского языка £ сохраняется как? перед /, но превращается в ts перед всеми остальными согласными. Во всех других бурятских диалектах с перед / превращается в s и в s перед всеми остальными гласными [Рорре 1955, 111].

Аффриката dz в славянских языках, возникшая из# в положении перед е или /, упрощалась в z, ср. др.-рус. зЪло 'очень', ст.-сл. [dzglb] 'яростный'. Аффриката dz, появившаяся в дописьменный период во всех славянских языках в результате второго смягчения заднеязычного g, в разное время различными славянскими языками была утрачена. Из современных славянских языков она сохранилась только в польском.

Ослабление аффрикаты dz a z наблюдается в некоторых диалектах латышского языка [Endzelin 1922, 130]. В нижнелужицком языке с изменился в s', a dz' в г' [Бернштейн 1961, 302].

Звонкие аффрикаты в праславянском были неустойчивыми. Происходила утрата первого затворного элемента: аффриката изменилась в звонкий фрикативный. Еще задолго до появления первых диалектных черт в праславянском языке, аффриката j изменилась в z: $ar> zar-; 3ena>Zena [Там же, 302].

В марокканском диалекте арабского языка 2 соответствует аффрикате di литературного арабского языка и многих арабских диалектов. В Яффе, Кайфе, Бейруте, Триполи, в Сирии, в некоторых районах Ливана, Дамаска и Месопотамии аффриката </? переходит в z [Вгос-kelmann 1908, 123].

Начальное j в бретонском языке дает?, которое, как можно предполагать, представляет результат ослабления аффрикаты dz [Fleriot 1964, 85].

Некоторые лотарингские и мозешские немецкие говоры вместо начального /5 имеют s, например sun 'язык', литер, нем. Zunge, sit 'время', литер, нем. Zeit [Жирмунский 1956, 263].

Утрата аффрикат свойственна многим бурятским говорам. Н.Н. Поппе отмечает, что селенгинские говоры -- цонгольский и сартульс-кий -- отличаются от всех остальных наличием в них согласных ts, Ъ, dz, dz, которым в остальных говорах соответствует s, J, z, z [1937, 52].

Протодравидийская аффриката ё отражается как? в малаялам, кота, кодагу, телугу, парджи, малто и брагуй. В тамильском, тулу, колами, найки, конда и куп она обычно теряет свой смычный элемент и отражается в виде дорсального или дентального s [Андронов 1965, 39].

На земном шаре имеется довольно значительное количество языков, различающих долгие и краткие гласные. По-видимому, такое состояние не является устойчивым, поскольку в истории языков известны случаи, когда языки, различавшие в прошлом долгие и краткие гласные, позднее совершенно утрачивали эти различия. Например, достаточно хорошо доказано, что индоевропейский праязык различал долгие и краткие гласные. В современных языках эти различия ут-

ранены в новогреческом, армянском, восточнославянских, польском и южнославянских языках.

Некоторые тюркологи постулируют наличие долгих и кратких гласных в тюркском языке-основе. В настоящее время оно полностью утрачено во всех тюркских языках, за исключением якутского и туркменского.

В уральском языке-основе, по предположению некоторых лингвистов, также различались долгие и краткие гласные. В некоторых уральских языках, например в марийском, мордовском и пермских, это различие утратилось.

Все эти факты явно свидетельствуют о наличии в различных языках тенденции к устранению долгих гласных. Существование этой тенденции вполне понятно, если учесть, что каждый долгий гласный создает участок напряжения, связанный с повышенной затратой произносительных усилий. В основном можно выделить два типа способов разгрузки этого участка напряжения: 1) сужения долгих гласных и 2) устранение долготы гласных путем дифтонгизации.

На грани между среднеанглийским и новоанглийским периодами произошло самое значительное изменение ударных гласных, известное под названием "великого сдвига гласных". Сдвиг затронул все долгие гласные английского языка. В изменении отдельных гласных проявляется общая тенденция к сужению гласных. Сужению предшествовало, по-видимому, более напряженное произношение долгих ударных гласных, связанное с утратой безударных [Смирницкий 1965, 95].

В истории английского языка долгое закрытое ё превращалось в 7, ср. ср.-англ. be 'пчела' -- совр. англ. Аее[Ы]; ср.-англ. greten 'приветствовать' -- совр. англ. greet[gfn] и т.д. [Аракин 1955, 100--1011. Долгое и в славянских языках сужалось в у (ы).

В древнеевропейском а, несущее на себе ударение, превращалось в б(га'$ - ra~s>ro$ 'голова1), а о в неударных слогах переходило в и. В пуническом языке жителей Карфагена о переходило в и. В восточноси-рийском ё сужалось в 7, а открытое долгое о в и, ср. вост.-сир. Ъега -- зап. сир. Ыго 'колодец*, вост.-сир. qatola -- зап.-сир^_ qotulo 'убийца'. В западноарамейском прасемитское а превращалось в а огубленное, которое греки передавали через омикрон [Brockelmann 1908, 142--144].

Долгое а в огромном большинстве верхненемецких диалектов в разной степени подвергалось сужению и лабиализации а>5, <? [Жирмунский 1956, 200].

В ассирийском языке отмечена также тенденция долгих гласных к сужению. В Тур Абдине почти всякий первичный а переходит в д. в Джилу -- довольно часто в ё, у например breta 'девочка'<АгаГа, reba 'много' < таЪа. Сужение особенно коснулось долгих о я ё, которые в урмийском и саламасских диалектах переходят соответственно в и и 1 [Церетели 1964, 23].

Сужение долгих гласных характерно для армянского языка. И.-е. ё дает в армянском / (др.-инд. та -- отрицательная частиц