Обозначьте историю на ландшафте сознания.

Как то, что вы сделали, характеризует вас как личность?

О каких личных качествах это говорит?

Как вы рассматриваете ваши взаимоотношения, когда вы смотрите на это событие?

Научила ли эта беседа с вашей тетушкой чему-то, что могло бы быть важным в других областях вашей жизни?

Что заставило вас сделать это в этот момент вашей жизни?

Что это говорит о целях вашей жизни?

Заметьте, что вопросы позиций 3 и 4 можно использовать вместе в разных комбинациях: Как вы готовили себя к тому, чтобы предпринять этот шаг? Как то, что вы сделали, характеризует вас как личность? Направлял ли вас какой-то образ или что-то, что вы сказали себе? У вас был план? Что заставило вас сделать это в этот момент вашей жизни? Как вы думаете, в чем состояла точка поворота в ваших взаимоотношениях, которая привела к тому, что это стало возможным? Как вы рассматриваете ваши взаимоотношения, когда вы смотрите на это событие?

 

5. *[Шаги с 5-го по 8-й служат развитию истории настоящего. Они могут повторены для нескольких событий.] Спрашивайте об аспектах прошлого, в которых есть что-то общее с уникальным эпизодом или смыслом уникального эпизода.

Были ли времена, когда вам доводилось делать это раньше?

Какой пример вы обдумываете?

Кто мог бы предсказать это событие? Что они замечали за вами раньше такого, что привело их к убеждению, что вы смогли бы это сделать?

Теперь, когда вы признаете это качество за своим партнером, приходят ли вам на ум воспоминания о тех временах, когда вы и раньше чувствовали это качество в нем?

Какой период вашей жизни лучше всего иллюстрирует вашу настойчивость? Какое событие из этого периода вы могли бы выделить?

6. Обозначьте историю прошлого события на ландшафте действия (как в 3)

7. Обозначьте историю прошлого события на ландшафте сознания (как в 4)

8. Задавайте вопросы, связывающие прошлый эпизод с настоящим.

Теперь, когда я понимаю основы этого в вашем прошлом, видите ли вы, как это последнее событие в ваших взаимоотношениях наполняется для меня еще большим смыслом?

Если бы я мог спросить вас тогдашнюю, что она думает об этих последних событиях, чтобы она сказала?

Когда вы думаете о прошлых временах, бросают ли они другой свет на тот опыт, что вы испытали на прошлой неделе?

9. Задавайте вопросы, распространяющие историю на будущее

Если мы посмотрим на те события, которые мы обсуждали, как на тенденцию в вашей жизни, как вы ожидаете, каким будет следующий шаг?

Оказывает ли сегодняшний взгляд на эти события влияние на то, что вы видите в будущем?

Учитывая те переживания, которые мы обсуждали, каковы ваши предсказания на следующий школьный год?

СТЕНОГРАММА

 

Мы предлагаем вам следующую стенограмму с тем, чтобы вы могли получить ощущение того, как шаг за шагом мы приводим в действие идеи, которые мы изложили в этой главе.

Я (Дж. К) разговариваю с Эммой, которая впервые пришла ко мне, когда она была почти скована депрессией. Она потеряла свою работу менеджера по производству на большом заводе, когда в компании прошло сокращение. Когда ей не удалось найти работу, соответствующую ее старой, она пошла работать на своего младшего брата, который был записным дельцом. Он вскоре устроил ее на две работы: управлять вагоном-рестораном, который он выиграл в покер, и вести документацию для его компании недвижимости. За все это он платил ей жалование, которое составляло половину того, что она получала как менеджер по производству.

Как вы прочитаете, Эмма выросла со множеством обязанностей и минимумом поддержки. В тот момент, когда я встретил ее, страх того, что ее противостояние брату оттолкнет от нее других родственников, и вызовет скандал в семье, практически лишил ее сил. Это привело к тому, что она стала характеризовать себя как бесхребетное существо, не обладающее правом голоса.

Как раз перед встречей, предшествующей этой, Эмма “отделала своего братца”. Днем в пятницу он дал ей на выполнение “тонну бумажной работы”, ожидая, что она выполнит ее к концу дня. Она воспротивилась этому, вышла из себя и накричала на него. Мы провели большую часть предыдущей встречи, развивая историю этого происшествия.

В начале встречи, из которого была взята эта стенограмма, Эмма рассказала мне, что она впервые за последнее время действительно охотилась за работой, и что она наконец нашла ее! Она думала, что великолепно справилась с интервью для поступления на работу. Мы развили историю этого интервью. Затем я узнал, что у нее была еще одна стычка с ее братом, Рэем. На этот раз она держала себя в руках и вела себя с достоинством. Она сказала, что скоро она увольняется и ожидает, что он выплатит ей двухнедельное пособие, когда она уйдет!

 

ДЖИН Итак, вы сказали, что с Рэем разговаривал ваш большой страх.

ЭММА У-гу.

ДЖИН И, если я вас правильно понял, это отнюдь не отвратило вас от разговора с ним. Вы шли напролом и разговаривали с ним. А потом вы сделали некую вещь, которую вы... вы вроде бы надеялись, что вам не придется говорить эту вещь, но вы чувствовали, что придется это сделать.

ЭММА У-гу.

ДЖИН И вы сказали, что эту вещь вы должны были сказать спокойно и с силой...

ЭММА У-гу.

 

(В этих нескольких вопросах я определил уникальный эпизод, который вполне явно был предпочтительным для Эммы, и напомнил о некоторых событиях, которые были уже описаны на ландшафте действия.)

 

ДЖИН Хорошо, как это характеризует вас? Что за личность говорит вам, что вы есть на самом деле, что вы были способны совершить это сейчас?

 

(Теперь я осведомляюсь о ландшафте сознания, и Эмма вовлекается в весьма существенный ответ.)

 

ЭММА Г-м... хорошо... (шепотом, обращаясь к себе) что я за человек? (снова обращаясь к Джину) Хорошо, это заставило меня понять, что я получила преимущество, и это разозлило меня. Но я не знаю. Я полагаю, все возвращается к тому, что я сказала раньше, что я гораздо сильнее, чем думала.

Моя самоценность гораздо выше, чем я думала. Гораздо выше. Я нахожу, что я вполне хороший человек. Я начинаю терять эту неуверенность и это само... само... я не знаю. Здесь годится слово “унижение”?

Я не столько унижала себя вербально — я никогда не думала про себя вслух: “Ты глупая! Ты плохая!” — у меня просто было это чувство. Я была “адекватной” и не такой уж хорошей. За последний год Рэй укрепил во мне это чувство, я начала понимать, что я соответствую, или что меня можно использовать, или что через меня можно перешагнуть, и он отшвырнул меня. И вот одна вещь, которую я сказала ему в пятницу, когда мы вели эту горячую дискуссию.

Я сказала ему: “Рэй, я всегда была для тебя пристяжным ремнем. Я всегда была в твоем распоряжении. Ты мог обращаться со мной, как тебе заблагорассудится”. И я сказала: “Ты больше не будешь делать так”. И “Отвратительно, что ты поступаешь так”. И “Не знаю, понимал ли ты когда-нибудь, что ты делаешь со мной, но ты делаешь это со мной, и я этого больше не потерплю”.

Я имею в виду, я чувствую к нему отвращение, он так зажат внутри. Он сказал мне: “Мы сидели в офисе Джека (это его партнер) и никогда не обсуждали это жалование за первый месяц”.

Я сказала: “Нет, мы сидели у тебя в гостиной и обсуждали это. Ты, я и твоя жена”.

А он сказал: “Хорошо, это совсем другое дело. Реба тоже не помнит этой беседы”.

А я сказала: “Вот как? Если я позвоню и спрошу ее, может, она вспомнит? Она даже не знает, что ты должен мне эти деньги, не так ли? Она даже об этом не знает”.

И он бросает: “Нет, не знает”. Он даже с ней не был правдив.

ДЖИН Если вы подумаете о людях, которые знали вас ребенком...

ЭММА У-гу.

ДЖИН... друзьях, семье, учителях — кто из них еще в те времена были бы менее всего удивлены, увидев, что вы заняли позицию по отношению к Рэю, или увидели, как вы вели себя на этом интервью при принятии на работу?

 

(Здесь я прошу Эмму задуматься над прошлыми событиями, которые имеют что-то общее с настоящим уникальным эпизодом.)

 

ЭММА Кто бы меньше всего удивился?

ДЖИН Да. Кто бы сказал: “Я знал, что в ней это было”.

ЭММА Ну, мой дядя Патрик. Г-м...

ДЖИН Вот как?

ЭММА Да. У меня есть дядя... Теперь он оценил бы это — он единственный человек в моей жизни, который расценил бы это так: “Я знал, что в ней это было. Слава Богу”. Другие в моей жизни не удивились бы тому, что я сделала, но они бы расценили это как: “Да она просто пробивная стерва! Такой была, такой и останется”.

ДЖИН Что дядя Патрик видел в вас такого особенного?

 

(Эмма идентифицировала человека из прошлого, который оценил бы яркое событие в ее настоящей жизни. Я предлагаю ей исследовать смысл ее жизни с точки зрения дяди Патрика. Когда она принимает мое предложение, на нее накатываются воспоминания. Она рассказывает несколько историй о своем опыте. Эти истории богаты деталями, и она спонтанно развивает их как на ландшафте сознания, так и на ландшафте действия. Она сама вводит еще один ключевой персонаж, тетю Джоан.)

 

ЭММА Он — что-то вроде родственной мне души. Он, по какой-то причине, всегда был способен понять мой внутренний мир. Я не знаю, может быть, это из-за того, что он — добрый и нежный человек, у которого всегда было время выслушать меня или поговорить...

Он всего лишь на 13 лет старше меня, и я по сей день потешаюсь над ним из-за этого... Он был в семинарии. Он девять лет учился на иезуита, пока не бросил все, ушел из семинарии, женился и завел детей... Но я помню, как он приезжал домой на выходные, и мы шли в местный магазин сладостей. Ему было 20, а мне семь лет. И я как будто шла на свидание со своим дядей, которого я абсолютно боготворила. А вокруг — все эти тинейджеры. Прямо как в “Счастливых днях”, помните?

И он говорит: “Садись, кроха. Расслабь свой жирок”. А я не была толстым ребенком.

И я думала: “Он думает, что я толстая”. И до сих пор, до сих пор каждый раз, когда я вижу его, я говорю ему. Я говорю: “Помнишь те времена?”

Он говорит: “Ты когда-нибудь забудешь о них?”

И я говорю: “Нет. Я никогда, никогда не забуду”. (Эмма смеется) “И тебе я не позволю об этом забыть!”

Г-м... но он всегда разговаривал со мной. Не снисходил до меня. Он всегда говорил со мной. В нем всегда было что-то особенное, к чему я привязалась.

Кроме того, у меня была тетя Джоан, тоже такого рода, что действительно странно. Эта женщина — самая младшая сестра моего папы... Так, мой дядя Патрик — младший брат моей мамы, а моя тетя Джоан — младшая сестра моего отца. С тех пор, как я снова встретила ее 15 лет назад, она олицетворяла силу в моей жизни. Когда я говорю “снова встретила”, я имею в виду, что она и ее семья жили неподалеку от нас, на Саут-сайд, а потом мой дядя был призван — он был военным — на пару лет в Лондон, а когда они вернулись, они прожили в Чикаго примерно с месяц, с год или около того. А потом они перебрались на Западное побережье. А потом мы не виделись с ними 10 лет, 15 лет.

А потом в нашей семье произошла трагедия. Один из моих кузенов был застрелен насмерть, и она приехала на похороны. И случилось так, что она остановилась в моем доме, а не в доме у мамы или папы. В те времена у меня там была квартира с двумя спальнями. Мы вместе с ней сидели — буквально сидели всю ночь напролет — и разговаривали.

И где-то перед рассветом я взглянула на нее и сказала: “Я только что разговаривала со своим отцом в юбке. Если бы не трезвость — вылитый отец”. Потому что он был алкоголиком.

И она просто начала смеяться. А ведь мои родители только что потеряли свой дом, не сумев выкупить его по задолженности. И вся ответственность за ее смех лежала на мне.

Она всегда звонила мне раз в неделю. Просто чтобы знать, как у меня дела. У меня больше никого не было. И по сей день мы разговариваем с ней по крайней мере раз в месяц. И когда они приезжают в город, они останавливаются у меня. Это просто подарок.

Я разговаривала с ней пару недель назад и рассказала о той мерзкой стычке с Рэем, и насколько омерзительно она проходила.

А она говорила: “Уходи оттуда. Немедленно уходи оттуда. Найди другую работу”.

Итак, в воскресенье я вернулась из церкви. Воскресным утром я, как правило, читаю газету. Я включаю стерео. Знаете, я просто немного отдыхаю. Я подумала про себя: “Знаешь, тебе хоть раз следует позвонить тете Джоан и сообщить ей хорошие новости. Я не намерена ждать, пока она мне позвонит сама. Я собираюсь ей позвонить”. Я буквально лишь успела подняться с кресла и пошла за телефонной книгой. Мой телефон зазвонил. Это была она. И я вскрикнула.

Я сказала: “Не могу в это поверить”.

А она говорила: ”Что? Я тебя оторвала от чего-то? Что? Что?”

А я сказала: “Тетя Джоан, я только что подходила к телефону, чтобы позвонить тебе. Буквально только что подходила к телефону”.

И она начинает хихикать. Она говорит: “Я думала о тебе все утро”.

Я сказала: “Все утро? Если здесь 9 часов, то у вас может быть только 7”. (Знаете, потому что они живут в Вегасе.)

А она сказала: “Я проснулась действительно рано,” и добавила: “Что-то хорошее?”

И я сказала: “Ну, может быть”.

Она говорит: “У тебя на лице улыбка?”

Я сказала: “О, да. Она примерно так же широка, как Миссисипи. Я думаю, я получила работу!”

Она говорит: “Здорово”.

Понимаете? Но это было так странно. Это было так странно... да.

У нас было много времени... Они приехали и оставались со мной сразу после того, как ушла из жизни моя мать. Мой дядя был в другой комнате. Он — алкоголик, и он просто выпивал. А я рассказывала ей о том, что моя мама и мой папа всегда заставляли меня думать или прямо говорили, что я адекватная. “Но это было замечательно, потому что на большее ты не была способна. Но ты хороша не в том смысле, что “так себе”.

И я помню, что в ее глазах я видела огонь. Она была в такой ярости. И это было впервые...

ДЖИН Кстати, когда это было?

ЭММА Это было четыре года назад.

ДЖИН У-гу.

ЭММА В этом мае исполнится четыре года со дня смерти моей матери. И это было впервые, когда я живо помню, как думала про себя: “Ба, может, это не так. Может, эти чувства неискренни. Может быть, я достаточно хороша в том, что я делаю”.

ДЖИН А теперь, что это было за взаимодействие, которое позволило вам думать так?

ЭММА Это объяснялось ее мгновенной реакцией на заявление, которое я сделала. Знаете, они заставляли меня чувствовать, как будто... они говорили мне, что я не более чем адекватна. Вам известно, как по выражению лиц людей можно догадаться, что они шокированы? Это была последняя вещь, которую они ожидали услышать?

ДЖИН О, да.

ЭММА Когда я увидела ее первоначальную реакцию... Конечно, за ее первой реакцией последовали ее типичные рулады и “Нет. Нет. Ты замечательная. Ты много сделала для своей семьи”. И...

ДЖИН Но это была более реакция, нежели слова?

ЭММА Реакция больше проняла меня

ДЖИН Да.

ЭММА Реакции людей доходят до меня быстрее, чем слова... Это так, потому что слова ничто не значат. По большей части.

ДЖИН А теперь... итак, она знала нечто о вас в течение долгого, долгого времени...

ЭММА У-гу.

ДЖИН... что адекватность это совсем не то. Это просто заставляло вскипать ее кровь.

ЭММА Да. Действительно! Мгновенно.

ДЖИН Итак, как вы думаете, что бы вы увидели, если бы могли взглянуть на себя в детском возрасте глазами тети Джоан, и увидеть этого ребенка, как его видела тетя Джоан? Что по-вашему она увидела тогда, давно? Как вам кажется, что бы вы увидели?

ЭММА Знаете, в мои отроческие годы ее не было рядом со мной. Она жила на Западном побережье.

ДЖИН Но если мы вернемся к временам, когда она...

ЭММА До этого?

ДЖИН Да... как вы думаете, что она увидела такого, что никто, кроме, может быть дяди Патрика, увидеть не смог?

ЭММА Я не знаю. Я думаю, что...

ДЖИН Итак, какова же будет ваша догадка? Используйте свое воображение наилучшим образом, как бы вползая в ее тело...

ЭММА Вот ребенок, который преодолел то, что для некоторых людей стали бы непреодолимыми разногласиями. Я так думаю.

ДЖИН Итак, если бы я смогла вернуться прошлое и провести с ней интервью, тогда в прошлом, я бы сказала: “Какие непреодолимые разногласия? О чем вы говорите? Что это такое, что она преодолевает?” Как вы думаете, чтобы она сказала?

ЭММА “Забота о семье в действительно суровые времена. Сплочение их вместе”. Потому что именно это я делала. Я действительно делала это. В очень юном возрасте. Я действительно это делала. Она бы увидела девочку, у которой огромный потенциал, но которая не способна развиваться, потому что ей не дают такой возможности.

ДЖИН А если бы я сказала ей, тогда в прошлом, если бы мне это как-то удалось: “Вы говорите, потенциал. Потенциал для чего? Потенциал какого рода вы видите в этой девочке?”

ЭММА Г-м... Ответ тети Джоан был бы таким: “Ей следует получить лучшее образование, чтобы она могла стать тем, кем хочет. Пусть это будет доктор или адвокат или художник, что угодно”.

ДЖИН Итак, она видела кого-то, кто наделен множеством...

ЭММА Да... да.

ДЖИН множеством достоинств.

ЭММА Да. Все дети тети Джоан действительно образованные люди, кроме ее старшего сына. Они все пошли... знаете, у ее старшей дочери степень доктора физики. У нее есть другая дочь, которая танцовщица. И еще у нее есть сын, который... У нее есть дочь, социальный работник, и сын, который очень удачливый бизнесмен. Потом у нее есть еще двое, которые немного бестолковые, но знаете, из семи детей у нее получилось достаточно много замечательных личностей.

Позже она мне всегда говорила... В ту неделю, когда они остались со мной после смерти матери, мы с ней очень много говорили. И она сказала: “Во мне всегда вызывало гнев, что вам, детям, не были даны те возможности, которые надлежало вам дать”.

ДЖИН Что изменилось для вас, когда вы услышали это от нее?

ЭММА Тогда это вызвало во мне чувства печали и настоящей заброшенности, вроде “Черт, меня надули. меня надули”.

Сейчас я чувствую, что пора перестать обвинять других людей и просто двигаться дальше, что пора перестать задерживаться на прошлом. Что, как я думаю, я делала не столь сознательно, сколь бессознательно. Мне нужно выбросить из себя кучу лет мусора. Понимаете?

ДЖИН Да.

ЭММА После того, как моя мама скончалась, когда пришел день рождения папы, я не могла сдержать рыдания. Тогда это заставило меня пойти к терапевту. Он очень любезно сказал мне: “О, вы скучаете по своей маме и своем папе, не так ли?”

А я огляделась и сказала: “Нет. Извините, но это не так. Для меня они не были приятными людьми”.

Они не были приятными людьми. Я имею в виду, если бы вы встретились и присели с ними, вы получили бы удовольствие от их компании. Он не были приятными людьми для меня. Я не думаю. Итак, нет.

Я была в трауре. Я не знаю, что я оплакивала, но это не был их уход. Это, возможно, было оплакивание их жизни, но не их ухода. Я думаю, это то, что я оплакивала все эти годы. Все эти прошедшие четыре года.

А теперь это примерно так: “О’кей, ты сделала лучшее из того, что могла сделать”. Знаете, они танцевали так быстро, как только могли, и благослови их Бог. И поэтому вы просто...

ДЖИН И теперь вы находитесь в таком положении, где вы можете осмыслить часть того потенциала, который увидела в вас тетя Джоан?

ЭММА Да. Это то, как я вижу эту работу...

ДЖИН Да. Итак, если вы присядете здесь на мгновение и обдумаете все, что вы сказали здесь сегодня...

ЭММА У-гу?

ДЖИН Что выделяется в вас? Какие фрагменты этого... Если вы попытаетесь увидеть себя как кого-то, кто сидит здесь, в стороне (указывая на участок в углу комнаты) слушая Эмму, которая находится где-то там, (указывает в сторону Эммы), что выделяется, выступает на первый план?

ЭММА Что выделяется... ну, я думаю, что я была гораздо лучшим человеком. Гораздо лучшим, чем я осознавала. В более юном возрасте... Но я ведь просто начинаю осознавать это сейчас, так я думаю.

ДЖИН В чем состоит разница между... не просто осознавать, что сейчас вы хороший человек, но осознавать, что вы всегда были хорошим человеком? Что вы были гораздо более лучшим человеком, чем вы понимали это в более юные годы? В чем состоит отличие, когда вы приходите к этому пониманию сейчас?

 

(Здесь я предлагаю Эмме соединить смысл прошлых переживаний, которые она описывала с контекстом настоящей жизни. Она делает больше, чем я предлагаю, распространяя прошлый и настоящий смысл на будущее.)

 

ЭММА Мои чувства уже не могут быть оскорблены с такой же легкостью, как раньше. Поэтому я буду намного сильнее. Я буду чувствовать себя гораздо сильнее внутренне, так что люди уже не будут перешагивать через меня. Это было почти как порочный круг. Понимаете? Мои чувства оскорблены, потому что кто-то перешагивает через меня, потому что я позволяю ему оскорблять свои чувства. И похоже, я внезапно ощущаю, что этот круг как бы размыкается. Понимаете?

ДЖИН Да. Потому что возможность для...

ЭММА Расширения.

ДЖИН Да, кто знает, что...

ЭММА Да, я знаю. Я знаю. Я помню, на прошлой недели мы сказали что-то о... я сказала: “Господи, знаете, если бы только все это не случилось со мной в детстве, кем бы я могла стать?”

И я помню, вы сказали: “Что? Теперь уже слишком поздно?”

И тогда я подумала: “Увы, да”. Но теперь я думаю: “Нет. Это не так. Кто знает, кем я стану?” Я имею в виду, кто знает? Кто знает?

 

 

ВОПРОСЫ

 

Каждый раз, когда мы задаем вопрос, мы порождаем возможную версию жизни.

— Дэвид Эпстон в Cowley and Springen, стр. 74

 

Есть такие вопросы, которые задерживаются в умах клиентов на недели, месяца и порой годы, и продолжают оказывать влияние.

— Карл Томм, 1988, стр. 14

 

Мы все начинаем задавать вопросы практически с тех пор, как начинаем говорить. Тем не менее, в качестве нарративных терапевтов, мы обдумываем вопросы, сочиняем их и используем иначе, чем раньше. Самое большое различие состоит в том, что мы задаем вопросы, чтобы порождать опыт, а не собирать информацию. Когда они порождают смысл предпочтительных реальностей, сами вопросы могут иметь терапевтический характер по сути и содержанию. Тогда как многие люди (напр., Campbell, Draper, & Huffington, 1988; de Shazer, 1994; Fleuridas, Nelson, & Rosenthal, 1986; Freedman & Combs, 1993; Lipchik & de Shazer, 1986; O’Hanlon & Weiner-Davis, 1989; Penn, 1985; Tomm, 1987a, 1987b, 1988; White, 1988a) писали об этой идее, она, вероятно, впервые была высказана миланской командой (Selvini Palazzoli, 1980), когда они размышляли над тем, может ли изменение произойти исключительно через процесс интервьюирования, без всякого вмешательства.

Впервые мы начали задумываться над тем, как вопросы могут породить смысл несколько лет тому назад, когда мы, главным образом, использовали идеи из стратегической терапии. *[Мы уже описывали этот опыт в другой работе (Freedman & Combs, 1993). Поскольку он стал точкой поворота в наших собственных историях о себе как терапевтах, мы снова описываем его здесь.] В то время мы работали с семьей, которая пришла на терапию, поскольку их дочь, 12-летняя Кэти, не желала ходить в школу. Ей не нравилось, что некоторые из ее одноклассниц из школы для девочек, которую она посещала, проявляли интерес к мальчикам, алкоголю и наркотикам. У нее была идея, что, если она начнет думать о ком-то из этих конкретных одноклассниц в процессе какой-либо деятельности, она каким-то образом полюбит их. Этот страх привел к некоторым проблемным формам поведения. Например, если мысль об одной из ее одноклассниц приходила ей на ум, пока она надевала ботинок, она снимала его и надевала его снова. Она повторяла этот процесс до тех пор, пока не убеждалась в том, что ни одна мысль о ее одноклассницах не крутится у нее в голове. Точно так же она подходила к открыванию и закрыванию дверей, включению и выключению света и к другим, постоянно растущим в числе видам деятельности. Поскольку ее одноклассницы окружали ее, когда она была в классной комнате, Кэти приходилось бороться не только со своими мыслями, но так же и с реальной возможностью услышать их голоса или увидеть одну из них в тот момент, когда она открывала свою парту или надевала спортивные туфли. Из-за этого, она находила невыносимым находиться в классной комнате и отказывалась ходить в школу.

К тому времени, как мы пять раз встречались с Кэти и ее семьей, ситуация не изменилась. Когда они сообщили нам, что двое старших детей возвращаются домой из школы на зимние каникулы, мы договорились о том, что к нам придет семья в полном составе. Во время первой части встречи мы разделили группу: один из нас (Дж. Ф) общался с детьми, а другой (Дж. К) — с родителями.

В ходе беседы с детьми я (Дж. Ф) узнала, что оба родителя были заядлыми курильщиками, и что все дети, в особенности Кэти, были весьма обеспокоены влиянием курения на здоровье родителей. Кэти ужасало то, что они могут умереть.

Казалось, что Кэти принимала более активное участие в дискуссии о курении ее родителей, чем это бывало в любой другой момент терапии, поэтому я захотела использовать этот интерес по мере возможности. Я спросила: “Кто будет подвергаться большей опасности — твои родители, если они будут продолжать курить, или ты, если пойдешь в школу?”

Когда она ответила: “Мама и папа”, я стала прикидывать, решилась бы Кэти пойти на сделку — пойти в школу в ответ на то, что ее родители бросят курить.

Чтобы проверить свою идею, я продолжала интересоваться: “А не тот ли ты тип человека, который рискнет ради благополучия кого-то, о ком ты заботишься?”

Она сказала, что она именно такой человек, и ее брат и сестра согласились с этим, припоминая случай, когда она вызволила соседского младенца из запертой ванной через маленькое окошко на втором этаже.

“Если тебе придется совершить нечто, что кажется опасным, поможет ли тебе то, что это реально принесет пользу тому, кто важен для тебя?” Она сказала, что конечно.

Я спросила: “Каким образом это поможет?”, и она ответила, что польза для другого поставит вещи на свои места. У нее будет побудительный мотив встретиться с опасностью.

Я спросила: “Ты могла бы пойти в школу, если бы знала, что это может спасти жизнь твоим родителям?”

Она без колебаний ответила: “Да”.

Я спросила: “Что бы ты сделала, если бы взглянула на кого-то и подумала, что ты можешь стать такой, как они?”

Она ответила: “Просто сконцентрировалась бы на работе и на том, что я там”.

Я спросила: “Даже если это действительно трудно, но ты соглашаешься сделать что-то, ты — человек слова?”

Она сказала, что такая она и есть.

Во время перерыва мы (Дж. К и Дж. Ф) посовещались и согласились с тем, что, поскольку родители неоднократно решались на все, лишь бы вернуть Кэти в школу, они, безусловно, согласятся бросить курить. Когда мы собрались все вместе, мы заявили, что каждому известно, как важно, по мнению родителей, чтобы Кэти пошла в школу. Они уже затратили кучу времени и энергии на это, сначала пытаясь справиться с ситуацией самостоятельно, потом встречаясь с представителями школы, и наконец прийдя к терапии. Мы сказали, что только что обнаружили, как важно для Кэти, чтобы ее родители бросили курить, и она готова отдать свое время и энергию, чтобы это произошло. Затем мы предложили сделку, спросив Кэти, пошла бы она в школу, если бы ее родители бросили курить. Вся светясь, она сказала, что пошла бы. Мы спросили родителей, бросят ли они курить, если Кэти пойдет в школу. Они тоже согласились.

Когда мы встретились снова через две недели, мы были шокированы, узнав, что произошло. Оба родителя все еще курили, а Кэти ежедневно ходила в школу со дня нашей последней встречи! С этого момента и далее, Кэти продолжала ходить в школу, а родители продолжали курить. Хотя она все еще хотела, чтобы они бросили курить, Кэти даже ни разу не угрожала перестать посещать школу. Навязчивое поведение, похоже просто пропало. Все это казалось нам весьма загадочным.

Лишь примерно шесть месяцев спустя мы обнаружили способ обдумывания того, что произошло, который имел для нас смысл. Мы начали размышлять над тем, не пережила ли Кэти ходе ментального поиска, отвечая на мои (Дж. Ф) вопросы, другой вид бытия. То есть, когда я спросила: “Что бы ты сделала, если бы взглянула на кого-то и подумала, что ты можешь стать такой, как они?”, могла ли Кэти живо вообразить себя в контексте школы, концентрирующейся на работе, не страшась, что верх возьмут переживания. Ее ответ, “Просто сконцентрировалась бы на работе и на том, что я там” подразумевал именно такой опыт. Она, должно быть, ощущала себя тем, кто может рискнуть и справиться с опасными ситуациями, сконцентрировавшись на текущей задаче, вместо того, чтобы позволить страху терроризировать ее. Отвечая на вопросы, она, должно быть, вошла в реальность, отличную от той, в которой она обычно пребывала. Она, очевидно, ощущала себя тем, кто мог бы пойти в школу. Так она и сделала.

Нам было интересно знать, что бы случилось, если бы мы не были столь уверены в готовности родителей сделать что угодно, чтобы вернуть Кэти в школу. Если бы мы задали им вопросы, подобные тем, что задавали Кэти, могли бы они вернуться в то ощущение себя, в котором они уже не были бы курильщиками?

Этот случай стал точкой поворота в нашем способе мышления и в практической терапии. Наша эриксоновская парадигма убедила нас в важности ассоциативных поисков, эмпирического научения и альтернативных реальностей (Dolan, 1985; Erickson & Rossi, 1979, 1981; Erickson, Rossi, & Rossi, 1976; Gilligan, 1987; Rossi, 1980a, 1980b; Zeig, 1980, 1985). Тем не менее мы думали, что проживаемый опыт хранится “внутри” людей. *[Помните наши беседы о “ресурсах” с Дэвидом Эпстоном и Майклом Уайтом в Главе 1?] Мы знали, что, задавая вопросы, мы могли помочь людям получить доступ к “богатому ресурсами” опыту и пере-жить его. Например, мы могли спросить кого-то: “В какое время вашей жизни вы чувствовали себя наиболее спокойно?” в надежде, что он придет к реальному опыту спокойствия (или характерному примеру такого опыта) и пере-живет его и будет ощущать спокойствие в настоящем.

Тот опыт, который мы получили при работе с Кэти не соответствовал такому мышлению. Как бы то ни было, из предыдущих бесед было ясно, что Кэти не думала о себе как о человеке, склонном к риску. Пример со спасением соседского ребенка из ванной, рассказанный ее братом и сестрой, мог на самом деле означать для нее, что она послушна (если кто-то предложил ей сделать это), или мала ростом и проворна (поскольку она смогла пролезть в окошко), или, возможно, что она была заботлива. Но лишь в связи с моим вопросом, прошлое событие начало принимать очертания рискованного поступка. Понятие “рисковать” не хранилось внутри Кэти. Она учредила себя, возможно впервые, в качестве рискованного человека, когда она вошла в новую реальность, которую породил мой вопрос.

Вплоть до этого времени, мы представляли себе опыт просто как нечто, что произошло, и мы полагали, что все эти опыты, происходя, накапливались в памяти, через которую к ним можно было получить доступ. Сейчас мы думаем, что опыт окрашивается и формируется тем смыслом, который они ему придают, и что к нему обращаются или нет, в зависимости от его соответствия тем историям, которыми живут люди. Следовательно, когда мы задаем вопросы, вместо того, чтобы быть уверенными в том, что люди могут извлечь опыт с определенным предопределенным смыслом, мы в высшей мере осознаем, как наши вопросы работают в соавторстве с опытом (Anderson & Goolishian, 1990b; Penn, 1982; Tomm, 1988). Они придают движение тому опыту, который они вызывают; они предлагают начала и завершения для опытов; они выдвигают на первый план одни фрагменты опыта, в то же время затемняя или исключая другие.

Наши вопросы не ищут доступа к опыту. Они порождают его (Campbell, Draper, & Huffington, 1988; Freedman & Combs, 1993; Penn & Sheinberg, 1991). Мы вспоминаем об этом каждый раз, когда за одним из наших вопросов следует долгая пауза, после которой человек говорит: “Я никогда не задумывался об этом раньше...” или “Я не знал об этом, пока вы не задали этот вопрос”. Мы думаем, что это не значит, что человек не знал об этом; мы думаем, что это не происходило до тех пор, пока вопрос и человек не сошлись вместе, устроив все таким образом.

Ценности терапевта формируют те вопросы, которые он задает. Так же, как и его истории о людях и терапии. Понимая это, нам представляется интересным снова взглянуть на нашу работу с Кэти. В те времена мы особо не уделяли внимания опыту Кэти пребывания с девочками, которые интересовались мальчиками, алкоголем и наркотиками. Теперь мы были бы весьма заинтересованы в том, чтобы выяснить влияние этого опыта на нее. Мы бы заинтересовались тем, создавали ли социальные затруднения и ожидания атмосферу, которая была невыносима для нее и угрожала ее ощущению себя как человека. Если бы мы задавали вопросы в этом направлении, было бы интересно выяснить, могло ли отличалось ли то, как семья Кэти представляла ее и ее проблему, от того, как она думала о себе. Теперь мы убеждены в том, что в сущности мы вступили в заговор с социальными затруднениями, чтобы заставить ее посещать школу, не признавая, что она находила социальные затруднения там невыносимыми. Если бы мы могли перенестись назад во времени, мы заинтересовались бы тем, могли бы заручиться поддержкой семьи в борьбе против социальных затруднений. Избегая школы, Кэти нашла способ не позволять социальным затруднениям довлеть над ней. Интересно, могли бы мы принести ей больше пользы, если бы мы задавали вопросы о том, как это удалось бы ей осуществить (или о способах, с помощью которого она могла бы достигнуть этого), пребывая в школе. *[Часть того, что мы пытаемся выразить в этой критике нашей работы, заключается в том, что мы — часть территории, где доминирует принцип “знание — сила”. Мы не можем полностью находиться вне доминирующих практик, но мы можем взять на себя ответственность за работу, позволяющую видеть сквозь доминирующие культурные истории. Это требует того, чтобы мы деконструировали свои практики и поместить свои идеи в сферу опыта.]

В этой работе мы надеемся поставить знание людей, с которыми мы работаем, в привилегированное положение по отношению к нашему. По этой причине, нам представляется важным осознание того, что наши вопросы оказывают влияние на то направление, которое принимает беседа. Один из способов, с помощью которого мы пытаемся уравновесить влияние наших вопросов, состоит в том, что мы периодически задаем вопросы, которые побуждают людей оценить процесс. Например, мы спрашиваем: “Это именно то, о чем бы вам хотелось поговорить?” и “Эта беседа помогает вам? Как она помогает вам?” Мы модифицируем вопросы, согласуясь с ответами. Кроме того, мы задаем вопросы о наших вопросах, к примеру: “Были ли определенные вопросы, которые показались более полезными, и другие, которые вы не находите полезными? Почему?” И опять, мы уделяем внимание ответам.

И хотя мы признаем влияние вопросов на определение сферы “подходящих” ответов, мы полагаем, что взаимодействие главным образом через вопросы помогает нам сохранять привилегии знания людей, с которыми мы работаем. Как пишет Карл Томм (1988, стр. 2):

 

В общем случае, заявления объясняют темы, позиции или взгляды, тогда как вопросы вызывают темы, позиции или взгляды. Другими словами, вопросы склонны взывать к ответам, а заявления склонны обеспечивать их.

 

В другом месте Карл Томм (1987а, стр. 4-5) напоминает нам, что, хотя, задавая вопрос, мы можем держать в уме определенную идею, человек, который отвечает на него, определяет, какое направление она примет. Он пишет:

 

... действительный эффект любого конкретного вмешательства в отношении клиента всегда определяется клиентом, а не терапевтом. Намерения и последующие действия терапевта лишь приводят в действие реакцию; они никогда не определяют ее.

 

Как мы описывали в Главе 3, в своей работе мы стремимся придерживаться того, что Гарри Гулишиан и Харлен Андерсон называют позицией “не-знания”. Мы пытаемся не задавать вопросы, на которые, как нам кажется, у нас есть “те самые” ответы, или такие, на которые мы хотим получить определенные ответы. То есть, мы не задаем вопросы с позиции пред-понимания (Andersen, 1991a; Weingarten, 1992).

Хотя мы ценим позицию любоз