Кое-что о власти, своеволии и безволии

На днях одно духовное лицо упрекнуло меня в своеволии. Мне не нашлось, что возразить ему в ответ, - возникла лишь скептическая усмешка (не потому, что отрицаю за собой эту черту, а по другим причинам, о чем еще придется пояснить далее). В православной аскетической литературе, как и в современной церковной жизни, довольно часто можно встретить упоминания о пагубности своеволия. Однако, само понятие своеволия остается во многих случаях неопределенным и непроясненным. Как это часто бывает со многими общеупотребительными словами, о значении которых, в том числе и о многозначности и многоплановости, привыкли особо не задумываться.

 

Вопрос совсем не такой простой, как может казаться. Бог, сотворив первого человека и призвав к жизни каждого из нас, последующих людей, предполагает, очевидно, чтобы каждый человек БЫЛ, жил по-настоящему, а не казался и не имитировал жизнь, послушание Ему и прочие добродетели. Но эта живая и неподдельная жизнь возможна только в полной свободе. Свобода же, в свою очередь, предполагает именно свою волю у человека и вместе с этим связана с риском отпадения и непослушания. В этом часто усматривают вину прародителей вследствие самовольного присвоения ими плодов древа познания добра и зла. Но если Адам и Ева только начинали жить, они были явно неопытны! Как неопытен в любом случае оказывается любой ребенок. И его бесполезно винить за неопытность, даже если при этом он капризничает и не слушается, проявляя своеволие. Нужно время, терпение, иногда и наказание с ограничениями проявлений его свободы, или просто дать ребенку возможность почувствовать, куда его собственные капризы могут завести. Опыт набивания при этом синяков и шишек бывает весьма полезным, незабываемым и усваиваемым уже навсегда.

 

Часто распространенное толкование грехопадения прародителей в смысле их вины страдает, таким образом, существенным изъяном. В конце концов, для того чтобы первый человек стопроцентно не отпал или не совершал ошибок, вольных или невольных, необходимо было появление такого совершенного человека, который сразу бы все понял, осмыслил и просчитал наперед, имея к тому же неиссякаемую любовь к своему Создателю. Или же, наоборот, надо было сотворить послушное и фактически безвольное существо, выполняющее любую команду. Второй вариант, понятное дело, не был достоин «образа и подобия Божия». А первый фактически подразумевал бы появление второго Бога, во всем такого же совершенного, как Сам Творец или как Христос до Его воплощения. Но любая разумная тварь может обладать лишь относительным совершенством, тогда как абсолютное совершенство присуще только Богу. Относительное совершенство плюс свобода приводят к риску проявления потенциальной самообособленности, автономии от Источника жизни вплоть до прямого отпадения от Него. Но этот риск есть также благо: чтобы по-настоящему оценить рай раем, благо благом, любовь любовью, жизнь жизнью, наконец, надо пройти через их потерю, через осознание того, какой может быть альтернатива раю, благу, любви и собственно самой жизни. Блудный сын лишь тогда начал испытывать голод и тоску по отчему дому, когда оказался в «далекой стране» и постепенно растратил все свое имение… Евангельская притча о Блудном сыне – не только о каждом из нас в определенные моменты жизни, но, прежде всего, о самых первых людях, об Адаме и его падении. И только в ключе этой притчи возможно наиболее адекватное истолкование падения первых людей! Прочие же модели, как правило, приводят к логическим и нравственным тупикам.

 

Но «богословие вины» довольно прочно проникло в сознание христиан разных времен истории, вплоть до современности. Нельзя отрицать, что определенная ответственность у первых людей была с самого начала, которую они сразу же пытались с себя снять («И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: [Адам,] где ты? Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся. И сказал [Бог]: кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть? Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел. И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела» - Быт. 3, 9-13). Но меньше всего тут может идти речь о вине и тем более о наследовании этой вины, как полагал Августин и многие другие духовные писатели вслед за ним. Скорее тут речь о свободе человека и его испытании этой свободой!

 

Практические применения «богословия вины» приводили к следующим их результатам в земной истории. Один из них – это, конечно, «презумпция виновности» каждого человека перед Богом, во всяком случае, до пришествия Христа однозначно. Христос, принеся Себя в жертву, «уплатил долг» уязвленному правосудию Бога и снял «вину» Адама с тех, кто уверовал во Христа и принял крещение. Над прочими же людьми, нехристианами и некрещеными, настоящими и будущими, эта вина по-прежнему пребывает.***

 

Преломление этой концепции вины в церковно-общественной жизни можно усмотреть в следующих чертах. В условиях падшего мира с его происшедшей вследствие вкушения плодов с древа познания путаницей добра и зла как внутри человека, так и в разных человеческих сообществах, неизбежно возник институт власти, ограничивающей или регулирующей извне различные проявления падшей человеческой природы. В некотором роде принуждающей людей не делать зло, а стремиться к общественному благу. Как пишет по этому поводу апостол Павел, «начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим. 13, 3-5). Только в этом конкретном смысле и можно воспринимать известные слова того же апостола, написанные чуть раньше: «ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13, 1). Правда, эти самые слова давали впоследствии повод ко многим злоупотреблениям со стороны самой же власти, за которые Павел не может быть ответствен. Ведь здесь выражен лишь самый общий принцип власти, в некотором смысле абстрактно-идеальный: в условиях мира, лежащего во зле, власть призвана хотя бы внешне ограничивать и локализовывать это зло! Если же она этого не делает, в обществе возникает вполне справедливое недовольство такой властью, поскольку ее предназначение (по апостолу – божественное в данном случае) при этом не исполняется. С другой стороны, люди во власти - сами же представители падшего мира сего и такие же грешные, ошибающиеся и по-своему ограниченные. За исключением того, что им дана или врожденная (Богом данная) способность к управлению, к координации, как правило, действительно, лучшая по сравнению с прочими людьми, или же доставшаяся им по некоторой доле случая. Люди власти имеют, как правило, неплохое представление о человеческой природе и ее склонности к падениям, независимо от их веры или неверия. Но отсюда у них возникает опасный соблазн считать себя не такими, как все прочие. От утверждения «нет власти не от Бога» фактически один шаг до тезиса «власть всегда права»! Это примерно, как антихрист может тонко и незаметно подменить собой Христа. Земная власть очень часто склонна была рассматривать своих подданных как весьма ненадежный элемент. Или попросту как виновных! При всей ее внешней клятве в любви к народу и ее лозунгах о народном благе. Понятное дело, что подданные периодически пытались ответить на эту вопиющую несправедливость разными заговорами, восстаниями и революциями.

 

Для устранения этих бедствий необходима, очевидно, устойчивая обратная связь между верхами и низами, достигающаяся некоторым перераспределением властной нагрузки с вертикали на горизонталь, начиная с местного самоуправления или, наоборот, им кончая. Та власть будет более эффективна, где эта обратная связь налажена. А для этого необходим живой и постоянный диалог на всех общественных уровнях плюс активность волеизъявления самих низов, в рамках установленных законов, разумеется. Если низы неактивны, у власти непременно возникнет желание строить их по своему собственному усмотрению, подчас весьма произвольному и неправедному. Это как раз российский случай.

 

И теперь снова поставим вопрос о своеволии, возвращаясь к нему. Какая альтернатива своеволию чаще всего наиболее вероятна и распространена внутри и вокруг нас? Очевидно, безволие. И безволие низов фактически способствует и потакает своеволию верхов, как в светской жизни, так и в церковной. Люди все так или иначе своевольны, это неизбежная данность. Но люди власти этим своеволием могут особенно выделяться. Своеволие – двигатель истории, такой, как она есть, с ее взлетами и падениями, трагическими катастрофами и творческими прорывами. С христианской точки зрения здесь уместно привести следующую мысль:

 

«Человек отвергает в процессе обращения ко Христу именно эгоистическую, самостную волю, стремящуюся к самоугождению, ставящую себя единственным центром своих хотений, а на все остальное, вне его находящееся, - будут ли то люди или природа, - смотрит лишь как на средство самоудовлетворения. Это значит, что он отвергает свою волю не в смысле подавления способности хотеть и стремиться к какой-либо цели вообще, не в смысле также погашения силы и энергии нравственной и практической жизнедеятельности, а в смысле парализования и уничтожения эгоистического направления этой воли и сообщения ее стремлениям и желаниям направления, определяемого характером самоотверженной любви к Богу и ближним» (С. Зарин. Аскетизм по православно-христианскому учению. СПб, 1907, с. 554).

 

 

Послушание начальствующим неизбежно в тех ситуациях, когда есть специалисты в деле и есть начинающие, есть компетентные люди и есть дилетанты. Ученик не научится ничему, если не будет слушать учителя, это очевидно. И когда важное общее дело страдает или срывается по своеволию кого-нибудь из работников-подчиненных, такой нарушитель неизбежно наказывается. Но этому общему делу может вредить не только подчиненный, но и сам начальствующий, если он переходит пределы своей компетентности или если навязывает свою волю подчиненным вопреки очевидным объективным законам развития дела, заставляет заниматься имитацией результатов вместо реального их достижения, способствуя при этом развитию лицемерия, человекоугодия и прочих пороков! При этом бесконтрольное своеволие начальников и ответное безволие подчиненных приводят к торжеству голой силы и администрирования над правдой, правотой и правом. По принципу «прав тот, у кого сила». Или – «что позволено Юпитеру, то не позволено быку». В нашей современной ситуации, таким образом, одним позволено говорить и делать очень многое, другим, в отсутствие денег и власти, почти ничего. При этом те, кому не позволено, но кто не согласен с таким положением дел, могут рассматриваться как потенциальные нарушители существующего порядка, с презумпцией их виновности!

 

И начальники, и подчиненные могут быть по-своему правы и неправы. И еще неизвестно, что хуже: безволие начальников при своеволии подчиненных или своеволие первых при безволии вторых. И то, и другое отвратительно. Выяснению разных степеней правоты и неправоты каждой стороны может способствовать только постоянное их общение с готовностью слушать друг друга. В условиях падшего мира пример могла бы показывать Церковь с учетом таких, например, слов ее основателя: «вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10, 42-45). Могла бы, но в нынешней российской реальности не показывает, за небольшими и редкими исключениями, лишь только подтверждающими утвердившееся правило. А те служители, которые упрекают окружающих в своеволии и других разных грехах, прежде всего, как правило, одолеваются ими же, и отнюдь в не меньшей степени, чем все остальные, а то еще и в большей. Никто ведь не может судить по тому, что есть в другом человеке, если изначально не имеет этого сам. Уврачевать человека можно в подобных случаях лишь личным примером. Смирить гордый и своевольный ум можно лишь ответным смирением – голая власть с абстрактными лозунгами и категорическими императивами здесь никогда ничего не достигала. По преп. Иоанну Лествичнику, гордых может исправить только Сам Бог (Лествица: 26, 180). Но как? Очевидно, только встречным смирением. Блудный сын из евангельской притчи был сначала отпущен восвояси, а затем принят в распростертые объятия только благодаря безграничному смирению любящего Отца. Который никаким образом не намекнул на прежний поступок сына, а только возрадовался о его возвращении!

 

 

------------------------------

*** Классический пример такого богословского рассуждения можно найти у Ансельма Кентерберийского:

«Тот же, кто не воздает Богу должную честь, похищает у Бога Ему принадлежащее и бесчестит Бога — а это и есть грех. Пока же похититель не возместил ущерб похищения, он пребывает виновным. И недостаточно только лишь вернуть украденное: за нанесенное оскорбление вернуть должно больше, чем было похищено. Так, если кто-либо повредит здоровью другого, то недостаточно, чтобы он лишь восстановил здоровье — необходимо еще и некое возмещение за оскорбление, причинившее страдания; равным же образом недостаточно, если нарушивший честь другого лишь снова воздаст ее полностью — за тяготу нанесенного бесчестия оскорбитель должен принести некое возмещение, угодное тому, кого он обесчестил. Тут необходимо обратить внимание на то, что когда некто возмещает неправедно похищенное, он должен отдать еще и то, чего от него нельзя было бы требовать, если бы он не похищал чужого. Следовательно, таким образом и должен всякий грешник воздать Богу похищенную честь; в этом и заключается удовлетворение, которым любой согрешивший обязан воздать Богу» (Почему Бог стал человеком, гл. 11).

Определенная и устойчивая часть современных православных, увы, недалеко ушла от Ансельма.

 

Крест как безумие

Сейчас много говорят, что Церковь должна идти в ногу со временем. Это верно в том смысле, что христиане призваны говорить на одном и том же языке с любыми современниками, неверующими или иноверцами, используя доступный для всех языковой аппарат и при этом не отталкивая своим невежеством или дилетантизмом, в чем грешит так или иначе почти каждый из нас.

Тем не менее, остается один момент, в котором настоящий христианин никак не может быть полностью «современным» и соответствующим окружающему нехристианскому миру. Это именно тогда, когда он пытается идти путем Христа, беря свой крест.

Но что вообще значит «взять свой крест»? Примириться со своей судьбой, с обстоятельствами, которых ты не можешь изменить? Это верно лишь отчасти, но это было известно и до христианства, и с этой мыслью охотно согласятся все мудрые люди, независимо от своей веры.

Как пишет о. Константин Кравцов (лучшие строки, пожалуй, на данную тему, прочитанные мной за последние годы!), «Терпение, безусловно, необходимо и необходимо во всем, без него невозможен успех ни в каком деле, и первое, чему необходимо учиться… Но призывая отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, Иисус говорит не только о самоотверженности и терпении в несении всего, что выпадет на твою долю. Ведь это, что называется, и ежику понятно, это обычная житейская, человеческая, слишком человеческая мудрость, если вообще может быть названа мудростью общеизвестная истина, с которой никто не спорит.

Но «Сын плотника» потому и говорил как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи, что, в отличие от них, не изрекал ожидаемых нравоучительных религиозно-патриотических сентенций, упакованных в эффектные «фигуры речи». Он вербовал последователей, которые придут на смену Ему после того, как Он будет взят от мира, был – прежде всего – лидером начатого им движения и лишь «по совместительству» – «учителем нравственности» (раввином); Его заявления переворачивали все с ног на голову, вызывали зачастую шок, а не «чувство глубокого удовлетворения».

Да, Иисус вербовал последователей, но каких? – фактически, смертников. Как пишет ап. Павел, «я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков» (1 Кор. 5, 9). И далее продолжает: «Мы безумны Христа ради…». Ибо, в самом деле, «мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев – соблазн (скандал), а для Еллинов – безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, – Христа, Божию силу и Божию премудрость» (1 Кор. 1, 23-24).

Но это безумие, тем не менее, однажды захватив пусть и ничтожную долю людей той средиземноморской цивилизации, повлияло необратимо уже на весь мир, немало встряхнув его. Но затем мир, почувствовав, что голыми запретами и внешней силой Христианство не одолеть, стал приспосабливать его под свои нужды текущего момента. И многие христиане стали охотно в этом приспособлении участвовать (ведь не все же время в оппозиции к властям жить, в условиях гонений!), сами весьма успешно приспосабливаясь под власть имущих и достигая «степеней известных», как, к примеру, Молчалин из комедии А.С. Грибоедова. И становясь вполне мудрыми и практичными с точки зрения мира сего.

Фактически в истории Церкви для христиан-«смертников», для христиан-«приговоренных» было два основных состояния жизни: 1) либо они подвергались гонениям со стороны внешнего языческого мира, когда светская власть ставила Церковь вне закона; 2) либо эти гонения в разных, более скрытых формах, осуществлялись уже внутри Церкви как вполне земной организации во время ее внешнего благополучия и сотрудничества (или даже сращивания) с государственной властью, со стороны своих же единоверцев.

 

Крест как безумие и поношение Христа ради, конечно же, никуда не исчезал и в странах, считавших себя традиционно христианскими! Поскольку одно дело – вероисповедание с социологической точки зрения у «рожденных по плоти», и совсем другое – сама живая вера, о которой судят по плодам, у «рожденных по духу», если использовать выражения апостола Павла. «Но как тогда рожденный по плоти гнал рожденного по духу, так и ныне» (Гал. 4, 29).

Для нашей нынешней ситуации явно подходит второй случай, хотя большую часть минувшего века преобладал первый. Но история наглядно показывает, что первый вариант может проэволюционировать во второй, как и наоборот. Наоборот – прежде всего потому, что сами христиане, сообразуясь с веком сим (см. Рим. 12, 2), становились безумными не в высшем, а самом заурядном смысле этого слова, причем не только с евангельской точки зрения, но и с позиции общечеловеческой морали. Теряя свою «соль», они были обречены на выброс, на попрание людям (Мф. 5, 13). Изгоняя или подавляя своих собратьев по вере, по политическим или иным сиюминутным соображениям, становясь сами гонителями, пусть даже без применения физической силы, а лишь только с использованием административного ресурса, они заведомо приближали свой крах, поскольку строили дома свои на песке.

Мы справедливо чтим память многих тысяч новомучеников и исповедников, пострадавших после 1918 года на протяжении почти полувека, но как-то забываем о том, какой непростой и неоднозначный период истории русской Церкви этим гонениям предшествовал! И как показывает та же история, антицерковная и антиклерикальная волна не разбирала правых и виноватых. Те и другие гибли в общей мясорубке. Для тех, кто был прав и кто жил по духу – это было настоящим крестом, добровольным поношением и унижением вплоть до смерти. Безумием в глазах предусмотрительных и политически грамотных людей. Для остальных – вынужденным и скорее наложенным извне, когда массовая эмиграция оказывалась самым благополучным исходом из всех возможных.

Не рискуем ли мы, в таком случае, подчас слишком увлекаясь современностью и приспосабливаясь под нее, чтобы быть успешными, продвинутыми в карьере, бизнесе и прочем, при этом забывая о слабых и страдающих вокруг нас и сочетая с этим свое православие, однажды оказаться на новом витке исторической спирали, когда обстоятельства принудят выбрать: или внешний успех, или поношение Христово? Ведь если сами не хотим быть безумцами и неудачниками (как в последние годы говорят, «лузерами», «лохами» и т.д.) с точки зрения большинства, претендуя в то же время на звание христианина, то Бог иногда немного да помогает этому, подталкивая на данный путь…

У нас зачастую жалуются, что против Церкви идет информационная война, что в интернете распространяются разные порочащие сведения. Спору нет: когда есть прямая ложь, ее необходимо разоблачать. Но не слишком ли часто вместе с этим присутствует неуклюжее самооправдание, если в критике есть хотя бы доля правды? Ведь бывали времена куда более жесткие, что еще у многих на памяти… И может быть, еще будут?

У апостола Павла есть замечательные строки о Моисее, жившем за целых полторы тысячи лет до Христа: «Верою Моисей, придя в возраст, … лучше захотел страдать с народом Божиим, нежели иметь временное греховное наслаждение, и поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели египетские сокровища, ибо он взирал на воздаяние» (Евр. 11, 25-26). Может, действительно уже пришли времена, о которых указывал Иисус – «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле» (Лк. 18, 8)? Или они никуда и не уходили, а сопутствовали всей земной церковной истории, исключая, быть может, лишь первые два поколения христиан? В любом случае слово о Кресте в Великий пост заставляет задуматься: кто я и где я, несмотря на свое внешнее положение и звание, священный сан и прочее. Христианин ли я по существу или еще и не начинал им быть?..

Назад

 

К началу

Статьи, не вошедшие в книгу