Мне приснилось, что ЖИЗНЬ мне приснилась,

КАК БЫТЬ ЛЮБИМЫМ?

Медсестра Викулька, обтянутая белоснежным коротеньким халатиком, впорхнула в палату и… сразу же увидела ЕГО!
«Он! Он! Он!» - радостно застучало молодое Викулькино сердце. Именно в такого она всегда мечтала влюбиться. Конечно, не с поломанной ногой, но нога – ерунда, заживет…
Димулька тоже моментально оценил ее. Такую стройную, красивую, длинноногую. Он обаятельно улыбался, пока она делала ему укол. И даже успел рассказать очень смешной анекдот на медицинскую тему.
И началось у них с этого дня такое… Ах! Как всё было прекрасно! Оказалось, что Димулька – молодой ученый и сломал ногу, когда торопился на защиту собственной диссертации.
Выяснилось, что оба увлекаются музыкой – как современной, так и классической. Причем – надо же быть такому совпадению! – обоим очень нравится си минор номер три и ре бемоль мажор номер пять из сочинения номер шестнадцать Рахманинова. А также рок-бряк-крик-бац популярнейшего в этом месяце автора – Кукуева-Квакина.
Выяснилось, что Димулька чудесно поет и играет на гитаре. Викулька тоже, разумеется, чудесно поет, но играет на фортепьяно.
А в литературе, живописи и архитектуре у них такое единство вкусов и взглядов, что просто уму непостижимо!
Даже главврач сказала как-то в ординаторской:
- Да они созданы друг для друга! Но не в рабочее время, конечно…
Димулька ходил в пижаме и на костылях по больничному парку, а Викулька с нежностью смотрела на дорогого ей человека и представляла его без костылей и без пижамы…
И вот наступил день выписки. Викулька ждала в фойе и воображала: откроется дверь и выйдет Димулька в фирменных штанах-пузырюльках, в кожаной курточке «а ля крокодил», в руке – безразмерная красная сумка-рюкзачок…
Но открылась дверь и Димулька вышел в элегантном сером костюме. Без рюкзачка…
- Т-т-ты… не в п у з ы р ю л ь к а х?! – дрожащим голосом, еще не веря себе, спросила Викулька.
- В пузырюльках? Я к ним абсолютно равнодушен, - беспечно улыбаясь, ответил Димулька.
«Не он! Не он! Не он!» - горестно застучало бедное Викулькино сердце.

-Ах, всё пропало! – всхлипнула Викулька и побежала прочь.
- Подожди! – запоздало крикнул Димулька. Но перед его глазами вспыхнули лишь голубые Викулькины «пузырюльки» фирмы… Нет, название фирмы Димулька прочитать не успел, хотя и защищал свой диплом в институте на английском язы… кульке…

К У Л И Н А Р Н О Е И С К У С С Т В О.

- Буду печь торт! – твердо, со сталью в голосе сказала Оля, жена моя, и высыпала на кухонный стол целую пачку каких-то бумажек.
- Что это?
- Это рецепты, - еще решительнее произнесла Оля, посмотрев на меня прозрачными и очень волевыми в данный момент глазами.
- Ты что же, хочешь ИХ в с е печь?! Тут же штук пятьдесят рецептов? – испугался я.
- Не волнуйся, испеку один. И пожалуйста, не мешай и не отговаривай! Я столько лет мечтала…
- Ну, Оля, послушай, зачем тебе это нужно? Ты пришла с работы, устала… Да и сегодня даже не праздник?
- Прекрати! Все равно буду!
- Ну хорошо. Давай вспомним историю твоих кулинарных опытов с этими… С этим тортопечением. В тысяча девятьсот… Короче, лет пять назад ты испекла торт… Да-да, я знаю, это был твой первый торт! Так, и какова же оказалась его судьба? После того как он простоял в целости и неприкосновенности полмесяца, ты тихо и незаметно завернула его в чистую бумагу и положила в мусорное ведро. Потом ты, правда, одумалась, достала его из ведра и пыталась угощать им беспризорных уличных собак. Они тебя покусали… Та-ак, а со вторым, это года три назад, вышло хуже. Второй торт ты отнесла на Новый год Тендряевым. И именно с тех пор они как-то прохладно стали с нами здороваться. У ихнего Вовки тогда, кажется, живот расстроился…
- Прекрати, несчастный! Пять лет утюг не можешь починить! А торт все равно буду печь! Вот только соберу все необходимые компоненты…
«А-а, так это не сегодня. Ну и отлично. Через неделю пыл у нее поостынет…» - успокоился я.
Несколько дней Оля ходила с озабоченным видом, а на кухне прибавлялись всевозможные пакетики, баночки, коробочки.
И вот однажды вечером жена объявила:
- На кухню не ходи, не мешай. Пеку…
На кухню я, конечно, заглядывал. Видел там огромные тонкие блины из раскатанного теста, какие-то смеси. Разумеется, подал несколько ценных советов. Последний из них: поставить готовое изделие в морозилку холодильника и выдержать его там месяц, а лучше – два. После этого совета я больше в тот вечер на кухню заглядывать не отваживался…
Оля готовила допоздна, я уснул не дождавшись.
А на следующее утро я не торопясь встал /у меня был выходной/, включил чайник, открыл холодильник и…
- О-о! Шедевр мирового тортопечения!
Он стоял… Нет, он гордо возвышался на огромном блюде, элегантный, как белый рояль! В ореоле тонкого, вкусного аромата и в сиянии множества разноцветных оттенков. А по всему полю красивыми, каллиграфическими буквами из нежного бледно-розового крема надпись: «Витенька, кушай тортик!»
Не скрою, теплое чувство разлилось по всему моему организму. И если бы даже это произведение кулинарного искусства состояло из сплошной синильной кислоты или цианистого калия, я бы все равно его попробовал!
Но торт на вкус оказался еще лучше своего внешнего вида. И за завтраком я съел довольно приличный кусок.
В этот же день посетил меня один мой старый приятель Серега. Пил он чай, ел торт, а потом что-то загрустил, смотрю, совсем.
- Эх, - говорит, - везет тебе, Витек. Золотая у тебя жена, торты пекёт… Я своей иногда говорю: «Спекла бы чё-нибудь». А она: «Да тебе, эдакому да переэдакому, пекти? Да тебя бы самого упекти надо!»
В общем, к вечеру, к приходу Оли, от торта осталась половина.
А Оля от дверей – и сразу к холодильнику.
- Ах, а где торт?! – спрашивает.
- Где, где… На Всемирную выставку отослал…
Посмотрел я на блеск сверкающих, счастливых Олиных глаз, подумал немного и говорю: Буду утюг чинить! И пожалуйста, не мешай и не отговаривай!
- Да-а… Но… Помнишь, в прошлом году… короткое замыкание… Проводка загорелась… Когда ты плитку ремонтировал?
- Прекрати! – строго сказал я и пошел за инструментом.

ГОСПОДИ, ДАЙ МНЕ…

- Создатель! – Возопил я, когда мне стукнуло семнадцать и когда я еще в Создателя не верил. – Создатель или кто там, наверху! Дайте же мне женщину!!! Неужели вам жалко!?! – Орала каждая клетка моего молодого глупого резинового тела, обращаясь куда-то во Вселенную и предвкушая это великое чудо – ЖЕН-ЩИ-НУ…
- Ну и какую же ты женщину хочешь? – Усмехнулся Создатель, впрочем, не вступая тогда еще со мной, юным дикарем, в прямой контакт, а лишь слегка шевельнувшись игривым вопросиком в моем незрелом мозгу с единой прямой извилиной…
- Молодую, красивую, с вот такими… длинными-длинными ногами! И чтоб жила где-нибудь поблизости!
- Ну что же, юноша, получите и распишитесь, - сказал создатель.

П Е Р В Ы Й Р А З В П Е Р В Ы Й К Л А С С.

- Ну что ж, дорогая, пора нам подумать и о воспитании нашего ребенка. Скоро, скоро появится наследник… - сказал я, разглядывая фигуру жены в профиль.
- А может, и наследница… - ответила жена с надеждой в голосе.
- Ну, это не так уж важно. Главное – воспитать и образовать ребенка по системе, а не пускать всё на самотек. Ты слышала, что утверждают ученые в последних исследованиях? Оказывается, ребенок уже в недельном возрасте всё понимает! Поэтому, погремушки у него над кроваткой должны висеть не какие-нибудь, а определенные! Желательно, чтоб это были разные геометрические фигуры: треугольники, призмы, конусы, цилиндры, ленты Мёбиуса, октаэдры, додекаэдры…
- Устарели, устарели ваши данные, дорогие мои, - вмешалась в будущее воспитание будущего ребенка будущая бабушка, моя мать, учитель математики в средней школе. – Вы что же, не читали САМЫХ последних исследований ученых?! Да по вашей системе воспитывать, так ребенок будет сплошным двоечником! Вы знаете, какие требования сейчас в первом классе? Да там же уравнение с одним неизвестным решают! А поговаривают, что скоро и с двумя неизвестными начнут… Так вот, по последним данным, ребенок еще задо-олго до рождения, так сказать, в утробе, всё, всё понимает! Но тут многое, конечно, зависит от матери. Чтоб у ребенка были, например, музыкальные способности, мать в этом положении должна музицировать, математические – заниматься чем-нибудь эдаким. Кстати, я, как математик, беру точные науки на себя. Я буду перед сном наговаривать будущей маме задачи: тригонометрирование, интегрирование, вычисление сингулярных функций в области синкретических дисфункций…
Времени до рождения оставалось в обрез. Но честное слово, мы его не теряли даром! Я взял отпуск за два года. По ночам не спал – разучивал арии, романсы. С утра жена сразу садилась за пианино. Она играла, я пел: «Фигаро там, Фигаро здесь!» В перерывах я открывал учебник латинского языка и громко читал древние крылатые выражения:
Vivire est militare - /жить – значит бороться/.
Picunia non olet - /деньги не пахнут/. «Пусть ребенок познаёт жизнь», - думал я, но перевода не произносил – чтоб жену не волновать.
Потом мы брали словари и пытались читать по-английски. Если оставалось время, я декламировал юморески – надо же у ребенка чувство юмора развивать! Но жена всегда возражала: «Ты мне ребёнка испортишь!»
Вечерами приходила будущая бабушка и наговаривала задачи: сначала с одним неизвестным, потом с двумя, потом – вычисление сингулярных функций в области синкретических дисфункций…
Родилась у нас девочка. Наташка. Обыкновенная такая девочка. Как все. Как все, по ночам орала, днем кушала детское питание и использовала по назначению пеленки. Нет, не вундеркинд. Вот ровесник её, Петя Тарелкин у соседей… Вот тот действительно…
А Наташка научилась читать только в четыре года. И лишь к пяти годам перечитала все сказки в ближайшей библиотеке. Все эти сказочки заканчивались хэппи-эндом – счастливым концом, а именно: свадебкой главных героев, где по усам мёд-пиво текло… Вполне естественно, что ребенок заинтересовался таким массовым явлением и решил выяснить, а что же после свадьбы? Перечтя на данную тему всю имеющуюся домашнюю литературу – Мопассана, Бальзака, Уайльда, а также современников, ребенок сделал логический вывод: сказки для взрослых только на пятьдесят процентов заканчиваются свадебками, остальные – разводами…
Музицировала Наташка не очень хорошо. «Аппассионата», например, мне в ее исполнении не нравилась. Баркарола Чайковского ей, правда, удавалась. Рисовала, но не маслом, а лишь акварелью. Пейзажи, натюрморты, портреты. Я их в прихожей развесил.
А вот с математикой, как бабушка ни билась, плохо получалось. Тригонометрические функции она, конечно, освоила. Ну и там – проинтегрировать, производную взять – пожалуйста! Но вот вычисления сингулярных функций в области синкретических дисфункций ей удавались пока только с помощью компьютера. Да, что значит – девочка… Вот соседский Петя Тарелкин!... Вот тот действительно…
В общем, к первому классу мы пришли с очень скромными результатами. Жена так изнервничалась и похудела, что походила на первоклассницу больше, чем дочь.
В «Первый А» мы не попали. Туда принимали более способных родителей… Нас определили в «Первый Г». Там же оказался и сосед, Петя Тарелкин.
- Ну как?! Чем вы занимались?! – взволновано спросили мы в один голос у Наташки, когда она в первый раз вернулась из школы.
- А-а… Кажется, будем изучать какой-то шифр. Или иероглифы…
Мы переглянулись.
- Рисовали какие-то палочки и крючки…
- А с кем тебя посадили?
- С девочкой. Такая странная девочка. Я у нее спрашиваю: «What is you name, girl?»1 А она мне: «I don t speak English.2 Ich spreche deutsh»3.
Наташка стала таскать из школы пятерки.
- За что, - спрашиваю как-то, - ты сегодня пятерку отхватила?
- Не знаю. Что-то прочитала, кажется…
Но однажды она притащила четверку.
- И тебе не стыдно, несчастная двоечница, четверки получать?! В чем дело?! – разволновалась жена.
- Сама не понимаю, - оправдывается Наташка. – Я думала, что это тест на чувство юмора. Учительница поинтересовалась у меня, сколько будет пять
_____________________________________________________________
1. Как тебя зовут, девочка? (англ.).
2. Я не говорю по-английски (англ.).
3. Я говорю по-немецки (немецк.).
плюс пять. Ну, весь класс засмеялся… А я говорю: «Хотя, согласно красному доплеровскому смещению, наша Вселенная и расширяется, но недостаточно сильно для того, чтобы сумма слагаемых пять и пять стала больше десяти»… Учительница почему-то обиделась и поставила мне четыре…
А к концу года Наташка приволокла тройку.
- Да что же это?! – Я не смог сдержать себя. – До чего ты докатилась!
Наташка ничего вразумительного ответить мне не смогла, и, взволнованный, я побежал к соседям, к Тарелкиным.
Открыл Тарелкин старший.
- Ваш дома?!
- Да, сидит, пишет…
- Уроки делает?
- Нет, он недавно экстерном сдал за десятый класс…
- Экстерном?! А… а что ж он пишет?
- Рекомендации для программы начальной школы составляет…
От Тарелкиных я ушел успокоенный. Если Петя взялся – он сделает…

ВСЁ НОРМАЛЬНО СИДОРОВЫ!

В субботу пришла теща. Вернее, мать жены. Прямо с утра. Чтобы подавить стресс, Сидоров включил телевизор. Как раз должны были играть наши с ихними. Но телевизор опять поломался. В пятнадцатый раз за последний месяц.
Потом из школы вернулся Петька. С тремя двойками. Чтобы подавить стресс, Сидоров после обеда прилег вздремнуть. Но из кухни доносились громкие разговоры жены и тещи. Вернее, мамочки жены…
- А Петровы купили мебель, и все на колесиках, и все так и ездит, так и ездит! – вещала мамуля жены.
- А у Ивановой новая шуба, вся такая приталенная, воротник из ламы! И еще сапожки… - тарахтела жена.
Время двигалось к ужину, а теща, вернее, мамашенька жены, все еще не ушла!
Сидоров оделся и буркнул еле слышно – рот совсем свело от стресса:
- Я за хлебом.
Он вырвался из квартиры, сбежал, перепрыгивая через три ступеньки, со своего одиннадцатого этажа /лифт опять не работал/, заскочил в первый попавшийся трамвай и помчался куда глаза глядят.
В трамвае, полном таких же устремившихся в неизвестность вечера людей, была особенная предзакатная атмосфера ожидания ЧЕГО-ТО. Тонкий запах косметики и духов, пестрота и яркость еще летних, светлых нарядов молодых женщин, полуслучайные прикосновения, полувзгляды со скрытыми в них полувопросами, полунамеками и полуразрешениями…
Словно целые человеческие миры, галактики скользят мимо, опахивая возможным контактом – в настоящем ли, прошлом или будущем? Одурманивают иллюзией несчетных встреч и вариантов, способностью объять необъятное. Как будто рядом вспыхивают радостные искорки надежд, как какие-то несбывшиеся, несостоявшиеся судьбы – с совсем иной, предчувствуемой и красивой жизнью, с другими тещами, детьми, квартирами, городами, интересами, осуществленными и неосуществленными мечтами…
Как будто где-то, когда-то, в каком-то странном, вне времени и пространства, почти знакомом концертном зале оказываешься на миг в уютной ложе, оббитой темным красным бархатом, и слушаешь волшебную симфонию, написанную тысячу лет назад или еще не придуманную. И барельефы амуров на потолке и стенах, и мерцающие в напряженном полумраке тяжелые хрустальные люстры, и застывшие глаза, всматривающиеся в себя, напыляющие на растущий кристалл души тончайшие новые слои ассоциаций…
И всё это уже было когда-то много-много раз в другом обличье и бытие и будет повторяться всегда, вечно, в пересекающихся в бесконечности параллелях…
Ах, эта тайная транспортная явь, висящая в воздухе как бы сама по себе, без слов, телепатически, в близости тел и биотоков, в полудогадках и полуощущениях…
Но каждый сходит на своей остановке, тут же навсегда забывая милые чужие лица, только что проигранные в каких-то запредельных антимирах и недоосознанных полугрезах…

Сидоров доезжает до кольца и остается в вагоне один. На этом же трамвае возвращается назад, домой.
Заходит в лифт – он уже работает. «Вот прекрасно!» Нажимает кнопку своего звонка. Открывает теща. Вернее, мама жены. «Приятное лицо у старушки!»
Телевизор работает.
- Петя отремонтировал, - гордо говорит жена.
«Способный ребенок!» - радуется Сидоров.
И вдруг неожиданно для всех и для себя громко провозлашает:
- Всё нормально, Сидоровы! Едем дальше!
Но никто не удивляется его словам. Все его понимают, и все улыбаются. И теща, вернее, мамулечка жены, на радостях остается ночевать…

Н Е В С Т Р Е Т И Л И С Ь…

Она! Она! «О, как долго я искал тебя!» - хотелось крикнуть ему. Но он только стоял и смотрел на нее. Он прислушивался к себе и просто физически ощущал, как рождается в нем ВДОХНОВЕНИЕ.
Эти мягкие, очень женственные черты лица, отшлифованные косметикой, прекрасная фигура, подчеркнутая тщательно подогнанной униформой…«Интересно, какой у богини голос?» - подумал он и подошел к прилавку.
- Богиня, дайте, пожалуйста, м-мочалку, - слегка волнуясь, попросил он.
Но богиня безмолвствовала. Далеко она сейчас была. Не в отделе галантереи универмага № 1. Видела она себя сейчас где-то на съемках многосерийного фильма в окружении всяких там режиссеров, сценаристов бутафоров.
- Девушка, м-мычалку… мочалку… п-пожалуйста… - еще больше волнуясь, попросил он.
- Что вам, гражданин?! – раздраженно и грозно спросила богиня, очнувшись.
- Мм… му-у-у… чалку…
- Что за народ! Ходят тут всякие, заикаются… - Она достала мочалку и бросила ее, метровую, не завернув, на прилавок.
- Девушка, а не хотели бы вы…
- Ничего я не хочу, гражданин. Идите, не мешайте работать!
И он ушел. Молодой, талантливый кинорежиссер. Ушел искать героиню к своему многосерийному фильму.
А она осталась в отделе галантереи со своей мечтой, не подозревая, как близко было ее осуществление…
И кто знает, может быть, мы никогда не встретимся с обаятельной актрисой и никогда не увидим экранизированного ВДОХНОВЕНИЯ…
Т Р А Г Е Д И Я В С Т И Л Е Р Е Т Р О.

А чего мне, Эдику, не хватает? Квартира есть. Р-раз! Мебель есть. Д-два! Стерео видеоаппаратура есть. Т-три! Кстати, а не включить ли ее сейчас погромче? Пусть все слушают, наслаждаются… А что еще у меня имеется? Работа – прекрасная! Жена – красавица! Дочь – умница! Сам – молодец! А чего не имеется? У-жи-на! Ау-у?! Жена-а-а?! Ты почему спишь?! Второй час ночи? Тем более! Ужин давно должен быть готов! В ресторане?... Ну, был. Могу я раз в жизни… три раза… в месяц сходить в ресторан? С друзьями… поговорить? Да когда ты видела, чтоб в ресторане можно было поужинать? У них же котлеты из хлеба! Там танцу-ют! Да ты знаешь, как я танцевал сегодня?! Вот так, так, во, вот так! Э-эх, эх, их, и-их!! Асса!!! Ф-фу-у! Все, фу, официантки, фу, собрались, фу, посмотреть. А директорша предложила мне завтра сыграть у них вечером Змея Горыныча… Нет, а чего это ты на меня голос повышаешь?! А-а, ты так, ну сейчас я тебе…
Очнулся Эдик утром. На диване. Одетым. Встал. Под ногами захрустели осколки. Вспомнилось – он гонится с хрустальной вазой за женой…
Пошел на кухню, отпил заварки из чайника. Вспомнилось: полуодетая жена убегает с заспанным ребенком в холодную темную ночь…
«Н-да, неоригинально получилось. Ну ничего, придет, никуда не денется».
И точно. Часа через три явилась тёща с женой. Жена взялась собирать чемодан, а теща… Теща принялась учить его жизни. Его, Эдика, такого интеллигента и интеллектуала… в душе. И он, тяжело ворочая языком и мыслям, сказал. Он все им сказал. Может, не совсем интеллигентно, но понятно… Жена с тещей обиделись и ушли с двумя чемоданами.
Свободен! Свободен, как… холостяк! Сколько раз он в тайне подумывал об этой свободе. И вот, сбылось! Но в голове почему-то крутилось нечто, совсем не соответствующее радостному моменту. Алименты, раздел имущества, квартиры… «А может, как-нибудь обойдется? На алименты не подаст, от квартиры откажется, а из вещей возьмет стиральную машину и пылесос? А впрочем, черт с ними, с вещами. Пусть все берет. Главное – свобода! Иди куда хочешь, твори, что хочешь…»
Прошло двадцать дней. Но удивительное дело – идти никуда не хотелось, хотя и приходилось: в столовую, в магазин…
Прошло еще двадцать дней. Жена не возвращалась. Эдику становилось не по себе. «Вот, жил, жил, и на тебе… Чего, действительно, не хватало? Пойти, помириться, что ли? Нет, первым – ни за что!»
В свободное от работы время Эдик стал много думать а себе, о жене, о семейной жизни. В конце концов, путем сложных логических умозаключений, он пришел к простому и единственному выводу – пойти и простить ее за всё!
И он уже совсем было собрался идти, но тут заявился к нему друг Серега и как бы в невзначай говорит:
- Зашел вчера в кафе с женой. Между прочим, неплохой ансамбль там играет. Да, видел твою подругу с какой-то компанией. Был там дядя такой, два метра росту, в очках, с бородой. Так она с ним танцевала… Да ты не волнуйся, - заметив, как Эдик сначала побелел, а потом посинел, забеспокоился Серега. – Может, это просто так, одноклассник?...
- Два метра в очках с бородой. В очках два метра с бородой. С бородой в очках два метра… - в исступлении повторял Эдик, оставшись один и бесконечно колеся по комнате. – Так, значит, она все это специально подстроила, чтобы к нему убежать?!
- Если к другому уходит невеста, но неизвестно, кому повезет! – периодически тонко и одиноко выкрикивал Эдик в бездушное пространство квартиры. «Но я же лучше, чем кажусь!» - эта мысль надежно зациклилась у него в голове, но не успокаивала. Эдик чувствовал, что взрослеет и умнеет не по часам, а по минутам. Возможно, даже и седеет.
Но до утра он дожил все-таки без существенных изменений в своей наружности. И в самом первом, еще пустом трамвае, помчался на другой конец города.
Ехать было далеко, и Эдик успел сочинить такую обличительную речь, которой, возможно, позавидовал бы любой знаменитый оратор прошлого и будущего. Особенно хороша была последняя фраза: «Это всё ваши козни, дорогая теща!»
Но вот и знакомая дверь. Открыла теща. Вышла жена. Заготовленную речь свою Эдик моментально забыл. У него почему-то свело челюсти, и он пытался что-то произнести:
- А-а… а-а… в ресторане! А-а… с бородой?...
Открылась дверь, и из комнаты в прихожую вышел высокий парень с большой черной бородой.
- Привет, зятек. Куда это ты запропал? Мы уж без тебя и день рождения жены твоей отметили.
- Но ты же… Ты же в море.. в рейсе должен быть? И бороды… не было?
- Эдик с очень сложной гаммой чувств в душе узнал Генку, брата жены, шуряка своего.
С тех пор Эдик иногда бывает в ресторанах. С женой.

П И С Ь М О Д Р У Г У.
Александр Самойленко Владивосток
Здравствуйте, многоуважаемый товарищ Лев Иванович!
Получил от Вас открытку на 8 марта. Спасибо! И Вас так же.
Вы спрашиваете о причинах моего молчания. Сетуете на то, что мы не виделись около двух лет. Предлагаете встретиться.
Насчет моего молчания – несколько ниже, а то, что мы давно не виделись – неправда! Не далее как позавчера в магазине хлебобулочных изделий Вы отвернули свой сиреневый носик, изобразив вид, что меня не заметили.
Итак, насколько я понимаю, Вы желаете выяснить отношения? Что ж, извольте. Но предупреждаю – буду откровенен.
Начнем с начала и сделаем краткий экскурс в историю нашей молодости. Мы познакомились, когда мне было девятнадцать, а тебе – двадцать. Познакомились, как ты помнишь, на одной из наших ранних работ. Трудились мы в то время на мясном холодильнике. Работа была не пыльная, но и не денежная. Девяносторублевой зарплаты хватало на неделю. Но мы были молодыми и оптимистичными. Мы воровали мясо, варили его на рабочем месте и кушали, заедая сухой колбасой. Мы ходили в грязной робе, виртуозно мате