КонецформыначалоформыМотивационные профили журналистов

Обрисованная выше система фундаментальных компонентов побудительной сферы внутреннего мира журналиста, определяющих уровень и направленность ее жизненной активности, сама по себе обеспечивает лишь некую меру абстрактного беспокойства, "томление" духа. Чтобы стать действительно побуждающей и направляющей силой, эта система должна встретиться, столкнуться с реальной конкретной жизнью. Именно в процессе взаимодействия системы фундаментальных побудительных факторов с конкретными предметами и явлениями внешнего мира возникает внешняя оболочка побудительной сферы, обозначаемая понятием "мотивационный комплекс".
Входящие в состав этого комплекса элементы обладают двойственной природой. С одной стороны, они фиксируют все основные характеристики того предмета (вещественного или идеального), который в данной конкретной пространственно–временной точке может быть использован для удовлетворения потребности, решения жизненной задачи, снятия напряжения, вызываемого установкой. С другой стороны, они "пропитаны" субъективностью – рациональной и эмоциональной – данного конкретного индивида, испытывающего заинтересованность в этих предметах. Мотив фиксирует не просто состояние неудовлетворенности субъекта, но одновременно демонстрирует объект, который это состояние может "снять" и направляет деятельность субъекта на присвоение этого объекта. Таким образом, говоря о мотивах, мы имеем в виду то, что хочет, к чему стремится журналист.
Как уже отмечалось в этой работе, одни и те же предметы могут быть использованы для удовлетворения разных потребностей или реализации разных жизненных целей. И наоборот, "томление", вызываемое одной и той же потребностью или одинаковыми жизненными целями, может быть снято совершенно разными предметами. Поэтому изучение мотивационной сферы не может осуществляться по принципу "предмет интереса" – "потребность". Здесь действует другой принцип – целостная совокупность интересующих индивида предметов репрезентирует исследователю мир его установок, потребностей и жизненных интересов в целом.
Обратившись к характеристике мотивов, следует указать на то, что в качестве жизненно необходимых объектов могут выступать самые разнообразные предметы и явления действительности: безопасность, признание, дружба, опыт, средства существования, свобода, сексуальный партнер, вера (убеждения), красота, еда, кров, знания, психологическая неприкосновенность, творчество, общение, смысл жизни, развлечения и т.д. и т.п.
Обобщение существующих в этой области работ и проводившиеся нами в течении нескольких лет исследования, позволили определить набор основных характеристик человека, сфер его жизнедеятельности, форм общественных и личностных связей, которые наиболее часто выступают в качестве предметов личностного интереса. Все они могут быть объединены в три крупных комплекса, каждый из которых, в свою очередь, представляет собой сложноорганизованную целостность.
Один из этих комплексов включает разнообразные предметы и явления, обладание, присвоение или овладение которыми обеспечивает удовлетворение основных био– и психофизиологических потребностей, способствует раскрытию индивидуальных природных потенциалов. В рамках этого комплекса (его можно назвать интраиндивидным) выделяются три относительно обособленных мотивационных группы.
Одна из них – гедонистическая, включает в себя хорошее физическое здоровье, возможность испытывать острые ощущения, возможность веселиться и радоваться, быть участником рискованных приключений и т.п.
Другая – аутистическая, концентрирует все, что обеспечивает уединение, обретение физического и душевного покоя, возможности пребывания в естественной природной среде и др.73
Третья мотивационная группа, входящая в этот же комплекс, включает в себя факторы и предметы, обеспечивающие личную безопасность, достаток, комфорт в доме и на работе, возможность беспрепятственно удовлетворять материальные потребности.
Следующий – интериндивидный – комплекс включает в себя множество разнообразных мотивов, связанных с взаимодействием данного индивида с другими индивидами, его желанием любить и быть любимым, оставить о себе память в сознании других людей, самоосуществиться в процессе творческой деятельности, смысл которой, как доказано многими исследователями, всегда глубоко социален. В структуре этого мотивационного комплекса также могут быть выделены три мотивационных группы.
В одну из них входят такие мотивы как престиж, положение в обществе; признание людей, обширные контакты.
В другую – любовь, понимаемая как глубоко интимное чувство, связывающие только двоих; семья; узкий дружеский круг, словом, все те, с кем у данного индивида возможен глубокий коммуникативный контакт.
Третья группа включает в себя возможность заниматься любимым делом, получать радость от выполняемой работы, видеть результат своего труда и т.д.
Следующий – метаиндивидный – мотивационный комплекс связан с идеально–духовными устремлениями человека к высшим ценностям человеческого бытия, с его желанием включить в себя все мироздание, превратиться из случайного индивида в существо "понимающее", "мудрое". В структуре этого комплекса отчетливо выделяются мотивационных группы, опирающихся на такие фундаментальные ценности как истина, красота, добро.
В силу особой значимости побудительных мотивов этого комплекса для реализации журналистской деятельности, есть необходимость обратить внимание на некоторые возникающие при их изучении проблемы. Прежде всего следует указать на то, что истина, добро и красота как фундаментальные мотивы далеко не всегда гармонично дополняют друг друга. В ряде случаев один из этих мотивов становится доминирующим, а то и просто подавляет другие.
В литературе отмечена связь каждого из мотивов этой группы с определенной профессиональной или социальной группой: "эстетизм" как препочтительная доминанта духовного развития представителей художественной интеллигенции; "теоретизм" как максима научной интеллигенции и деятелей сферы управления; "этизм" как направленность педагогов, публицистов, писателей.74
Таким образом, говоря об истине, добре и красоте, следует ясно понимать, что в своем реальном существовании эти мотивы нередко представляют собой полюсы, формирующие личностные доминанты жизненных программ. Так, например, доминирование ориентации на красоту приводит к формированию эстетически ориентированного индивида, который при определенных условиях может потерять способность видеть связь эстетических и этических сторон жизни. На эту проблему обращал внимание М.М.Бахтин, писавший: "Эстетическое видение есть оправданное видение, если не переходит своих границ, но, поскольку оно претендует быть философским видением единого, и единственного бытия в его событийности, оно неизбежно обречено выдавать абстрактно выделенную часть за действительное целое."75
Выступая в качестве преимущественной ориентации на эстетические ценности жизни и искусства, эстетизм как жизненная программа позволяет человеку отгородиться от мира реальных забот, снять с себя ответственность за все происходящее, погрузиться в игру, полную радостного самоощущения и полноты жизни.
Эстетически ориентированный журналист стремится к праздничному восприятию действительно. При этом "эстетическое" характеризуется ощущением полноты жизни, переживания, чувством наполненности и подлинности переживаемого, может быть далеким от осмысления этического содержания жизни. Таким образом, полнота эстетического переживания жизни может быть не только внеморальной, но и аморальной, когда в погоне за эстетической наполненностью допускаются любые средства. Эта крайность эстетизма предстает в гедонизме, когда стремление к полноте эстетической включенности в мир в условиях этической выключенности приводит к таким явлениям как наркомания, оргии, садизм и пр. Здесь возникает специфическая эстетика, полностью противостоящая этическому мировосприятию; полярность эстетического и этического доходит до последних пределов.
В современных условиях, как отмечено исследователями, эстетизм в его массовых формах является попыткой "несчастного сознания" перевернуть мир будничных и мелких забот, превратить его в мир праздника, способного ужаснуть других варварством, но не распознанного в таком его содержании самими участниками торжества. Одной из форм эстетизации жизни является стремление к ярким и острым ее проявлениям, связанным с необычными и требующими эмоционального напряжения событиями. Эстетизм не воспринимает заземленности реальных проблем, которыми живут люди, проходит мимо сокровенного, тихого, неброского внутреннего мира человека.
Жизненная программа, ориентированная на знание, выступает обычно в форме теоретизма или сциентизма, то есть уверенности в том, что обладая знанием, можно решить все проблемы жизни. Носитель подобных представлений полагает, что освоение достижений науки (или занятия наукой) является высшим предназначением человека. Сциентизм, так же как и эстетизм, является весьма устойчивой философией жизни, ошибочность которой может быть раскрыта только путем трагического постижения того, что на основе одного лишь знания невозможно решить ни одной человеческой проблемы.
Жизненная программа, ориентированная на добро, ставит во главу угла нравственное содержание жизни. Именно этот тип жизненной ориентации явился господствующим в публицистике, художественной литературе минувшего двадцатилетия.
Характеризуя этизм как жизненную позицию, следует указать на большое количество вариантов этой позиции, располагающихся на шкале между теоретическим этизмом, который настаивает на приоритете общественных условий, как предпосылке индивидуального нравственного поведения, и подходом, согласно которому личная порядочность нравственно ответственной личности является основой нравственно ответственного общества.
Но все эти варианты сходны в главном: носители этически ориентированной философии жизни считают возможным изменить общественную нравственность пропагандой ее образцов и личными жертвами носителей подлинно морального чувства. У них отсутствует понимание того, что пример должной нравственности далеко не всеми воспринимается как таковой; они склонны к резонерству, декларации, безразличию к эстетической ценности морального акта, который мог бы помочь прорвать ложные нравственные очевидности полнотой эстетического переживания подлинно морального поступка.76
Этизм нередко утверждает себя в отрыве от социальной практики, в резонирующей моральности, которая будоражит и без того взбудораженную совесть морально ответственного человека и никоим образом не доходит до сознания морально безответственных субъектов.
Таким образом, можно констатировать, что эстетизм, сциентизм и этизм как жизненные ориентации выступают как односторонности, вытекающие из разделения труда и социальной неоднородности. Перспективы сближения этих односторонних ориентаций связаны с глубинными социально–экономическими и культурными преобразованиями форм общественной жизнедеятельности.
Изложенные выше представления стали основой исследования, в ходе которого разным группами журналистов предлагалось на специальном бланке оценить по пятибалльной шкале уровень своей потребности в разнообразных предметах, явлениях, факторах. Бланк был организован таким образом, что позволял оценить значимость не только одного какого–либо мотива, но и группы мотивов, мотивационного комплекса, и всей мотивационной сферы журналиста в целом.
Обобщенные за три последних года данные представлены в табл. 2.1.

Таблица 2.1

Мотивационные профили сотрудников печатных СМИ
(в баллах по пятибалльной шкале)

Анализ полученных материалов дает основание для вывода о том, что наибольшей мотивационной силой обладает интериндивидный комплекс (средний балл 3,9). Затем идет метаиндивидный комплекс и интраиндивидный комплекс (3,1). Другими словами, журналисты прежде всего ориентированы на других людей, а затем уж на высшие ценности и собственные проблемы.
Если же взять мотивационные группы без учета их вхождения в те или иные мотивационные комплексы и расположить их в порядке убывания мотивирующей силы, то на первое место выходит мотивация, связанная с возможностями профессиональной самореализации (4.3 балла). На втором месте стоит ориентация на искренние человеческие чувства, привязанности, возможные только в узком семейном или дружеском кругу. Третьей мотивационной вершиной в пространстве журналистских интересов является все, что связано с красотой, искусством, возможностью наслаждаться выдающимися произведениями литературы, музыки, живописи, театра и т.д.
Таким образом, радостный труд, любовь и красота могут рассматриваться в качестве основных мотивов жизнедеятельности опрошенных журналистов. Немного меньшей интерес проявляется журналистами к теоретическим знаниям, возможности полностью отдаться поиску ответов на сложные вопросы бытия, рассширению своего интеллектуального кругозора, овладению накопленной человечеством мудростью. Несколько возвышаются над средним уровнем интерес к явлениям и предметам, символизирующим социальный престиж: признанию людей, обширным контактам, вхождением в избранные круги и т. п.
На 3,3 пункта оценили журналисты свой интерес к предметам и явлениям действительности, обеспечивающим материально–утилитарные потребности: возможности обеспечить надежную безопасность себе и близким; возможность удовлетворять свои материальные потребности, возможность создать комфортную в материальном отношении жизнь.
Самые низкие показатели мотивационной силы у таких факторов, как возможность совершать религиозные обряды и возможность жить в полном покое, не допуская вмешательства в свою жизнь каких бы то ни было сил и не участвуя ни в каких смущающих душевный покой событиях и процессах.
Если рассмотреть динамику изменения мотивационных профилей за последние три года, то можно заметить высокую степень устойчивости основных мотивов. Исключение составляют факторы, входящие в группу гедонистической мотивации – их влияние повышается с каждым годом.
Как указывалось выше, мотивационный комплекс журналиста может иметь самую разную конфигурацию. Это может быть плоская равнина, на которой возвышается один–единственный мотив, не имеющий в дуще журналиста никаких конкурентов. Это может быть горная гряда из множества горных пиков, переходящих один в другой. Это может быть холмистая местность, на которой расположены много–много не очень высоких мотивов–холмиков. С этой точки зрения можно выделить следующие основные группы журналистов:
– мономотивированная личность (в структуре мотивов резко выделяется один мотив (или одна мотивационная группа), степень выраженности которого значительно превышает все остальные);
–полимотивированная ("раздвоенная") личность (в структуре мотивов выделяются две или три мотивационные группы одинаковой мощности из разных мотивационных комплексов);
– "плоская" личность (все мотивационные группы имеют приблизительно одинаковую (неважно сильную или слабую) силу).
В рамках проведенного нами исследования распределение по такой классификации дало следующие результаты:

Характеризуя полимотивированных журналистов, следует иметь в виду два неприятных следствия такой полимотивированности. Одно из них связано с возможностью раздвоения личности, когда одни мотивы регулируют практическую деятельность, а другие – определяют жизнь в воображении. Другое следствие вытекает из невозможности непротиворечивого соединения различных мотивационных линий, что делает жизнь человека трагедией.
Интересные результаты дало ранжирование опрошенных журналистов по критерию "степень заинтересованности в различных мотивах". С точки зрения этого критерия все журналисты распределились по следующим группам:

Разумеется, предложенная выше классификация мотивов тоже достаточно условна и не исчерпывает всех возможных вариантов.
Важно отметить, что мотивация у каждого журналиста не выступает как нечто раз и навсегда данное. Под воздействием обстоятельств, она может меняться, модифицироваться. Следовательно, при нормальных обстоятельствах нормальный человек совершает поэтапную эволюцию от мотивационной системы, в которой доминирует принцип удовольствия к мотивационной системе, где главенствует смысл жизни. Если же мы видим взрослого на вид человека, который по–прежнему гоняется за одними и теми же удовольствиями, то можем констатировать задержку личностного мотивационного развития.
Постоянная борьба мотивов, характерная практически для любого журналиста, представляет собой не просто эмпирически фиксируемый факт, но проблему, нуждающуюся в теоретическом истолковании. В связи с этим необходимо отчетливо зафиксировать исходную позицию, заключающуюся в утверждении,что во множестве мотивов, которые формируются у журналиста, отражаются потребности, свойственные различным общностям, в которые он включается. Именно в противоречивости потребностей и интересов этих общностей заложен источник противоречий в мотивационной сфере журналиста. "За борьбой мотивов стоит различие интересов тех общностей, которым принадлежит личность".77
Поскольку потребности журналиста связаны с потребностями тех общностей, в которые он включен, они формируются и развиваются в контексте развития последних. В конечном счете объективным основанием борьбы мотивов являются реальные противоречия между интересами общностей, в которые входит или к которым примыкает журналист.
В целом изменение мотивационного комплекса надо рассматривать не как процесс, разворачивающийся "внутри" журналиста, а как отражение процесса развития его связей с различными общностями людей. Включаясь в каждую новую общность, личность усваивает ее потребности и интересы, что порождает новые мотивы и так или иначе трансформирует весь мотивационный комплекс, в котором как бы пересекаются потребности и интересы тех общностей, которым он принадлежит. Этим определяется сложнейшая картина динамической системы мотивов; их согласованность или противоречивость, дифференциация и интеграция, взаимопревращения и другие.
Каждый период жизни журналиста, каждое существенное изменение его положения в системе общественных и профессиональных отношений приводит и к изменению его мотивационного профиля. Однако это изменение протекает не по принципу "напластования" одних мотивов на другие. В процессе развития личности журналиста происходит дифференциация и интеграция мотивов, превращение одних в другие, или подавление одних другими; на базе одних мотивов формируются другие, возникают противоречия между разными мотивами. Изменяется соотношение между доминирующими и подчиненными мотивами.
Таким образом, переход от одного уровня мотивации к другому определен не законами спонтанного развития личности, а развитием отношений и связей журналиста с другими людьми, с обществом в целом.

конецформыначалоформыСмыслы и абсурды
Характеризуя побудительную сферу журналиста, мы не раз отмечали ее калейдоскопичность, противоречивость. В каждый данный момент человек испытывает множество желаний, однако реализовать, как правило, можно лишь одно. Какое? Самое сильное? Но опыт показывает, что человек не раб своих желаний, что вся побудительная сфера находится под контролем неких высших духовных начал. Выражаясь словами В.Франкла, "Человек обладает влечениями, однако влечения не владеют им...Человек – это существо, которое всегда может сказать "нет" своим влечениям."1
Также обстоит дело и с жизненной программой. В принципе перед современным человеком множество дорог, однако реализовать он может только одну. Какую? Кто или что определяет наш выбор? Только ли внешние обстоятельства? И здесь мы также сталкиваемся с существованием неких внутренних, духовных сил, с помощью которых человек свободно выбирает стратегию своего поведения и, опираясь на которые, он сам судит себя и свои поступки.
Таким образом, рассматривая внутренний мир журналиста, мы рано или поздно сталкиваемся с такими его элементами, которые реализуют функции регулирования процессов деятельности и придания этой деятельности некоего смысла. Иногда для обозначения совокупности этих элементов, особенно если необходимо подчеркнуть их нравственно–оценочную роль, пользуются понятием "совесть". В частности, В.Франкл рассматривает совесть как "орган смысла", то есть специфический регулятор познавательной и практической деятельности. Однако чаще всего в существующей философской и психологической традиции совокупность этих элементов обозначается понятием "сознание". Это понятие (так же, как и "самосознание") используется как для обозначения совокупности идеальных представлений, репрезентирующих индивиду объективный мир,2 так и для обозначения самого процесса отражения объективного мира в субъективных представлениях.
Подобная двойственность в настоящее время уже не может удовлетворить потребности научного анализа внутреннего мира человека. Тем более, что существует еще несколько понятий, используемых для описания внутренних регулятивных структур: "образ мыслей", "мировоззрение", "стиль мышления", "дух эпохи" и т.д. В последнее время активно используются понятия "менталитет", "ментальность". Очевидно, есть необходимость определить, хотя бы в первом приближении, взаимоотношения между всеми этими категориями.
Нам представляется целесообразным закрепить понятия "сознание"и "самосознание" за функциями внутреннего мира личности (с этой точки зрения сознание выступает как функция, направленная на активное и избирательное освоение внешнего мира: вещей, процессов, явлений, а самосознание – функция, посредством которой индивид осваивает самого себя, в единстве биологических, психологических и социальных измерений), а для обозначения духовного содержания внутреннего мира (то есть совокупности представлений, ориентирующих индивида в мире разнообразных общественных отношений) использовать понятие "регулятивно–смысловая сфера личности".
Регулятивной эту сферу можно назвать по ее основной функции, которая заключается в регуляции процессов жизнедеятельности, придании личностного смысла осуществляемым действиям. Другими словами, с помощью своей смысловой сферы индивид дает оценку как своим потребностям, жизненным планам и другим побудителям своей деятельности, так и тем средствам, которые он собирается применять для удовлетворения потребностей и достижения целей. Таким образом, регулятивно–смысловая сфера личности обеспечивает общую и устойчивую ориентацию человека в окружающей его действительности, в осуществляемой им жизнедеятельности. Именно наличие регулятивно–смысловой сферы отличает даже самого никчемного человека, каким бы интеллектом он ни обладал, от самого совершенного автомата.
Не случайно смысловая сфера личности, с таким трудом возводимая ею в процессе собственного очеловечивания, становится первой жертвой любых социальных сил, стремящихся подчинить себе индивида. Австрийский психотерапевт Бруно Беттельгейм, анализируя систему "расчеловечивания" человека в гитлеровских концлагерях, узником которых был он сам, показывает, что здесь был создан и отработан изощренный механизм "уплощения", а затем незаметной "ампутации" смысловой сферы, что позволяло превращать массу когда–то нормальных людей в "идеальных заключенных" ("идеальный заключенный" – это индивид, у которого любой стимул извне автоматически влечет за собой необходимое действие, индивид, потерявший способность взвешивать поступающие извне стимулы и свои реакции на них на неких внутренних контрольных весах, роль этих весов и играет смысловая сфера).3
Основным элементом регулятивно–смысловой сферы является "смысл" или "смысловой конструкт".
Само понятие "смысл" столь же мало может быть охвачено какой–либо одной дефиницией, как и многие другие фундаментальные категории: движение, пространство и время, интеллект, интуиция, знание и др. Можно выделить два основных подхода к трактовке этого понятия: логико–лингвистический и деятельностный.
Впервые это понятие было подвергнуто серьезному анализу с позиций логики в работах Г.Фреге. Он, как известно, ввел представление о семантическом треугольнике, вершинами которого являются: имя (выражение какого–либо языка), обозначение (денотат) и смысл. По мнению Г.Фреге, "... в идеальной знаковой системе всякому выражению должен соответствовать только один определенный смысл... Денотатом предложения является его истинное значение, а смыслом – некоторое суждение".4
Однако в рамках формальной семантики все же не удалось создать теорию смысла. Трудности, связанные с формально–логическим пониманием того, что есть смысл, выявлены в работах немецкого философа Л.Витгенштейна; американского логика, математика и философа У.Куайна; российских ученых В.В.Налимова, Г.Л.Тульчинского и других исследователей.
Литовский философ Р.Павиленис, в работах которого дан подробный и достаточно критический анализ современных логико–семантических концепций смысла, возникающих на пересечении аналитической философии, логики и лингвистики, говорит о смысле как о некоем непрерывном невербальном конструкте и об осмысливании как об интерпретации в индивидуальной концептуальной системе, что, естественно, допускает качественные различия в интерпретации одних и тех же языковых выражений.5
В.В.Налимов, также много внимания уделивший проблеме смысла, полагает, что природа смысла может быть раскрыта только через одновременный анализ семантической триады: смысл, текст, язык. Эта триада становится у него синонимом сознания.6
С точки зрения деятельностного подхода категорию "смысл" следует выводить не из знаковой, а из практической деятельности. "Понятие смысла должно указывать на то, что индивидуальное сознание не сводимо к безличному знанию, что оно в силу принадлежности живому субъекту и реальной включенности его в систему деятельностей всегда "страстно": короче, что сознание есть не только знание, но и отношение к бытию, к деятельности и к самому сознанию. Понятие же значения должно фиксировать то обстоятельство, что сознание человека развивается не в условиях робинзонады, а внутри некоторого исторически кристаллизованного опыта деятельности, общения и мировосприятия, который индивиду необходимо не только присвоить, но и творчески развить".7
С.С.Гусев и Г.Л.Тульчинский, размышляя над проблемой смысла, указывают, что "всякое явление действительности, всякий предмет или процесс интересуют человека постольку, поскольку в них есть определенное социокультурное значение, определяемое назначением данного предмета или явления в социальной деятельности человека. Даже такие вещи, как яблоки, деревья, столы, стулья и т.п., заключают в себе обширное социокультурное значение: все они сделаны, выращены, куплены, подарены, то есть "погружены" в социальные отношения и имеют в них определенное назначение".8
Это назначение, выступающее как бы внутренним свойством вещи, указывает, каким образом данная вещь реализуется в качестве элемента социальной деятельности и определяет ее социальный смысл. Таким образом, всякое явление, всякий элемент действительности, преобразованный и освоенный в человеческой деятельности, становясь элементом определенной культуры, приобретает значение и смысл для социальной общности и отдельной личности, с нею связанной.
Все предметы, явления, процессы действительности, включенные в мир человеческой жизнедеятельности, обладают для человека определенным социальным значением. Это значение определяется мерой "вложенности" в данный предмет человеческой сущности и носит поэтому надиндивидуальный характер. Вместе с тем это значение существует в многообразии индивидуальных личностных смыслов, с помощью которых объективная значимость данной вещи или явления открывается индивиду. Другими словами, обобщенный социальный опыт, связанный с каким–либо явлением действительности, выражается в общественных значениях и сопряженных с ними индивидуальных смыслах. Если социальное значение выражает общественное отношение к действительности, то личностный смысл – личное отношение к этой социально осмысленной действительности. Разумеется, указывают исследователи, противопоставление общественного значения и личностного смысла реализуется только в очень узких пределах.
Личность не противостоит совокупному социальному опыту, который конкретизируется для нее в отдельных социальных значениях. Но с другой стороны, "социальные значения всегда реализуются для личности не полностью, а в той мере, в какой ее общественные функции требуют присвоения социального опыта и в какой мере этот опыт реализуется в данной системе общественной практики".9
Так смыслы, выступающие в качестве элементов внутреннего мира личности, обеспечивают овладение индвидом различными характеристиками явлений и процессов объективной действительности. С этой точки зрения смысл есть не просто некое отражение действительности, некое знание, а личностно окрашенное (и общественно обусловленное) воспроизведение в индивидуальном внутреннем мире предметов, явлений и процессов действительности, имеющих отношение к реальной жизнедеятельности индивида.10
Таким образом, исходным понятием, опираясь на которое можно наполнить содержанием категорию "смысл", должно быть не "знак", а "поступок". Именно "поступок" является основным элементом человеческой жизни. В сущности, вся наша жизнь есть цепь поступков, вступающих в разнообразные отношения друг с другом и с поступками других людей.
Каждый поступок имеет два основных измерения: реальное и идеальное. В своем реальном измерении поступок тем или иным образом структурирует сеть общественных отношений.
"Менее всего в жизни–поступке я имею дело с психическим бытием (за исключением того случая, когда я поступаю как теоретик–психолог). Можно помыслить, но отнюдь не совершить попытку, ответственно и продуктивно поступая в математике, скажем работая над какой–либо теоремой, оперировать с математическим понятием как с психическим бытием; работа поступка, конечно, не осуществится: поступок движется и живет не в психическом мире".11
И вместе с тем любой поступок так или иначе отражается в сознании людей (в том числе и того, кто его совершает) в виде образа поступка. Вот этот образ поступка, связывающий внутренний мир личности с миром внешним, и есть смысл, который, как указывает Ф.Е.Василюк, вообще говоря, пограничное образование, в нем сходятся сознание и бытие, идеальное и реальное, жизненные ценности и возможности их реализации. В отношении к действительности, к реальному смысл воплощается в различных формах смыслового будущего, в отношении же к идеальному, к вневременному он отражает в себе ценностную целостность индивидуальной жизни.12
Другими словами, смысл есть своеобразный образ разумного действия, идеальная программа действий.
В процессе становления, развития и "транспортировки" от одного индивида к другому, от одной социальной общности к другой этот образ разумного действия "обрастает" такими элементами, как: описание реальных ситуаций жизненого мира; оценка этих ситуаций с точки зрения их благоприятности для человеческой жизнедеятельности; объяснение закономерностей возникновения, функционирования и развития данной и аналогичных ситуаций; программа разумного поведения в этих ситуациях.
Комплекс этих элементов: описание, оценка, объяснение и программа жизнедеятельности – может быть обозначен понятием смысловой конструкт.
Совокупность смысловых конструктов создает каркас любой культуры.
Разумеется, речь идет не о том, что смысловой конструкт несет в себе каждый раз всю совокупность знаний, оценок, объяснений, реализующих разумный способ жизнедеятельности. Конкретный смысловой конструкт может сообщить индивиду либо операционную структуру действия, либо средство (систему средств, включая технологию обращения с этими средствами), либо нормы сотрудничества с другими участниками совместного действия, либо еще более мелкие фрагменты способа жизнедеятельности.
Очевидно, что те или иные образы разумного действия могут быть (или казаться определенному субьекту) не совсем разумными, а иногда и совсем неразумными. Но это не отменяет сущностной характеристики смысла – быть образом разумного действия. Просто разумность может разными социальными системами и группами, исповедующими различные рациональности, пониматся по–разному. Поэтому, чтобы дать более глубокое содержательное толкование этой категории необходимо рассматривать ее в соотношении с понятием "абсурд".
Характеристика "абсурдный" относится только к человеческим действиям. Абсурдным может быть поступок, действие, закон – словом, все, что призвано как–то отразиться на человеческой действительности и оказать тем самым влияние на других людей. В самой по себе природе нет ничего осмысленного и нет ничего абсурдного. Смысл и его противоположность абсурд возникают только в системе человеческих отношений. Назвав нечто нелепостью, бессмыслицей, следует ясно понимать, что существует некий критерий осмысленности, пользуясь которым, мы и определяем меру осмысленности (то есть наличия смысла) в том или ином человеческом деянии, поступке.
Критерием меры осмысленности или бессмысленности (абсурдности) выступает возвышение или умаление человеческого в человеке. Если смысл есть то, что превращает индивида в человека, то, что очеловечивает человека, приближает каждого человека к его объективной сущностной мере, то все, что низводит человека с достигнутых в