Поиск национальной и культурной

ИДЕНТИЧНОСТИ

 

 

В настоящий период активизации внимания со стороны исследователей в области философии, литературы, культурологии, социологии к эпохе Русского Зарубежья можно обозначить ряд ключевых проблем, среди которых – изучение проблемы формирования социальной и культурной идентичности в условиях экстерриториальности.

Русское Зарубежье – уникальное явление в отечественной и мировой культуре, возникшее после октябрьского переворота 1917 года, когда, по различным подсчетам, Россию покинуло от 2 до 3 млн. человек. Главной задачей для эмигрантов стало стремление сохранить русскую культуру для будущего. С этой задачей был связан один из главных и самых тревожных вопросов – вопрос о смене поколений. Однако эти вопросы и задачи по-разному решались в кругах мыслителей и писателей эмиграции.

Русская эмиграция в политическом, национальном и идеологическом отношении представляла собой конгломерат разнородных групп, группировок, а вместе с этим, и набор разнородных идей: от традиционного имперского идеала «Православие, Самодержавие и Народность» до либерально-республиканских доктрин. Целью идеологов стала разработка новых концепций переустройства России. Ситуация эмиграции, являясь «пограничной», осмысливалась, с одной стороны, как величайшая трагедия, с другой – как возможность возрождения русской и мировой культуры. Традиционное для русской культуры мессианство получило новое осмысление.

Потребность в формировании национального идеала нашла выражение в «русской национальной идее. Смысл данной концепции выражался в борьбе за возрождение российской государственности, Великой России. Под величием России понималось, прежде всего, ее духовное возрождение. Русские мыслители (Н. Бердяев, С. Булгаков, Н. Лосский и др.) соотносили идею спасения с духовными первоосновами. Так, например, И.А. Ильин подчеркивал, что русская культура в своих лучших проявлениях носила религиозный характер, выражала идеи православного миросозерцания. После революции ситуация в России кардинально изменилась «Трагическая судьба увлекает Россию. Свершается исторический рок... Никто не может помочь народу извне или со стороны; только он сам. Он выстрадает свое разложение и свое падение, опомнится, взалкает и возродится. В том порукою его не мнимое величие и его подлинная даровитость»[102]. Испытания, выпавшие на долю русского человека, отмечает мыслитель, требуют от него новых усилий. Условием сбережения культуры становится для И. Ильина сохранение веры в условиях коммунистического режима.

Именно с православной культурой связывали мыслители решение проблемы преемственности. Поэтому одним из доминирующих становится вопрос о факторах формирования национального характера, в обсуждении которого приняли участие Г. Федотов, Л. Карсавин, Н.Бердяев, С.Булгаков, Н. Лосский и др. «Согласно персоналистической метафизике, – писал Н. Лосский, – каждый народ есть личность высшего порядка, чем бытие отдельного человека; лица, принадлежащие к составу народа, суть органы народа...»[103]. Анализируя историческое развитие русского характера, мыслитель полагал, что со временем русская идея станет синтезом традиционных, славянских идей и доктрин европейской культуры. Н. Лосский утверждал, что революция в России, как и революции во Франции – «болезненное», но при этом «преходящее состояние общества». Доминирующей чертой русского характера философ считал религиозность.

Идею коллективной личности разрабатывал в своих трудах И. Солоневич. Он писал: «... сборная, коллективная личность народа, определяющая черты его характера, основные свойства его «я»...»[104]. Путь выхода из кризиса мыслитель также видел в православии, подчеркивал, что сила русского народа заключается не в насилии и принуждении, но, напротив, в возможности единения народов в общем деле. Доминантой формирования национального характера и динамики исторического развития является, по мнению И. Солоневича, «инстинкт государственного строительства».

Таким образом, выходом из культурного кризиса, постигшего Россию и Европу, может стать, по мнению философов, только путь создания христианской культуры. Культура, построенная на безверии, подчеркивали мыслители, утрачивает связь старых и новых элементов, без которых невозможна преемственность.

Вместе с этим, именно в это время мировая история литературы и философии выходит на новый виток развития, моделируя совершенно новые взгляды и идеи как на человека, так и на весь мир в целом. Появление экзистенциализма как философского направления стало логическим завершением сформировавшегося на рубеже веков мироощущения, теоретически зафиксировав сложившийся взгляд на личность и ее место в мире.

Экзистенциальное мироощущение нашло отражение в литературе молодого поколения – писателей, родившихся на рубеже веков, попавших за границу подростками и начавших творить уже в эмиграции. Это – В. Набоков, Г. Газданов, И. Кнорринг, В. Смоленский, Н. Гронский, В. Гальской и другие. Именно они «...особенно чувствительно испытали на себе катастрофичность своего времени, его мировоззренческую шаткость, но главное – выброшенность в социальную пустоту, в одиночество, в безнадежность»[105].

Для молодых писателей-эмигрантов нахождение за границей понималось не только в категориях пространства, но и бытийно. Социальные изменения заставили людей адаптироваться к новым условиям, изменить образ жизни. Многие эмигранты чувствовали себя не полноценными членами общества, а маргиналами. Не успев усвоить традиции и культуру на родине, и оказавшись в чужих странах, эмигранты попали в культурное меж-пространство – между утраченной Россией и новой зарубежной реальностью. Характеризуя этот поколение, В. Варшавский писал: «Они еще помнят Россию и на чужбине чувствуют себя изгнанниками. В этом их отличие от последующих эмигрантских поколений. Но воспоминаний о России у них слишком мало, чтобы ими можно было жить. В этом их отличие от отцов»[106].

Нахождение в меж-пространстве (экстерриториальности), на границе «своих» и «чужих» культурных традиций стало особенностью эмигрантского дискурса. Именно поэтому проблема самоидентификации стала одной из самых обсуждаемых: на страницах крупнейших журналов «Числа» и «Современные записки» в середине 30-х годов развернулась дискуссия о новом поколении писателей и новом типе героя. Главными героями представители молодого поколения сделали вовсе не героев-борцов или революционеров, а автобиографических одиночек-странников, попавших в чуждую им атмосферу жизни, обладающих художественным видением мира, воспоминаниями о былом и способностью творчески переосмысливать окружающую действительность. Б. Поплавский «... увидел свое писательское поколение как целую школу со своей «заветной тенденцией». Свою задачу писатели видели в «... пробуждении» человека из мирного социального устройства, в том, чтобы открыть ему истинное бытие, «бытие-к-смерти», пропитанное тоской и отчаянием»[107].

Тип героя, сформировавшегося в художественном сознании «молодых» в антропологии В. Тэрнера получил название лиминального, т.е. порогового, неукорененного. Для обобщения многовариантности вненаходимости личности по отношению к родной культуре в современной науке вводится термин экстерриториальности. В механизме экстерриториальности важную функцию выполняет понятие «границы». Ощущение границы сосуществует в эмигрантском сознании параллельно с мифологемой Дома, поэтому важным для рассмотрения представляется исследование национального и инонационального хронотопов в прозе В. Набокова и Г. Газданова.

Писатели одними из первых начинают осваивать инонациональную среду, герои их произведений зачастую не просто эмигранты, волею судьбы заброшенные в другой – незнакомый им мир, но носители иной ментальности, иной культуры – представители Германии, Франции, Турции.

Инонациональный хронотоп, чаще всего, актуализируется в двух пространственно-временных локусах: столица (Берлин и Париж) и провинция. Подчеркнем, что отрицательными характеристиками наделяется в творчестве Набокова и Газданова не инонациональное пространство, а бытовое, пошлое. Моделирование инонационального хронотопа в произведениях писателей осуществляется за счет включения в него как географических реалий того места, в котором разворачивается непосредственное действие сюжета, так и множества других – в том числе и национальных элементов.

В рассказе Набокова «Звонок» повествуется о встрече матери с сыном. Расставшись еще в России, эмигрировав в разные города (она живет в Берлине на средства, оставленные вторым мужем, он – в поисках своей судьбы «... побывал и в Африке, и в Италии, и почему-то на Канарских островах, и опять в Африке...»[108]), они не виделись уже более семи лет. Инонациональный хронотоп рассказа характеризуется расширением пространственных рамок, включая в себя не только Германию и России, но и Африку, Норвегию, Италию. Стоит отметить, что в произведениях Набокова увеличение пространства происходит как за счет включения топонимов в текст рассказа, так и за счет введения в произведение второстепенных персонажей – представителей самых разных национальностей, религий, профессий.

Особенностью набоковского инонационального пространства становится включение в него российских реалий. «На улицах там и сям накрапывала русская речь: «... Сколько раз я тебя просила...». И через несколько туземных прохожих: «... Он мне предлагал их купить, но я, по правде сказать...». От волнения он посмеивался и гораздо скорее, чем обычно, выкуривал трубку. «... Казалось, прошло, – а теперь и Гриша слег...» Опять русские! Он подумал, не подойти ли к ним, не спросить ли поучтивее: «Вы, может быть, знаете такую-то? В этой заблудившейся русской провинции, наверное, все друг друга знают»[109]. Подчеркнуто схожая с берлинской погодой особенность национальной речи становится одним из приемов выражения особенностей авторского восприятия Берлина в частности и инонациональной среды в общем: русская речь, русская ментальность становятся неотъемлемой составляющей Берлина, такой же естественной и будничной для немецкого города, как и дождливая погода. Российское пространство таким образом вписано в мир Берлина.

Необходимо отметить, что для Набокова и Газданова доминирующей становится задача создания собственного мира личности со своими законами и пространственно-темпоральными характеристиками, изменяемыми в соответствии с развитием носителя данного мира, а не зависящими от условий внешней действительности. В анализируемом рассказе моделируется личный хронотоп героев. В произведении происходит совмещение прошлого и настоящего, физические характеристики времени и пространства в таком случае нивелируются. При этом существенную характеристику получает внутренний мир личности, реализующийся в личном времени и личном пространстве. Таким образом, ведущее значение при формировании личного хронотопа занимают не физические характеристики мира, а нравственная составляющая человека.

Встреча матери и сына оборачивается не радостью, а катастрофой. Автор вскрывает чуждость людей друг другу, указывает на нарушение кровнородственных связей в современном мире. Однако объясняется это не особенностями тех условий, в которые они попали (долгая разлука, жизнь в эмиграции), но изначальным, онтологическим одиночеством людей, нехваткой любви в мире. Ситуация эмиграции наиболее остро выявляет те отношения, чувства и эмоции, которые всегда были свойственны героям.

В художественном наследии Газданова также нашло отражение расширение инонациональной действительности и включение в нее русских элементов. В романе «Ночные дороги» хронотоп Парижа не единственный в произведении, он сосуществует с личным хронотопом автора. В свою очередь, хронотопы бытовой и личный тесно соприкасаются в художественном мире Газданова (прошлое персонажа становится оставляющей парижского мира) при безусловном доминировании при этом хронотопа личного. Вследствие этого окружающий повествователя мир, не переставая оставаться чужим (в тексте наблюдается четкое противопоставление: «…в морозном и единственном в мире воздухе моей родины»[110] и «...сожженный и мертвый мир,… этот чужой город далекой и чужой страны»[111]), не становится чуждым.

Строго говоря, герой не делит время четко на настоящее, прошлое, будущее. Все три формы соединены в неделимом потоке: настоящее включает в себя прошлое и организует будущее. Поэтому в произведениях не наблюдается характерных для прошлого или будущего времени грамматических форм глагола и причастия. Прошлое, настоящее и будущее выделены лексическим способом, чаще всего при помощи слова с семантическим центром «память». Из этого следует, что категория памяти в газдановском мироощущении – одна из доминирующих. Память в данном случае организует такое пространство, в котором одновременно реализуется прошлое, настоящее и будущее время. В силу нравственного восприятия действительности, у Газданова формируется совершенно особенная мера измерения пространства и времени – этическая.

Повествователь существует в особенном – личном – хронотопе, обладает воспоминаниями, и именно этические категории способствуют возрождению героя, позволяют создать мечту и импульс к движению в ее реализации, поиску смысла жизни. Экзистенциальные мотивы, связанные с поиском высшего смысла существования, являются определяющими для движения героев Газданова.

Особенность газдановского хронотопа обусловлена авторским представлением о цикличности времени и повторяемости истории. Время в представлении писателя циклично, пространство же представляет собой уровни, на которых воплощается циклизация.

Границы понимания между людьми в подобном мире определяются культурно-историческими традициями. «Я еще не знал в те времена, что разные люди, которых мне приходиться встречать, отделены друг от друга почти непереходимыми расстояниями; и, живя в одном городе и одной стране, говоря на почти одинаковых языках, так же далеки друг от друга, как эскимос и австралиец»[112]. Особенность заключается в том, что, сосуществуя в одном пространстве и времени и, пересекаясь друг с другом в бытовом плане, представители этих формаций никогда не взаимодействуют интеллектуально и духовно. Взгляд на историю определяется, таким образом, развитием личностного сознания каждого человека, вернее, наличием или, напротив, отсутствием в сознании категории памяти.

Данное понимание исторического процесса подобно биологическому закону филогенеза и онтогенеза, согласно которому индивидуальное развитие каждого живого существа соответствует главнейшим этапам развития всех предковых форм.

Для автора необходимо было через изображение низменных инстинктов и влечений дать оценку одному из возможных, неизменно ведущих к деградации пути развития цивилизации и одновременно с этим через бытовые реалии показать эмоциональное движение души человека в данном пространстве и времени. Автор подчеркивает разнонаправленность движений цивилизации и рассказчика. Путь героя направлен верх, путь цивилизации – зациклизован и статичен. Данный взгляд – дифференциация культуры и цивилизации - был достаточно распространен в философской литературе начала XX века.

Таким образом, в литературном наследии Гайто Газданова и Владимира Набокова отразилась парадоксальность сознания молодых писателей первой волны русской эмиграции с ее противоположными векторами: с одной стороны – со стремлением сохранить национальные традиции, с другой, – с тягой к общемировому творческому наследию. Это обусловило многоуровневость художественного пространства, синтезирующего в себе одновременно «свое» (национальный) и «чужое» (инонациональный) хронотопы. В этом случае художественный топос открывается как перекрёсток нескольких культур. Моделируются реальное и идеальное пространства, с характерными вертикальными передвижениями героев произведений, призванных отразить преодоление экзистенциального ужаса жизни и стремление к познанию Истины.

Подводя итоги, следует отметить, что философы и писатели эмиграции главной проблемой считали расколотость человеческой личности, потерю «укорененности». При этом если философы видели преодоление кризисных явлений культуры, в первую очередь, в возрождении религиозных основ культуры, связывая механизмы преемственности с передачей и сохранением православия, то художники решали проблему поиска самоидентичности не через приобщение себя к какой-либо социальной, политической, национальной группе, а за счет углубления внутреннего «я» личности. Стоит отметить, что многие представители молодого поколения писателей осознавали себя атеистами и связывали свою национальную и культурную идентичность не с одной культурой, а с несколькими. Можно констатировать разрыв не только между старшим и младшим поколениями эмиграции, но и между философской, более теоретической оценкой ситуации эмиграции, и той реальностью, с которой столкнулось поколение молодых писателей, отразивших эту действительность в своих произведениях.

Следует отметить атипичность культурфилософской ситуации анализируемой эпохи. Это обусловило наличие неоднозначных противоречивых выводов относительно Русского Зарубежья, а также привело к формированию маргинальной личности с амбивалентным, разорванным, противоречивым сознанием. Можно говорить, что в данных условиях сложилось новое для русского человека экзистенциальное трагическое мироощущение личности. Представители «незамеченного поколения» чувствовали себя маргиналами, что, в свою очередь, привело к асоциальному поведению в среде молодого поколения русской эмиграции, к увеличению количества самоубийств, к нарушению коммуникаций дискурса представителей Русского Зарубежья. В результате социокультурных изменений произошло нарушение механизма преемственности в культуре. В тоже время неординарность культурфилософской ситуации позволила выйти представителям молодого поколения за пределы своих возможностей, раскрыть творческий потенциал, создавая уникальные мировые шедевры. Думается, этот опыт должен быть учтен в современных обстоятельствах в эпоху глобализации, в эпоху формирования нового человека.

2.6. ГЕНДЕРНЫЙ СДВИГ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ:

ПРИЧИНЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ

 

Противоположность мужского и женского начал с давних времен находила отражение в мифологических, социокультурных, естественнонаучных и философских системах. Однако не только факт анатомического несходства особей мужского и женского пола является определяющим в наблюдаемых различиях между ними. Наибольшее значение в этом плане имеет социокультурный аспект, отражающий те качества и нормы, которые в данном обществе в конкретную эпоху свойственны мужчинам и женщинам.

Эти два аспекта в исследовании мужского и женского начал получили отражение в современной литературе в двух понятиях – гендер и пол. Исследователь М.В. Кондратьева пишет: «Понятие «пол» описывает биологические различия между людьми, определяемые генетическими особенностями строения клеток, анатомо-физиологическими характеристиками и детородными функциями. Понятие «гендер» указывает на социальный статус и социально-психологические характеристики личности, которые связаны с полом и сексуальностью, но возникают во взаимодействии с другими людьми»[113]. В рамках данного исследования интерес представляет явление гендера и процессы, происходящие с ним в современной глобализирующейся культуре.

Идея неравенства мужчин и женщин с господствующей ролью первых в рамках европейской цивилизации, восходит еще к античности. Так, к примеру, Аристотель считал, что «женщина есть как бы бесплодный мужчина»[114] и единственный смысл её существования видел в вынашивании потомства. Уже тогда жесткие патриархальные рамки находили протестующий отклик в виде уникального феномена школы Сафо. Кроме того, женщины допускались в пифагорейскую школу, а в концепции государства Платона слой воинов обоих полов уравнивался. Однако, это скорее редкие исключения, подтверждающие основную линию.

Впервые идеи в защиту женских прав и женской эмансипации были высказаны только в эпоху Просвещения. Британская писательница М. Уолстокрафт в своей работе «Оправдание прав женщин» (1792) приписывала так называемые «естественные» различия полов воспитанию. На волне мощных политических движений Олимпия де Гуж опубликовала большое количество памфлетов в защиту прав женщин, в том числе «Декларацию прав женщины и гражданки» и основала несколько женских организаций в эпоху революции. Именно с этого времени различия полов начинают определяться как социально-сконструированные. И.А. Жеребкина пишет о значении дальнейших философских концепций феминистского толка: «Главное значение феминистских философских концепций заключается в том, что ведущей в них является теоретизация женской субъективности, которая полагалась отсутствующей или второстепенной как в классических, так и неклассических социальных теориях, а также поиск дискурсивных средств для ее репрезентации в мышлении и культуре»[115]. Впоследствии эта проблема стала включать в себя проблему гендерной и сексуальной идентичности и выступила на первый план в постмодернистской философии.

По большому счету, женские движения в защиту своих прав были неизбежны в силу социально-экономических причин. Угнетенность всегда порождает протест, а наличие благоприятных условий способствует его реализации.

Понятие гендерной идентичности, следуя за социологом И.С. Коном, можно определить как «…базовое, фундаментальное чувство своей принадлежности к определенному полу, осознание себя мужчиной, женщиной или существом какого-то другого, «промежуточного» или «третьего» пола»[116]. Гендерная идентичность не является чем-то врожденным, как и сам гендер. Она вырабатывается в процессе социализации и является результатом столкновения и неоднозначного взаимодействия природных задатков индивида и господствующих в обществе представлений о чертах и характере поведения, присущих мужчине или женщине. Сам субъект может принимать или отвергать предлагаемые ему роли и модели поведения. И. С. Кон пишет: «Возможны даже случаи «перекодирования» или «переустановки» гендерной идентичности с мужской на женскую или наоборот (в просторечии это называется переменой или сменой пола). Состояние, когда индивид не может принять «данный» ему на основании его анатомического пола гендерный статус мужчины или женщины и испытывает острую неудовлетворенность им, называется расстройством гендерной идентичности (РГИ)»[117].

На данный момент гендерный сдвиг доходит до критической точки: всё больше мужских профессий осваиваются женщинами, появляется тенденция на законодательном уровне фиксировать гомосексуальные браки, распространяется мода на эмоциональную чувствительность мужчин. Так, в довольно показательном российском социологическом опросе текущего года по гендерной психологии на сервере виртуальных исследований VirtualExS, где из 5000 респодентов 4061 – молодые женщины, было выявлено, что к феминному (женственному в исторически классическом смысле) типу относится всего 12,10% опрошенных, к смешанному - 69.48%, к маскулинному (мужественному) – 18,42%. В плане нормативного гендерного образа, то есть представлений о характере соотношения пола и гендера и об отношениях полов, лидирует позиция радикального феминизма (79.10%), в то время как традиционно-консервативных представлений придерживаются лишь 0,78% опрошенных. Такой же интерес представляет и статистика ответов на вопросы о распределении ролей, взглядах на мужскую эмоциональность и возможности женской профессиональной самореализации, статистика, красноречиво демонстрирующая происходящие в обществе изменения гендерного порядка[118].

Говоря о реалиях современного мира, психолог Шон Берн пишет: «Современное общество ориентировано на информацию, и потому физическая сила и агрессивность не очень важны для достижения успеха в таком мире»[119]. Это приводит к тому, что классическая маскулинность утрачивает свое значение. Растет уровень образованности женщин, они всё чаще добиваются больших успехов на профессиональном уровне. Так, Кон, опираясь на иностранные издания, приводит следующую статистику: «Во Франции доля работающих женщин выросла с 51,5% в 1975 г. до 63,8% в 2005 г. (La France en faits et chiffres, 2006). В 2006 г. в странах Евросоюза высшей ступени среднего образования достигли, как минимум, 80,7% молодых (20-24 года) женщин и лишь 74,8% молодых мужчин. Среди окончивших университеты 59% женщин (European Commission, 2008)»[120]. Менее гибкие в психологическом плане мужчины уходят на вторые роли. Так, Е.Ф. Молевич отмечает, что для настоящего времени характерна «растущая инфантилизация ("кризис мужской идентичности") молодых и не очень молодых мужчин, наблюдаемое снижение их "самости" – самостоятельности в образе жизни, самообеспечиваемости, самоответственности и инициативности в поведении и т.д.»[121]. Эти процессы приводят к снижению числа браков и к отказу большого количества женщин иметь детей. Так, американский футуролог А. Тоффлер еще в конце прошлого века пришел к выводу: «Если индустриальное общество сделало типичной малодетную семью, то идущее ему на смену постиндустриальное общество всё явственнее тяготеет к семье вообще бездетной»[122]. На политической арене с двадцатого века также происходят значительные изменения. С момента допуска женщин к власти они довольно легко вливаются в политические структуры благодаря природной гибкости и проницательности в сфере человеческих взаимоотношений. Растет число женщин-лидеров (к примеру, Индира Ганди, Маргарет Тэтчер, Ангела Меркель). Мужчины начинают лишаться своих позиций даже в плане воспроизводства населения. Так, в США успешные женщины всё чаще прибегают к услугам клиник по искусственному оплодотворению, не желая обременять себя серьезными отношениями.

Однако помимо сугубо социальных, женская эмансипация имеет и серьезные психологические последствия: кризис гендерной идентичности, ведущий к нивелировке гендера. Внешним выражением кризиса гендерной идентичности является активизация социального позиционирования транссексуалов и представителей гомосексуальной ориентации. При этом транссексуальность имеет двоякий характер: полная переориентация на противоположный биологический пол с принятием норм поведения и характеристик, присущих принятому гендеру в данном обществе либо конструирование бесполого андрогинна.

Эти процессы каждый человек, как член общества, чувствует и по-своему реагирует на них. В частности, Б.В. Марков в своем предисловии к работе Бодрийяра «Забыть Фуко» пишет: «Транссексуалы – эти новые Франкенштейны – путем аэробики, косметики, химии и медицины создали себе новое искусственное тело-протез, которое лишено явных половых признаков. Но дело не только в создании нового чистого, невинного как у ребенка "тела без органов". Настоящее значение сексуальной революции, результатом которой стало появление транссексуалов, состоит в радикальном изменении сознания, включая общественное бессознательное. Индифферентность проникает прежде всего на уровень желаний и ведет к их угасанию»[123]. То есть исследователь видит в протекающий процессах тенденцию к исчезновению пола как такового, а также к угасанию полового влечения. К подобному выводу приходит и Э. Фромм. Анализируя последствия женской эмансипации, он пишет: «Цена равенства такова: женщины равноправны, потому что больше не отличается от мужчин… Постепенно исчезает полярность полов, а вместе с нею и эротическая любовь, основанная на этой полярности. Мужчины и женщины становятся одинаковыми, а не равными, как противоположные полюса»[124].

Отправной точкой происходящих процессов является женская эмансипация. Предположим, что одним из следствий женских движенийявляется прогресс в распространении совместного воспитания и образования представителей мужского и женского пола, которое исторически во многих странах было раздельным. С психофизиологической точки зрения девочки развиваются быстрее мальчиков. К 11-12 годам девочки уже достигают определенной физической зрелости и вступают в подростковый возраст, характеризующийся высокой степенью агрессивности, вниманием к противоположному полу и начальным мировоззренческим поиском. Мальчики же в этом возрасте еще находятся на детской стадии развития, не особенно рефлексируя ни над своей природой, ни над различиями в гендерном поведении и ожиданиях окружения. В таких условиях само по себе общее образование, без деления на мужские и женские школы, приводит к тому, что мальчики подавляются более «взрослыми» девочками. Кроме того, изменяется сама модель образовательной системы. Профессиональную нишу учителей, изначально представленную в основном мужчинами, заполняют женщины. Это приводит к переориентации системы требований и оценок. В школьном образовании не учитывается разница между мужским и женским мышлением и особенностями восприятия и поведения. Требования ввиду преимущественно женского воспитательно-преподавательского коллектива нацелены в основном на более усидчивых и внимательных к деталям девочек. Гораздо менее способные к концентрации внимания мальчики, сильной стороной которых является улавливание общей картины и простраивание логической структуры материала, оказываются в невыгодном положении. Кроме того, в плане воспитания взрослые также не разграничивают правила поведения, строя их по типично женским стереотипам: послушание, скромность и.т.д. К чему приводят подобные учебно-воспитательные преобразования? С одной стороны, это позволяет в полной мере удовлетворить потребность женщин в самореализации за счет снятия ограничений на те или иные виды деятельности (женщины осваивают традиционно мужские профессии). С другой, приводит к разрушительным психологическим последствиям. Оказавшись в невыгодном положении вследствие некорректных требований и критериев оценок, мальчики ощущают дискомфорт из-за нереализованной потребности в лидерстве, стремлении быть лучшими.

Подобные проблемы характерны и для ВУЗовского образования. Возможно, одной из причин сокращения количества мужчин с высшим образованием является ощущение неполноценности в сравнении с их успешными однокурсницами. Они не могут развиваться полноценно из-за внешнего давления, в результате общей «забитости» вырастают инфантильными и женственными.

Во взрослом состоянии критерии оценок успешности представителей мужского пола меняются. От них начинают требовать проявления качеств классического мужского гендера, которые в процессе уравнительно-женского воспитания подавлялись: жесткости, лидерства, карьерного роста. Поэтому продолжают давить с еще большей силой, требуя соответствовать своему полу как с консервативной точки зрения (защита, лидерские качества, сила и.т.д.), так и с точки зрения новых веяний (чуткость, внимательность, эмоциональность). Сформированные женственными, инфантильные мужчины испытывают ломающий болезненный страх невозможности удовлетворить потребность в самоактуализации. Мужчина был рожден охотником, агрессором. Это заложено в его историческом и во многом биологическом (в гормональном плане – высокий уровень тестостерона, способствующий агрессии) кодах. Защита своей собственности и контроль всего, что только возможно – это даже не цель, а способ его существования. Неспособность быть сильнее и успешнее женщин в современном мире также в ряде случаев приводит к «изменению кода» в плане гендера.

С другой стороны, классические женские гендерные ориентиры заключаются в замужестве, материнстве, в потребности иметь рядом с собой опору и защиту в виде сильного мужчины. В эмансипированном мире девочкам прививают стремление получить хорошее образование и добиться самореализации на профессиональном уровне, однако этого в результате оказывается недостаточно.

Ориентированные на лидерство и признание, женщины не ощущают удовлетворения от выполнения исторически несвойственной им гендерной роли. Выросшие девушки, ассоциирующие себя с женским гендером, не получают достаточную поддержку и защиту со стороны своих психологически травмированных сверстников. Неудовлетворенная базовая потребность вызывает ощущение экзистенциальной тревоги и острого страха беззащитности. Единственным выходом для них в данной ситуации является трансформация и применение на себя мужских ролей.

Сложно судить, к чему приведет подобная переориентация полюсов, а возможно и их уничтожение. Социум – это такая структура, где изменение одного элемента сказывается на работе всей системы. В обществе постмодерна можно наблюдать общий набор требований и социальных ожиданий, предъявляемый детям, и другой, ориентированный на традиционные мужские и женские роли, функционирующий во взрослой среде. Совместное школьное образование способствует доминированию девочек и подавлению традиционных мужских проявлений мальчиков, таких как лидерство, контроль группового поведения, специфических мыслительных приемов. Вместе с тем, по мере взросления человека он сталкивается со все более традиционными гендерными ожиданиями, предъявляемыми к его поведению со стороны общества. Это вызывает конфликт между традиционными гендерными ожиданиями женщин, и модифицированными гендерными проявлениями мужчин, и наоборот. Социальньно-психологические последствия подобных процессов заключаются в травмирующей личность переориентации гендерных полюсов.

Каким будет общество будущего в связи с протекающими процессами гендерного порядка, неизвестно. Откат назад в социально-политическом плане вряд ли возможен, учитывая размах изменений и глобализирующийся характер процессов. По мере стирания исторической памяти, мужчины, вероятнее всего, смогут осуществить корректные изменения в восприятии мира и своем поведении, однако это будет уже совсем иной образ, заключающийся в возможном полном исчезновение бинарных гендеров в будущем. Классический (патриархальный) тип взаимоотношения полов, по сути, утерян.