Объекты, которые любят дисперсию

 

У опционов есть одно замечательное свойство: не важно, каков средний результат сделки, важно, каков ее благоприятный исход (неблагоприятные после какой-то точки не считаются). Писатели, художники и даже философы выигрывают больше, когда их творения нравятся небольшому числу фанатов, а не огромному множеству читателей. Количество тех, кому ваше творчество не нравится, не имеет значения – если вы издали книгу, враги не смогут совершить действие, противоположное покупке книги; в футбольном матче точно так же невозможно потерять забитый гол. У книжных продаж нет негативной стороны, благодаря чему у автора появляется некоторая опциональность.

Далее, важно, чтобы ваши поклонники были не просто полны энтузиазма, но и влиятельны. Скажем, Витгенштейна считали безумцем, белой вороной или попросту генератором чуши те, чье мнение не играло никакой роли (он почти не публиковал своих работ). При этом существовал тесный кружок почитателей Витгенштейна, и отдельные члены этого кружка вроде Бертрана Рассела и Дж. М. Кейнса обладали огромным влиянием.

Данный принцип касается не только книг – это простая эвристика: ваша работа и ваши идеи в любой сфере, будь то политика или искусство, являются антихрупкими, если вместо прохладного приема или мягкой похвалы ста процентов людей они отторгаются большинством (так что их даже ненавидят) и активно принимаются малым числом исключительно верных и восторженных поклонников. Опционы любят дисперсию (разброс) результатов и не придают слишком большого значения средним величинам.

Еще один бизнес, которому по душе не среднее значение, а дисперсия вокруг него, – это продажа предметов роскоши: ювелирные украшения, часы, картины, дорогие квартиры в модных районах, дорогие коллекционные вина, пробиотические собачьи деликатесы из выращенного в особых условиях скота и т. д. Этот бизнес заботят лишь средства, которые есть у сверхбогачей. Если бы все жители Запада поголовно получали средний доход, то есть 50 тысяч долларов в год, и не существовало бы неравенства, продавцы роскоши не выжили бы. Но если при том же среднем доходе в обществе царит неравенство и есть люди, зарабатывающие свыше двух миллионов долларов в год, и даже люди с потенциальным доходом до 10 миллионов, тогда у торговцев роскошью появляется много клиентов, пусть даже богачей гораздо меньше, чем людей с умеренными доходами. На «хвосты» распределения доходов – экстремальные значения переменной – гораздо сильнее влияет не изменение среднего, а увеличение или уменьшение неравенства. Такой бизнес выигрывает от дисперсии, а значит, он антихрупок. Вот почему раздулся пузырь цен на недвижимость в центре Лондона: на них повлияло неравенство в России и странах Персидского залива, кроме того, эти цены совершенно не зависят от динамики цен на недвижимость в Великобритании. Ряд квартир для сверхбогачей продаются по цене в двадцать раз выше средней стоимости квадратного фута в соседних зданиях.

Бывший президент Гарвардского университета Ларри Саммерс сел в лужу (с размаху), когда давал собственное объяснение описанного выше принципа, после чего возник скандал – и Саммерс потерял работу. Он пытался сказать, что мужчины в среднем не умнее женщин, но среди мужчин больше разброс, дисперсия (а значит, и волатильность): очень глупых и очень умных мужчин больше, чем очень глупых и очень умных женщин. Так Саммерс объяснил тот факт, что среди ученых и интеллектуалов (а также среди заключенных и неудачников) мужчин больше, чем женщин. Количество успешных ученых зависит от «хвостов», от крайних значений, а не от средних. Аналогично опцион позволяет забыть о неблагоприятном исходе, а писатель может не думать о тех, кто его ненавидит.

В настоящее время никто не осмеливается констатировать очевидное: источником развития общества может быть не рост средних показателей, как на Востоке, а увеличение числа людей в «хвостах» – маленького, очень маленького количества любителей рисковать, достаточно безумных, чтобы иметь собственные взгляды, тех, кто наделен очень редким качеством, воображением, и еще более редким качеством, смелостью; всех тех, кто добивается своего.

 

 

Между Фалесом и Аристотелем

 

А теперь немного философии. Как мы видели в главе 8, когда касались проблемы Черного лебедя, человек, принимающий решение, концентрируется на итоге, на последствии действий (иначе говоря, учитывает возможные асимметрии и нелинейные эффекты). Последователь Аристотеля концентрируется на том, прав он или нет, – другими словами, на голой логике. Одно с другим совпадает куда реже, чем вы полагаете.

Аристотель ошибался, когда думал, что знание о событии (будущем урожае или плате за аренду маслобоен, которую мы отобразили на горизонтальной оси) и извлечение прибыли из него (вертикальная ось) – это тождественные понятия. Из-за асимметрии одно не совпадает с другим – достаточно посмотреть на график. Как заявит Жирный Тони в главе 14: «Это не одно и то же».

 

Как быть безрассудным

 

У того, кто «обладает опциональностью», нет особой нужды в том, что принято называть разумом, знанием, смекалкой, сноровкой и прочими словами, которые означают сложные процессы, происходящие в клетках мозга. Вам просто не нужно оказываться правым слишком часто. Все, что вам следует понимать, – это как не делать неумные вещи, чтобы не навредить себе (недеяние), а также как определять, что итог сложился в вашу пользу, когда так и есть на самом деле. (Суть в том, что оценивать итог следует не до, а после того, как стали известны результаты.)

Свойство опциона, которое разрешает нам быть безрассудными или, как альтернатива, позволяет извлечь больше выгод, чем гарантируют нам наши знания, я буду называть дальше «философским камнем» или «склонностью к выпуклости» (поскольку оно исходит из математического отношения, называемого неравенством Йенсена). Как оно работает, будет объяснено позднее, в Книге V, где мы рассмотрим специальные вопросы, а сейчас просто примите как данность: эволюция способна порождать изумительно сложные объекты без участия разума, лишь благодаря сочетанию опциональности и какого-либо селекционного фильтра плюс случайность, как мы увидим далее.

 

Природа и выбор

 

Великий французский биолог Франсуа Жакоб ввел понятие выбора и связанных с ним характеристик в природных системах. Речь идет о методе проб и ошибок, который называется французским словом «бриколаж». Бриколаж по своей сути близок к тому, что мы называем tweaking, «подстройка» или «прилаживание»: это попытка создать нечто новое из повторно используемых материалов, которые в противном случае пошли бы в расход.

Жакоб утверждал, что даже в матке природа продолжает выбирать: около половины всех эмбрионов умирают в результате спонтанного выкидыша – легче поступать так, чем создавать совершенного ребенка, сообразуясь с детальным «планом». Природа сохраняет лишь то, что ей нравится, что соответствует ее стандартам, – либо, как это принято в Калифорнии, сразу выходит из проекта: у нее есть выбор, и она им пользуется. Природа осознает эффекты опциональности куда лучше, чем люди как вид, и уж точно лучше, чем Аристотель.

По существу, природа вовсю эксплуатирует опциональность; она показывает нам, как опциональность может заместить разум[58].

Мы будем называть метод проб и ошибок прилаживанием, когда мелким ошибкам сопутствуют большие достижения. Правильнее описывать такую позитивную асимметрию как выпуклую; об этом мы подробнее поговорим в главе 18[59].

 

 

^{Рис. 6. Механизм «опциональных» проб и ошибок (модель «ошибайся часто»), или выпуклое прилаживание. Малозатратным ошибкам, максимальный убыток от которых известен, сопутствует большая (неограниченная) потенциальная прибыль. Это основное свойство позитивных Черных лебедей: выгоды от них ничем не ограничены (в отличие от лотерейных билетов) или, если точнее, предел таких выгод неизвестен; при этом урон от ошибок ограничен и известен.}

 

 

^{Рис. 7. Та же ситуация, что и на рис. 6, только в Крайнестане выгоды могут быть чудовищно большими.}

 

График на рис. 7 отлично иллюстрирует идею, которая столь популярна в Калифорнии и выражена Стивом Джобсом в его знаменитой речи: «Оставайтесь голодными, оставайтесь безрассудными». Вероятно, он имел в виду вот что: «Творите безумства, но сохраняйте благоразумие, чтобы выбрать лучшее, когда вы его увидите». Любые пробы и ошибки можно представить как опцион, срок которого ограничен лишь нашей способностью отличать благоприятный итог от неблагоприятного и использовать лучшую возможность, как будет показано далее.

 

Рациональность

 

В сконцентрированном виде опцион можно описать следующим образом:

 

 

Опцион = асимметрия + рациональность

 

Рациональность заключается в том, чтобы оставлять себе все хорошее и отбрасывать все плохое, иначе говоря, извлекать пользу и ничего, кроме пользы. Как мы видели, у природы есть фильтр, с помощью которого она сохраняет «хороший» плод и избавляется от «плохого». Тут и кроется разница между антихрупкостью и хрупкостью. У хрупкости нет выбора. А антихрупкое по необходимости делает выбор и выбирает лучшую из возможностей.

Стоит повторить, что наиболее чудесным качеством природы является та рациональность, с какой природа оценивает различные опции и отбирает все самое лучшее – благодаря испытаниям, которым подвергаются организмы в процессе эволюции. В отличие от ученого, который боится заняться чем-то другим, природа видит опциональность – асимметрию – там, где есть выбор. Тогда природа приводит в движение храповой механизм: достигнув нового, лучшего уровня, биологические системы остаются на этом уровне – так выражается зависимость от последовательности, о которой я упоминал ранее. При пробах и ошибках рациональность заключается в том, чтобы не отбрасывать тот результат, который значительно лучше предыдущего.

Как я уже говорил, в бизнесе люди покупают опцион, подписывая соответствующий контракт с оговоренными условиями, поэтому явные опционы обычно дороги, примерно как страховые полисы. Зачастую цены на них повышает чрезмерный спрос. При этом сковывающая разум зависимость от контекста не дает нам увидеть опционы в других сферах, там, где они остаются дешевыми или вообще ничего не стоят.

Об асимметрии опциона я узнал, когда учился в Уортонской школе бизнеса и слушал лекцию о финансовых опционах. Эта лекция предопределила мою карьеру: я сразу понял, что профессор сам не видит всех применений опционов в жизни. По большому счету он не осознавал, что такое нелинейность – и что из асимметрии возникает опциональность! Зависимость от контекста: там, где учебник не указывал на асимметрию, профессор ее не видел – он понимал опциональность математически, но за пределами уравнения она для него не существовала. Он не думал о методе проб и ошибок как об опционе. Не понимал, что ошибка модели – это негативный опцион. Сегодня, тридцать лет спустя, многие преподаватели, рассказывающие другим про опционы, по-прежнему не понимают, что такое асимметрия[60].

Опцион скрывается там, где мы не ожидаем его увидеть. Повторю: опционам идет на пользу переменчивость, а также ситуации, когда ошибки влекут за собой небольшие затраты. Такие ошибки похожи на опционы – в долгосрочном периоде удачные ошибки приносят прибыль, а неудачные – убыток. Именно отсюда Жирный Тони извлекал выгоду: в некоторых моделях ошибки могут быть только неудачными – особенно это касается деривативных моделей и других ситуаций, порождающих хрупкость.

Особенно поражает меня то, что мы, люди и интеллектуалы, не видим опционов в упор. Между тем возможности, как мы поймем в следующей главе, ждут нас с распростертыми объятиями.

 

Жизнь – это длинная гамма

 

Да, с распростертыми объятиями.

Однажды мы с моим другом Энтони Гликманом, раввином и талмудистом, который начал было торговать опционами, а потом опять сделался раввином и талмудистом (и пока что им остается), беседовали о том, как опциональность проявляется буквально повсюду (возможно, начало этому разговору положила одна из моих тирад о стоицизме), и Энтони спокойно провозгласил: «Жизнь – это длинная гамма». (На жаргоне трейдеров «длинная» означает выгоду, «короткая» – потери, а «гамма» – это название для нелинейности опционов; таким образом, «длинная гамма» означает «извлекать выгоду из волатильности и переменчивости». У Энтони даже электронный адрес заканчивался на @longgamma.com.)

Нет недостатка в научных трудах, которые пытаются убедить нас в том, что покупать опционы нерационально, потому что стоимость некоторых из них завышена – и вообще опционы считаются переоцененным финансовым инструментом, если верить методам оценки риска, которые применяются в бизнес-школах и не учитывают вероятность редких событий. Более того, ученые ссылаются на «склонность к большому риску» или эффект лотереи, когда мы переступаем через себя и переплачиваем за большой риск в казино и других «игровых» ситуациях. Разумеется, все эти выводы есть чистой воды шарлатанство, замаскированное под науку теми, кто не рискует вовсе, вроде Триффата: когда такие люди начинают думать о риске, им на ум всегда приходит казино. Всякий раз, когда экономисты начинают изучать неопределенность, они совершают роковую ошибку, путая неизмеримую случайность в жизни с поддающейся измерению случайностью в казино. Я называю эту ошибку «лудическим заблуждением» (от латинского слова ludes – «игры»). Это же заблуждение свойственно игроку в блек-джек в главе 7. Критиковать ставки на редкие события на том основании, что стоимость лотерейных билетов завышена, столь же глупо, как критиковать вообще всякий риск на том основании, что казино в долгосрочном плане зарабатывают прибыль на заядлых игроках, и забывать о том, что мы говорим о риске за пределами казино. Кроме того, максимальный выигрыш от ставок в казино и лотерейных билетов известен, а в жизни выигрыш может быть сколь угодно большим, так что разница между этими ситуациями может оказаться более чем существенной.

Рисковать не значит играть в казино, а опциональность – это вовсе не лотерейные билеты.

Добавлю, что аргументы касательно «большого риска» абсурдны и подобраны с пристрастием. Составьте список компаний, заработавших больше всех денег в истории, – и вы убедитесь, что в их бизнесе всегда присутствовала опциональность. К сожалению, из опциональности извлекают прибыль и те, кто крадет возможности у налогоплательщика (как мы увидим в Книге VII, когда речь пойдет об этических аспектах подобной предприимчивости), – например, директора компаний, получающие зарплату независимо от результатов своей работы. Однако крупнейшими источниками прибыли в истории Америки были, во-первых, недвижимость (инвесторы приобретают опционы за счет банков), и, во-вторых, технология (развитие которой почти полностью зиждется на пробах и ошибках). Далее, бизнес с негативной опциональностью (иными словами, не обладающий опциональностью), скажем, банковское дело, исторически показывал себя далеко не с лучшей стороны: банки периодически банкротились и теряли все деньги до последнего пенни.

Но опциональность в бизнесе – ничто по сравнению с тем, какое влияние она оказала на две эволюции – естественную и научно-технологическую. Историю последней мы рассмотрим далее в Книге IV.