Подлинная история Джека Потрошителя

Человек, которого все лондонские газеты именовали «Джеком Потрошителем», склонился над искромсанным телом своей последней жертвы и, отыскав не заляпанный кровью кусок платья, тщательно вытер свой нож.

- Шестая, - устало вздохнул он, - Эдак мне их 666 штук до конца жизни не нарезать! Это ж пока найдешь, пока заманишь, пока задушишь… Всего только шестая - а надоело уже до чертиков!

Размеренными движениями он снял с себя кожаный фартук, стянул перчатки, скатал всё это в небольшой аккуратный сверток и сунул его вместе с ножом в ближайший канализационный люк.

- Нет, ну его к дьяволу - этот сатанизм! - покачал головой убийца, смахивая пылинку с лацкана фрака, - Мало того, что грязное занятие, так еще и нудное. А уж какое хлопотное… Займусь-ка я лучше йогой!

Алистер Кроули небрежно пожал плечами и зашагал из окровавленной подворотни по направлению к Теософическому Обществу.

 

 

Синяя кошка

 

- Ты что сделал?! - грозно вопросил Шаман, и даже перья совы в его прическе зловеще встали дыбом, - Тебе что велели нарисовать, а?

- Ну, бизона, - нехотя ответил Лоботряс, глядя куда-то в угол пещеры.

- Давай-ка без «ну»! И не простого бизона, а бизона, утыканного копьями. Специально для завтрашней удачной охоты. А ты что намазюкал? Что это за зверь вообще?

- Синяя кошка, - и Лоботряс вскинул на начальство глаза, в которых не было не только страха, но и самой малой доли вины.

- Си... - аж задохнулся Шаман. - Значит так. Завтра с утра воины наточат копья и отправятся на охоту. И что мы будем есть вечером? Синюю кошку?!

- Вряд ли, - позволил себе улыбнуться художник.

- Ну, положим, народ у нас небрезгливый, всё, что угодно слопают, только дай. Но не синюю кошку. И знаешь, почему? - Шаман вплотную приблизил своё изуродованное татуировками лицо к собеседнику. - Потому что синих кошек в природе не существует!

- Но мне так хотелось ее нарисовать… - вздохнул Лоботряс.

- Ничего-ничего, если охота будет неудачной, тебе очень долго будет хотеться только одного - жрать! Ты мне можешь объяснить, на что тебе сдалась эта тварь?

Лоботряс замялся, теребя краешек своей облезлой меховой жилетки.

- Ну… Мне показалось, что она умная. И добрая. И немножко бог. И - главное - что она очень хочет быть в этом мире. И если я ее нарисую, она принесет счастье. И мне, и всему племени.

Шаман раздраженно встряхнул головой:

- Так. Хватит уже этих глупостей! К счастью, ночь еще только начинается, так что до рассвета изволь нарисовать какую-нибудь приличную дичь. Иначе на закате мы поужинаем тобой! Понял?!

- Понял, - вздохнул Лоботряс, и Шаман, резко развернувшись, величественно вышел из пещеры.

Художник зажег от пылающего прямо на полу костра еще пару факелов, воткнул их в щели в стене, обмакнул сделанную из шкуры кисточку в коричневую краску и задумался.

- Да нарисуй ты им что-нибудь покрупнее, чтобы они целый месяц жрали и к тебе не приставали! - посоветовала Синяя Кошка, осторожно выскользнув из темного угла пещеры.

- Что? У нас больше бизона и зверей-то не водится…

- А мы сейчас кого-нибудь придумаем. Например… - Кошка села и потерла лапкой синюю мордочку, - Пусть это будет зверь высотой с двух людей, с рогами в пасти и длинным-длинным носом!

- И обязательно мохнатый! - оживился художник. - А то зима скоро, а шкур не хватает.

- Ладно, пусть будет мохнатый. Только копий к нему пририсуй побольше. Такого с одного - двух ударов не свалишь!

- А как мы его назовем? - спросил Лоботряс, проводя первую линию. - Должен же я как-то объяснить племени, на кого они завтра пойдут охотиться.

- Да как угодно! - фыркнула Кошка, - Хоть «мяу»!

- Нет, для такого крупного зверя и название нужно подлиннее. Например… Например, «мамонт», вот!

Да рисуй ты уже поскорее этого мамонта! - зевнула Синяя Кошка, - Ночь же проходит. А нам с тобой сегодня еще утконоса придумать нужно.

 

О приличиях и гигиене

 

- Ты хотя бы понимаешь, что позоришь меня?!

- Чем?

- Знаешь, как часто моются знатные дамы? Один-два раза в год! А королева Изабелла вообще 13 лет не мылась!

- Так это же по обету…

- А она себе не враг - сложные обеты давать… Нет, ну, все вокруг женщины, как женщины - одна ты целыми днями в этой проклятущей воде плещешься! Уже и отец Инквизитор интересовался…

- Чем?

- Не еврейка ли ты.

- Ерунда! Евреи руки перед едой моют. А ты видел хоть когда-нибудь, чтобы я руки мыла?

- Нет. Я ему так и ответил. Но слухи в народе ползут… И батюшка уже намекал, что с такой женой мне престола не видать… И наследника, кстати, тоже. Говорит: «Как ты с ней вообще спишь? От нее же даже женщиной не пахнет!»

- (всхлипывает)

- Ну, не реви не реви… Как ты любишь эту сырость разводить!

- Да-а, а зато я чистая! А по вашим дамам насекомые ползают! Женщиной они пахнут, видите ли! Духами прогорклыми они воняют с тухлятиной заодно!

- (примирительно) Так я разве против… Плещись себе на здоровье. Я же тебе даже эту… как её… ванну купил. Зашла в укромную комнатку, окунулась - и тебе хорошо, и никто не видел. Что ты всё в это море-то лезешь?

- Там чище, чем в ванне. А потом, пока твои слуги воды натаскают, запаршиветь можно! Слушай, а что, если я по ночам в море буду плавать? Ну, чтобы не на глазах у всех…

- Ты что?! А увидит кто-нибудь?! Сразу же скажут, что ты ведьма! Приличные женщины по ночам спать должны…

- (всхлипывает)

- Ну, не плачь, маленькая моя, не плачь… Мы что-нибудь обязательно придумаем. Хочешь, специально для тебя пруд во дворе замка выроем?

- (шмыгая носом) Проточный?

- Проточный, проточный! Канал от самого моря к нему подведем…

- (оживившись) И папу тогда в гости можно будет пригласить!

- (с тяжким вздохом) Да, и папу…

 

Меньше всего на свете Принцу хотелось вновь встречаться со своим зеленобородым тестем, намертво пропахшим рыбою всех сортов. Опять начнет за столом, как на свадьбе, своим трезубцем размахивать, хвостом весь паркет исцарапает… Но чего не сделаешь для любимой женщины!

Нежно поцеловав в губы повеселевшую Русалочку, Принц начал собираться на утиную охоту.

 

 

Ночь после Рождества

 

Как всегда, он плетется домой с пустыми руками и с тяжелым чувством. Вот этого он не смог, про то вовремя не вспомнил, это, это и это попросту не расслышал, а еще целая куча писем задержалась на почте.

Он уходит тихо и в полном одиночестве. Никто из тех, кто так шумно встречал его, не выйдет проводить, хотя бы до ближайшего угла, все спят, все снова забыли о нем на долгие месяцы. Вот и хорошо, вот и славно! Может быть, когда-нибудь, через год или через столетие, когда он сможет, наконец, уйти с гордо поднятой головой, тогда и будут прощальные объятия, рюмка «на посошок» и чьи-то слезы расставания. Когда-нибудь…

Шубу он вывернул серенькой, неброской стороной наверх, бороду спрятал под шарф, свернутый мешок запихнул в карман. Не нужно, чтобы его узнавали на обратном пути. Ведь он опять не сумел, не справился, не оправдал, и эти мысли заставляют его всю дорогу вздыхать и тяжело, по-стариковски кряхтеть. Нет, он, конечно, не бог. Да и бога-то, если честно, нет. Кому об этом знать, как не Деду Морозу?

 

Дмитрий Дейч