Страницы этой книги истекают кровью.

КОГДА

ТЫ БЫЛА ВО МНЕ

ТОЧКОЙ, ДОЧКА…

РАЗСКАЗЫ ЖЕНЩИНЪ,

СОВЕРШИВШИХЪ АБОРТЪ

О грехе аборта написано немало книг. Умных, порой горестных, с научными выкладками и страшными цифрами… Эта книга уникальна тем, что основу ее составляют покаянные письма женщин, в окаменении сердец погубивших во чреве собственных детей. Или — рассказанные журналистами подлинные истории грехопадения.

Страницы этой книги истекают кровью.

Кровью наших нерожденных детей — тех, кому, быть может, Господь судил стать великими подвижниками и молитвенниками, или нести врачующее исцеление больным в госпиталях и больницах, или наставлять на доброе в школах тех счастливцев, которым их матери позволили появиться на свет Божий. Эти рассказы попытка воззвать хотя бы к тем кто еще способен услышать такую простую заповедь Божию — не убий.

Дай-то Бог, чтобы хоть кто-то услышал голос совести — глас Божий, хоть кто-то, оплакав в покаянии собственные грехи, решился сделать все для спасения нерожденных младенцев. Тогда — не напрасен наш труд. И малые дети придут в нашу вымирающую страну и наполнят ее звонким смехом и тихой молитвой, наполнят щедро изливаемой Божией благодатью.

И хотя невозможно человеку исправить столь великое зло, как убиение нерожденного младенца, но пока мы живы, есть еще возможность принести покаяние и слезно молить Господа о даровании благой участи отправленным нами в темную юдоль, чадам. Вот почему мы поместили в конце книги покаянный акафист жен, загубивших своих чад, и молитвы.

Составитель

НЕРОЖДЕННАЯ ОЛЕНЬКА

Жизнь свою заполняем всем, что только под руку попадется. Разборчивые в еде и одежде, мы порой так неразборчивы в средствах, которые избираем, чтобы достигнуть временного своего телесного покоя… Душа чернеет от осознания своего греха. Да ведь сама я, сама! — просила у Бога семью, детей…

Было мне уже 27 лет. Институт за плечами, работа интересная, друзья, а нет ощущения полноты жизни. Пришло понимание простой истины — женщина только в семье, в детях раскрывает свое предназначение.

Училась я тогда в Ростове-на-Дону на профессиональных курсах. Как-то поехали мы на экскурсию в Новочеркасск. В программе было и посещение храма. Заходила как в музей, а вошла — как на небо взошла: люди молятся, свечи горят… Я эту жизнь тогда не знала. Отыскала знакомую икону Николая Чудотворца (у меня отец был Николай), встала рядом. Свеча горит в руке, поставить некуда: нет пустого места на подсвечнике. Не зная ни одной молитвы, я стала молиться душой и слезами. Всю горечь своего женского одиночества излила перед святым образом. Я просила святителя Николая изменить мою жизнь, чтобы дал мне Бог мужа любимого и любящего, детей, семью, дом, чтобы не жила я одна-одинешенька, не катилась по миру как перекати-поле. И хоть я только просила, не умея благодарить за все, что уже дал мне Господь, даже такая молитва стала для меня очищением души.

Вошла в автобус, а там все места уже заняты, кроме одного, рядом с незнакомым мужчиной. Разговорились… Он и познакомил меня вскоре с моим будущим мужем.

Жить бы и радоваться — родилась у нас доченька. Только квартиры у нас пока не было. И хотя посылал нам Господь деток, мы, озабоченные квартирным вопросом, отвергали безценный дар Божий. Четыре аборта я сделала, и один из них — двойня. Одну родила, пятерых загубила!

Это теперь я ужасаюсь, а тогда нам с мужем казалось, что все у нас в порядке. То ли душа окаменела, то ли власть мира сего взяла верх над нами. И лишь одну потерю по Божьей милости я оплакала еще в роддоме, сожалея о содеянном.

Было это 5 июля 1984 года. Все помню: и стоптанные сандалии, и белую сорочку — одеяние грешников в больнице, и как стояли мы вдоль стенки, слушая жуткие вопли тех, кто добровольно привел уже дитя свое на Голгофу. А ведь есть у аборта миг, когда криком исходит душа, — хоть ты губы в кровь кусай, хоть кричи и маму зови на помощь, — в этот миг нет мысли, только сгусток боли. И чувство это — та же смерть. Кажется, что вся жизнь твоя сейчас на тонкой ниточке. А это — миг вечной разлуки матери с ее неродившимся ребенком. И только ужас в голове и одна мысль: скорее бы все кончилось!

Скоро все и кончилось. Во мне казнили моего ребенка, а он так хотел жить! Мое тело стало лобным местом, плахой, местом смерти. Господь создал нас, женщин, храмом для чуда рождения жизни, а мы превратили тело свое в адскую мясорубку.

…После «экзекуции» вошла в палату — светлую, чистую, солнцем залитую. Я осталась совсем одна, и показалось, что это — навсегда. Осознав, что сделала непоправимое, я разрыдалась. Теперь уже я искренне жалела, что не оставила ребеночка. Я ощутила вселенскую потерю в себе, и ничего уже нельзя было изменить!

Это уже — как землю бросают на гроб. Но не будет на земле того места, где найдет приют тело моего ребенка, куда прийти бы с покаянием, поплакать. И нет покоя душе загубленного младенца, как не досталось ласки материнской, света Божьего. И будет он, твой первенец или просто лишний, навеки сирота. Мы давно привыкли задвигать подальше свою совесть в угоду общественному мнению: «Что скажет Марья Алексевна?!» Суда людского боимся — не Божьего! Но вечным сиротством убиенного чада навсегда пронзится и душа матери независимо от того, понимает ли она это или нет. А если осознает и покается? Милостив Господь к нам, грешным!

Вот и меня Господь не оставил, не пригвоздил мою душу за смертный грех, а пожалел за мое раскаяние и даже утешил. Откуда-то пришло ко мне имя: Ольга. Не голос сказал, а будто надо мной и во мне разлилось это слово. И поняла я, что убила дочкину сестренку. Это была моя навсегда неродившаяся дочь Оленька, которую я даже не видела, на руках не держала, не кормила, не дала ей света Божьего увидеть! Господи, прости меня, окаянную!

Открыл Господь мне имя загубленного мной ребенка, и я теперь молюсь за нее дома. Но почему именно Ольга? Мы бы сами так не назвали, у нас в роду другие имена. По святцам ли — впереди, 24-го июля, день святой равноапостольной Ольги, в крещении Елены, или потому что два имени — мое, Елена, и пришедшее мне от Бога Ольга, незримо связаны — только вот оно, это имя, в памяти и в самом сердце. Имя моей доченьки… Тайна сия от Бога.

…На другой день меня выписали. Я купила торт и ромашки. Дома меня ждала маленькая дочь Настя — в этот день ей исполнилось четыре года. Вчера я убила ее сестру, а сегодня везу ей торт и цветы. Только нет в душе праздника, на сердце кошки скребут. И я чувствую свою безмерную вину перед этим маленьким сокровищем за то, что у нее никогда не будет сестренки. Быть может, это главная моя потеря в жизни… Сколько же таких потерь у всего человечества!

Смотрю теперь на икону Вифлеемских Младенцев-мучеников, и кажется, что мои это дети впереди стоят, а в центре — моя Оленька. Прости меня, доченька моя, прости, научи покаянию. Ты, и неродившаяся, мудрее меня, живущей, ищущей свет во тьме грехов своих. Прошу ваших молитв обо мне.

Елена, г. Самара

«БЛАГОДЕТЕЛЬНИЦА»

Ольга, г. Самара

ПИСЬМО БАТЮШКЕ

…Жили мы, помню, в Юнгородке — на рабочей окраине Самары. Как-то утром иду с завода после третьей смены, вижу — у домоуправления народ толпится, люди что-то рассматривают. Подошла и я. Смотрю — лежит голенький ребеночек, мертвенький, кожица местами слезла, сам мальчик весь синий… Говорят, утром машина очищала канализацию и вдруг «зачихала». Рабочий поднял шланг — висит ребенок! Головку в шланг засосало, а тельце не пролезло.

Сколько лет прошло, а я до сих пор помню этого мальчика: глазки закрыты, губки бантиком, носик аккуратненький — в жизни красавец был бы! Бабы его жалели, приговаривая:

— Что за дура — вовремя аборт не сделала! Дотянула, родила — и убила ведь уж человека!

Другая возразила:

— Аборт-то ведь тоже грех!

— Дак не доводи до двенадцати недель, как он шевелиться начнет, — избавляйся раньше!

Вот при такой «школе жизни» я жила — и впитывала в себя все «умные» советы… Убивала равнодушно, не чувствуя за собой вины. Те редкие семьи, где рожали много, считали — вроде они с простинкой. Куда нищету плодят? Подумали бы… Мгла царила в наших очерствелых сердцах.

Спираль — этой новизны в мою молодость еще не было, а вот уж в отделе молодые наши сотрудницы не скрывая открыто говорили, что поставили себе спираль. Хвалились — надежная. Уверены были, что уж это-то не грех…

Антонина, г. Самара

ОЖЕСТОЧЕНИЕ СЕРДЕЦ

В коридоре женской консультации одна из дверей ведет в «операционную». На самом деле это абортарий, потому что большинство операций, которые здесь производятся, это мини-аборты. Абортарий в обычной женской консультации одного из районов города Самары, операции каждую среду и пятницу, начиная с 1992 года.

Теперь же все предельно упростилось. Чтобы убить собственное дитя, женщина с маленьким сроком беременности сдает анализы, приходит в консультацию к девяти утра, а в 12 утра — «налегке» — уходит домой. Сама «процедура» занимает около десяти минут. По месту жительства эту операцию делают безплатно.

От самой мысли о том, что мне придется присутствовать при убийстве детей, безсильно опустив при этом руки, мерк свет. Эти три часа стали тремя часами в аду. Но не для тех шести женщин, которые пришли в этот день на аборт. Я попыталась поговорить с каждой в отдельности, пока все не спеша собирались у операционной. Протягиваю листовку «Не убий!» (о том, что такое аборт) православного центра «Жизнь». И снова, и снова натыкаюсь на холодные глаза: «Да я все это давно знаю!»; «А что теперь каждого рожать? Я все время «залетаю», меня тут уже и так прозвали — мать-героиня, ха-ха!»; «Да что вы! У меня двое детей, хватит! Зачем мне еще третий!»

Ни у одной — ни колебаний, ни сомнений. Уверенность в праве решать, жить или не жить ребенку. Еще все они полны этой жизнью. Еще все дети живы и надеются, что их мамы передумают. Но мамы не передумают.

Мне хочется, чтобы время в этот момент остановилось, однако оно неумолимо идет вперед. Нас заводят в «предбанник» операционной, где стоят койки для «больных». Постель было велено приносить с собой. Женщины аккуратно застилают кровати ослепительно белыми простынями, красивым цветным бельем, тщательно выглаженным. И сами они при параде: с прическами, накрашенными ресницами, яркой помадой на губах, на ногтях — розовый маникюр. У некоторых на шее золотые крестики. Переоделись в импортные ночные рубашки с кружевами. Видно, что готовились к событию: на людях надо выглядеть прилично.

Одна за другой эти нарядные женщины переступали порог операционной навстречу аборту. Сестра их наставляла:

— Тапочки сними перед порогом и дальше иди босиком. Если забудешь, снимай в любом месте по пути, назад не возвращайся — плохая примета.

Врачи подбадривали:

— Девочки, не волнуйтесь!

Такая теплая атмосфера. Дверь закрывалась. Минут через пять-семь возникал зловещий гул: работал вакуумный аппарат, которым отсасывали плод. А скоро в дверях появлялась и чуть бледная абортница, поддерживаемая под локоток сестрой. И вслед каждой из операционной летело: «Молодец, пятерка!»

— Ну как? — спросил кто-то у плодовитой мамы.

— Кайф! — воскликнула она, подходя к своей постели, и рассмеялась.

Другая радостно заявила:

— Ой, девочки, мне сделали всего за пять минут! Ее тут же поддержали:

— И я даже не заметила — так быстро! Завязался общий оживленный разговор:

— А что, бедноту, что ли, плодить? Вон они по улицам бегают, грязные, оборванные.

Скоро все «отличницы» сладко спали — полагалось часок отдохнуть. На вид такие красивые, такие нежные и мягкие — само воплощение женственности и материнства. Симпатичные женщины из городской толпы. Женщины-убийцы. Возникла неотвязная мысль: весь город полон женщин-убийц. Они спали, и им казалось, что все их проблемы закончились. Но никакие «приметы с тапочками» не спасут никого из них от медицинских осложнений, депрессии, разлада в семье и ночных кошмаров. Но все это будет потом.

Они спали. А мимо ходили туда-сюда беременные женщины. Молча глядя на абортниц и поджав губы, проходили через «предбанник» в противоположную операционной дверь налево. Там, как ни странно, расположился дневной стационар для женщин, сохраняющих беременность. Двенадцать коек, и все заняты. И столько усилий и медиков, и собственных, чтобы сохранить своего ребенка. В этой консультации все рядом: направо — убивают, налево — сохраняют. Свобода личности, выбирай: убить или сохранить. Приветствуется равно и то, и другое. Многие в один момент своей жизни выбирают дверь направо, в другой — налево.

Напоследок я поговорила с заведующей консультацией, она же врач, которая делает здесь аборты. И на все вопросы получила очень уверенные ответы.

По ее мнению то, что мини-аборты стали делаться в женских консультациях (в Самаре — с 1990 года), — великое благо. Быстро, удобно, мини-аборт дает меньше осложнений. «Жаль, что эта методика так долго не разрешалась Минздравом. Одно плохо: мы опять отстаем от Америки, где амбулаторно делается аборт до десяти недель. После аборта у нас женщин учат предохраняться, абортов стало меньше. Как хорошо, что женщина теперь сама может решать. Раньше аборты запрещали, сколько было судебных дел. А теперь девочка с пятнадцати лет может сама решить сделать аборт и имеет право не ставить в известность маму…»

— И вы сделаете ей аборт? — содрогнулась я.

— Сделаем, а куда деваться. Беда в том, что наше население неграмотно, не знает, как пользоваться контрацептивами. Нужно девочек учить с семилетнего возраста, — был категоричный ответ.

И только на один вопрос: «Куда вы деваете детей, которых извлекаете из женщин во время аборта?» — заведующая консультацией замешкалась с ответом и промолчала. Но я повторила вопрос и услышала недовольное: «Куда надо! Санэпидемстанция за этим следит!.. Все это делается правильно!»

Людмила Белкина

НЕЗАЖИВАЮЩАЯ РАНА

Наше поколение выросло без веры. Так, в глубине души чувствовали, что есть какая-то Сила, Которая движет жизнью на земле. Но веры не было. Я родилась в войну и жила как в основном все жили в мое время. Пока не пришло горе в мою семью.

Родили мы с мужем троих сыновей. Два старших сыночка женились, имеют свои семьи, но вот младшенькому Алеше не суждено было… Он был умница, в школе учился хорошо, весельчак, любимец всей детворы. Окончил 11 классов и первый из нашего села поступил в университет, на вечернее отделение биофака. Им гордились учителя, мы радовались за него.

Проучился год — и взяли его в армию. Это был 1994 год. В армии жестокая «дедовщина»: избили его осетины, такие же солдаты, как и он, и Алеша попал в госпиталь с сотрясением мозга и перебитой переносицей. Немного подлечили его и из госпиталя отпустили на пять дней домой. Когда он приехал, я своего любимого сыночка не узнала: лицо изуродованное, и сам стал нервный. Погостил дома четыре дня, и уехал назад. Отцу он сказал, а от меня скрыл (щадил меня), что его отправляют в Чечню. Там он отслужил два месяца и в мае демобилизовался. Радости не было краев, что вернулся с войны целым и, как казалось внешне, невредимым. Отдыхал дома от всего пережитого.

Вскоре они поехали с ребятами в соседнее село, а на обратном пути попали в аварию, и мой сыночек разбился. Добавил своей бедной головушке еще перелом челюсти в пяти местах, лопнул череп и верхняя мозговая оболочка… Когда мы узнали о случившемся и приехали к нему в больницу, Алешенька был неузнаваем. Голова раздулась, ни глаз, ни носа не видать; в одночасье ослеп. Лежал он — живой труп, даже не кричал, а лишь изредка стонал. Я взмолилась Богу: помоги ему, Господи, спаси, ведь он с войны вернулся, а тут дома так нелепо погибает. Молитв никаких я не знала…

Пролежали мы с ним в районной больнице две недели. Все кругом за деньги, а у нас и денег-то нет: что за тридцать лет насобирали на сберкнижку, давно уже обезценилось, всего нас лишили. Я ломала себе руки от безпомощности: сынок умирает; были бы деньги, спасли бы его!

Когда я забеременела Алешей, мы с мужем плохо жили — он пил, меня бил, и детям доставалось. Алешенька был нам лишний. Я узнала о беременности поздно, врачи уже не взялись бы делать аборт (тогда они хотя бы сроков придерживались, не всех подряд убивали). И в отчаянии решила я сама сделать аборт. Но ничего у меня не получилось, ребенок остался жить. Подходит время рожать, я последние дни была в декрете. Мой муж подрался со своим родным братом, чуть не задушил его; я бросилась разнимать их — и в драке они меня помяли. Через час я родила Алешку. Он был весь синий и не дышал, но врачи стали делать искусственное дыхание, и он ожил, закричал.

Вот так на свет появился мой нежданный, мой любимый сыночек. Мне его Господь оставил до двадцати лет — и забрал его, наказал за мои грехи. Это сейчас стали в газетах рассказывать, что ребенок как только зачался, уже живой. А тогда было такое мнение: пока не шевелится, он не живой, так — кусок мяса… Вот и старались убивать их, пока не шевелятся.

Когда Алеша умер, меня сразу как в голову ударило. Он лежал в гробу, а я навзрыд кричала:

— Прости меня, сыночек, я ведь тебя убила!

Господи, прости Ты меня за этот тяжкий грех! Я же тогда не думала, что придется так дорого заплатить за свои грехи!..

Сейчас я прозрела, потянулась к вере. Тяжело мне она дается, молитвы я запоминать не могу, за три года едва выучила Господню молитву и «Богородице Дево, радуйся…». Литературу куплю — читаю, а понимаю с трудом. Возьмусь молиться, и слезы заливают глаза, и я ничего не вижу. И прошу у Господа Бога нашего прощения за мои грехи своими словами и горькими слезами.

Прости меня, Господи, окаянную! Прости, сыночек мой Алешенька!

БОГАТЫРЬ СТЕПУШКА

Замужем я второй раз, у меня есть сын от первого брака и у мужа в первом браке был сын. Общая у нас дочь Татьяна. Муж хотел наследника, и у меня было тайное желание родить ему сына. Но, тем не менее, согрешила: то время «неподходящее», то муж сильно заболел, — для греха всегда повод найдется. Сделала я один за другим два аборта. А когда настало «нужное» (по нашим мирским понятиям) время, — не смогла забеременеть. Муж вроде как с обидой на меня говорит: «Даже родить не можешь».

И стала я усиленно молиться: в ночь на Рождество просила у Бога, чтобы мне родить сына. И на Крещение опять молилась о том же. Потом легла спать и вижу сон: стою я и прошу у Бога сына, а на небе образовался круг и оттуда, как прожектор, луч света. И голос мне говорит очень строго:

— Я слышал твою просьбу и понял, теперь ты зайди в дом, а Я хочу поговорить с твоим мужем.

Но для меня настал месяц душевных мучений. Уже совсем было решилась — взяла направление на аборт. Вечером лежу на кровати, убаюкиваю дочь. Смотрю на икону Казанскую — она висит в углу. Окно выходит на запад, шторы закрыты. В комнате сумрак. Смотрю я на икону и мысленно с ней разговариваю: «Что мне делать, как быть?..» Всю сложившуюся ситуацию в мыслях перебираю.

И вдруг луч заходящего солнца пробился сквозь шторы и упал на икону. Да так, что внизу иконы словно бы загорелась лампада, живоиграющий огонек, и от него два луча — один прямо на Богородицу, другой на стоящего Младенца Иисуса Христа. И больше нигде никакого света.

Когда он лежит на кроватке, — а в изголовье находится та самая Казанская икона Божией Матери, — он всегда поворачивает голову и смотрит на нее, улыбается и весело гулит. Божия Мать оберегает моего сына.

Валерия, Тюменская область

В ДУШЕ БЫЛА ТИХАЯ РАДОСТЬ

Елисавета, г. Самара

НРАВСТВЕННАЯ КАЗНЬ

Опасные предраковые заболевания стали поражать мои детородные органы. Но самая страшная кара обрушилась на меня через нашего единственного ребенка, которого в течение 6 лет мучили непонятные припадки.

Что может оправдать детоубийство? Но у меня и вовсе никаких «особых» причин для прерывания беременностей не было. Бог дал мне все блага: любящего, добрейшего мужа (которого я в ту пору не очень и ценила), безбедное существование, хорошую работу, людей, готовых прийти на помощь, и многое другое. На этот преступный шаг толкала греховная, ветреная молодость, стремившаяся не обременять себя проблемами быта.

Задуматься о наказании Господнем мне, тогда убежденной атеистке, и в голову не приходило. Если же какой-нибудь верующий заводил со мной разговор о грехе, я с оттенком возмущения в голосе говорила: «А чего мне бояться? Я не убивала, не крала, не обижала!»

Господи, прости мне речи мои фарисейские! Ослепленная грехом, я не ведала обмана, выдавая свое внешне пристойное поведение за чистоту души.

Не буду описывать все обстоятельства и пути своего прозрения. Главную роль, как я понимаю, сыграли молитвы моей матери (помяни ее, Господи, во Царствии Твоем!). Когда дьявольский покров стал спадать с моей души, голос совести, вороша прошлое, обличал: «Убивала! Крала! Обижала! Обманывала!..» И не было конца этому мысленному списку грехов.

Поначалу я осознавала их и регистрировала холодным рассудком. Но однажды, когда я читала перед, причастием «Канон покаянный…», пришли обильные слезы и рыдания, рвущиеся из глубины души.

То же случилось и на исповеди. И теперь грех детоубийства стал представать в ужасающих картинах… По Божиему промыслу напоминание о моем кровавом преступлении приходит часто разными путями. Читаю газетную статью о маньяке, который у себя в гараже сдирал кожу с живых похищенных детей, — и, цепенея от ужаса, вижу себя соучастницей этого злодеяния. Нравственная казнь вторгается во все помыслы.

Теперь я не могу без волнения смотреть в чистые, лучезарные детские глаза. Однажды на автобусной остановке маленький мальчик долго и пристально разглядывал меня. Взгляд этот — выразительный, глубокий и как будто обличающий — вызвал целое смятение в моей душе. «Это мой судья!» — подумалось мне.

Мои «судьи» бегают вокруг, заливаясь звонким смехом, ползают на четвереньках, ковыляют на слабых ножках… И всех бы я их перецеловала теперь. Но они не мои дети. А мои, разрезанные на кусочки, сгнили на свалках без креста и имени.

Господи Милосердный! Прости мне грех сей смертный. Помилуй нас — всех матерей, которые по духовной слепоте и жестокости сердец продолжили кровавое дело царя Ирода.

Елена, г. Тольятти

БЫЧЬЯ КРОВЬ

— В том-то и беда, что делала я аборты, — Лилия сокрушенно покачала головой, отодвинула пустую чашку. — Ведь и замужем — правда, тогда мы не были венчаны, — и квартира, и все условия. Единственная дочка… Что еще? Но только скажу мужу: «Я ведь беременна», — а он в ответ: «Ну и что? Иди, делай аборт» — «Ну может, оставим?..» — «Да зачем тебе это надо!»

Вот так мы и решали участь наших нерожденных деток. Не потому ли и в семье все так непросто. Молюсь о сохранении брака, а все только хуже идет…

Когда наконец-то я твердо решила: следующего обязательно рожу! — и мужа уговорила, — тут-то и оказалось, что от нашего желания мало что зависит. Не давал Господь детей чадоубийцам! Долгие пять лет пришлось молить Бога о даровании ребенка. И, может быть, Господь так и не откликнулся бы на мои молитвы, если бы мы не повенчались с мужем. Вскоре после венчания я забеременела.

Ольга Ларькина

«А ЭТУ И ДВА СЕЛА НЕ ОТМОЛЯТ…»

В Самарской области многие помнят великую пред Господом молитвенницу и праведницу Пашу Давыдову († 10 февраля 1957 года). Жила она в селе Дмитриевка, в двенадцати километрах от Подъем-Михайловки, и часто приезжала к своей снохе Зое в село Большая Глушица. Многое было открыто тете Паше, сомолитвеннице и собеседнице Митрополита Мануила (Лемешевского) и протоиерея Иоанна Фомичева. При жизни не раз побывала она в раю; духовно прозревала посмертную участь как умерших, так и еще живых людей.

Про мамину свекровь тетя Паша говорила, что она в раю — и спаслась деторождением: всех своих деточек родила, — вспоминает живущая ныне в Самаре Алевтина Куликова. — В другой же раз тетя Паша говорит:

— А вот за эту два села будут молиться и не отмолят!

Мы к окну, смотрим — наша врач-гинеколог с мужем под ручку, он несет ее сумочку, — идут улыбаются…

НАША КРОВАВАЯ КНИГА

Если бы кто-то из живущих вздумал написать книгу обо всех убиенных младенцах, не хватило бы места на ее страницах — так много жертв приносим мы торжествующему врагу рода человеческого. Такая книга есть — на небесах, и все ее листы — как обнаженные раны, каждая строчка истекает кровью. Наша Кровавая книга…

Этот брак не принес мне счастья. Многое пришлось пережить. Но самым жестоким ударом была измена мужа. Моя разлучница — Трегубова, а сына ее зовут так же, как и несостоявшегося отца трех моих нерожденных младенцев.

…

Как-то ночью я увидела себя над какой-то мрачной ямой, а оттуда слышались жалобные крики: — Мама, мамочка!..

И вот я уже стою среди каких-то детишек, одетых в лохмотья. Они обступили меня, хватают за руки, тянут к себе и все приговаривают: — Мама, мамочка!

Мне страшно смотреть в их пустые глаза, жутко от холодных прикосновений. И не вырваться, не уйти от них. Старшая девочка радуется:

— Теперь ты никуда не уйдешь, останешься с нами. Я кричу:

— Пустите меня, мне надо идти. Меня дети ждут!

— Дети? А мы что — не дети? Мама, почему ты нас бросила?

Так я и проснулась под их неутешный плач…

…

Не думала, что столько радости может принести сон. Мне привиделось, будто я в каком-то обыкновенном доме, где много — восемь или десять — маленьких детей. Красивых, чистеньких, беленьких… Со мной еще одна женщина.

Вдруг в дверь стучат, и вторая женщина спрашивает, кто там и что нужно. За дверью стоят незнакомые мужчины, и один из них — аккуратно одетый, приличного вида — говорит:

— Здесь два моих сына. Откройте, я заберу их. Женщина готова открыть дверь, но я в ужасе останавливаю ее:

— Это же охотник за детскими органами! Не отдавай детей, он лжет!

Тот настойчиво требует, чтобы ему отдали двух мальчиков (почему-то ему нужны именно два малыша, примерно двухлетние; он называет их имена и фамилию, говорит, что его прислала за ними жена). Пока идут переговоры, я закрываю мальчиков в шкаф, но, понимая, как ненадежно это укрытие, осторожно выбираюсь с малышами через окно. И бегу, несу их обоих, крепко прижимая к себе, и не чувствую тяжести — такие они легонькие, невесомые так ласково и доверчиво прильнули ко мне. Бегу, радуясь тому, что удалось спасти детишек. Ведь остальные-то дети в доме торговцу органами не нужны…

Ольга Ларькина

ОСУЖДАЕТСЯ… МАТЕРИНСТВО?

Мария скрывала свою беременность до последнего. Живот утягивала, на работе носила широкий блузон, в больших карманах которого постоянно держала руки, чтобы не так заметна была округлость фигуры. «Маскироваться» удавалось довольно долго. А около восьми месяцев, когда тайное уже становилось явным, она взяла на работе очередной отпуск. Декретный отпуск Мария не оформляла и потому не получила полагающихся по закону денег. А они, конечно, не оказались бы лишними. И даже не встала на учет по беременности у местной акушерки. Роды начались прямо в машине по дороге в ближайший роддом.

Кто-то, наверное, подумал, что речь идет о плоде мимолетной связи, о юной девушке, решившейся родить и воспитать ребенка без мужа. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что у Марии есть муж и дети. Родившаяся этим летом девочка стала ее четвертым ребенком. Почему же беременность, словно свидетельство о позоре, пряталась Марией от всех окружающих? Нет, не была она горькой пьяницей и никто не лишал ее материнских прав. Известие о том, что Мария ждет четвертого ребенка, в последние несколько недель быстро разнеслось по поселку. Местные кумушки на каждом углу судачили об ожидающемся пополнении. И «общественное мнение» тут же вынесло Марии приговор: сумасшедшая, самой есть нечего, а она еще нищету плодит… При этом во внимание не принималось, что у семьи есть огород, корова и другая живность, а на земле при наличии скотины всегда можно прокормиться, только не ленись…

Вот этого «приговора», всеобщего осуждения, которое в современной деревне не бывает молчаливым, и боялась Мария. Насколько же извращено должно быть сознание людей, чтобы убийство младенца во чреве считалось обычным, естественным явлением, а рождение ребенка, не первого и не второго в своей семье, — из ряда вон выходящим событием, заслуживающим сурового осуждения…

Одна многодетная мама рассказывала мне, как во время вынашивания детей ей приходилось встречать крайне негативное, да просто хамское отношение к себе. Косые взгляды и ехидные пересуды соседок — это еще что. В общественном транспорте, случалось, так и норовили намеренно толкнуть, а то и ударить локтем в живот. Причем чаще всего — пожилые женщины, вероятно, вырастившие собственных детей.

Я сознательно изменила имя женщины и не называю поселка, в котором она живет. К тому же подобная история могла бы произойти где угодно. Мораль «нового времени» царит уже повсюду. В поселковой школе, кстати, в числе первых в Самарской области ввели уроки полового просвещения. Конечно, не без инициативы с места.

И все-таки женщина, «…когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин.16:21). И верится, что радость материнства уже затмила у Марии пережитое чувство тревоги.

Татьяна Трубина

ПО ПРИГОВОРУ ВРАЧЕЙ

Известно, что ждало его потом, ведь шестимесячный плод — это практически жизнеспособный ребенок (еще несколько лет назад врачи и акушерки в роддомах со всей самоотверженностью выхаживали их, и многие дети выживали); все органы уже сформированы, и значит, их можно использовать в донорских целях. В этом кровавом бизнесе все идет в дело, даже зародышевые ткани совсем еще крошечного комочка плоти. Наших детей убивают на разных сроках внутриутробного развития — и в любом виде они превосходно годятся в пищу ненасытному Молоху. Хотите стать моложе, привлекательнее, соблазнительнее — покупайте кремы, помады и гели «на натуральной основе». Материала для людоедской парфюмерии хватает, пока мы спокойно — или с угрызениями совести, что не меняет дела, — отдаем своих чад на растерзание.

Нет, эта женщина и не помышляла об аборте. Сколько раз ее мама горько вздыхала: эх, доченька, если бы я только знала, что аборты — такой страшный грех, — никогда бы не стала их делать. Все бы выросли, всех бы мы с мужем выкормили. И ты, слава Богу, замужем… Но когда дочь поделилась с ней долгожданной радостью, мать пришла в ужас: «Ты что же, забыла — как раз в это самое время прошла курс лечения такими антибиотиками, от которых возможны всякие отклонения в развитии плода. А что говорят врачи?»

И началось мучительное метание от врача к врачу, и те подтверждали худшие опасения. Да, антибиотики вполне могли повлиять на будущего ребенка. Да, — подливали масла в огонь, — а вы знаете, что вашей дочери вообще нельзя рожать эти пять лет? И дочь, готовая провалиться от стыда, рассказала маме, какой «подарочек» преподнес ей любимый супруг. Стоило ей ненадолго уехать, как он привел в дом платную «жрицу любви», заразился сам и одарил жену ужасной болезнью. Она и узнала об этом, сдав анализы в женской консультации. Она простила мужу измену, оба пролечились, но что будет с ребенком? Внутриутробное заражение — это так опасно…

И все-таки она долго не сдавалась, убеждая всех в том, что ее дитя — это ее крест, каким он будет, такой, значит, и определил ей Господь. «Да что ты понимаешь в этом, глупая! — слышала в ответ. — Ты еще не видала, какие бывают уродцы. Зачем тебе это? А муж — он же тебя сразу бросит!..»

Последним аргументом стала экскурсия по этажам детской больницы, где в палатах за стеклянными дверьми собраны дети наркоманов, пьяниц, сифилитиков, — дети с ярко выраженными уродствами. Эту «экскурсию» с будущей мамой провела врач, прилагавшая особенно много стараний для того, чтобы вынудить женщину решиться на искусственные роды. И это ужасающее зрелище сломало молодую женщину. Она скрепила своим согласием приговор врачей…

Ей ведь не показали, сколько здоровеньких, вполне нормальных детей родилось даже у изгоев общества — и у подобных ей жертв трагически сложившихся обстоятельств. Ей не сказали, что статистика лжива насквозь.

Ольга Ларькина

ПОКАЯННОЕ ПИСЬМО

«Я — грешный монах Моисей — виноват перед всеми вами, чтущими эти строки, перед живущими, усопшими и будущими родиться, наипаче перед нерожденными младенцами в страшном злодеянии.

Работая в Иркутской больнице № 10 в 1977 году, я обучал убивать нерожденных младенцев точечным массажем сразу после зачатия и на всех сроках беременности. Не только обучал, но и своими руками творил эти злодеяния. Эти страшные преступления я, безумный, творил 14 лет, разъезжая по всей России, обучая этому всех, кто только соглашался меня слушать — в школах, на заводах, в больницах, клубах. Вопль нерожденных, загубленных мною и по совету моему, младенцев, вопиет об отмщении…

В 1998 году Архиепископ Брянский и Севский Мелхиседек обратился ко всей России с призывом к русским людям молиться за младенцев, чью жизнь не сберегли. Он назвал Иродов грех убиения во чреве главной причиной всех и всяческих трагедий, болезней и того смутного времени, которое мы переживаем. К молитве за убиенных младенцев призывает всех и афонский старец иеросхимонах Рафаил. Мы видим, как в семьях, где живут неисправимые пьяницы, наркоманы, блудники, молитва совместная о загубленных чадах буквально творит чудеса обращения и исцеления. Видим, как укрепляются семьи, как дети вновь начинают любить родителей и как многие родовые хронические заболевания оставляют эти семьи.

Простите меня, дорогие мои, низкопоклонно умоляю вас о молитве за падшего современного Иуду и Ирода — чадоубийцу монаха Моисея. Чтобы мне не спать по ночам, но стоять у Святого Гроба Господня на Божественной литургии и оплакивать страшные злодеяния мои, чтобы мне неложно творить достойные плоды покаяния — всю оставшуюся жизнь учить уже не убивать, но поднимать на небо тех, кого убивали почти 70 лет.

Буду умолять Всемилостивого Господа нашего Иисуса Христа и Заступницу Усердную «Взыскание погибших», чтобы спаслись все до единого, кто услышит этот вопль мой и откликнется молитвой, милостыней, поклоном о спасении грешного монаха Моисея.

Да благословит вас Господь!

АНАЛИЗ

Этот случай произошел так давно, что я уже успела его призабыть. А вспомнить меня заставили слова одной молодой девушки на Православном интернет-форуме: «Существуют аборты по медицинским показаниям. И оставить ребенка-дауна, ребенка с нарушениями умственной деятельности и прочими неизлечимыми заболеваниями решится мало кто даже из истовых верующих…».

Такой анализ стоит довольно дорого для провинциального городка, и работники генетической консультации своеобразно решают эту проблему: они из одной дозы реактива ухитряются с<