Да я вообще не могу заснуть.

Не бойся: тебе не нужно следовать за мной, если ты сама этого не захочешь. Я никогда не принуждал и не стану принуждать тебя принимать какое бы то ни было решение. Я буду благоразумным с тобою и укажу тебе на верное решение, насколько смогу сделать это. Но если ты всем своим сердцем не пожелаешь сделать какой-либо шаг, зная, что он правильный, то никогда не сможешь любить меня, жить со мной, помогать и утешать меня. Впрочем, как и я, ничем не смогу тебе помочь. Я буду продолжать обеспечивать тебя, насколько мне позволят средства, если ты пожелаешь оставаться там, где сейчас находишься... Я говорю это сейчас с не меньшей уверенностью, чем когда говорил, что люблю тебя, хотя желания моего сердца, в первую очередь, устремлены к Богу. Я всегда говорил тебе об этом и не позволю даже тебе удерживать меня от правильных поступков, срывая «запретный плод» конформизма с миром, к которому неизбежно приведут требования твоего отца, если я последую им.

Если ты не сочтешь нужным сразу же выполнить мою просьбу, не удивляйся, если мои письма станут слишком редкими и краткими: я больше не буду считать себя обязанным много писать тебе, как и не буду ожидать, что ты захочешь много меня слушать. Но если ты тотчас захочешь вернуться ко мне с истинной любовью, верой и сочувствием, то ты вернешься к человеку; чье сердце более, чем чье бы то пи было, готово тебя принять, который до сего момента не выразил тебе ни капли недоверия, не сказал ни слова упрека, и если в его душе была хотя бы тень недоверия или упрека, то она мгновенно исчезнет, как только он узнает, что ты снова искренне и безраздельно предана ему. О, Джини, ты не знаешь, как глубоко ты ранила мое сердце. Если ты не поймешь этого, хмурая туча, которую сможет удалить только смерть, опустится на мою жизнь. Тот день, когда ты вернулась в дом своего отца, стал самым тяжелым днем, ибо он разделил два сердца, которые всегда были верны друг другу, пока горечь недоверия, страха и упреков не излилась в них. Я молю Бога, чтобы Он благословил тебя и нашего мальчика и чтобы в вашей жизни было больше счастья, чем в моей.

Твой муж,

Джон Александр Доуи».

(В этом письме от 19 ноября 1877 года говорится о восстановлении его расположения к жене.)

 

«Моя возлюбленная жена.

Два твоих длинных, с любовью написанных письма от 10 и 12 числа лежат передо мной. Они уверили меня, что в твоей любви ко мне нет страха, в твоем сердце нет места сомнению, и ты целиком и полностью остаешься моей верной и любимой женой. Я благодарен Богу за этот добрый знак. Он направлял мои мысли и мое перо, чтобы я мог разрушить колдовские чары дьявола и уничтожить страх, который уже в значительной степени внес раскол между нами, явившись под самой искусной маской отчуждения. И если я не буду осторожным, боюсь, что эта победа может привести меня к чрезмерной уверенности в своих возможностях. Ибо я не могу припомнить другого такого случая, чтобы мне пришлось дважды завоевывать своим пером твое сердце, когда оно находилось за морями в далеких землях, и каждый раз одерживать «блестящую победу».

Но я не хочу снова участвовать в подобных сражениях — особенно в таком, как последнее, — или одерживать еще одну, столь же дорогую победу. Мадам Самоуверенность не сможет заставить меня забыть те сильные удары, глубокие рапы и сердечные муки, которые я претерпел во время боя, а также опасность ранить тебя, мою возлюбленную, пытаясь вырвать из рук врага. Пастух должен быть метким стрелком, це.1ясь в льва, который убегает в лес, волоча за собой его «маленькую овечку». Никому не захочется заново пережить такое; и я верю, что мою дорогую «овечку», которая «от хлеба моего ела», и «от чаши моей пила», и «на груди моей спала» (2 Царств 12:3), - мою дорогую жену - больше не уведут от меня ни хитрые лисы, ни рыкающие львы.

Ничто не может быть совершеннее восстановления моих чувств к тебе в то время, когда я читал твои последние письма. И я сожалею лишь о том, что, во-первых, наши чувства друг к другу остывали (хотя мы еще увидим, как все вернется с новой силой); а, во-вторых, — на пути к тебе находится письмо, которое я отправил прежде, чем получил хотя бы одно из твоих писем. Оно может причинить тебе ненужную боль. Однако я послал телеграмму вперед его, которая, я надеюсь, позволит извлечь жало. Как мне хочется, чтобы это письмо не дошло до тебя и вернулось назад, потому что оно не очень мне нравится, особенно в тех местах, на которые теперь уже нет необходимости обращать внимание. Отнесись к нему как к еще одному выстрелу во льва, о котором говорилось выше, — я не знал, что он уже убит моим первым выстрелом; и если я сильно опечалил тебя, прости меня так же чистосердечно, как и я прощаю тебя.

Как солнце прогоняет мрак ночи, так твои письма прогнали усталость из моего сердца и принесли мне истинное Божье утешение. Видя, что ты снова со мной, и узнав о том, что даже на твоего отца благотворно повлияли мои слова, которые, должен признать, были весьма суровыми, я был изумлен неожиданным изменением положения дел. Ситуация даже кажется слишком хорошей, чтобы походить па реальность, и при виде благодатного Божьего воздаяния за мои молитвы и хвалу Ему мое сердце издает «вопль счастья», как вы, женщины, его называете.

Ты должна откровенно признать (и ты делаешь это), что я совершенно правильно истолковал письмо твоего отца. У меня нет желания проявлять излишнюю суровость по отношению к нему — ибо я люблю его и всю твою семью. Но позволь мне заметить, что он не только не сумел правильно понять мое положение, но, что еще хуже, не смог смириться со своим изменившимся положением власти по отношению к тебе, поскольку теперь ты являешься моей женой. Несмотря на то, что его отношение к тебе как отца не может измениться, право направлять твои шаги перешло в другие руки по его же собственному согласию и Божьему определению. И теперь, когда он начинает понимать некоторые из своих ошибок (о чем я делаю вывод из твоих писем), то, конечно же, могу не обратить на них внимания. Как бы там ни было, он совершал ошибки потому, что очень любит тебя — своё детище, — и поэтому он, вероятно, согласится со мной, что мы не можем любить еще сильней, чем мы уже любим тебя.

Я сожалею, если оскорбил его каким-либо из своих выражений — некоторые из них я готов полностью изменить. Он удостоил меня воистину милостивой похвалы за «умение и талант» писателя после того, как прочел письмо, где я сурово критиковал содержание его послания ко мне. Я уважительно отношусь к его замечанию, которое, на мой взгляд, льстит мне больше, чем я того заслуживаю, так как я всего лишь честно и обстоятельно исследовал его письмо без претензий на мастерство в изложении своих мыслей, поскольку не каждая мысль, изложенная на бумаге, была литературным шедевром.

Когда мы снова будем вместе, если Господь пощадит пас, мы должны больше вместе молиться Богу и читать Его слово. Любовь моя, когда я вспоминаю о том, как непродуманно сваливал на тебя свои обязанности, когда я понимаю, каким был слабым, глупым и грешным, то могу только удивляться милости Бога, Который дал мне в утешение твою любовь. Мое сердце с нетерпением ждет той минуты, когда мы подтвердим друг другу, что наша любовь никогда не прекращалась и что она становится только сильнее.

Пусть твое сердце будет совершенно спокойно относительно нашего будущего. Поверь, что бы ни происходило, оно находится в надежных руках. Я вижу это будущее гораздо яснее, чем могу решать тайны современности. Я похож на человека, видящего свою цель на склоне горы, но между ним и целью лежит долина, в которой туманы скрывают все от его глаз, когда он проходит сквозь них, пересекая маленькую речушку, с которой они поднимаются. Я продолжаю двигаться, внимательно смотря вперед, молясь и делая все, что мне по силам. Я уверен, что бы ни происходило, я окажусь в нужном месте; но я не поверну назад оттого лишь, что не могу видеть всего, чего бы мне хотелось, па своем пути...

Твой любящий муж,

Джон Александр Доуи».

 

 

Глава 7