Глава 1. Режиссер — всегда педагог

Режиссер и актеры

Моя работа с актером

Глава 2. Основы профессионального

Воспитания в театральной школе

Создание самого себя

Создание «веры» и «правды» в самом себе

Воспитание «сценической наивности»

важнейший элемент обучения

актерскому мастерству

Воспитание «сценической наивности»

на литературном материале

Построение взаимоотношений партнеров на сцене.

«Минутки» — тренаж всех видов общения

Глава 3. Принципы, заповеди, советы

Ни минуты жизни вне профессии

Не ждать, пока научат, — учиться самому!

Между актером и персонажем нет грани

Действие связываю с выстрелом

Что скажет зритель?

Фрагменты из записных книжек

 

 

Мне хотелось бы, чтобы актеры им­провизировали весь

спектакль. Ничего не заштамповывать. Каждая

репетиция есть новая репетиция. Каждый спектакль —

- новый спектакль.

Е.Вахтангов

 

Предисловие

 

Как-то в одном из своих поэтических сочинений великий французский поэт Гийоме Аполлинер сказал: «... поэтом должно называть лишь того, кто изобретает, того, кто творит... Поэтом можно быть в любой области: достаточно обладать дерзно­вением и стремиться к открытиям». В рамках такого толкования можно с полным правом считать и автора настоящей книги — Людмилу Викторовну Цукасову, заслуженного работника культуры РФ, актрисы, режиссера и педагога, доцента кафедры мастерства актера ВТУ им. М. С. Щепкина при Государственном академическом Малом театре. В многогранной деятельно­сти Л. В. Цукасовой есть все: и открытие нового в практике театральной педагогики, и раскрытие и воплощение целостной концепции воспитания актера, и построение новых форм и принципов работы со студентами, основанных на идейно-эстетических позициях и методики педагогической деятельности великих мастеров сцены, педагогов-новаторов русского театра, таких как М. С. Щепкин, К. С. Станиславский, Е. Б. Вахтангов, А. Я. Таиров, В. Э. Мейерхольд, Л. А. Волков и др.

Говоря в книге о сходстве двух профессий - учителя и актера, в тоге которых автор книги выступает уже многие годы, передавая свой театральный опыт и мастерство (достаточно отметить лишь ее выпуски четырех национальных студий в России и Германии), Л. В. Цукасова объединяет все то существенное и лучшее, что по жизни в деятельности и актера, и педагога становится главным, — это большой труд, требующий как психофизических, так больших эмоциональных затрат, культуру речи, языка и поведения, а также глубокие знания своего предмета, основы психологии, педагогики и актерского мастерства. Именно в этом плане и построено все содержание книги, которое и по логике изложения, и по форме подачи учебно-практического материала делает книгу и как учебник для студента или начинающего актера, и как руководство для педагога по театральной педагогике и технологии лекторского искусства.

Будучи педагогом-режиссером школы Малого театра - Те­атрального училища им. М. С. Щепкина, где педагог Л. В. Цукасова и по сей день плодотворно трудится, ею была воспитана большая плеяда актеров, многие из которых в дальнейшем очень хорошо проявили себя в актерском деле и стали известными мастерами в театральном мире,

За долгие годы своей плодотворной театральной и режиссерской деятельности Л. В. Цукасова как на своем собственном примере, так и будучи уже воспитателем и наставником молодых талантов с полным правом доказала, что она не только может самосовершенствоваться как актер и режиссер, но и обладает божьим даром учить молодежь, формируя и отрабаты­вая годами свою педагогическую методику обучения актерской профессии, добиваясь при этом высокого уровня подготовки студентов театрального училища.

Говоря о «своеобразии» педагогической методики Л. В. Цукасовой, следует особо отметить, что путь ее к мастерству шел с большими трудностями и долгими поисками. Говоря более точно и афористично словами Хорхе Гильена о Федерико Гарсиа Лорке: «...уже по лекциям можно было догадаться о режиссерском таланте Федерико. Каждая его лекция была спектаклем, вообще же, если лекции читают и только читают, она обречена на провал, — лектору надлежит быть актером...», -можно с полным правом отнести такую оценку ко всей педагогической деятельности Л. В. Цукасовой, у которой по жизни именно так все и шло в достижении высокого уровня как актерского, так и педагогического мастерства. Отрадно отметить, что созданный Л. В. Цукасовой оригинальный учебный курс «Технология лекторского искусства» за многие годы на­шел свое воплощение не только в стенах своего Театрального училища им. М. С. Щепкина, но и во многих российских и зару­бежных учебных заведениях. Интересно отметить, что высокой оценкой была удостоена творческая деятельность Л. В. Цукасовой и со стороны Российской академии образования. Так, еще в 1993 г. академик РАО, профессор И. Я. Лернер, будучи экспертом от РАО, в своей рецензии на весь учебный комплекс по курсу «Технология лекторского общения» (и в первую очередь, на его главную составляющую — учебное пособие) прямо выразился: «...Все в нем (в комплексе) сделано, несомненно, большим мастером сценической технологии... Поэтому он

вполне может оказаться даже очень полезным и для учителей средних школ и других учебных заведений...»

В заключение взятого нами вступительного слова особо подчеркнем не только высокие профессиональные качества педагога и режиссера Л. В. Цукасовой, но не менее главное — ее человеческие, личностные качества, которые особо выделяют ее из общей театральной среды, что делает ее понятной и доступной самой широкой аудитории высшей и средней школы.

Профессор В. И. Михеев

Глава 1

Режиссер всегда педагог

Режиссер и актеры

Взаимоотношения актера и режиссера — важная проблема, но, чтобы к ней подойти правильно, нужно, думается, сначала точно определить, что есть режиссер и что актер, каковы их роль и творческие задачи.

К. С. Станиславский говорил, что самое интересное на сцене — жизнь человеческого духа, т. е. законы, по которым существует и развивается внутренний мир человека, во взаимосвязях с окружающим его миром. Естественно, что этот мир может показать только актер. Поэтому я сугубо придерживаюсь в своей практике того положения, что первое и главное место в спектакле должен занимать актер. Прочие компоненты — декорации, музыка, свет и т. д., да и сам режиссер как организатор формы лишь помогают выявлению внутреннего мира актера-персонажа. И второе: глубоко верю, что в театре главное происходит не на сцене, а в зрительном зале, т. е. все сложнейшие, труднейшие процессы, через которые проходят актер и режиссер в ходе подготовки спектакля, - все они служат не целью, а только средством возбудить в зрителе соответствующие психологические процессы.

На мой взгляд, театр чрезвычайно мало уделяет внимания именно этой стороне дела, почти не регистрируя, как влияет спектакль на психику зрителя, какое впечатление и какой след оставляет. Обычно удовлетворяются оценкой творчества актера и режиссера, их талантливости, находчивости, изобретательности, но не учитывают те реальные результаты, ради которых и существует театр, ставится спектакль: воздействовать на сознание, эмоции зрителя.

Если единственным выразителем идей, единственным средством воздействия на зрителя выступает в театре актер, то чтобы соорганизовать это воздействие, направить спектакль в целом по определенным путям, необходима работа режиссера. Именно он прежде всего организатор идей, которые театр хочет донести до зрителя в данном спектакле.

Первый и самый главный шаг режиссера в этом направ­лении - распределение ролей. Угадать актера - не только в проявленном уже качестве, но и в возможном, предполагаемом — чрезвычайно ответственный этап в начале работы. Имея и виду не столько уже проявленные, сколько потенциальные качества актера, нужно уметь разбудить его «аппетит» на роль, и тут очень важно быть осторожным, последовательным.

Известно, что, когда актер получил роль, она для него - еще чужой и часто даже «враждебный» материал, который приходится преодолевать. Положения, слова, признаки роли - внутренние и внешние — долго остаются еще «чужими», пока они не освоены. И если в этот период режиссер начинает актера торопить, пичкать указаниями, то, естественно, встречает сопро­тивление, тем более что эти требования усложняют и без того невоспринятый материал. Актер чувствует свои трудности, ему неловко, и, чтобы выиграть время, он начинает естественно и закономерно спорить, оправдываться, обвинять режиссера. Так возникают разногласия, а порой и конфликт, тормозящий работу.

Вот почему режиссеру необходимы большое терпение и такт, чтобы дать актеру возможность освоиться с материалом и самому попробовать его преодолеть. В большинстве случаев исполнитель при этом допускает ошибки по той простой причине, что точка зрения у режиссера всегда шире, чем у актера, который, получив конкретную роль, заинтересован только ею. Он видит роль изнутри, стремится отыскать там подробности, вкапыва­ется в смысл каждого слова и положения, ищет интонации и, естественно, становится «мелким исследователем», тогда как режиссер охватывает творческим взором все целое. И будучи поневоле «узким» в работе, актер, как правило, не сразу приходит к истине. Режиссер должен позволить ему ошибаться, пока тот не почувствует: что-то неладно, роль не вписывается и общий план и не приносит удовлетворения ни ему, ни его партнерам, ни режиссеру.

Понимание неудачи пробуждает у актера естественный «аппетит», он хочет помощи со стороны. Вот тут самое время режиссеру раскрыть свои намерения. Он уже успел приглядеться точнее, тоньше к индивидуальности актера, примерить его возможности к отдельным положениям, сценам, взаимоотношениям, начинает предвидеть краски роли, угадывать то, чего сам исполнитель в себе иногда не угадает.

Актер чаще всего ошибается, когда думает, что очень хорошо себя знает. Обычно он знает свои привычные приемы, которые проверил в старых спектаклях, и чаще всего боится менять уже испытанное, считая творческие формы, которыми пользуется, единственным своим достоянием. Между тем в актере интересно не то, что он уже сыграл, а то, что он может еще сыграть. И от режиссера зависит предусмотреть это, исходя из возможностей актера, его природных данных — интонации, обаяния, доходчивости. То есть строить роль именно для данного актера, а не для его дублера, которому потребуются уже иные краски, иные характерные черты.

Чтобы точно учесть потенциал актера, присущие ему особенности, режиссеру нужно развить в себе способность определять реальные творческие качества. Мы часто попадаемся на такую «удочку»: думаем, что он такой, каким себя преподно­сит, что-то изображая, и не учитываем, что он настоящий где-то рядом, или даже совсем другой. Театральный прием заслоняет самого актера, его «насамомделишные» природные, органиче­ские качества - от крови и плоти. Вот эти качества и важно подсмотреть, определить, где актер притворяется, а где он «на­стоящий» и что с ним на самом деле происходит, потому что происходит с ним обычно не то, что он показывает.

Задача режиссера - деликатными способами разбудить подлинный темперамент актера. Что я подразумевал под словом «темперамент»? Отнюдь не волнение, не сильные чувства, не переживания, а увлечение тем, что он делает. Когда появляется настоящий интерес к делу персонажа в пьесе, это и будет собственный темперамент актера. Причем он может быть выражен и шепотом, и чрезвычайно бурно — все это будет темперамент, потому что в обоих случаях воплощает увлечение тем, что он делает, а раз он увлекся делом, то очевидно, будет достаточно заинтересованно действовать, находя естественные краски, которых подчас даже в себе и не предполагал.

Режиссеру очень важно поймать момент пробуждения истинного темперамента, когда актер перестал играть и вдруг

открыл свое истинное лицо в ситуациях роли, хотя бы в маленьком кусочке, и, уцепившись за эти проблески подлинного актера в образе, умножать их, строить по ним дальше образ.

При всем том, режиссеру надобно постоянно следить - это тоже реалистическое видение - за тем, чтобы актер был заполнен заботами персонажа, а не собственными. Легко ошибиться, перепутать эти две заботы. Часто на репетиции, когда спрашиваешь, почему актер делает именно так, он объясняет: «Ведь я должен показать зрителю то-то и то-то», т.е. он точно определяет задачи актера. Спрашиваешь: «А Иван Петрович, которого Вы играете, озабочен этим?» Нет, он, оказывается, озабочен совсем другим. Постоянная актерская мысль, что он должен сыграть что-то предопределенное, сыграть интересным и доходчивым способом, - все время отвлекает исполнителя от истинных намерений и забот персонажа, образ которого он создает.

Дело режиссера — определить рисунок роли и поведение актера так, чтобы этот образ был доходчив для зрительного зала, а для актера самое главное - понять намерения своего персонажа. Зоркий глаз режиссера поможет постоянно различать, кто сейчас перед ним: актер или персонаж, и все время направ­лять исполнителя на путь персонажа, всячески уводя от забот актерских.

Следующий этап работы — на основе подсмотренных и подмеченных индивидуальных качеств актера показать ему заманчивые рисунок и краски роли. У нас сейчас в режиссуре есть, с. моей точки зрения, уклон в литературно-педагогическую работу с актером. Это, мне кажется, сушит дело. Нельзя только анализом, даже самым тонким и интересным, только логикой увлечь исполнителя. Это в сущности мало дает, потому что за­ставляет чрезвычайно разлагать на составные части все, что он делает. Известно образное выражение: «Если бы сороконожка думала, какой ногой ей следует двинуть, она бы наверное запуталась и перестала двигаться». В определенной мере это можно отнести и к предмету нашего разговора. Вот почему, полагаю, режиссер должен давать актеру ощущение роли, обобщающие краски, чтобы было интересно ее сыграть, а уж каким спосо­бом, — пусть актер сам ищет.

Надо заметить, что это очень трудная сфера работы. Гораздо легче анализировать, чем синтезировать, без конца разбирая, что значит та или иная фраза и что здесь думал, что чувствовал персонаж, каким ходом актеру к этому прийти. А иной режиссер предложит актеру удачную краску, цельный образ положения, образ переживания, образ рисунка, и сцена становится понятной, появляется желание ее сыграть. По-моему, гораздо полезнее идти именно таким путем, чем кропотливо разлагать роль на мельчайшие составные части. Естественно, для этого режиссер должен иметь свое видение спектакля, авторского материала, т. е. обладать качествами, которые ему помогают идею автора раскрывать театральными образами, а не формулами. Речь идет о том, что правильнее называть не столько режиссер­ским видением, сколько режиссерским почерком.

Таким образом, с одной стороны, режиссер выступает, можно сказать, «нянькой» актера, сначала - даже «повивальной бабкой». И призван помочь актеру родиться в своем новом качестве, соответствующем тому, что он играет. А значит — предугадать его в роли, заинтересовать, заманить на идею, подобрать интересный рисунок роли. Важно, далее, уберечь актера от по­сторонних, побочных забот, все время держать его в атмосфере образа, подсказывая краски, которыми он обладает, но может себе и не видеть. Действуя как бы со стороны, режиссер помогает исполнителю реализовать творческий потенциал в новом качестве, разумеется, ни в коей мере не умоляя его собственной работы и инициативы.

С другой стороны, режиссер выступает благожелательным зрителем, своего рода «зеркалом» актера - зеркалом, перед которым можно изменить, поправить рисунок роли. Это тоже совершенно необходимо для исполнителя. Попробуйте, скажем, загримироваться без зеркала, даже если уже сто раз наклады­вали такой грим, — ни за что не получится. И не только потому, что нужно помнить, где, что начертать на физиономии. Когда актер гримируется, он всматривается в свои глаза, в выражение лица и ищет образ, чтобы заново его накопить и понести на сцену. Совершенно так же необходим ему режиссер — уже в плане «гримирования» своего «нутра». Актер сам себя не видит и не слышит, он должен ощущать «зеркало» режиссера, а тот - помогать ему в качестве зрителя, всякий раз после каждой сцены или каждого куска рассказывать, что до зрителя доходит.

Такова вторая миссия режиссера — уметь объективно воспринимать все, что делает актер, и отражать это видение: «Вот какое у меня впечатление...» И актер может проверять свое

воздействие на зрителя: получается то, чего он хочет добиться, или не то?

Обязанность режиссера — создавать на каждой репетиции атмосферу спектакля, соответствующую идее, которую автор заложил в пьесе, и жанру, стилю постановки. Скажем, если мы готовим трагедию, важно следить все время, чтобы на репетиции была трагедийная атмосфера, вырабатывая такой рефлекс у актера. Эту атмосферу режиссер приносит с собой, и беда, если он не создает ее изо дня в день. Тогда ощущение трагедийного спектакля не накапливается, и на сцене нужной атмосферы не будет.

В процессе работы считаю также долгом режиссера совер­шенствовать технику актера и прививать ему вкус повышать творческую культуру, действуя в педагогическом плане.

Само собой разумеется, режиссер должен быть чрезвычайно терпеливым и, я бы сказал, выносливым, выступая на репетиции вожаком, и, следовательно, не поддаваясь влиянию актеров. Актер раздражается, а режиссер на это не имеет права, актер отчаивается, а режиссер не может отчаиваться, актер бранится, а режиссер сохраняет спокойствие. Будучи над актерским коллективом, руководя им, он завоевывает доверие в качестве творческого вожака, который проводит свою линию не насилием, а увлечением. Очень важно, чтобы актер увлекся, насилием в нашем деле ничего добиться нельзя; тут путь один - чтобы актер «зажегся», чтобы ему было интересно, чтобы он чувствовал себя творцом, художником.

Обратимся теперь к проблемам, связанным с обязанностями актера, который воплощает на сцене все, ради чего ставится спектакль.

Актером надо родиться, и, если профессиональных данных нет, тут уж ничего не поделаешь. Правда, каждого интеллигентного человека можно «натаскать» на актерское дело. В ходе длительного обучения он становится приемлемым исполните­лем, но это, в конечном счете, плохо для театра. Уж очень много у нас стало таких «выученных» актеров, и театральное искус­ство, на мой взгляд, из-за этого немало теряет. Обычно вину за серость спектакля возлагают на режиссера. Это только в какой-то мере правильно, тут сказывается обычно и творческий потенциал труппы. Истинного актера ничем не удержишь, если он хочет играть, такова его природа, его естественная жизненная

Итак, прежде всего актер должен быть актером по природе, а дальше уже следуют качества, приобретенные профессиональным обучением и практикой. Считаю, что от актера надо требовать главным образом «серьеза» и полной свободы, т. е. умения на репетиции ничего не «заиграть». Это, пожалуй, самое трудное - быть очень свободным, а вместе с тем глубоко и по-настоящему серьезным. Понятие «серьеза» - каверзное, каждому актеру кажется, что он не серьезен на репетиции, и в большинстве случаев так оно и есть. Рабочий серьез - особый, актеру дается он сложнее, чем в любой другой профессии. Это серьез, граничащий с мудростью. У пианиста, скажем, когда он упражняется, нет никакого легкомыслия, он усидчиво делает свою черновую работу. А актер берет роль и сразу сам с собой играет, сам с собой кокетничает. Обычно вначале он конфузится, хочет это скрыть и начинает улыбаться. Причем даже не замечает собственной улыбки, а она мешает ему, снимает «серьез», о котором идет речь.

Нужно многое от себя отбросить, остаться, так сказать, «голым» со всем своим дарованием и недостатками, поверить в себя, и тогда возникает серьезный подход к роли. «Если я попал в театр, то, очевидно, приношу пользу и полезен такой, какой я есть. Следовательно, нечего притворяться и наводить фальшивый лак, а надо остаться самим собой и относиться серьезно к тому, что происходит в роли», - вот примерный ход мыслей для самомобилизации подлинной свободы и «серьеза». Разумеется, очень важно, чтобы в первой стадии работы режиссер понимал и принимал все это, проявляя выдержку и терпение, даже если исполнитель идет по неверному пути.

Способность быть серьезным и свободным от каких бы то ни было наперед заданных обязательств, от стремления что-то сыграть можно считать профессиональным минимумом актера. Кстати сказать, эта способность включает в себя физическую свободу, поскольку, желая быть темпераментным, он часто начинает жестикулировать и излишне играть телом.

Далее. Чрезвычайно важное качество актера - умение действовать. Хотелось бы остановиться на этой проблеме подробнее. Наблюдая в двух театрах актеров разных возрастов, различного опыта и стажа, разной степени талантливости, замечаю у большинства тягу к переживанию. Каждый из них знает, что должен быть на сцене горячим, страстным, эмоциональным, и хочет сразу «схватить этого быка за рога», считает себя обязанным быть взволнованным. Но дело в том, чем волноваться. С. Станиславский давно сделал вывод: чувство играть нельзя. И, пожалуй, довольно опрометчиво прибавил, что чувство придет само собой. Вот все и ждут, когда придет, а так как не «приходит», то актер совершает ту самую ошибку, от которой предостерегал Станиславский, старается изо всех сил играть чувства.

Собственная актерская практика меня убедила, что сыграть чувство - неосуществимая мечта. Чувство - это постоянное диалектическое движение, изменение, не поддающийся учету комплекс психологических слагаемых. Гнев, ненависть, любовь, ревность, зависть — их в душе «не ухватишь». Между тем в те­атре установилась именно такая система обозначения чувств, и на эту удочку актер «клюет». Он сам себя обманывает - волнуется, стараясь вызвать определенное чувство, ему кажется, что он этого достигает и становится, например, страстным и сильным, а результат получается иной. Сосредоточенность внимания актера на своем внутреннем состоянии, наоборот, ослабляет страстность и действенность, потому что, переживая, новее не обязательно быть выразительным. Переживать можно и молча. Если человек возмущен, он далеко не всегда возмущается вслух, часто остается сдержанным, хотя внутри у него происходит буря.

Когда актер пытается играть «чувство», это мешает быть доходчивым, экспрессивным, ярким. Ему кажется, будто такое «переживание» впечатляет, а на самом деле он кипятится «внутри себя», что отрицательно влияет на восприятие зрителя.

Есть, однако, другое — действенное волнение и увлечение, вызванные тем, чего актер добивается от своего партнера. А чтобы действовать, не нужно ничего переживать; секрет в том, что переживания персонажа доходят до зрителя не от переживаний актера непосредственно, а от того, как он себя проявляет в действии. При этом зритель становится творческим участником происходящего на сцене. Наблюдая поведение актера, он угадывает его переживания и творчески участвует в спектакле, а если тот показывает свои переживания, то зритель остается просто наблюдателем.

Актер призван воспитывать в себе умение действовать, режиссер же -помогать ему в этом. Действовать - значит активно влиять на партнера, сосредоточить все внимание на нем («не я должен меняться, а партнер под моим влиянием»). И когда актер волнуется не по поводу своих переживаний, а в связи с тем, насколько он достигает желаемого от партнера, то само это желание делает его страстным: чтобы добиться, надо проявлять себя, становиться сильным, ярким, экспрессивным.

Ощущение действия дается лишь практикой. Это тончайшая вещь - действовать можно взглядом, волей, внешним жестом, словом, тембром голоса, интонацией, движением — бесконечными способами. Понаблюдайте в жизни, и вы увидите, что каждый человек многообразно воздействует на партнеров, не занимаясь переживаниями, а если отдает этому дань, то вы воспринимаете его как человека фальшивого. Так и с актером, когда он старается достигнуть внутренней взволнованности, то становится тяжелым, недоходчивым, малоинтересным для зрителя. Думаю, в частности, что даже настоящие слезы в театре - чисто внешнее достоинство; куда интереснее, если актер не пла­чет, а зритель думает, что плачет. Искать в себе чувства — это уже не искусство.

Возможно, такова крайняя точка зрения. Испокон веков в театре существуют два течения: одни говорят, что надо отдать себя целиком роли и все забыть при этом; другие же, наоборот, требуют от актера быть абсолютно холодным, знать, что он на сцене, и учитывать восприятие зрителя. Истина, очевидно, где-то посередине.

Взволнованность актера связана не только с тем, что он делает в спектакле, но и с тем, что он играет, что на него смотрят, и каждый спектакль для него — экзамен. Это, однако, и есть настоящее, естественное переживание, других же на сце­не не должно быть.

Главное, повторяю, - взаимодействие с партнером, а не стремление сыграть свое внутренне содержание. Хорошие актеры любят переигрывать друг друга, когда каждый особо пристально следит за партнером и его действиями: ты так, вот тебе на это ответ. Получается дуэль. И когда подобным образом актеры «ссорятся» между собой, это интересно, они становятся сильными, зоркими, страстными. Но стоит только им заняться своим собственным нутром, каждый существует на сцене отдельно, и действие, спектакль стоят на одном месте. Происходит торжественное «сидение в образе», вызывающее такую реакцию: играют хорошо, но почему-то очень скучно.

Актера подстерегает и другая опасность обращение к обычной смысловой логике. Ему хочется из текста выудить все, сыграть все мысли, которые заложены в нем да еще вы­явить подтекст, и он пытается это сделать - чаще внешними средствами.

Если мы условно разделим внутреннюю профессиональ­ную механику на рациональную, эмоциональную и волевую, то она определяет и метод творчества. Когда актер делает акцент на эмоциях, возникает «переживальческий» театр, весьма многозначительный, но скучноватый. Акцент на мысль, на логику всего, что говорится, приводит к раскраске смыслового содержания каждой фразы. А если на первый план выносят действие, т. е. акцент делается на волю, то все остальное отступает на задний план, и тогда оказывается, что главное совсем не в смысле фразы.

Возьмем показательный пример: сцену Купавиной и Глафиры из пьесы А. Островского «Волки и овцы». Глафира рассказывает Купавиной о своем прошлом. Обычно исполнительницу тянет на то, чтобы красочно передать содержание текста, показать свои переживания по поводу упоминаемых событий. Это акцент эмоциональный и смысловой. А волевой смысл дру­гой. Чего хочет Глафира? Чтобы Купавина ей помогла. Обычно действенное направление роли у хорошей актрисы всегда отмечено в тексте, как вехами, отдельными фразами. У Глафиры «вешки» стоят в начале и конце этого куска: помоги мне только! Но оказывается, что и вся середина заполнена тем же, ради помощи она вызывает доверие к себе, открывая собственные тайны. Яркость актрисы вовсе не в том, как она повествует о веселой жизни, а в том, как она завоевывает Купавину, ловит ее — именно тогда проявляются истинные качества Глафиры, ее звериные волчьи повадки.

Таких примеров множество, и актер призван найти в роли действенную сущность, внутренний смысл роли и отдельного куска. Кстати сказать, тут важно помнить тот простой закон, что целый кусок нельзя дробить и внешним образом интонировать его разнообразие. Как в примере с Глафирой: если актриса нашла интонацию на «помоги мне», она должна быть генеральной для всего куска. Ведь живя своей основной заботой, человек всегда окрашивает ее проявление интонацией, характерной именно для этой заботы, а не для тех слов, которые он произносит.

Высшее мастерство актера — уметь отдельные куски, действия, намерения, желания (а не переживания) построить и расположить в спектакле так, чтобы сочетание их способствовало наиболее яркому и сильному выявлению образа. И чтобы он нес в системе всех образов постановки основную идею автора пьесы.

Если актер и режиссер «сговорятся» на этом и если у них общие творческие навыки, общие вкусы, если оба наделены талантом — вот тогда проблема актер — режиссер, вернее сказать, боязнь ее, боязнь конфликта полностью отпадает. Обычно такой конфликт возникает, когда один из них беспомощен в работе. У творчески сильных художников всегда возникает взаимное понимание и увлечение, взаимное оплодотворение. Главное - чтобы была общая цель и при том — не личного порядка (в противном случае конфликт, понятно, возможен). Не представляю себе одаренного режиссера, который бы не заразился талантом актера. Если актер хорошо играет, то чего же лучшего желать режиссеру? Или, наоборот, если режиссер интересно, заманчиво вскрывает сущность роли, помогает актеру, разве способный человек может от этого отказываться?

Уместно сказать, что у актера есть всегда опасение — дескать, брать краски режиссера порочно, тогда «играешь чужое». Здесь проявляется ложное самолюбие. Во-первых, актер наблюдает где-то краски и пользуется ими, почему же не брать их от режиссера? Во-вторых, когда актер мало-мальски одаренный человек, он все равно это сделает, по-своему, органично и верно, следовательно, это будут уже его краски. И вот, если режиссер, угадывая индивидуальность актера, умеет правильно дать ему роль, выпестовать его в роли, помочь ему исполь­зовать собственную инициативу, а актер доверяет режиссеру, то недоразумений не возникает. А доверять он обязан просто потому, что это выгодно. Как актер я слушаю (однако не всегда слушаюсь) даже самого неопытного режиссера по той простой причине, что, наблюдая за мной, он становится опытнее меня, поскольку видит меня, а я себя не вижу. При этом нужно постараться понять режиссера не только рационалистическим умом, но и увлечь себя тем, чем он живет, что его увлекает, проверить на пробе пригодность или непригодность предложенного задания, и только затем начинать дискуссии.

Когда все обстоит именно так, конфликты отпадают (речь идет, конечно, не о творческих спорах, а о конфликтах отрицательного значения). Тогда работать актеру с режиссером и режиссеру с актером очень интересно, и результаты получаются убедительными.

Доклад в Кабинете режиссера и актера ВТО

16 мая 1946 года.

Моя работа с актером

Если кратко ответить на вопрос: как я работаю с актером? - то можно сказать: ощупью работаю. Это не значит наобум, просто каждый раз приходится нащупывать разные подходы. А чем они определяются? Тем, какова пьеса, каков автор, каковы актеры и как эту комбинацию наилучшим образом построить, сообразуясь со своими намерениями. Естественно, что всякий раз ищешь нужные в данном случае способы. Поэтому будем вести речь о принципах, по которым я работаю. Тут, однако, надо иметь в виду, что практика не всегда сходится с обязательными принципами, правилами, неизменными положениями. И не потому, что они плохи или умения не хватает (хотя так тоже бывает), а потому, что речь идет о работе с живыми людьми, и она во многом связана с их творческими взглядами, позициями, устремлениями.

Всякая деятельность и ее приемы определяются прежде всего целью. Какова же должна быть наша цель? И по природной склонности, и по убеждению считаю, что самое главное в театральном искусстве — создание на сцене в художественной форме жизни человеческого духа. Вы знаете, что эта формула К. С. Станиславского, формула краткая, но чрезвычайно содержательная и обязывающая. Полагаю, что в ней заключены как идейное назначение театра, так и его специфика.

Жизнь человеческого духа на сцене - это сейчас рождающиеся, возникающие перед глазами сложнейшие, тончайшие процессы, которые свойственны человеку. Это живой контакт людей, раскрытие их психологических движений. Отбирая из действительности все наиболее интересное и поучительное, коллектив театра в концентрированном виде, в художественной форме преподносит их зрителю, чтобы оказать на него определенное идейно-воспитательное влияние.

Воспроизвести в подлинности, со всеми внутренними противоречиями, страстями, переживаниями, конфликтами с окружающей средой жизнь человеческого духа - сама по себе сложнейшая задача. Но нужно помнить, что это еще не конечная цель. Она состоит в том, чтобы вызвать известную работу в психике зрителя. Практически мы часто об этом забываем и в своих творческих оценках применяем иные мерки: талантливо или неталантливо, нравится или не нравится, выразительно или невыразительно и т. д., тогда как единственным мерилом сценического успеха может служить только то, как театр взаимодействует на зрителя. Отсюда вытекает роль режиссера как организатора артистического оркестра для достижения согласованного, коллективного идейно-воспитательного эффекта.

Работа режиссера с актером, по моему мнению, начинается еще во время предварительной читки пьесы, потому что, хочет он этого или нет, но, уже читая пьесу, режиссер невольно начинает прикидывать, как ее реализовать на сцене. Актеры часто бывают недовольны распределением ролей. С одной стороны, это понятно, а, с другой — глубоко неверно. Здесь надо очень до­верять режиссеру, если тот вообще заслуживает доверия, потому что режиссер предвидит свой «оркестр» и набирает «инструмен­ты» для определенного исполнения сценического произведения. Когда актеру кажется, что данная роль предназначена для него, то учитывает он только свои оценки, увлечения и стремления, тогда как режиссер - весь ансамбль. Если предоставить ак­терам право выбирать роли, спектакль заведомо не получится, и совершенно ясно, что даже при решении вопроса об отдельной роли допускать этого нельзя. Конечно, режиссер может ошибиться, и любой актер имеет право поправить его, подсказать выход, хотя бы упоминая и о себе. Это вполне оправданно, но доверять надо такому распределению, которое намечает режиссер, поскольку он видит нечто цельное — будущий спектакль.

Конечно, современный актер должен уметь мыслить ре­жиссерски, иначе он не может сознательно участвовать в со­здании этого коллективного, цельного, гармоничного произве­дения. Однако умение представить общий план, общую тему не означает, что возможен актерский «оркестр» без руководства, без режиссера, хотя каждый актер способен мыслить по режиссерски.

Сказанное, понятно, относится ко всем стадиям подготовки спектакля. Освоение роли актером - это и режиссерская работа. Все здесь взаимосвязано: актер отвечает за то, что вместе с режиссером намечено, но и режиссер отвечает за то, что делается на сцене актером.

Путь, который все проходят в работе над ролью, общеизвестен. Прежде всего от актера требуется знать идею пьесы, понимать, ради чего она ставится, и соответственно - какую нагрузку несет его собственная роль в выполнении этой основной задачи. Отсюда вытекает определение действенной линии своего поведения на сцене — того, что Гоголь называл заботой, которая гвоздем сидит в человеке. Следующий шаг - наполнить образ индивидуальными признаками персонажа, которого играешь, т. е. влезть в его шкуру, как говорил Щепкин. Наконец, последний этап: воплощение роли в жизненно правдивой п художественной форме на сцене, когда происходит рождение нового качества от того, что пришел зритель.

Очевидно, донести идею пьесы до актера, раскрыть ее образное содержание призван режиссер. Но как приступить к этой работе? Вот самый трудный момент. Трудный, с одной стороны, потому что задуманное и увиденное режиссером в пьесе еще не окончательно, все это будет расти, развиваться, изменяться в процессе работы, а он уже должен что-то определенное рассказать актеру, заманить, объяснить, почему выбор в роли пал именно на него, наметить черты образа, который предвидит, открыть перспективы. С другой стороны, трудно вести такую работу, поскольку актер еще не знает роли, ему самому г