Взращиваем чувство реальности

 

По мере того как вы исследуете свой внутренний мир, мир внешний будет становиться все яснее и отчетливее. Сталкиваясь с воображаемыми барьерами, встретитесь и с реальными препятствиями. Задача этой недели – помочь вам тверже встать на ноги и посмотреть вдаль. Когда вы обратитесь внутрь себя за внутренней поддержкой, а также приметесь искать поддержки друзей, ваше творческое начало окрепнет. Когда приметесь совершать для себя малое – поливать, так сказать, сад, – более реальными покажутся и более крупные начинания. К вам вернется ощущение собственной силы.

 

Клаустрофобия

 

В окна яростно хлещет дождь. Небо отливает свинцом. Облака несутся с такой скоростью, словно кто-то нажал на кнопку быстрой перемотки. Опять пришел пронизывающий холод. В такие дни сидишь дома безвылазно. В такие дни приходит клаустрофобия.

 

Действие не всегда приводит к счастью, но счастья без действия не бывает.

Уильям Джемс

 

Карьера художника во многом зависит от убеждения, что он куда-то движется и не замурован безвылазно в четырех стенах, где бы эти четыре стены ни находились. Ради своего творческого здоровья я должна верить в то, что надо лишь сделать нужный следующий шаг, и передо мной откроется путь. Мне нужно верить, что у Высших Сил есть свои планы на меня и мою работу.

Как художнику мне нужна вера в Высшие Силы, источники вдохновения, поворотные моменты судьбы. Я должна верить в нечто, которое больше и мудрее меня. Некоторые художники верят в Бога. Некоторые – в Искусство. Но, как бы мы ни звали эту силу, верить в нее необходимо во имя выживания творческой натуры.

Если я верю в то, что мое творчество меня куда-то ведет – куда-то очень далеко, даже не могу разглядеть, куда именно, – тогда сумею выдержать «болезнь четырех стен» в такой день, как, например, сегодня. Если в самой моей работе уже достаточно чувства приключения, нет нужды мчаться на улицу и искать приключений там. Нужно лишь перевернуть страницу. Нужно найти приключение в собственном творческом сознании. Нужно держать текст в тонусе.

 

Проблемы – это всего лишь возможности в рабочей одежде.

Генри Кайзер

 

Сегодня мне позвонила одна молодая писательница. Она звонит уже в третий раз, но после предыдущего разговора прошло очень много времени. Всякий раз она рассказывает о каких-нибудь новых неприятностях. Ее друзья ведут себя неправильно. Да и вообще жизнь устроена неправильно. Все идет не так, как надо, и она, писательница, не может сесть за работу из-за постоянного стресса. Мне знакомо это ощущение, однако я не могу избавиться от смутного подозрения. Художники обожают драму, и в те моменты, когда не творят ее на бумаге или на сцене, нередко создают в собственной жизни. Подозреваю, что стрессы и драмы в жизни писательницы сойдут на нет, только когда она снова сядет за работу. Стоит ей заняться делом, и драма пойдет на убыль.

«Ах, вы ничего не понимаете!» – так и слышу я ее страдальческий голос.

Я все понимаю, и очень ясно. Сколько бесценных рабочих часов сама потратила на драматические переживания! Думая о вещах, которые мне неподвластны, не использовала ту власть, которая у меня была, – власть творить. Опыт подсказывает, что когда все вокруг вдруг начинают вести себя неправильно, это значит, я слишком мало работаю. За прошедшие годы не раз с сожалением отмечала, что, когда я пишу в хорошем темпе, все вокруг ведут себя значительно приличнее.

Как часто приходится слышать, что художники по натуре люди беспокойные, раздражительные, недовольные. Все это чистая правда – когда мы не работаем. Но дайте нам удачный день за столом или мольбертом, и мы просто душки, милее не найдешь. Всем недоволен тот художник, творческое начало которого не получает выхода. Творческую чесотку художника не унять ничем – только работой.

«Но я слишком расстроена и не могу работать», – говорит молодая писательница. И это чувство мне известно, однако я знаю, что если она просто-напросто сядет за работу, ее жизнь разом придет в норму, а эмоции утихомирятся. «Вы просто не знаете, как со мной обращаются, – твердит писательница. – Просто ужас какой-то!»

Но я понимаю: она не работает, поэтому пребывает в раздражении. Б о льшую часть времени ее друзья ведут себя вполне нормально. Б о льшую часть времени она может позволить им вести себя так, как им хочется. И только когда она не работает, у ее друзей внезапно вылезают всяческие загадочные пороки и недостатки. Только когда она не работает, ее вполне милый в обычное время бойфренд разом превращается в чудовище. Когда ее голова не занята работой, она начинает пристально обдумывать деятельность окружающих. Запускает эту карусель она сама, хотя и не замечает этого.

– У вас всегда работа – лучшее лекарство, – обвиняюще говорит она.

– В целом – да, пожалуй.

– А вот будет у вас тоже плохой день… – обижается писательница.

 

Быть там, где ты есть, не раздражает. Раздражает, когда думаешь о том, что хотел бы быть где-нибудь еще.

Джон Кейдж

 

Я слушаю ее и верю. Драматизм заразителен. Я и сама уже хочу, чтобы ее друзья приняли человеческий облик и перестали дурить. Я хочу, чтобы ее жизнь стала легче. Слушая жалобы, сама расстраиваюсь. Мне хочется «исправить» ее жизнь. И я не сразу понимаю, что исправлять на самом деле, пожалуй, нечего. Все встанет на места само собой, как только она сядет за стол. А я только и могу, что сама сесть за стол. Утопая в красной клетчатой пижаме, устраиваюсь за письменным столом. Пусть день сегодня в самый раз для клаустрофобии – писательская работа всегда приключение и избавление от этой напасти.

 

 

Волшебная лоза

Наше беспокойство, раздражительность и недовольство нередко объясняются тем, что мы не дорожим имеющимся. В любой – любой! – жизни есть вещи, которые заслуживают того, чтобы ими дорожить.

Возьмите ручку. Пронумеруйте строки с первой по десятую. Перечислите десять вещей, которыми вы дорожите в нынешней жизни. Например: «Я дорожу прекрасным видом из моего окна», или «Я дорожу тем, что живу рядом с хорошими пешеходными маршрутами», или «Я дорожу своей спальней – в ней так много солнца». Возможно, вас удивит написанное. (Не исключено, что вы не захотите дорожить тем, чем «следовало бы».) Пусть мысль течет так прихотливо, как только того пожелает дух.

 

 

Жить настоящим

 

День выдался холодный и звонкий. Цветы в Центральном парке дрожат на ветру. Близится апрель, зима возвращается все реже, но сегодня она снова тут как тут. Сквозь оконные рамы просачивается мерзкий сквознячок. Вдобавок ко всему сегодня я переживаю прошлое. Моя сестра Либби прислала рукопись – отрывок из книги, которую она пишет. В нем подробно рассказывается о поездке в Европу 20 лет назад. Она приложила к рукописи массу писем, которые тогда писала мне, и, читая, я вдруг понимаю, что дело было в те годы, когда моей дочери Доминик было всего семь лет. Воспоминания бередят душу.

 

Искусству нельзя обучать в академиях. Человека делает художником то, что он видит и слышит. Улицы – вот что должно стать истинной школой.

Оскар Уайльд

 

Я просматриваю письма и вижу дочь. Она тогда едва доставала мне до кармана джинсов. Вспоминаю нашу с ней фразочку, которую я говорила всякий раз, когда нужно было пересечь улицу или пройти какой-нибудь опасный участок: «Ну-ка, к маме на бочок!» В этих письмах моя сестра живет в Италии. Вокруг много красивых кареглазых детей, и эти шоколадные глазки напоминают ей глаза Доминик. А та я, которой она пишет, живет в Голливуд-Хилс. В имении обитает лошадь с шелковистой черной шерстью по имени Джаз. Я молода и необузданна. Та я, которой пишет Либби, жива до сих пор, но теперь она заточена в теле 58-летней женщины. Ах, эти сладкие воспоминания!

Я захожу на опасную территорию. Разум порывается покрыть воспоминания позолотой, представить былое в нежном свете, сделать из него расплывчато-сентиментальный рисунок на поздравительной открытке. Он не хочет вспоминать долгие дни с бутылкой, опасные скачки в сумерках, пьяную езду верхом. Мой разум хочет помнить не неразбавленный обжигающий виски, который я заливала в себя каждое утро, а охлажденное белое вино и элегантные званые ужины. Нет, я не могу себе позволить романтизировать прошлое. Мне это вредно. Чтобы сохранять эмоциональную трезвость, я должна сконцентрировать свое восприятие на нынешнем моменте. Это полезнее мне как художнику и просто человеку.

 

Человек всегда больше, чем он о себе знает; его собственные достижения снова и снова будут для него полным сюрпризом.

Голо Манн

 

Чтобы действовать как настоящий художник, я должна любить настоящее. Я должна действовать в настоящем и наслаждаться теми дарами, которые оно мне преподносит. Пусть Голливуд-Хилс останется позади. Сейчас я живу на другом берегу и в другом времени. Я должна научиться дорожить тем, что вижу в окно своего кабинета: красными кирпичными таунхаусами, садиками на крышах, тыльными сторонами многоквартирных домов с пожарными лестницами по бокам. На крышах – стаи голубей, но я должна уметь разглядеть в вышине над ними морских чаек: все-таки Манхэттен – порт, не надо об этом забывать. А это что? Что-то шуршит у меня под ногами. Я должна улыбаться собакам, которые пришли отвлечь меня от работы и напомнить, что сегодня предстоит прогулка в парк. «А как же мы? – нудят собаки. – Забудь о прошлом».

Настоящее и так достаточно сложная штука. Мало прочесть книгу сестры – вот звонит дочь, которой сейчас 29. Надо ответить на звонок. Она надеется, что не помешала мне писать. Радостно рассказывает, что ей предложили работу на полдня – обучать лошадей, и думает согласиться, ведь надо же найти себе какое-нибудь приятное занятие между прослушиваниями. Моя дочь – актриса, писательница, продюсер. Она живет близ Голливуд-Хилс. Она скачет на мустанге по каньонам меж высоких скал. По тем же тропам, по которым скакали когда-то мы с Джазом.

 

Всякий человек инстинктивно понимает, что все прекрасные воспоминания в мире стоят меньше одного-единственного прекрасного действия.

Джеймс Лоуэлл

 

Волшебная лоза

Нам необходимо влюбляться в самих себя. И один из лучших способов заключается в том, чтобы смотреть на себя как на персонажа, которым вы совершенно очарованы. Присмотритесь к себе повнимательнее, и увидите, что вы очень интересный человек. Вспомните романы сестер Бронте, героями которых были обычные люди. Вооружившись этим инструментом, вы станете собственным биографом.

Возьмите ручку. Отведите себе около получаса времени. Эти полчаса вы будете писать о себе в третьем лице. Не пишите: «мне 56 лет, и я живу в Нью-Йорке». Пишите так: «ей 56 лет, и она живет в Нью-Йорке». Опишите свою нынешнюю жизнь и окружение. Расскажите о том, что вы любите, а чего терпеть не можете. Расскажите, чего вы хотели бы больше, а чего – меньше. Водрузите себя-персонажа в самый центр жизни и опишите эту жизнь в мельчайших подробностях. «Она живет в просторной квартире высоко над городом. Как-то раз к ней на ночлег прилетел орел и устроился на балконе одиннадцатого этажа…»

 

 

Учиться – всегда

 

 

На свете столько же разновидностей красоты, сколько обычных способов искать счастье.

Шарль Бодлер

 

Через десять дней я еду в Париж и пробуду там неделю. Чтобы подготовиться, учу французский – язык, на котором не говорила уже почти 40 лет. Каждый день мы с Эммой причаливаем на одинаковые кожаные кушетки и целый час, пристально щурясь, повторяем за аудиодиском для изучающих французский: «Bonjour, Madame. Bonjour, Monsieur». («Добрый день, мадам. Добрый день, мсье».) Мы учимся спрашивать, как пройти к гостинице, учимся соглашаться, если пригласят на ужин, учимся заказывать вино и пиво. Я все жду, когда же наконец чтец перейдет к заказу минеральной воды или кофе. Но вместо этого он учит меня торговаться по мелочам: «Onze euros? C’est trop cher». («Одиннадцать евро? Это слишком дорого».) Сегодняшнее занятие у нас с Эммой еще впереди. Если все будет в порядке, мы доберемся до диска ближе к вечеру, устроимся на кушетках и будем наблюдать, как за окном садится солнце. Если повезет, урок будет приятным. За годы творческой работы я научилась ценить малейшие достижения.

Как художник я должна ценить каждый пройденный сантиметр пути. Написала две страницы книги? Очень хорошо. Два телефонных звонка насчет мюзикла? Тоже хорошо. Я должна постоянно искать следующий правильный шаг и делать его, как бы скромен с виду он ни был. Надо пестовать свою карьеру. Надо о ней заботиться. Каждый день должен приносить небольшой шаг вперед. Как действовал бы художник, знающий себе цену? Вот и вы действуйте так же. Сегодня я поеду в Ист-Виллидж послушать дуэт, мужчину и женщину. Мы дружим, и я хочу их поддержать. Оба могут по праву считаться звездами Бродвея, и выступать по вечерам им незачем, однако эти выступления позволяют заполнить дни продуктивной деятельностью и заниматься ею исключительно ради любви к искусству. Он не сегодня завтра займется постановкой шоу в Линкольн-центре. Она собирается в Европу, где ей предложили заглавную роль в новом мюзикле. Вечерние же выступления с романтическими дуэтами позволяют раскрыть ту сторону таланта, которая остается незадействованной. Я пойду на выступление и буду слушать, как они поют, чтобы дать понять: я всецело на стороне их мечты.

 

Красота – это экстаз; она проста, как голод.

Сомерсет Моэм

 

Как легко бывает художнику поддаться и позволить другим выстраивать его творческий путь. Как легко ждать, пока тебя выберут. Но пассивность такого рода влечет за собой отчаяние. Чтобы быть здоровым и полным жизни, художник должен сам проявлять активность. Писатель должен писать из любви к делу, а не потому лишь, что заключил контракт с издательством. Актер должен сознательно искать возможность играть не только на прослушиваниях. Певец должен стремиться петь не только по вечерам в мюзиклах.

 

Если поэзия похожа на оргазм, тогда преподавателя поэзии можно уподобить тому, кто изучает следы страсти на простынях.

Ирвинг Лейтон

 

Художники очень похожи на спортсменов. Как художник я должна тщательно следить за эффективностью тренировок. Я словно триатлонист от искусства – нуждаюсь в гармоничном развитии. Мне следует вооружиться собственными талантами и потратить время и силы, чтобы в полной мере их использовать. Именно это и делают мои друзья-певцы. Именно это должна делать и я.

Сейчас я пишу нон-фикшн. Это очень специфическая область письма, и чтобы справиться с задачей, нужно внимательнейшим образом следить за совершенно определенными вещами. Требуется постоянно настраивать окружающий мир на прозаический, информативный лад. Чтобы писать нон-фикшн, нужно уметь ухватить факты. Конкретика во всех видах тоже полезна, однако она порождает нечто вроде эмоциональной миопии. Для противовеса я слушаю оперу – бурную, романтичную, безудержную: это помогает моему внутреннему мечтателю выйти на передний план, в самый центр. В дни, когда я позволяю себе переходить от одной из этих двух форм к другой, чувствую себя более уравновешенной. Слишком много нон-фикшн – и я словно в стену упираюсь. Слишком много оперы – и начинаю бояться, что меня просто унесет прочь от жизни в том виде, в каком я ее знаю. А вот чередуя обе формы, я делаю по шажку тут и там и ощущаю гармонию и даже оптимизм.

 

Искусство – это переживание, а не сформулированная задача.

Линдсей Андерсон

 

День близится к вечеру. Меж створок окон сочится холодный ветерок. В гостиной окно вообще не закрывается, если не привязать его специально ленточкой, но даже и тогда холодный воздух проникает внутрь, и ленточка пляшет на сквозняке. Пора приступать к ежедневной порции французского. Мы с Эммой устраиваемся поудобнее и сосредоточиваемся. «Bonsoir, Madame». Оконная створка со скрипом открывается. Звонит телефон: это моя сестра Либби, у нее очень хорошие новости насчет больной руки. После МРТ ей поставили новый диагноз. «Я просто пляшу от радости, – говорит она. – Капсула сустава цела, у меня просто бурсит. Это лечится. Я вылечусь».

«Très bien, Либби» («Хорошо, Либби»), – отвечаю я. Вскоре она вновь сможет часами работать за мольбертом.

«Très bien», – со смехом повторяет она.

 

Искусство ради искусства… Таково лучшее из доступных свидетельств нашего величия.

Эдвард Форстер

 

Волшебная лоза

Как легко сокрушаться: «Все шансы не в мою пользу». Куда труднее – и важнее – улучшить эти шансы, понемногу действуя в защиту собственных интересов. В этом и заключается стойкость духа, то, что я называю умением «торить тропу». Пусть исполинские культурные тенденции загоняют нас в ловушку – мы всегда можем сделать что-то небольшое для своего внутреннего художника.

Возьмите ручку. Пронумеруйте строки с первой по пятую. Перечислите пять небольших шагов, которые можете предпринять ради себя. Пусть это будет что угодно. Например, если я готовлюсь к поездке во Францию, то могу «Один час в день слушать аудиокурс французского», или «Купить маленький франко-английский словарь», или «Купить путеводитель по Парижу». Эти скромные действия заряжают неодолимым оптимизмом. А теперь выберите один из пунктов и выполните то, что написали.

 

 

Если бы меня попросили дать очень краткое определение искусству, я бы сказал, что это «воспроизведение природы, воспринимаемой чувствами сквозь вуаль души».

Эдгар По

 

 

Перфекционизм

 

 

Искусство – дело личное. Художник творит для себя.

Тристан Тцара

 

Небеса послали еще один весенний день. Неистово-синее небо. Свежий ветерок. Вот-вот зацветет форзиция на краю парка. Собаки сходят с ума – столько запахов! Столько приключений! Как мало им нужно для счастья.

Мне труднее. Я была бы счастлива, если бы… Сожаления тянутся за мной вереницей. Чтобы вернуть оптимизм, придется потрудиться. Каков должен быть мой следующий правильный шаг, спрашиваю я себя. Ах, да.

Сегодня я преподаю, а значит, день начинается с того, что я просматриваю материалы к вечернему уроку. На этой неделе мы занимаемся перфекционизмом и тем, как разрушительно он влияет на творческое начало. Как всегда, просматривая материалы, вижу, что не слишком хорошо усвоила собственный урок. Творчество идет по спирали; мы снова и снова сталкиваемся с одними и теми же вопросами, только поднимаемся каждый раз чуть выше. Я написала 20 книг, и одни писать было легче, а другие – сложнее. Мой собственный перфекционизм никуда не делся, лишь замаскировался. Теперь я говорю, что у меня «есть стандарты».

Совсем недавно я выбросила 200 страниц текста, решив, что они «недостаточно хороши». Быть может, я доработала бы этот текст, имей больше снисхождения к самой себе. Но перфекционизм нетерпелив и лишен снисходительности. Он – жестокий судья. Ему неведома любовь. Он выпускает на волю внутреннего критика и дает ему право последнего слова. В эти дни мой критик определенно рулит процессом.

Сейчас мне приходится бороться со своим внутренним критиком каждый день. Писать при этом нелегко. Критик прописался в моем творческом пантеоне так прочно, что я даже дала ему имя. Его зовут Найджел. Я его представляю серым человечком с непомерно высокими эстетическими стандартами. Что бы я ни сделала, Найджел неизменно скажет, что это недостаточно хорошо. У него всегда наготове красный карандаш. Если верить Найджелу – а приятных вещей он не говорит никогда, – критик должен критиковать.

 

Художник должен быть реакционером. Он должен выступать против диктата своего века и не должен под него подделываться.

Ивлин Во

 

«Критик должен критиковать», – твердит мне Найджел. Он стремится наложить лапу на любую мою работу – и чем скорее, тем лучше (так думает он, не считаясь с моим мнением). Наверное, свой Найджел есть у каждого творца. И каждому этот Найджел внушает, что творец недостаточно хорош.

Как и у моего Найджела, у чужих критиков случаются сомнения; критик может передумать, а потом передумать еще раз. Он анализирует все вокруг до победного конца. Все на свете следует причесать и перекрасить. Все должно соответствовать неким таинственным и никому не ведомым стандартам.

Критик лишен великодушия. Он заставляет нас как можно скорее выдать окончательный вариант, отточенный результат. Он не согласен подождать и посмотреть, куда идет мысль. Какие еще наброски! Какие еще очаровательные иносказания! Критик предпочитает скучные повествовательные предложения. Он обожает логику и страшится вдохновения.

 

Удачливее всех тот художник, который противостоит наитяжелейшим испытаниям, если только те его не убьют. Это-то противостояние и заставляет художника творить.

Джон Берримор

 

Иногда критик представляется мне осколком пещерной эпохи – тех времен, когда человеку только и нужно было, что выжить. Критик тайком подбирается к краю поляны и оттуда глядит на опасных пришельцев. Если мы вышлем вперед оригинальную мысль, он прогонит ее прочь. Критику оригинальная мысль может казаться тревожной и даже опасной. Он хочет видеть только то, что уже видел. Он видел корову, но никогда не видел зебры. Не пытайтесь объяснить ему, что на зебру интересно смотреть. Выдумали еще какие-то полоски, ха! Уберите эту вашу зебру! Нам на творческую поляну подавай старую привычную корову. Вот это нашему критику по вкусу.

Когда мы расслаблены, критик ощущает в этом нечто чужеродное – и преисполняется подозрений. Работа есть работа! Где это видано, чтобы все было легко и просто? Долой разговорные выражения! Тщательно взвешивай каждую мысль и каждую фразу. Никогда не начинай, если не знаешь, что будет в конце. Никаких исследований, никакой неясности. Критик – человек нервный. Критик любит знакомые маршруты.

 

Артистический темперамент – это недуг, которым страдают любители.

Гилберт Честертон

 

Критик верит не в процесс, а в результат. Даже не думайте делать наброски. Какие еще предварительные варианты? Они никуда не годятся. Критик не хочет, чтобы мы наслаждались радостью творчества. Он не хочет создавать – он хочет исправлять. И он уверен, что всегда найдется что-нибудь, подлежащее исправлению.

Недавно я перечитывала прекрасную книгу Доротеи Брэнд «Стать писателем». Автор тщательно разделяет две функции писателя: творческий импульс и критический. Доротея считает, что эти функции следует приучать работать раздельно. Она убеждена, что критика можно научить молча стоять в сторонке, что мы можем научиться сначала свободно писать, а потом приглашать критика, чтобы тот помог переписать текст наново – тут его вечная рассудительность может быть очень кстати.

Чтобы разделить эти две функции, Доротея рекомендует практику раннего письма по утрам. (Она не использует название «утренние страницы», и сама я, когда придумывала их как творческую практику, ничего о ее теории не знала.) Как и мои утренние страницы, ее раннее письмо по утрам не бывает «плохим». Мнение критика не учитывается. Так критик начинает понимать, что иногда должен отойти в сторону и что ему не позволено душить творческий порыв в зародыше, пока тот пытается прорваться наружу.

Я убеждена, что с помощью утренних страниц можно научить критика уходить в тень. Его можно приручить и укротить, просто не навсегда. У меня случались долгие периоды, когда Найджел по большей части безмолвствовал и я спокойно работала над черновиками. Такие периоды – чистое наслаждение. Однако рано или поздно им всегда наступал конец, поскольку критик терпелив. А еще – хитер, коварен и силен. Он ни за что не замрет навсегда. Он дождется, пока мы не устанем, пока не ослабим оборону. Он будет ждать до тех пор, пока не ощутит слабину, а потом снова постарается взять верх. «По-моему, вот это никуда не годится», – влезет он. Поначалу его замечание покажется вполне оправданным. Но за ним последуют все новые и новые придирки.

Моя подруга, непревзойденная актриса Джулианна Маккарти, считает, что поддаться первому сомнению для художника смерти подобно. Критик убедит нас испить этот яд до конца. Ему нравится, когда мы покалечены и зависимы. Ему нравится копить силу и обрушивать ее на нас. Конструктивная критика исходит из его уст крайне редко. Его мир делится на черное и белое. Он никогда не скажет, что в работе есть отдельные недочеты или что ее можно улучшить. Вся работа ужасна. Порицание – вот его основной инструмент.

 

Художник – человек действия.

Джозеф Конрад

 

Вспоминаю последний случай, когда я вела занятие, посвященное перфекционизму, – или, точнее, методам, позволяющим его избежать. Перед его началом со мной поздоровалась нервная молодая женщина. Она хотела поговорить: видно было, что ее что-то мучает.

– По-моему, я совершила ужасную ошибку, – сказала женщина. – Я джазовая пианистка. На этой неделе выбрала для творческого свидания встречу музыкантов, исполняющих импровизации. Когда раздались звуки первой композиции, я подумала: «Он так хорошо играет! Мне никогда с ним не сравниться! Это просто невозможно!» И весь вечер просидела в углу, понимая, какой я плохой музыкант. Наверное, можно было попробовать встать и что-нибудь сыграть, но я все думала: «Какой смысл?» – и просто ушла. Как вы думаете, что со мной?

– По-моему, у вас приключился приступ перфекционизма, – сказала я ей. – Вы взяли с собой на свидание критика.

– Да, пожалуй.

– Видимо, вы стали слушать своего критика и подняли планку слишком высоко.

– Наверное, да.

Видно было, что уже от постановки диагноза ей стало легче.

Перфекционизм лишен веры в пользу тренировок. Он не верит в возможности совершенствования. Перфекционизм слыхом не слыхивал, что хорошее дело стоит того, чтобы сделать его плохо, – и что если мы позволим себе делать что-то плохо, то со временем научимся делать это довольно хорошо. Перфекционизм сравнивает работу новичка с завершенными творениями мастеров. Перфекционизм обожает сравнение и соревнование. Ему незнакомы выражения «Для первого раза неплохо» или «Хорошо получилось». Критик не верит в радость творчества – он вообще не верит в радость. Вот перфекционизм – это да, это серьезно.

Как художники мы должны приучиться настораживаться, если работа вдруг становится слишком серьезным делом. Есть такая закономерность: если мы не можем остановиться и посмеяться, то не можем и творить. На передний план выходит перфекционист, а критик щелкает кнутом и заставляет нашего художника сжиматься от страха. Чем пышнее цветет перфекционизм, тем меньшим кажется талант. А ведь уменьшать надо именно перфекционизм. Достаточно чуть посмеяться – и вот уже все возвращается к своим истинным размерам.

 

Первая привилегия художника, в какой бы области он ни творил, заключается в праве дурачиться.

Полина Каэл

 

Когда я становлюсь слишком серьезна, на помощь приходят мои питомцы. Я могу сколько угодно хмуриться, но Шарлотта все равно будет приставать ко мне и требовать, чтобы я с ней поиграла и побросала крыску. Мои собаки не верят в перфекционизм. Выйдя гулять в весенний день, они не критикуют себя. Они не говорят: «Ах, как ты растолстела за зиму». Они дергают поводок, гонятся за белкой, которую все равно не поймают, и все это – с неизменным энтузиазмом. Собаки неплохо разбираются в искусстве быть счастливыми. А я смотрю на них и учусь.

 

 

Волшебная лоза

Во многих из нас живет внутренний цензор. Его главная задача – не дать нам вырасти. Цензор всегда недоволен, всегда критикует нас, всегда готов вцепиться в горло нашему творцу. Чем весомее наши достижения, тем хитроумнее и изобретательнее нападки критика. Вот, к примеру, вы – писатель. Сначала критик будет упирать на то, что вас никто не печатает. Когда ваша книга будет издана, он заявит, что больше ничего написать не удастся. Вы напишете много книг, но критик заявит, что вы повторяетесь, да и вообще уже не тот, что раньше.

Чем больше будет ваша известность, тем тоньше и разрушительнее будет действовать критик. По всей видимости, художники не перерастают своего критика, однако можно научиться избегать его. Для этого многим бывает полезно назвать и описать своего цензора, чтобы из облеченного властью голоса он превратился в мультяшный персонаж. Я зову своего критика Найджелом, а у моих учеников встречаются такие не похожие друг на друга критики, как акула Брюс из фильма «Челюсти» и «сестра Мэри Присс – тонкогубая диктаторша с линейкой в руках, всегда во всем найдет огрех».

Возьмите ручку. Вообразите, назовите по имени, опишите вашего цензора. Как он выглядит? Какой у него голос? Как он говорит – жестоко? Обвиняюще? Что именно говорит? Откуда взялся этот голос? Иногда в нем нетрудно узнать голос кого-то из родителей или вечно недовольной учительницы начальных классов. А порой наш критик приходит словно ниоткуда, однако это не мешает ему нападать.

Даже если вы не умеете рисовать «по-настоящему», нарисуйте критика за работой. Поищите в журналах картинку, изображающую кого-то, похожего на вашего критика. Повесьте на стену. Превратившись в мультяшного персонажа, критик потеряет часть силы.

 

 

Трудиться надобно всякому. Даже лев не может заснуть, ожидая, пока в зубы ему попадет газель.

Хитопадеша

 

 

Действовать

 

Сегодня над Манхэттеном висит легкая дымка. Воздух влажный, душистый, но прозрачным его не назовешь. День так и разрывается между дождем и солнцем. Можно и так, и эдак. Я чувствую, что эта погода очень точно отображает терзающую меня дилемму. Хочется идти вперед, но я не знаю толком – как, и все не найду ответа на этот вопрос. А когда я не могу найти ответ, расстраиваюсь. В последнее время я часто бываю расстроена.

Отчаявшись, я пыталась быть к себе внимательнее. Напоминала, что так уже бывало, чистилище для творческих натур мне не в новинку, и рано или поздно что-нибудь да изменится. Так всегда бывает – переменится погода, появится новый путь. Главное – терпение, говорила я себе. Но сегодня не в состоянии терпеть. Я похожа на этот день: подступает турбулентность, погода нелетная.

В десять утра сажусь в такси и еду на юг. Там назначена встреча с моим соавтором Эммой и с продюсером Рэнделлом Майлером. Мы собрались встретиться в The Big Cup и устроить мозговой штурм – подумать, что делать дальше с мюзиклом «Медиум во весь рост».

 

Вдохновение следует за желанием.

Рабиндранат Тагор

 

The Big Cup – это название кофе-бара в Челси. В этом баре много геев, громкой музыки и крепкого кофе, а еще – лепешек, маффинов, печенья, брауни и круассанов. Из динамиков грохочет рок, утренние посетители читают газету под кофе или проверяют электронную почту. Мы с Эммой заказываем кофе с миндальным сиропом и чай-латте.

– Как у тебя дела? – спрашивает Эмма.

– А у тебя? – вопросом на вопрос отвечаю я.

Обе мы расстроены и чувствуем, что путей, ведущих вперед, больше не осталось. Мы надеялись на Рэнди – вдруг у него возникнет какая-нибудь идея. Когда делаешь своей работой творчество, важно уметь сохранять оптимизм и двигаться вперед. Очень многое зависит от способности сделать следующий верный шаг, пусть и самый маленький. Зачастую мы испытываем разочарование, поскольку не в силах нащупать этот шаг сами, без посторонней помощи. Разочарование – словно шоры. И тогда на помощь приходят друзья: тут-то и требуется мозговой штурм.

У друзей нередко возникают идеи, которые нам и в голову не пришли бы. Иногда полезно поговорить с человеком, который работает совсем в другой области и не знает, по каким правилам играем мы сами, причем порой неосознанно. «А вы пробовали…?» – спросит кто-нибудь и скажет что-нибудь простое – простое настолько, что нельзя даже и представить. Есть множество способов убить кошку[5], и некоторые из них лежат за пределами нашего периферийного зрения. Обратиться к хорошему другу – все равно что взять напрокат радар: вдруг слышишь лавину сигналов там, где прежде была тишина.

Появляется Рэнди – в просторной клетчатой рубашке и голубых джинсах. Он продюсер, а про-дюсер – это человек про-ницательный. Он наклоняется над столом, чтобы не кричать, и начинает рассыпать идеи. «А вы пробовали…? – спрашивает он. – А вот об этом думали?..» Очень часто мы отвечаем: «Нет». Разговор длится целый час, и мы с Эммой не успеваем записывать.

Рэнди считает, что мы далеко еще не исчерпали имеющиеся возможности. У нас масса путей, ведущих вперед. При желании, а оно у нас есть, мы можем сделать очень и очень многое. Кстати, о терпении. Рэнди вынашивал свой мюзикл 19 лет. По сравнению с этим наши четыре года возни с «Медиумом» – чепуха. Мы только пяткой воду потрогали. А вот если готовы промочить ноги… Покидая The Big Cup, мы уже звеним от кофеина и идем, не касаясь земли, потому что нас поддерживает энтузиазм Рэнди.

 

Дождь не прольется розами. Коль мы хотим больше роз, должны сажать их сами.

Джордж Элиот

 

Можно сказать, что к моменту, когда мы ловим такси для возвращения домой, погода успевает улучшиться, да и я чувствую определенную ясность. Вижу впереди кое-какие вполне практические пути. Мы с Эммой можем поучаствовать в драматургическом конкурсе. Можем позвонить другому директору. А вот на Лонг-Айленде есть театр, который мог бы отлично подойти для небольшой постановки. Есть продюсер, с которым имеет смысл связаться…

И мы с Эммой вновь принимаемся действовать по чуть-чуть. Мы знаем, какой шаг делать следующим. Садимся на телефон и делаем звонки, от которых сами робеем, но они необходимы. Готовим материалы к конкурсу…

Ближе к вечеру мы гуляли в парке. Утренняя дымка уступила место ясному светлому вечеру. В парке было полно бегунов и родителей с колясками. Вдоль озера не спеша прогуливались собачники. Мы заметили, что к сиреневым и золотистым крокусам добавились синие. Видели несколько форзиций в цвету. На укрытом от ветра склоне холма виднелись бутоны нарциссов: вскоре расцветут и они.

Мы стали участниками драматургического конкурса. Позвонили продюсеру. Ждали звонка от другого директора. Нашли в интернете страничку того самого театра. Когда уходили гулять, смело могли сказать, что день прожит не зря.

– Просто поразительно, – говорит Эмма, – насколько сильно все меняется, когда ты можешь что-то сделать. Буквально переходишь от отчаяния к оптимизму.

По каменной стене скачет белка. Мой кокер-спаниель Тигровая Лилия бросается вдогонку, а мы с Эммой весело смеемся. О да, на пути к сияющим карьерным вершинам порой и нам достается толика веселья.

 

Сделанное дело – вот самый краткий ответ.

Английская пословица

 

Волшебная лоза

Чтобы выполнить это упражнение, понадобится помощь друга. Возможно, вы выберете его из составленного ранее списка тех, кто вас поддерживает. Нужно провести хороший, мощный мозговой штурм. Помощь друга потребуется на следующем этапе, связанном с вашим творчеством. Что же до вас, то пусть это будет упражнение на восприимчивость. Отбросить мнение друга как слишком наивное и нереалистичное кажется легче всего, но не спешите. Друзья зачастую оказываются мудрее, чем мы думаем, и могут предлагать вещи значительно более полезные, нежели тысячу раз опробованные решения, которые успели нас разочаровать. Не пропускайте это упражнение, выполните его. Пришла пора потренироваться в ассертивности во имя своего внутреннего художника.

Позвоните другу и договоритесь о встрече. Объясните, что вам нужна помощь, чтобы поработать со своим внутренним художником. В идеале договоритесь пообедать или выпить с ним кофе. Чтобы настроиться и исследовать вопрос, потребуется время. Возможно, полезно и подготовиться к встрече – набросать список того, что вы уже сделали, и того, что могли бы сделать. Потом вы покажете этот список другу, и работа пойдет.

Возможно, вы захотите перечислить цели, связанные с вашим проектом. Очень може<