Обидчивая Ужасная Татуировщица

 

Я решаю исправить мою ошибку и продолжать в алфавитном порядке.

Дождя не было уже целый час, и, собираясь на очередное заседание клуба, я воображаю, что все будут в хорошем настроении. Проходя мимо группы ботаников, замечаю, что у них не хватает еще одного члена и они выглядят как-то уныло. Но у меня нет времени думать об этом, потому что, уже подойдя к столу, я понимаю: что-то не в порядке.

Я чувствую, что бледнею, когда поднимаю взгляд на телевизор, находящийся высоко над нашим обычным столом, вижу, что прямо на меня смотрит фотография Уильяма Холдена. Эта самая фотография была помещена на обложке его первого романа. Его сияющее лицо медленно блекнет, и, когда камера переключается на скорбного диктора, желудок у меня сжимается.

— Потребовалась серьезная работа группы высококлассных судмедэкспертов, но теперь тело уже официально опознано. Ждите новых сообщений.

Все члены клуба смотрят на экран. Они молчат, в воздухе явственно пахнет тревогой и шоком. Мне безумно хочется повернуться на каблуках и броситься бежать.

Тони первым ловит мой взгляд. Он выглядит очень мрачным.

— Ты об этом слыхал?

К моему ужасу, оказывается, что я не могу говорить. Я тупо смотрю на Тони, в глотке у меня пересохло. Другие члены клуба смотрят на меня, ждут ответа, а я, Боже, помоги мне, не могу выдавить из себя ничего, кроме жалкого бульканья.

— Будем считать, что это значит «да». — Тони отворачивается и смотрит на других членов.

Мое сердце почему-то оказывается у меня в горле, я молча занимаю свое место, ноги дрожат так сильно, что я начинаю бояться, как бы с меня не свалились штаны.

— Охо-хо… —Тони проводит по лицу своей большой рукой. — Случается же на свете такое дерьмо.

— Кто-нибудь… э-э… кто-нибудь хочет сказать несколько слов? — Джеймс Мейсон отпивает из большой кружки очень черного на вид чая.

Берт ведет себя так, словно для него завтрашний день не существует. Не бывает сюрпризов для любителя находиться в центре внимания.

— Я бы хотел предложить тост. — Все члены клуба поднимают бокалы. У меня бокала нет, так что я поднимаю пустой кулак. Я замечаю, что рука у меня сильно дрожит.

Берт говорит с нежностью, очень тепло.

— За Уильяма Холдена, человека, убийцу и настоящего друга.

Все бормочут себе под нос «за Уильяма Холдена» или «за друга», а я, пока никто не слышит, шепчу «за плешивого». Потом я оглядываюсь в поисках глухой официантки и думаю, как спросить на языке глухонемых «нельзя ли открыть окно»? Внезапно в баре становится очень душно. Я распускаю узел на галстуке, расстегиваю воротничок.

— Нравился мне этот парень. — Ричарду, славному южанину, нравятся все, с кем он сталкивается. Черт его знает, как он ухитрился стать серийным убийцей. —Хоть у него и не было волос, рассказывал он здорово, и вообще писатель был знаменитый.

— Что-что, мамочка? Что ты говоришь? — Джеймс Мейсон оглядывается вокруг, и остальные члены клуба вздыхают или устало фыркают.

— Эй, Джимми, приди в себя! Мы тут поговорить пытаемся, — рявкает Тони. Джеймс оглядывается и смущенно пожимает плечами.

— Мамочка просто сказала, что хочет рис и бобовый суп.

— Джимми, я тебя предупредил. Хватит уже, ясно?

— Скажи этой суке, пусть поест в каком-нибудь другом месте. —Таллула фальшиво улыбается Джеймсу, а тот смущается и снова начинает болтать пакетик с чаем в своей кружке.

— Лично я хотела бы узнать, кто убил мистера Холдена. — Шер зажигает сигарету, выбрасывает спичку и, как настоящая артистка, качает головой. Рядом с ней чувствуешь себя как в кино.

— Бывают больные люди, скажу я вам. — Чак подмигивает, чтобы мы поняли, что он иронизирует, а я так испуган и взволнован, что моя смеховая машина начинает работать помимо моей воли. Все поворачиваются и смотрят на меня. Я немедленно останавливаюсь.

— Простите меня. Я… мне кажется, я все еще в шоке.

Лица отворачиваются. И теперь мне отчаянно нужна выпивка, но глухая официантка куда-то пропала.

— Думаю, я мог бы поискать его, но это не в моей юрисдикции. —Тони — детектив второго разряда из пятьдесят первого полицейского участка Нью-Йорка. Прекрасный коп во всех отношениях. И это несмотря на то, сколько времени он проводит в Чикаго, председательствуя на наших собраниях. — И то, если кто-то сочтет, что в этом есть хоть какой-то смысл. Лично я склонен считать, что тут проклятое невезение и больше ничего. Старина Уилл оказался в неправильном месте в неправильное время.

— А что со способом, которым он был убит? Поразительное совпадение. — Если уж Шер что-то задумала, ее с этого не сбить.

— Уилл никогда не взрывал целые бензозаправки, Шер. Он взрывал отдельных граждан, которые попадались ему в темных переулках. Это не его стиль. — Таллула смотрит на Шер с выражением «сроду не видывала такой дуры», и Шер в ответ бросает на нее сердитый взгляд.

— Мисс Бэнкхед — одного факта, что в деле был замешан огонь и что убит был Уилл, мне достаточно, чтобы понять — тут что-то не в порядке. Ясно, милочка? Или никак не сообразите своей татуированной черепушкой?

— А ты вообще умеешь обдумывать только подтяжку лица.

Шер срывается с места, как мангуст, — она уже готова вцепиться в Таллулу, но Тони удается схватить ее за руку и заставить сесть на место.

— Леди… не так мы должны поминать Уилла… Шер и Таллула смотрят друг на друга, и мне совсем не нравится воцарившаяся в клубе атмосфера.

А программа новостей тем временем идет своим чередом, и вот уже рядом с ведущим оказывается телевизионный психиатр — они всегда зовут одного и того же парня, когда в новостях упоминается кто-то из скиллеров. Я давно его не видел и теперь замечаю, что он сделал небольшую пластическую операцию и поставил коронки на зубы. Он выглядит как минимум на десять лет моложе. Клуб хорошо знаком с этим психиатром — все считают его поразительно смешным, его дурацкие теории и смехотворные психологические портреты ужасно всех развлекают.

ВЕДУЩИЙ: У меня здесь экземпляр книги — «Ра-Ра-Ра Солнечный Бог», написанной жертвой, и я думаю, вы хотите что-то сказать по этому поводу?

(Телевизионный психиатр берет из рук ведущего книгу и открывает ее на заранее отмеченной странице.)

ПСИХИАТР: В первую очередь я хотел бы привлечь ваше внимание к частично разжигающему…

ВЕДУЩИЙ: (Смеется.) Разжигающему? Очень хорошо.

ПСИХИАТР: (Серьезно.) Что?

(Ведущий понимает, что сейчас не время для шуток.)

ВЕДУЩИЙ: Извините. Продолжайте, пожалуйста.

(Психиатр пронзительно смотрит на ведущего, а потом снова поворачивается к камере.)

ПСИХИАТР: В частности, это место может пролить свет на то, почему был убит Тернер Тернер III.

 

* * *

 

Я знаю, что все в клубе просто умирают от желания позвонить по телефону и сообщить, что Тернер Тернер III — не настоящее имя Уильяма, это был просто псевдоним. Только Уилл мог придумать себе такое дурацкое имя. В конце концов я все-таки умудряюсь обратить на себя внимание официантки и знаками показать ей, что хочу пива.

ПСИХИАТР: {Читает.) По моему твердому убеждению, человечеством правит страх перед наступлением вечной ночи. Солнце — наш друг и вдохновляющая сила, наше убежище от круглосуточного кошмара. Лучше всего для человека было бы следовать за восходом по всему миру, никогда не знать ночи, и тогда ему никогда бы не пришлось столкнуться со смертью.

(Психиатр поднимает глаза от книги и смотрит на ведущего, который явно не понял ни слова.)

ПСИХИАТР: Я думаю, кто-то прочел это и решил убить его.

 

* * *

 

— Если кто-то его и убил, это был его издатель. — Я начинаю смеяться, как только Чак Норрис открывает рот, я смеюсь, что бы он ни сказал. Не успеет Чак начать, а я уже хохочу, как обезумевшая гиена. — Надо признать, книги у него были совершенно дрянные. — Шутка не удалась, и никто не смеется. Бетти смотрит на меня ледяным взглядом, и я рад, что глухая официантка загородила меня локтем, когда принесла пиво. Чак тепло подмигивает официантке, и та очень довольна.

Думаю, это сделала его мать. — Джеймс Мейсон очень тихий человек, он почти всегда молчит и не любит говорить на публике. Это удивляет меня, потому что Джеймс адвокат, а мне всегда казалось, что адвокаты должны быть более агрессивными и громкоголосыми. Я часто думаю, сколько же человек этот невероятно застенчивый адвокат успешно защитил за двадцать лет службы. Наверное, двоих, не больше.

— Уилл говорил мне, что собирается написать о ней книгу. Полуавтобиографическую, так, кажется. Может, она прочла черновик и он ей не понравился.

— Это неплохая идея, мистер Мейсон.

Джеймс, кажется, так потрясен тем, что наконец-то сказал что-то разумное, что чуть не падает со стула.

— Это мамочка придумала… Шер продолжает.

— Хочу напомнить, что мистер Холден был одним из немногих членов клуба, не убивавших своих матерей.

— Пока. — Чак пытается реабилитироваться после предыдущей неудачной шутки, и я снова смеюсь.

— Я согласна с Шер. Кто скажет, что это не его мамаша? — Бетти со всеми познакомилась и чувствует себя в клубе довольно комфортно. Сегодня вечером она расчесала волосы на прямой пробор и оставила их распущенными, и мне нравится, как она отбрасывает непослушные пряди, чтобы они не лезли в глаза.

Берт не убежден.

— Давайте подумаем об этом еще. Неужели чья-то мама действительно способна таким вот образом убить свое чадо? Я имею в виду, это уж чересчур, вам не кажется? — Я обнаруживаю, что желаю Берту смерти — и немедленно.

— Ну, моя, например, могла бы. — Это я говорю гораздо раздраженнее, чем собирался.

— Разве это кого-то удивляет? — Чак хихикает, с ним и некоторые другие.

— Моя, думаю, тоже могла бы. — Шер говорит это с непроницаемым лицом, и хихиканье немедленно смолкает.

— А моя просто пыталась. — Практически вся семья Таллулы пыталась ее убить.

Паника прошла. Я делаю большой глоток пива.

— Если подумать, может, стоит кому-нибудь съездить и прикончить его мать. Ну, почтить память Уилла. — Джеймс, пораженный тем фактом, что к нему прислушались, уже начинает командовать.

Семеро людей, собравшихся вокруг стола, немедленно и очень громко отзываются:

— Я это сделаю! — Я добавляю свой голос, но понимаю, что, чтобы меня услышали, мне следовало бы завизжать. Все поднимают руки, как школьники, и выглядят такими возбужденными и готовыми к свершениям, что я уж и не знаю, какое решение примет Тони, председатель клуба.

— Меня. Выбери меня, Тони.

— Нет, меня.

— Меня, Тони, меня.

— Я это сделаю, — говорит Тони и рыгает. У него такой холодный взгляд и еще более холодный голос, что спор заканчивается, не начавшись.

Я делаю еще один огромный глоток пива.

Одним меньше, осталось восемь.

С самого начала я нарочно сел рядом с Таллулой. Я изучаю ее некоторое время и прихожу к выводу, что не могу придумать никого, кто раздражал бы меня так же сильно. Когда-то она училась в Школе искусств, но кончила тем, что натирает полы в стриптиз-клубе до и после представлений. Она носит вещи из социального магазина, живет в полуразвалившемся гетто, и все, чего ей еще хочется в жизни, — это убить как можно больше людей. Она открыто признает, что ненавидит все человечество, и, насколько я себе представляю, это чувство взаимно.

Я изучаю татуировку на правом предплечье Таллулы. Там изображен кинжал, с лезвия которого капает кровь, а получившаяся лужица образует слова «Арт мертв». Зная Таллулу, я могу предположить, что Арт в данном случае — вовсе не искусство, а имя какого-то несчастного парня, с которым она была знакома.

— У меня никогда не хватало смелости спросить, но я всегда хотел узнать, где тебе сделали эту татуировку. У меня есть приятель, над которым требуется как следует поработать иголкой, — я выражаюсь так, как будто знаком с жаргоном татуировщиков, и думаю, что это звучит классно.

Таллула смотрит на меня, в ее холодных серых глазах ничего, кроме ненависти.

— Я сделала это сама.

— Ух ты. Это же… ох… просто здорово. Так ты, значит, левша?

— Ты так думаешь? — Сарказм тут совершенно ни к чему, но такая уж у нее манера.

Я умоляюще улыбаюсь.

— Я поражаюсь, почему ты не занимаешься татуировкой профессионально. Ты так великолепно это делаешь!

Таллула делает саркастическую гримаску и закуривает.

— Подтирать пол за стриптизершами. Это так унизительно, особенно когда у человека такой большой талант. — Я должен ее подколоть. Просто должен. Ничего не могу поделать. Я сказал «подколоть»? — Знаешь, твоя история меня просто пронзила… — я показываю себе на сердце. — Вот здесь. До сих пор не могу поверить, что ты со мной этим поделилась.

— Я рассказывала всему клубу, не одному тебе.

— Я знаю, но история была такая… динамичная... казалось, ты рассказываешь только мне, мне одному. Она была такая захватывающая, у меня было такое ощущение, что в комнате больше никого нет. — Мне хотелось забраться ей под кожу, стать чернилами, которые она использует, чтобы татуировать своих жертв. Ничего не могу с собой поделать. Люблю их злить.

На заднем фоне Джеймс Мейсон описывает подробности своего последнего убийства.

— Я обещал мамочке, что убью его. Я считал его угрозой — для всего, чего мы добились таким тяжким трудом. Он не был из той социальной группы, которую мы с мамочкой презираем, для меня это был просто способ сказать мамочке: «Этого судью приятно будет убить». Ни больше ни меньше. И должен вам сказать, я и в самом деле наслаждался, убивая его. Тут я не могу себя защитить, — как будто он когда-то может. — Я просто развожу руками и признаю, что это было отличное убийство.

Таллула слушает историю вполуха, она презирает Джеймса, как и всех нас.

— Этот игольчатый пистолет… Какой инструмент… Какое оружие… — я качаю головой, причмокиваю губами, как будто Таллула настоящая Королева Убийц.

И даже она, с ее холодным сердцем и ненавистью ко всему окружающему, уступает под моим нажимом.

— Насчет этого твоего друга. Вы близкие друзья?

— Ну… нет. Он… знакомый. Ну, мы просто товарищи по работе.

— Так он мужчина?

— Да-а… По крайней мере, так он уверяет, — я фыркаю. Какая восхитительная шутка. Таллула даже не слышит, ее глаза сужаются.

— Он когда-нибудь рассказывал тебе, что ходит смотреть на стриптизерш? Что платит за то, что женщины унижаются на глазах у кучи бездельников?

Я притворяюсь, что обдумываю это.

— Вообще-то теперь, когда ты об этом упомянула… Знаешь. Мне кажется, он туда ходит. По ночам он обычно свободен. Он немного… Ну, ты понимаешь… Немного развращенный.

Глаза Таллулы расширяются, и я понимаю, что она в моих руках.

— Устрой нам встречу.

Сначала я думал, что с Талуллой придется повозиться. Я не рассчитывал, что в ее расписании убийств найдутся свободные места.

— Я татуирую его. С головы до ног.

— По-моему, он хотел только маленькую бабочку…

— Чего он хотел, меня не волнует. Когда я могу это сделать?

— Я думаю, чем скорее, тем лучше.

— Мне нравятся среды.

Таллула отворачивается. Разговору конец. Я смотрю на ее гладкие, мышиные волосы. Я представляю, как она убирает рассыпанные орешки и пролитое пиво, и почти вижу, как ненависть растет в ней, заполняя собой грудь. Наверное, извращенцы из первого ряда кричат на нее. Могу спорить, что она кричит на них в ответ, и наверняка они бросают орехи прямо в ее открытый рот.

Я улыбаюсь про себя, не этому образу, а тому, что, сама того не зная, Таллула собирается убить федерального агента Кеннета Вэйда.

И честно говоря, я не уверен, что не позволю ей сделать это.

Тут есть о чем подумать, и позже, притворившись, что мне нужно в туалет, и выскользнув наружу к ближайшей телефонной будке, я звоню агенту Вэйду.

— Таллула хочет встретиться с вами.

— Отлично. Ну что, как план? Пока работает.

— Мне пришлось сказать ей, что вы любите ходить в стриптиз-клубы.

Агент Вэйд делает паузу.

— Откуда вы знаете?

Я молчу, немного удивленный.

— Я э-э… я просто… мне показалось, вы из тех ребят, которые любят хорошо проводить время. — Говоря это, я уже знал, что прозвучат мои слова неважно.

— Ну да, и ничего такого в этом нет.

— А я и не говорил, что есть…

— Просто с моей работой трудно рассчитывать на серьезные отношения…

— Безусловно.

— Куча ребят ходят туда..:

Я почти не слушаю агента Вэйда, потому что слишком захвачен мыслью, что Таллула вполне могла бы сама по себе зататуировать его до смерти. Я даже представляю себе лозунг, который она нанесла бы на его здоровую загорелую кожу.

«Агент Вэйд мертв».

 

Игольчатый пистолет

 

Могу поклясться, что по средам дождь бывает даже сильнее, чем обычно. Одну вещь я вам не советую делать в Чикаго — гулять с вашей собакой в среду вечером. Лучше пусть скулит, пока не спятит, потому что иначе бедного маленького бродягу просто смоет потопом.

Агент Вэйд стоит на углу пустынной улицы, дождь льет как из ведра, а я сижу рядом с Таллулой, которая плывет, словно по морю, на своей старой развалюхе. Агент Вэйд внезапно широко улыбается под струями дождя и начинает махать нам. Он выглядит возбужденным, и меня немного тревожит, что ему может не хватить хладнокровия. На нем бейсболка, его одежда ничем не отличается от одежды любого другого парня, посещающего стрип-шоу, — рубашка лесоруба и джинсы со следами опилок. Таллула тормозит и смотрит на меня.

— Это твой сопляк?

Я не отвечаю, а попросту открываю дверь. Пока агент Вэйд спешит к нам, я думаю, что дождь идет уже девятнадцатый день подряд, и я не чувствую ни малейшего ветерка. Так что эти тучи даже нечему разогнать.

Агент Вэйд садится рядом со мной и дружески кивает.

— Кошмарный вечерок.

— Да уж. Что есть, то есть. Я поворачиваюсь к Таллуле.

— Это мой друг, э-э…

— Баркли. Баркли Мун. Вы можете звать меня Барк [3]. — Я под впечатлением — отличный псевдоним. Просто блестящий. О таком имени Уильям Холден и мечтать бы не мог.

Оставшуюся часть путешествия я слушаю, как агент Вэйд через мою голову отвечает на холодные и колкие замечания Таллулы. Как будто меня вообще нет поблизости.

— Я мечтал о татуировке, когда был еще вот таким, — агент Вэйд — или Барк, как он представился своей новой знакомой, —улыбается, выпучив глаза на Таллулу, которая ведет машину. Он действительно в радостном возбуждении, и я думаю, это потому, что до сих пор он ни разу не встречался со скиллерами. По крайней мере, с живыми. — Мама мне не разрешила. Отказалась наотрез. Я ее сто раз просил.

— Она еще жива? — Таллула похожа на свой игольчатый пистолет — сразу в цель.

Агент Вэйд делает паузу. Проглатывает комок. Голос его становится менее уверенным.

— Несчастный случай. — Эти два слова содержат все, что нужно знать Таллуле. Тему надо закрыть.

— Вы видели, как это случилось? — Таллула вообще не знает, что такое такт.

Спустя некоторое время агент Вэйд все же утвердительно кивает. Он отлично играет свою роль. В ФБР его хорошо научили.

— Огнестрельное ранение? — выплевывая слова, Таллула не отрывается от дороги.

— Стрелы.

— Как это случилось?

— Я и еще несколько ребят играли во дворе. Мне было, наверное, лет восемь. Я тогда научился снимать со стрел присоски и, ну, вы понимаете… затачивать их. Настоящих пуль у нас не было, зато стрелы были почти настоящие. — Агент Вэйд прикусывает нижнюю губу, кожа у него покрывается мурашками, и я против воли восхищаюсь разыгранной им сценой. — Маме в грудь попали три стрелы. Прошили ее насквозь.

— Мою мать убили.

Агент Вэйд поднимает глаза, делает паузу, как бы для того, чтобы дать затихнуть этому ужасному признанию.

— Это, наверное, было просто ужасно для вас.

— Связали, как цыпленка, и ощипали почти так же. Если, конечно, можно ощипать кожу.

— Действительно ужасно.

— Я всегда говорила ей, чтобы пользовалась увлажняющим кремом.

Я слушаю и, хотя Таллула говорила об этом и раньше, ничего не понимаю. Увлажняющий крем?

Агент Вэйд кивает, как будто прекрасно понимает, что Таллула имеет в виду.

— Ненавижу морщины.

Я мысленно делаю зарубку в памяти, чтобы потом спросить об этом у Барка.

Мы приближаемся к месту своего назначения, маленькому мотелю на окраине города, в котором агент Вэйд, без сомнения использовав псевдоним, снял комнату. Ключи уже у него, и мы вылезаем из машины Таллулы и под проливным дождем бежим в мотель. Агент Вэйд открывает дверь, и все мы заходим внутрь. Я иду последним, но внезапно путь в комнату мне преграждает татуированная рука Таллулы. Агент Вэйд уже подошел к кровати и пытается зажечь свет.

— Барк мой, — рычит она.

И вот я оказываюсь в крайне затруднительном положении. Вообще говоря, я мечтаю покончить с серийными убийцами. Но что-то глубоко внутри меня говорит, что неплохо было бы покончить заодно и с агентом Вэйдом.

Я изучаю Таллулу, надеясь, что на этот раз она не до такой степени переполнена ненавистью и у нее найдется какое-нибудь слабое место. Что-то, с чем я смогу вступить в контакт. Агент Вэйд наконец зажигает свет и, кажется, немного удивлен тем, что в патроне оказалась красная лампочка. Комната внезапно окрашивается всеми оттенками алого, и я думаю, что тело, скорее всего, найдут проститутка и ее клиент.

Но чье тело?

Может быть, дело было в том, что Таллула татуирует своих жертв, потом сдирает с них покрытую узорами кожу и посылает образцы своей работы в художественные галереи, но я все же решаю выступить на стороне агента Вэйда.

Как следует поразмыслив, я прихожу к выводу, что это из-за того, что он сказал мне «пожалуйста» при нашей первой встрече. Была в этом какая-то человечность. Агент Вэйд не обязан был быть вежливым, но Тони Кертис всегда говорит, рыгая: «Хорошие манеры — это все».

Я закрываю за собой дверь, натягиваю пару водительских перчаток из телячьей кожи и, чувствуя знакомый прилив адреналина, смешанного со страхом, набрасываюсь на Таллулу сзади.

— Умри! — Возможно, потому, что в этот раз у меня был слушатель, я ощутил потребность сделать этот момент как можно более драматичным и трогательным. — Умри, умри, умри!! — Но Таллула действует быстро — она гораздо сильнее, чем я предполагал, — и легко сбрасывает меня, прежде чем я успеваю сомкнуть пальцы на ее шее. Я знаю, что агент Вэйд стоит сзади и наблюдает за нами, и почти готов позвать его на помощь, когда Таллула вытаскивает свой игольчатый пистолет и идет с ним ко мне.

— Ах ты мерзкий маленький уродец! — У меня на запястьях — возможно, навсегда — остаются чернильные точки, а она теснит меня, неустанно нанося удары, пока я не оказываюсь зажатым в углу. В уголках рта Таллулы скапливаются капли плотной белой слюны. — Маленький мерзкий ублюдочный мешок с дерьмом, вот ты кто!

Она бросается на меня, а я, закрыв глаза от ужаса, начинаю яростно размахивать лампой, кидаюсь к Таллуле, ни о чем не думая, и беспорядочно колочу ее. Я машу лампой, как будто надеюсь быстро нанести ей удар и выбраться из угла, в который она меня загнала. Я дико оглядываюсь по сторонам, успеваю заметить агента Вэйда, и тут красная лампа взрывается и комната погружается в темноту. Несколько мгновений я ничего не вижу, мои глаза никак не могут привыкнуть к темноте, я напряженно вглядываюсь, пытаясь понять, куда подевалась Таллула. Потом я вижу чью-то движущуюся тень, затем она меняет направление.

— Барк? Это ты? Барк!

Я озираюсь, зная, что нападение вот-вот последует, но не представляя, откуда именно — Таллула может быть где угодно.

— Пора в чернила! —Таллула снова налетает на меня, как огромная взбесившаяся крыса, и своим весом сбивает меня с ног. Я увлекаю ее за собой и громко пукаю, когда ее колено упирается мне в живот.

— Боже! Вы поможете мне?! — выкрикиваю я, чувствуя, как зловонное дыхание Таллулы обжигает мне лицо.

Побольше чернил! — На глаза Таллулы попадает луч лунного света из окна, и на мгновение мне кажется, что это глаза кошки. Ее рука выгибается. И я понимаю, что, если ей представится такая возможность, она выстрелит из своего пистолета прямо мне в мозг. Внезапно вспыхивает свет — обжигающий, ослепительный свет — и застает Таллулу врасплох. Темный контур появляется у нее за спиной, раздается отвратительный тупой звук (правда, я не могу понять, откуда он), что-то тяжелое падает на что-то мягкое, и в следующую секунду, как мне кажется, капельки вонючей слюны Таллулы брызгают мне на лицо. Только когда одна из капель попадает мне в рот, я понимаю, что это кровь.

Таллула тяжело падает лицом вперед, и в ослепительном свете фонарика я вижу, как агент Вэйд присаживается рядом со мной и сардонически вздыхает.

— А я всегда готов, Дуги…

Кровь Таллулы продолжает течь мне в рот, и я не могу ответить агенту ничем, кроме приступа рвоты.

 

* * *

 

Позже я довольно сильно шокирован, когда агент Вэйд вырывает у меня игольчатый пистолет, обмакивает его в бутылочку с чернилами и делает татуировку на безжизненной руке Таллулы. Я только что закончил то, что, на мой взгляд, было вполне приличным изображением черной кошки, но по какой-то причине он остается недоволен и сообщает мне об этом, выражаясь вполне определенно.

— Мы должны все сделать как следует, Дуги, это должно выглядеть как работа Ужасной Татуировщицы».

В эту ночь агент Вэйд делает Таллуле восемь татуировок. Все они содержат надпись МАМА.

Я взял на память бутылочку чернил, и, после того как агент Вэйд все убрал и удалил отпечатки пальцев, мы выскользнули под дождь и быстро пошли в верхнюю часть города.

— Вас научили делать татуировки в академии?

— В академии ты учишься всему, Дут. Всему. Я смотрю на агента Вэйда, на его точеный профиль кинозвезды, и понимаю, что он — настоящее сокровище для любого работодателя.

 

Убийственный рэп

 

ТАЛЛУЛА БЭНКХЕД

РИЧАРД БАРТОН

ШЕР

ТОНИ КЕРТИС

ДУГЛАС ФЭРБЕНКС ДЖУНИОР

БЕТТИ ГРЭБЛ

УИЛЬЯМ ХОЛДЕН

БЕРТ ЛАНКАСТЕР

ДЖЕЙМС МЕЙСОН

ЧАК НОРРИС

 

Я изучаю список и обнаруживаю, что линия, зачеркивающая мое имя, опять исчезла. Мы с агентом Вэйдом стоим у клетки с обезьянами, немногочисленные посетители смеются и бросают арахис мартышкам, которые, как я замечаю, стали совсем толстыми и ленивыми из-за насыщенной натрием пищи. На клетке висит объявление: «Просим животных не кормить», и я слышу, как агент Вэйд шепчет себе под нос:

— Я мог бы объявить всех этих уродов в федеральный розыск.

— Я… я вижу, я снова в списке.

— Что? — агент Вэйд выглядит искренне встревоженным. Он вырывает у меня список. — О чем я только думал? Извини, Дуг… Правда…

Агент Вэйд подбирает несколько раздавленных орехов и швыряет их скорее в обезьян, чем обезьянам. Я слышу, как он тихонько бормочет:

— Подавитесь…

Позже я приглашаю агента Вэйда пообедать в кафе для работников зоопарка. Я заказываю бургер в форме жирафа, а он — так называемую слоновью пиццу. Так называемая она потому, что сделана в форме слоновьего уха. Агент Вэйд говорит, что оставил дома бумажник, и я вынужден заплатить за него. Мы выпиваем банку «Доктора Пеппера» — одну на двоих

— С Таллулой было чертовски непросто, — я выпиваю свою половину «Доктора Пеппера» и передаю банку агенту Вэйду.

— Бывают такие женщины. Настоящие дикие кошки.

— Ни с кем у меня не было таких сложностей. Повезло, что ты ее остановил.

Агент Вэйд делает глоток «Доктора».

— Я думаю, она была на стероидах. Наверняка выпила их столько, что хватило бы на целую олимпийскую сборную.

— Ты так думаешь? Агент Вэйд серьезно кивает.

— Директива ФБР номер 18. Глава 12, стих 4.

— Стих 4?

— Разве я сказал «стих»? Я имел в виду параграф 4, подраздел 34. «Стероиды возбуждают гнев. Вызывают чрезмерную агрессивность и нестабильное поведение. При расследовании дел с применением стероидов следует применять максимум силы».

Я восхищенно присвистываю.

— Да уж, ты свое дело знаешь…

Мой жираф-бургер прибывает одновременно со слоновьей пиццей агента Вэйда. Я улыбаюсь официантке, как мне кажется, она здесь недавно. И просто невероятно хороша.

— Только что поступили? — я импозантно улыбаюсь ей.

— Вообще-то, я здесь уже четыре месяца. — Она зевает, и становится ясно, что у нее завершается очень долгая смена.

— Правда?.. Четыре месяца? Так где же вы прятались, что я вас раньше не замечал?

— А я вас уже видела. — Официантка уходит, и, должен сознаться, я не совсем улавливаю, в чем дело. Может, она и хорошенькая, но разговаривает как-то странно. Агент Вэйд смотрит на официантку, попутно вгрызаясь в свою пиццу.

— Миленькая.

Руки прочь. Я ее первый увидел. — Я говорю это со смехом, но потом вдруг понимаю, что и вправду так думаю. Пусть это заняло у меня четыре месяца, но я ее первый увидел. Агент Вэйд пожимает плечами.

— В любом случае это не мой тип…

Я могу только предположить, что это из-за того, что она не работает в стрип-клубе.

Агент Вэйд допивает свою половину «Доктора Пеппера» и задумчиво смотрит на меня.

— Думаю, тебе интересно узнать, что случится через два месяца.

— Должен признать, что такой вопрос приходил мне в голову.

Агент Вэйд улыбается, немного мешкает,.зажигая сигарету.

— Если к тому времени ты закончишь работу, я тебя отпущу.

Я сижу очень тихо. Я знаю, что должен быть потрясен, но что-то в его тоне подсказывает мне, что он солгал.

Он выпускает дым к потолку.

— Могу спорить, ты и не думал, что так может случиться.

— Нет, чего не было, того не было.

— Ты будешь свободным человеком, Дуг. Когда ты закончишь, я смоюсь. Сайонара, оревуар, вамуз и все такое.

Я выдерживаю решительный взгляд агента Вэйда и даже слегка улыбаюсь, надеясь, что он будет удовлетворен таким выражением радости. Но в глубине души я ему не верю.

Ни на секунду.

Агент Вэйд продолжает улыбаться.

— Слушай, мне нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня, Дуг.

Агент Вэйд медлит, потом нагибается ко мне через стол. Я вынужден наклониться к нему, и дальше мы говорим шепотом.

Он опять медлит.

— Я хочу, чтобы ты уговорил клуб обратиться к Киллеру из Кентукки.

Я немедленно качаю головой.

— Они этого не сделают. Мы уже тысячу раз это обсуждали.

— Дуги…

— Это невозможно.

— Дуги, хотя бы выслушай меня.

— Ты не знаешь, о чем просишь.

— Это всего-навсего еще один убийца. Дуг. Я твердо качаю головой.

— Нет. Никогда. Он король убийц. Сколько у него там? Двести девяносто жертв.

— Двести девяносто восемь.

— Клуб не может состязаться с ним — мы все вместе не убили даже половины такого количества. Если он начнет рассказывать истории, нам придется слушать шесть месяцев подряд. То, о чем ты говоришь, нанесет смертельный удар по самолюбию всех членов клуба. ОКК написаны десятки статей, о нем были передачи по MTV, о нем снято несколько фильмов, поговаривают даже о сериале. Мы говорим об Элвисе, а члены клуба по сравнению с ним просто ресторанные лабухи.

— Именно поэтому вы должны пригласить его в клуб. За ним-то я и охочусь на самом деле.

— Да ну? Полиция, ЦРУ и даже ФБР не могут его поймать. И ты думаешь, что это сделаем мы?

— Ты знаешь, как с ними связываться, Дуги. Я снова покачал головой, зная, что это безумие.

— Если Тони говорит «нет», это значит «нет».

— Подумай о жертвах, Дуги. Ты говорил мне, что хочешь быть великим героем, — так почему бы тебе не попытаться спасти всех этих людей, которых найдут с картонкой семейного обеда KFC на голове? Этих несчастных, которым засунут в глотку салфетки с запахом лимона, а ко лбу прикрепят меню нового секретного рецепта. Как быть с ними, Дуги? А? Ну, скажи, герой, — как быть с ними?

Я отвожу глаза, не зная, что на это ответить.

— Вообрази, что последние минуты на земле ты проведешь в споре со служащим KFC, заказывая обед. Жизнь может быть дешевкой, Дуг, но не так надо проводить свои последние минуты.

— Тони этого не позволит… — Я знал, что это звучит слабовато и агент Вэйд не замедлит нанести завершающий удар.

— Пять лет он убивает в среднем одного человека в неделю. И ты прав, мы не можем его найти, потому что не можем послать своих людей в каждый ресторан KFC, это невозможно. Ты — наш последний шанс, Дуги.

— Я хотел бы помочь, правда. Но…

Заставь их пригласить его, Дуглас, — агент Вэйд смотрит на меня не терпящим возражений взглядом, выговаривает слова по слогам, чтобы я как следует понял, что от меня требуется. — Он должен вступить в клуб.

— Нет…

— Тогда сделай это для меня. Для своего старого друга, агента Вэйда.

— В клубе начнут подозревать — они и так уже задают слишком много вопросов.

Агент Вэйд не собирается принимать «нет» в качестве ответа.

— А кто спас тебе жизнь, Дуги? Кто это сделал, а? И не один раз, обрати внимание — дважды. Кто это был?

Омерзительно признавать это, но тут он меня поймал.

— Агент Вэйд был добр к тебе, Дуги, — и тебе пора быть добрым к агенту Вэйду, тебе не кажется?

Я мрачно пожимаю плечами, зная, что он загнал меня в угол.

— Думаю, я могу попробовать. Но ничего не обещаю.

Агент Вэйд внезапно меняет линию поведения и снова очаровательно улыбается мне.

— Дуги… ты же секретарь клуба, в твоих руках власть. И я видел, как ты разговариваешь с девушками, ты способен убедить кого угодно сделать что угодно… Верь мне. Ты прирожденный…

Ничего не могу поделать, но внезапно меня охватывает какое-то теплое и приятное чувство.

Агент допивает банку «Доктора» тремя большими глотками и гордо подмигивает мне. — Ты мужчина, Дуги!

 

Время без Таллулы

 

Перед следующим собранием я решаю, что разумнее будет спрятать чернильные точки, оставшиеся у меня на запястьях после схватки с Таллулой, под спортивными напульсниками. Я купил несколько пар разных цветов, и красные как раз подходили по цвету к моему вязаному шарфу. Еще я взял с собой спортивную сумку с теннисной ракеткой, чтобы подкрепить образ спортсмена, — все это я взял на память о Стэне Лауреле, который несколько лет профессионально занимался теннисом.

— Эй, только посмотрите на этого спортсмена. — Чак показывает на меня пальцем и улыбается, когда другие поворачиваются ко мне. Я киваю в ответ, радуясь, что мой внешний вид не вызвал подозрений.

— Они опускают сетку специально для тебя? — Я притворился, что мне понравилась эта шутка Берта, и даже засмеялся вместе с Бетти и остальными, хотя на самом деле мне хотелось как следует съездить ракеткой по его лицу.

Таллула опаздывает. — Тони облизывает десертную ложечку Шер, перед тем как доесть остатки ее орехового торта. Голос у него мрачный и озабоченный, и кажется, что шутки его сегодня совершенно не интересуют.

— Она никогда не опаздывает, — пыхтит в своем кресле Ричард. В воздухе над столом повисло напряжение. — Я люблю Таллулу… — Презрение, которое я испытываю к Ричарду, просто пожирает меня изнутри. До сих пор он признавался в любви всем, кроме меня.

— Мамочка говорит, может, она просто задержалась. — Джеймс Мейсон все-таки произносит это, хотя сам знает, что предположение звучит не лучшим образом.

— Может, у нее иголки заело.

Ничего не могу с собой поделать. Смеюсь вместе с Чаком.

Шер не смеется.

— Что случилось, мистер Кертис? Что происходит?

— Боже мой… Успокойся, ясно? Джимми прав, может, она застряла в пробке.

— Это мамочка говорит, не я, — поправляет Джеймс.

— Заткнись и умри, Джимми. — Джеймс становится серьезным кандидатом на должность следующей жертвы Тони.

Я бросаюсь на амбразуру, нацепив свое лучшее озабоченное выражение.

— Я слышал по радио штормовое предупреждение. — У меня вообще нет радио. По крайней мере, работающего.

— Ну вот, пожалуйста. Крошка Дуги нам все объяснил.

Я купаюсь в благодарности Тони, но Шер мне явно не удалось убедить.

— Мисс Бэнкхед никогда больше сюда не придет. Я знаю это наверняка.

— Интересно, и откуда ты это так точно знаешь? — Тони быстро ухватывается за эти слова. Я чувствую, что наслаждаюсь их спором.

— Я знаю, сколько для нее значит клуб.

— Звучит так, как буд<