Предательство союзниками русского Белого движения

Но в России братоубийство происходило несколько иначе.

Многие критики современной историографии довольно давно потребовали пересмотра учебников, посвященных рус­ской главе новейшей всемирной истории, и это справедливо. Если вкратце суммировать эту критику, то надо подчеркнуть, что «большевистская угроза с Востока» была — с самого начала и до конца — фальшивым призраком, вызванным к жизни ис­ключительно только ложью западных правящих кругов. Ком­мунистическое присутствие в Евразии всего лишь добавило сложности к «стратегии напряженности», выработанной на Западе; в действительности оно позволило держать Евразию под контролем, удерживая мир на грани идеологического, ско­рее всего мнимого конфликта — конфликта с безликим, деспо­тическим «азиатским врагом». О том, как Западную Россию от­дали Ленину и его соратникам, было рассказано в главе 1. После этого союзникам оставалось лишь защитить свои «рево­люционные активы» и проследить за тем, чтобы власть боль­шевиков консолидировалась на всем протяжении евразийской суши — от Москвы до Владивостока. Для того чтобы этого до­биться, надо было стереть с лица земли армии сохранивших верность монархии белых генералов, для чего в Британии был разработан весьма странный, если не сказать эксцентричный план. Странный, так как сценарий отличался неуклюжестью: красные, которые при поддержке иностранного капитала ус­танавливали из Москвы начиная с конца 1917 года свою дес­потическую власть по всей России, были окружены белыми монархистами с севера (Мурманск), с юга (Кавказ) и с востока (Сибирь). Белые — традиционные приверженцы царской влас­ти — провозглашали себя друзьями союзников, и были в этом абсолютно искренни, в то время как красные коммунисты не жалели словесной грязи, которую они лили на голову амери­канских и европейских «либеральных демократов»; на словах, только и исключительно на словах их идеологическая нена­висть к западному капитализму не знала границ. Трудность та­кого сценария заключалась в том, что Западу надо было своим поведением ввести в заблуждение как собственное общество, так и белых, и заставить всех поверить в то, что Запад активно поддерживает последних, хотя в действительности конечной целью плана было полное уничтожение белых сторонников царской власти, хотя на бумаге те и числились союзниками Британии. Все это делалось с одной целью — укрепить на Вос­токе власть коммунистического врага, против которого со вре­менем «поднимется новая реакционная Германия»*.

 

* Схема конкретного воплощения в жизнь этой части плана подробно обсуждается в последних разделах настоящей главы.

 

Итак, проблема, с которой столкнулись британские клубы, заключа­лась в том, чтобы, по возможности не запачкав рук, нанести удар в спину белым, призывавшим Британию оказать им по­мощь ради сокрушения «богопротивных красных чудовищ». То, что впоследствии сделала Британия с помощью Америки при гнусном соучастии Франции и Японии, которым вообще не следовало участвовать в этом антиевропейском заговоре, было имитацией вступления в войну на стороне белых против красных, потребовавшей весьма ограниченных материальных и людских ресурсов. Так, операция саботажа путем отказа от помощи — но лишь притворного участия в сражениях — была замаскирована под военную интервенцию ради помощи бе­лым; тайной и истинной целью этой фальшивой интервенции было заставить белых драться в невыгодных для них условиях, предательски сводить на нет их преимущества, готовить пути отступления и, наконец, эвакуировать союзнические контингенты, взвалив вину за поражение на мнимую военную несо­стоятельность белых армий. Всему этому было суждено обер­нуться еще одной неописуемой катастрофой, устроенной западными элитами и вылившейся не только в ужасающие потери русских жизней, но и в демонстрацию убийственной лживости и двуличности западных правительств, спровоциро­вавших это неслыханное бедствие и сумевших оправдать его в глазах своего электората.

Согласно пожеланиям морских держав большевики теперь овладели регионом, охватывавшим сердцевину евразийской «су­ши», то есть Западной Россией с ее семидесятимиллионным на­селением — половиной всего населения страны. Теперь остава­лось только следить за первыми шагами этого новорожденного государства и направлять его первые шаги. Как и было им обе­щано, Ленин заключил мир с Германией (Брестский мирный до­говор от марта 1918 года), и перемирие на Востоке несколько осложнило игру.

1 Германия, как мы видим, оказалась в состоянии «мира» с большевистской Россией в марте 1918 года; теперь она мог­ла перебросить расположенные на востоке дивизии на За­падный фронт. Для того чтобы парировать эту неприят­ность, Британия вовлекла в войну Соединенные Штаты и таким образом закрыла бреши Западного фронта массой американского подкрепления.

2 В июне 1918 года главной угрозой в глазах союзников стала возможность нарушения Германией Брестского мира, после чего немцы могли обрушиться на ненавистных большевиков, заключив союз с бывшими своими противниками — но родст­венными им по духу царскими генералами, — создав контрре­волюционный белый интернационал на просторах евразий­ского центрального региона. Немцы действительно стали продвигаться в этом направлении, направив войска в Фин­ляндию, в Прибалтийские государства и на Украину, чтобы поддержать белых в борьбе с красными армиями (50).

3 Предстояло преодолеть большие трудности, чтобы объяс­нить обществам либеральных демократий, чьей raison d'etre была священная защита частной собственности, что больше­визм, целью которого было полное уничтожение этой собст­венности, представлял собой меньшее зло по сравнению с Белым движением. Это было сделано с помощью надуман­ного тезиса о «белой автократии» — отвлекающего маневра, который один раз уже использовали при низложении царя Николая в марте 1917 года*.

 

* См. главу 1, стр. 59.

 

Элита надеялась, что средний западный человек куда больше устрашится своих мнимых представлений о хорошо ему знакомом пугале в виде дикого боярина, чем совершенно неведомой ему фигуры «обобще­ствляющего имущество комиссара».

4 В действительности морские державы с нетерпением ожида­ли усиления ленинского режима, с тем чтобы он со временем стал непреодолимым препятствием на пути распростране­ния германского влияния.

5 Для противодействия угрозе, указанной в пункте 2, то есть в случае возобновления германского наступления в России, предполагалось немедленно вновь открыть Восточный фронт.

6 Белых надо было любой ценой заманить в объятия союзни­ков, дабы избежать любого соблазна сближения белых гене­ралов с немцами, и затянуть в первых в бои с красными, что­бы перемолоть в длительной гражданской войне. Другими словами, от союзников требовалось осуществить легкую во­енную интервенцию в узловых точках евразийского цент­рального региона. Заняв эти ограниченные, но выгодные плацдармы, союзники получали выгодную возможность сле­дить за поведением белых.

7 Если бы не удалось ослабить белых — лучше подготовленных солдат — настолько, чтобы те потерпели поражение в борьбе с красными, то есть если бы возникла угроза победы белых в гражданской войне, то следовало всеми силами расколоть Россию на столько враждующих между собой регионов, сколько было белых командующих (51).

 

План был труден, но в целом выполним.

Значительная его часть была выполнена еще в 1917 году в хо­де интриг, когда союзники помогали обеим враждующим сторо­нам, но помогали не одинаково. Осенью 1919 года, когда разыг­рались решающие сражения Гражданской войны, в Красной Армии под ружьем было 3 миллиона человек. К весне 1920 года численность вооруженных сил была большевиками доведена до 5 миллионов (52), в то время как общая численность белых армий никогда не превышала 250 тысяч солдат и офицеров. Красные могли опираться на территорию с населением более 70 миллионов человек, в то время как в распоряжении белых было население, не превышавшее 9 миллионов человек. Хотя белые были превосходными бойцами, их можно было сравни­тельно легко удушить. То была игра, исход которой был предре­шен разложением Белой армии и терпением союзников.

Еще до заключения мира с Германией Ленин и Троцкий пока­зали себя покорными получателями «картошки и боеприпасов от англо-французских империалистических грабителей»; те­перь же они наивно недоумевали, что мешает всем империалис­тическим державам, включая Германию, забыть старые распри, объединиться и совместными усилиями обрушиться на своего коммунистического врага (54); пока же они удивлялись, союзни­ки приступили к выполнению второй фазы плана.

Дальневосточная Россия. Как своего «восточного стороже­вого пса» Япония, Франция и Британия в феврале 1918 года на­няли Семенова, печально известного казачьего атамана, глава­ря банды палачей, насильников и убийц (55), предписав ему не осуществлять террор за пределами его основной территории, ограниченной Монголией (56). По видимости Семенов дрался за дело Белого движения, но в действительности был всего лишь пешкой. В апреле 1918 года, по сигналу из Вашингтона, То­кио высадил в Восточной Сибири большую группу разведчиков, для того чтобы следить за белыми из Маньчжурии, западную ок­раину которой охраняли казачьи сатрапы.

Северо-Западная Россия. Одновременно на северо-западе России, в Мурманске, в районе, граничащем с Финляндией, был высажен британский корпус. Официальной целью этой высад­ки было объявлено развертывание локальных сил против ввода немецких войск в Финляндию. Здесь, на северо-западной окраи­не центрального региона, вопреки громким антиимпериалис­тическим директивам из Москвы, советы работали рука об руку с союзниками, чтобы обуздать финских белогвардейцев и поме­шать немцам создать базу подводного флота в Белом море. К 11 ноября 1918 года, к перемирию на Западе, эта цель была до­стигнута (57).

Сибирь и Урал. В мае 1918 года здесь, в эшелонах, растянув­шихся но Транссибирской магистрали, находились 40 тысяч че­хословацких солдат, направлявшихся во Владивосток, дальнево­сточный российский морской порт. Отсюда этот корпус легио­неров, сформированный перед войной на Украине и присягнув­ший на верность русскому царю, должен был через полмира отправиться на Западный фронт как подкрепление для союзни­ков. Идея принадлежала Франции: в ответ на потребность мор­ских держав заново открыть Восточный фронт она взяла под свою опеку судьбу чехов, подстрекая своих новых протеже под любым предлогом выступить против красных. Все было сдела­но просто и изящно: когда советские власти потребовали разо­ружения чехословацкого корпуса, командиры его отказались это сделать. Напряженность вылилась в открытое столкнове­ние. 25 мая 1918 года чехи разгромили красный гарнизон Челя­бинска. В течение последующего месяца они захватили еще не­сколько сибирских городов, обеспечив, таким образом, захват ключевых постов в тамошних советах представителями буржуа­зии. Играя роль ландскнехтов Франции и ее морских союзни­ков, чехи открыли новый фронт на востоке. Так, по приказу из Франции чехи окопались в самом сердце Евразии, создав еще один наблюдательный пункт, откуда союзники могли следить за развитием событий в России.

В июле чехословацкий корпус захватил Екатеринбург. Тела членов императорского семейства были найдены в подвале купе­ческого дома, где Совет держал императора под арестом. Перед тем как чехи вошли в город, большевики расстреляли всех Рома­новых, чтобы исключить их реставрацию на троне: в 1917 году правительство Керенского умоляло британцев предоставить убежище царю и его семье, но ему не удалось тронуть чувства лейбористов, этих вечных британских врагов «автократии». Хо­датайство было отклонено (58). Очевидно. Британия не смогла простить царю попыток предательства в 1916 году.

В ходе молниеносного захвата чехами волжского города Ка­зани в августе 1918 года золотой запас красного правительст­ва — бывший золотой запас царской России — попал в руки союз­ников.

Тронутый дерзкими действиями чехословацкого корпуса, президент США Вильсон 17 июля 1918 года опубликовал не­сколько противоречивую памятную записку о помощи, «Aide Меmoir», в которой оценивал возможный масштаб американского военного вмешательства в гиблые русские дела, считая военную помощь допустимой только для «помощи чехословакам в консо­лидации их сил...» (59). Американская вспомогательная военная операция — порученная в конце августа генералу Вильяму Грейвсу, которому перед отъездом сам президент наказывал «посту­пать осмотрительно» (60), — была задумана вовсе не для того, чтобы противостоять большевизму, но опять-таки для слежения за действиями белых. Наконец, в августе 1918 года войска всех трех морских держав — Британии, Америки и Японии, а также их французского миньона — высадились во Владивостоке. После развертывания экспедиционных сил все эти державы публично заверили Россию в том, что пришли исключительно с мирными намерениями, дабы воспрепятствовать «расчленению и разру­шению России, к выгоде Германии» (61). Но в Сибири никогда не видели германских солдат, намеревающихся поработить ме­стное население или обуздать чехов. В словах союзников не бы­ло ни одного слова правды. К осени японский военный контин­гент достиг 72 тысяч солдат, что приблизительно в десять раз превышало численность американского экспедиционного кор­пуса (62).

К середине 1918 года Сибирь потребовала белого команду­ющего.

Прежде чем местное общество определилось с кандидату­рой, британцы поспешили поставить у руля свою марионетку. На эту роль британская разведка определила бывшего царского адмирала Александра Колчака, состоявшего у нее на жалованье с ноября 1917 года.

Поддерживаемый и направляемый генералом Ноксом, ре­зидентом британской военной разведки в Сибири, Колчак в со­трудничестве с сибирскими белыми и со здравого согласия чехов узурпировал командование сибирскими контрреволюци­онными силами всего через неделю после капитуляции Герма­нии и подписания перемирия на Западе — то есть 18 ноября 1918 года — и сделал Омск столицей своей диктатуры. На какое-то время в его руки попало и золото, захваченное в Казани. Слу­хи о богатствах, оказавшихся в распоряжении верховного пра­вителя, начали циркулировать по всему миру (63).

Прага. В качестве благодарственного жеста за устроенный на Урале мятеж 18 октября 1918 года на развалинах Австро-Вен­герской империи союзники возродили Богемию, назвав ее Че­хословацкой Республикой. Как и следовало ожидать, первой но­вообразованную республику 15 октября 1919 года признала Франция; вскоре за ней последовали другие страны.

Лондон. В конце войны каждый был готов держать пари за то, что белые наверняка победят красных (64). В январе 1919 го­да положение красных на карте, висевшей в кабинете Черчил­ля в Уайтхолле, представлялось отчаянно тяжелым и безнадеж­ным (65).

Париж. В этом же месяце представители великих держав съехались в Версаль на мирную конференцию, перекроившую карту мира после Великой войны. Бросалось в глаза отсутствие России на конференции: действительно, страна, расколотая на­двое продолжавшимся противоборством красных и белых, не могла выставить законных представителей на конференцию. Для союзников, однако, настало время склонить чашу весов в пользу своих красных креатур. Действуя против монархистов, союзники выработали сложную тактику разложения белых, прибегнув к нарочитой медлительности и не брезгуя обманом. При этом белые понуждались исчезающими с театра событий союзными подстрекателями к продолжению схваток с намного превосходящими силами красных на огромном, расколотом на несколько участков фронте, удержать который у белых не было ни малейшей надежды.

Первым шагом этой экстравагантной англо-американской уловки стала нарастающая изоляция белых с помощью откро­венной дипломатической грубости: из Версаля западные держа­вы с нарочитой надменностью и отчужденностью обратились к своим белым «союзникам» и большевистским рабочим лоша­дям с предложением встречи в Турции для обсуждения сложив­шейся ситуации. Находившиеся в Париже и других местах бе­лые почувствовали себя тяжко оскорбленными: таким образом, возмущались они, союзники придают большевикам официаль­ный статус и обращаются с ними как с равной стороной. Крас­ные ответили на версальское предложение согласием, но белые не сочли возможным садиться за стол переговоров с безбожны­ми самозванцами.

Не только белые, но и растерянная таким поворотом дела за­падная общественность не могла понять, почему ее правительства так медлят с расправой над отвратительными большевиками. Разве красные — это не чума для всего капиталистического за­падного мира? — вопрошали они.

Традиционно лживые, искушенные в интригах западные по­литики привели в свое оправдание затасканные предлоги: блока­да России, говорили политики, будет проявлением чрезмерной жестокости, а серьезная интервенция потребует отправки в Рос­сию не менее 400 тысяч солдат — это недопустимая роскошь, вос­кликнул по этому поводу британский премьер Ллойд Джордж, который, подобно своему американскому коллеге, согласился вместо этого на план «ограниченного вмешательства» — таково было кодовое наименование страховочной операции союзни­ков, призванной саботировать усилия белых (67).

В действительности же никакие соображения — будь то эти­ческие или какие-либо иные — не удержали британцев (1) от убийства в результате проведенной в 1914-1919 годах блокады 800 тысяч ни в чем не повинных немцев (68) и (2) от отправки армии численностью 900 тысяч солдат в ближневосточную экс­педицию в самый разгар Первой мировой войны: необходи­мость применения жестокости и большие расходы никогда не мешали Британии преследовать жизненно важные имперские цели. Ясно, что западные политики снова лгали, а у общества не хватило воображения, чтобы понять, что его собственные лиде­ры поставили у власти большевиков и без устали занимались тем, чтобы сделать последних неограниченными властителями всей Евразии.

Юго-Западная Россия. Белый генерал Деникин занимал тер­риторию, протянувшуюся на юге от северных берегов Черного и Каспийского морей (рис. 2.1) (69).

 

Британия и Франция уме­ло позаботятся о том, чтобы развеять как дым мечты Деникина о «единой и неделимой России».

С ноября 1918 года Британия завязала интригу с поиском всех возможных сателлитов, которых она подкупила в тылу бе­лых армий: в Закаспийской области, где были открыты запасы нефти, и в Закавказье — в Азербайджане и Грузии, чем одним вы­стрелом убила двух зайцев — обеспечила себя импортным хлоп­ком и пресекла все попытки Деникина восстановить Каспий­скую военную флотилию (70). Точно так же и Франция, которую царская Россия спасла от разгрома летом 1914 года, ударив по германскому рейху, не испытывая за это ни малейшей призна­тельности, объявила, что «не верит в белую Россию». Но Фран­ция одновременно заверяла всех, что не испытывает никакой симпатии к красным кремлевским правителям, — и что же она стала делать? Она сосредоточила свои усилия на отделении Рос­сии от Германии путем создания «колючей проволоки» из буфер­ных дружественных государств, тяготеющих к Польше (71). Бри­тания отнеслась к такой политике более чем одобрительно.

Британский истеблишмент, как обычно, прельстил француз­ских политиков своей схемой оккупации России. [Премьер-министру] Клемансо предложили подписать сверхсекретное соглашение, по которому Британия обязывалась включить Францию в раздел самых лакомых кусков русской террито­рии. 23 декабря 1917 года, через два месяца после ленин­ского переворота, договор был подписан Клемансо и британ­цами. Французские дивизии будут посланы для оккупации Украины, в обмен на что Клемансо были обещаны концессии в Бессарабии и в Крыму, а также и на Украине — на площади, превосходящей площадь самой Франции. Британцы затеяли эту щедрую аферу с единственной целью — отвлечь внимание от своих монопольных притязаний на нефтяные месторож­дения Кавказа и Персидского залива (72).

Так в декабре 1918 года, привезя с собой греческие и польские полки, французы бросили якорь в одесском порту. Однако по­сле того, как они были крепко биты отрядами украинских пар­тизан, французы в апреле 1919 года ретировались, не забыв предварительно потопить весь русский Черноморский флот, чтобы, как они утверждали, «он не достался большевикам» (73), и оголив при этом левый фланг Деникина (74).

В течение всей этой досадной паузы, получив удар в спину от французов на Черном море и от британцев на Каспийском, ге­нерал Деникин продолжал упорно слать просьбы о помощи тем же самым державам, которые так и не удосужились ответить, так как были «поглощены» интригующими сюжетами мирной конференции (75). Но несмотря на неудачу, Деникин смог в июне провести на юге мобилизацию — настолько успешную, что ради объединения России был готов перейти иод командо­вание Колчака. Он предложил этот план адмиралу, чем растро­гал последнего до слез.

Белогвардейская Сибирь. Теперь обратимся к Колчаку. К маю 1919 года его наступление на запад через Уральский хребет ста­ло почти триумфальным.

Белые, воодушевленные своими успехами, настоятельно тре­бовали от англо-американцев официального признания. Послед­ние, с трудом маскируя свое разочарование и недовольство, прибегли к следующей шараде из своего богатого арсенала, что­бы выиграть время: словно недоумевающие школьные учителя, они вскинули брови и обусловили официальное дипломатиче­ское признание установлением в Сибири либерально-демокра­тических порядков а-ля Керенский. Другими словами, для того, чтобы Британия поставила свою печать на документе об офици­альном признании его режима, белым было приказано провес­ти земельную реформу, реформу избирательного права и т. д. — то есть весь тот набор институциональных актов, который удов­летворил бы британцев (76). Колчак естественно согласился, и союзники вежливо пообещали «рассмотреть этот вопрос», что означало: никакого признания не будет.

Но пока союзники не могли позволить себе роскошь пожерт­вовать Колчаком: золотой запас, находившийся в руках Колчака, превосходил 52,7 процента всего золотого резерва Банка Анг­лии (77). Летом 1919 года более трети этих сокровищ была поез­дом доставлена во Владивосток, где восемнадцать иностранных банков, жаждавших получить свою долю в русских делах, учреди­ли свои филиалы. После этого золото было либо продано на международных торгах в обмен на иностранную наличную валю­ту, либо исчезло в подвалах банков Иокогамы, Осаки, Шанхая, Гонконга и Сан-Франциско как обеспечение займов (79).

Колчак транжирил средства с королевской щедростью, но распутать сибирский клубок было «практически невозмож­но» (79). Почему?

1. Казаки, подкармливаемые японцами на Дальнем Востоке, были истинной занозой в боку Колчака, так как парализова­ли перевозку жизненно важных товаров и продовольствия, следовавших по Транссибирской железной дороге из Влади­востока в Омск.

2 Сразу же после того, как Колчак захватил власть, чехи вне­запно начали проявлять признаки усталости и изъявили же­лание выйти из конфликта. Руководимые генералом Жане-ном, присланным из Франции специально для того, чтобы с помощью чехов нанести удар в спину белым колчаковским армиям, чехи всем корпусом снялись с позиций на Урале и отступили к западной границе оккупированной японцами области. Теперь чехи всеми силами уклонялись от участия в боях в центральной части России, чем довели Колчака до отчаяния, «граничившего с безумием» (80).

3 Что касается американского генерала Вильяма Грейвса, то по Сибири циркулировали упорные слухи о том, что, не поддерживая Колчака, он фактически оказывает помощь большевикам (81). Слухи эти целиком и полностью соответ­ствовали истине. Точно так же бездействовали и британцы.

К августу Колчак начал терпеть поражения.

После этого разгром белых проходил по старому знакомому сценарию: они начали с победоносного наступления, растяги­вая фронт и коммуникации, а потом были разбиты наголову Красной Армией, которая, имея большое численное преимуще­ство, всегда имела возможность перегруппироваться и отразить наступление, неизменно обращая белых в бегство. Численность и еще раз численность решила исход этой войны.

К ноябрю с Колчаком было покончено; он продержался ров­но один год.

Последовал эпический двухмесячный исход. Шесть конвоев Колчака следовали за другими поездами, направлявшимися во Владивосток, чтобы ускользнуть от наступавших им на пятки красных орд. В одном из конвоев находился золотой запас. В пе­редних поездах следовали генерал Жанен и чехи, которые дви­гались таким черепашьим шагом, словно хотели, чтобы красные захватили арьергард каравана. В этом долгом пути длиной более полутора тысяч миль погибло более одного миллиона мужчин, женщин и детей.

В январе 1920 года британское военное ведомство, не скры­вая гордости, объявило, что Колчак перестал быть решающим фактором русских военных дел (82). Миссия была выполнена: американские и британские войска покинули Сибирь. 31 янва­ря два чешских офицера вошли в вагон Колчака и объявили ко­мандующему, что он должен сдаться местным властям. «Значит, союзники меня предали?» — спокойным будничным тоном по­интересовался белый адмирал. В феврале 1920 года Колчак,, этот обманутый король, на одном из допросов у красного следо­вателя в минуту охватившего его отчаяния признал: «Значение и смысл этой [союзнической] интервенции так и остались мне непонятными» (83). Вскоре после этого Колчака расстреляли, а тело утопили подо льдом речки Ушаковки. Вместе с головой Колчака большевики получили две трети царского золота; ос­тавшаяся часть находилась уже в сейфах западных банков.

Единственным местом, где союзники понесли ощутимые по­тери, был север. Там, перед лицом пошатнувшегося белого со­противления, союзники, возглавляемые англо-американскими силами, были, против своей воли, втянуты в конфликт с крас­ными, вылившийся в несколько стычек местного значения, что позволило союзникам выиграть время в игре на выжидание, когда надо было позаботиться о золотом запасе Колчака. Отвод англо-американских войск начался в марте и был закончен к ис­ходу 1919 года, когда адмирала уже можно было списывать со счета. Оставив какое-то количество военного снаряжения и боеприпасов, союзники предоставили белых генералов их (от­нюдь не завидной) судьбе. После овладения Архангельском в феврале 1920 года большевики немедленно казнили 500 белых офицеров.

В России общие потери англо-американцев в мероприятии, каковое, по сути, было лишь игрой и имитацией, составили приблизительно 500 человек из общей численности экспедици­онных сил в 18 тысяч человек. Напротив, на Западе Соединен­ные Штаты не задумываясь пожертвовали жизнью 114 тысяч солдат из общей численности посланной во Францию армии в 2 миллиона человек, в кампании, стоившей американской каз­не 36,2 миллиарда долларов (84). Когда речь шла об убийстве немцев, Америка была готова пожертвовать 2 миллионами сво­их солдат, но когда настало время сразиться с 3-5 миллионами «коммунистических злодеев», Лондон и Вашингтон выставили корпус, численность которого составляла едва ли один процент от численности американского воинского контингента во Франции. Англо-американцы были даже готовы принести на алтарь своих интересов горстку солдат из этого ничтожного ко­личества только лишь для того, чтобы сохранить видимость, — «показать», что поскольку их солдаты погибли от красных пуль, постольку британцы и американцы и в самом деле «помогали белым». Но правда была иной. «Официально» сражавшиеся на стороне белых 500 англо-американских солдат действительно были убиты в стычках с красными на заполярном севере, но это было частью надувательского плана, поставившего белых гене­ралов в трудное положение и послужившего к выгоде красных: такова была извращенная красота имперской британской стра­тегии.

В Прибалтике привычная схема была несколько изменена, так как там — как это ни парадоксально — присутствовали регу­лярные германские войска и подразделения Добровольческого корпуса под общим командованием генерала фон дер Гольца. Одна из статей соглашения о перемирии допускала оставление немецких армий в Курляндии*

 

* Старинная историческая область, расположенная но обе стороны гра­ницы между Латвией и Литвой.

 

в качестве временной профилак­тической меры — для недопущения русского вторжения в этот регион (85), который союзники желали сделать буферной зо­ной между Россией и Германией.

Когда в июне 1919 года Гольц был готов протянуть руку помо­щи белому командующему генералу Юденичу, начавшему широ­комасштабное наступление на Петербург, от германского прави­тельства поступил приказ, безапелляционно продиктованный союзниками, потребовавшими немедленного отвода войск. Ар­мии фон дер Гольца были расформированы и эвакуированы на родину. Позже фон дер Гольц с горечью вспоминал, как северная армия Юденича — это скопище голодных оборванцев — была по­головно уничтожена после того, как [британцы] спровоцирова­ли ее на выступление, а потом самым бессовестным образом об­манули (86).

На юге положение большевиков облегчила Франция, прину­див другого своего протеже на востоке, Польшу, у которой были территориальные споры с Россией, заключить два последовав­ших друг за другом перемирия с русскими. После этого Красная Армия под командованием молодого генерала Михаила Тухачевского, получив необходимые подкрепления, нанесла поражение Деникину осенью 1919 года и Врангелю, второму после Деники­на главнокомандующему сил белых, в следующем, 1920 году, раз и навсегда покончив с южным очагом антибольшевистского со­противления. Командиры белых полков и эскадронов спешно эвакуировались морем на судах союзников, а кони белых коман­диров, брошенные на крымском берегу, бросались в воду и плы­ли вслед за своими хозяевами (87).

Япония, единственная морская держава, державшая в России значительный военный контингент численностью 70 тысяч сол­дат, способных нанести удар большевикам, но так и не сделав­ших этого (88), наконец отступила в 1922 году, успев предвари­тельно обескровить Колчака, допустить неописуемые насилия, чинимые казачьими головорезами, и, самое главное, оконча­тельно поставить под свой контроль Маньчжурию. В 1922 году царская империя стала называться СССР, Союзом Советских Со­циалистических Республик. Таким образом, «великий вообража­емый враг» Запада был — на довольно дальнюю историческую перспективу — создан (89).

Президент США Вильсон выразил глубокое удовлетворение тем, что «русским самим была предоставлена возможность ре­шать свои внутренние дела» (90). Государственный секретарь Лэнсинг, официальный американский антикоммунист того вре­мени, покорно вторил своему шефу в начале 1920 года: «Мы сде­лали все, что было в наших силах в этой невозможной ситуа­ции, вызванной неумением Колчака создать боеспособную армию» (91).

Внешне лидеры морских держав были помешаны сложив­шейся в результате весьма своеобразной геополитической си­туацией, так как перспектива столкновения с антизападной коммунистической диктатурой, утвердившейся на территории, в шестьдесят раз превосходящей территорию германского рей­ха, вызывала у союзников меньшую тревогу, чем притязания нем­цев в Центральной Европе. Действительно, в декабре 1918 года Ллойд Джордж уверял кабинет министров в том, что большевистская Россия ни в коем случае не представляет [для Англии] такой угрозы, «как старая Российская империя с ее агрессив­ными лидерами и многомиллионными армиями» (92), а годом позже он снова, совершенно откровенно, разбил последние надежды сопротивлявшихся белых, заявив, что воссоздание гре­зившейся Колчаку и Деникину «единой и неделимой России» от­нюдь не соответствует «высшим интересам» Британии (98).

Для того чтобы их не обвинили в циничном равнодушии, со­юзники оправдывались тем, что поставили белым тонны и тон­ны военного снаряжения и потратили на Белое движение мил­лионы и миллионы долларов, хотя общеизвестно, что сам Черчилль находил такие заявления «большим преувеличением, поскольку британская помощь состояла главным образом из из­лишков, оставшихся после Первой мировой войны, бесполез­ных для Британии и не имевших практически никакой денеж­ной ценности» (94).

Можно с большой долей вероятности предположить, что получателями настоящей помощи союзников, как подозревали многие, были вовсе не белые, но, вопреки всем геополитиче­ским выкладкам, именно красные.

Объем западной помощи большевикам точно неизвестен, хо­тя, например, в начале 1918 года было достаточно ясно, что Со­единенные Штаты выделяли фонды для большевистской России на приобретение вооружения и военного снаряжения через дель­ца с Уолл-стрит Рэймонда Робинса, для которого Троцкий был «величайшим евреем после Иисуса» (95).

Значительное количество контрактов, концессий и лицен­зий, выданных ленинской империей американским фирмам во время Гражданской войны и непосредственно после ее оконча­ния, служит неопровержимой уликой, свидетельствующей о финансовой поддержке большевизма западными союзниками с самого начала: 25 миллионов долларов советских комиссион­ных американским промышленникам за период с июля 1919-го по январь 1920-го (96), не говоря о концессии на добычу асбес­та, выданную Арманду Хаммеру в 1921 году (97), и о договоре аренды, заключенном на шестидесятилетний срок (начиная с 1920 года) с Фрэнком Вандерлипом*

 

* Председатель правления нью-йоркского «Нэшнл сити банк».

 

и его консорциумом, пре­дусматривавшем эксплуатацию месторождений угля и нефти, а также осуществление рыболовства в северо-сибирском регио­не площадью 600 тысяч квадратных километров («Frankfurter Zeitung», 21 ноября 1920 года) (98).

Наконец, в 1933 году советское правительство, после внима­тельного «прочтения американских документов», отказалось от «любых и всяких претензий... на возмещение ущерба, якобы причиненного Соединенными Штатами Советскому Союзу их участием в [сибирской] военной интервенции» (99); по не впол­не понятным причинам красным потребовалось целых трина­дцать лет, чтобы официально признать, что генерал Грейвс явился в Сибирь за тем, чтобы помогать, а не мешать им.

Никогда эти страны не показывали себя с худшей стороны, чем это сделали союзники в России в период между7 1917 и 1920 годами. Среди прочего их усилия всегда были направ­лены на то, чтобы скомпрометировать врагов большевизма и укрепить позиции коммунистов. Этот фактор настолько ва­жен, что, я думаю, большевики едва ли смогли бы победить в России, если бы западные правительства не привели их к этому своим злонамеренным вмешательством... Все воен­ные экспедиции были не чем иным, как отвлекающим поли­тическим шоу, имевшим сложное и темное происхождение... в том, что касалось их мотиваций и множества соображений, не имевших ничего общего с желанием свергнуть советскую власть по идеологическим причинам (100).

Американский историк и дипломат Джордж Ф. Кеннан, подобно многим своим соотечественникам, оказался в некоторой степени не в состоянии осознать, что явилось заранее спланированным методом решения первого уравнения евразийской проблемы: то есть создание в России фантомного режима, враждебного Гер­мании. Современники оказались в большинстве своем не в силах понять, что белые мастодонты были самым естественным обра­зом обречены — этого требовало недопущение евразийского объ­ятия, и все пресловутые союзнические отвлекающие шоу были лишь следствием заранее обдуманной и тщательно подготовлен­ной мировой бойни. Разыгрывая осторожную политику интер­венции, правительства Британии. Франции и Соединенных Штатов вводили в заблуждение общественность своих стран, внушая ей, что они действительно навлекли на себя ненависть ком­мунистов, выступив на стороне врагов своих врагов (то есть на стороне белых), тогда как в действительности они занимались исключительно тем, что все это время обманывали белых. Таким образом, упрек в том, что союзники «показали себя с наихудшей стороны», вылил