Глава 13. Республика в кризисе. Ноябрь 1937 года — апрель 1938 года

 

Создание единой правящей партии (это событие описывалось термином «унификация»; в Германии так называли в 1933 году запрет всех партий, кроме НСДАП) и успехи на Северном фронте укрепили летом и осенью 1937 года франкистский режим. 4 августа 1937 года Франко подписал устав новой партии (ее для краткости именовали фалангой), в статье 47 которого говорилось, что вождь ответственен только перед Богом и историей. 19 октября 1937 года был образован большой и рыхлый руководящий орган новой фаланги — Национальный Совет, лишь меньшинство которого составляли идейные фалангисты. В нем было много скрытых и явных монархистов и просто «нужных» диктатору людей. Основным критерием отбора была личная преданность Франко.

Несмотря на то, что официальным гимном «национальной» зоны стал «Королевский марш», Франко держал на дистанции Альфонса XIII, который собирал за рубежом большие суммы в поддержку мятежников. В конце 1937 года «генералиссимус» ясно дал понять бывшему королю, что его конституционно-либеральные взгляды стали одной из причин гражданской войны. Такого в Испании больше он, Франко, не допустит. Альфонсу XIII намекнули, что надо готовиться к возвращению в Испанию не ему самому, а наследнику престола. Но и это будет очень-очень не скоро.

Захват Басконии с ее металлургией (только на складах к моменту вступления в эту провинцию мятежников было 300 тысяч тонн железной руды) несколько изменил экономическую политику военной диктатуры. Сам Франко мало интересовался экономикой, и его советники под влиянием Германии и Италии стали толкать «каудильо» в сторону политики автаркии, т. е. опоры на собственные силы, элементом которой было активное государственное вмешательство в народное хозяйство. Так, в августе 1937 года была создана Национальная служба пшеницы, контролировавшая производство и цены на этот важнейший источник снабжения армии и населения. Искусственное сдерживание зарплаты ограничивало покупательную способность широких масс населения и инфляции в 1937 году в «национальной» Испании не было.

Основные экономические проблемы возникли в 1937 году у Франко с его главным союзником — Германией. Испанские (да и многие немецкие) предприниматели были недовольны монопольным положением во взаимной торговле двух фирм HISMA и ROWAK, созданных, как было показано выше, сразу после мятежа. HISMA, в частности, заставляла платить за импортируемые из Германии товары за несколько месяцев до их фактической поставки, требуя в противном случае комиссионный сбор в 14 % от стоимости сделки.

Франко, начиная с весны 1937 года, при поддержке командующего легионом «Кондор» Шперрле неоднократно ставил вопрос о заключении нормального германо-испанского торгового соглашения клирингового характера (у обоих партнеров было туго с валютой) со сбалансированными ценами (HISMA и ROWAK завышали цены на немецкие товары и занижали на испанские). К тому же, мятежникам была очень нужна валюта, а единственным обильным источником ее в Европе того времени была Великобритания.

Падение Басконии поставило Франко перед тяжелым выбором. Если продолжать поставлять железную руду и сталь в Великобританию за валюту, то, получив экономическую выгоду, можно в то же время обидеть немцев и лишиться необходимого оружия и легиона «Кондор». Со своей стороны, Берлин быстро понял, что укрепившийся Франко ускользает из рук и необходимо срочно захватить командные высоты, прежде всего в горнодобывающей сфере (для перевооружения страны немцам недоставало как раз железной руды, легирующих материалов и пиритов — все это было в Испании).

Экономический диктатор Германии Геринг (уполномоченный по осуществлению четырехлетнего плана перевода экономики на военные рельсы) настраивал посла Фаупеля и руководство HISMA и ROWAK на скорейшее заключение с Франко соглашений, гарантирующих преобладание Германии в испанской экономике. Сразу после падения Бильбао представитель ROWAK посетил металлургические предприятия города, найдя их в полном порядке.

Франко, давно тяготившийся объятиями настырных немцев, пошел на переговоры, но всячески их затягивал, не желая портить отношения с Англией. Лондонскому Сити была ненавистна республика, но подход Франко к английским предприятиям в его зоне (прежде всего, меднодобывающим) не мог не раздражать. Мятежники заставляли продавать им всю валютную выручку от экспорта сырья в Англию на песеты по искусственно завышенному курсу. Поэтому английские фирмы в Испании к 1937 году сидели на горе никому не нужных за рубежом испанских денежных знаков, не имея возможности даже выплачивать дивиденды своим акционерам.

В июле 1937 года мощное наступление республиканцев под Брунете пришлось немцам весьма кстати. С Франко была сбита спесь, он еще раз убедился, что без «Кондора» войны не выиграть. В Бургосе была поэтому, наконец-то, подписана целая серия секретных германо-испанских экономических договоренностей. По дополнительному соглашению от 12 июля 1937 года к торговому договору между Германией и Испанией от 7 мая 1926 года обе стороны предоставляли друг другу статус наибольшего благоприятствования. Это соглашение стало достоянием гласности, напугав англичан. Но более важными были другие соглашения, о которых тогда ничего не сообщалось. Согласно подписанным 12, 15 и 16 июля секретным протоколам, Франко согласился, что Германия будет первым государством, с которым после войны будет заключено полномасштабное торговое соглашение. Перед началом экономических переговоров с другими государствами немцам будет предоставляться полная информация и возможность заключения аналогичных договоров в приоритетном порядке. Поставленные Германией Франко военные материалы оформлялись как кредит в рейхсмарках из расчета 4 % годовых. В качестве залога его погашения Испания должна была поставлять в Германию сырье и продовольствие. Самым важным для немцев было одно из положений протокола от 16 июля, разрешавшее образование испанских обществ с немецким участием для разработки полезных ископаемых. Но хитрый Франко добавил сюда фразу: «в соответствии с испанским законодательством». Немцы, правда, попросили им это самое законодательство представить, но их испанские друзья заявили, что в таком маленьком городе, как Бургос, трудно найти все изданные ранее законы.

Использовав протокол от 16 июля, HISMA сразу же стала приобретать концессии на испанские рудники, купив уже 73 из них к сентябрю 1937 года. На шахтах начались работы по увеличению их мощности. Все это получило название «проект Монтанья» (т. е. «горный»), и Геринг прямо называл испанские рудники «нашей военной добычей».

Но 9 октября 1937 года снова воспрянувший духом после военных успехов на Севере Франко неожиданно опубликовал декрет, по которому объявлялись недействительными все иностранные концессии, приобретенные после 18 июля 1936 года. Геринг был взбешен и приказал новому послу Германии при «каудильо» кадровому дипломату фон Штореру (Фаупель был по просьбе Франко, при содействии Канариса и Шперрле, отозван в августе 1937 года, так как «генералиссимусу» надоели его бесконечные высокомерные поучения) «приставить пистолет к груди» Франко и добиться отмены декрета. Но тут немцам было представлено «наконец найденное» испанское законодательство времен Примо де Риверы, по которому доля иностранного капитала в совместных компаниях горнодобывающей сферы ограничивалась 25 %. Берлин негодовал, и Франко, не желая полного разрыва, предложил создать совместную комиссию для изучения вопроса.

Гитлер был крайне возмущен двурушничеством неблагодарного Франко, особенно когда узнал, что 16 ноября 1937 года в ставке мятежников был аккредитован официальный коммерческий представитель Великобритании карьерный дипломат сэр Роберт Ходжсон (ранее был уполномоченным Антанты при правительстве Колчака), а в конце года крупные партии железной руды из Басконии снова были отгружены в Англию. Конечно, сами немцы в 1937 году были не в накладе. Они получили из Испании 1,6 млн тонн железной руды, 956 тыс. тонн пиритов, 7000 тонн руд редких и цветных металлов (меди, вольфрама и т. д.). Но Гитлер уже не верил Франко. 5 ноября 1937 года он сказал фон Нейрату, а также высшим военным руководителям рейха Бломбергу и Беку (последний был начальником генштаба), что полная, 100-процентная победа Франко не в интересах Германии. Чем дольше будет длиться гражданская война, тем сильнее франкисты будут привязаны к Берлину долгами за поставки оружия.

Интересно, что эта точка зрения практически полностью совпадала с английской, хотя доводы у Лондона были другие. В Великобритании понимали, что чем дольше длится война, тем сильнее будут разрушения и тем больше средств понадобится любой победившей стороне для восстановления Испании. А средств этих не было ни у Германии, ни у Италии, ни у СССР. Поэтому единственным банкиром новой Испании будет Сити (США в то время проводили изоляционистскую внешнюю политику и к тому же никак не могли справиться с собственной «великой депрессией»), что обеспечит доминирующее влияние Великобритании в послевоенной Испании.

Что же происходило в экономике и политической жизни республики после майского кризиса 1937 года? Правительство Негрина всячески старалось перед лицом мирового общественного мнения, прежде всего во Франции и Англии, превратить республиканскую Испанию в либеральную парламентскую республику без всяких радикальных и левацких загибов. Испанские коммунисты, СССР и Коминтерн такую линию полностью поддерживали.

Ликвидировались окончательно подпольные тюрьмы и самозванные суды политических организаций, прежде всего анархистов (Их называли «чека», стремясь подражать русскому примеру. Некоторые западные историки на этом основании утверждают, что все эти незаконные органы были организованы и возглавлялись сотрудниками НКВД, что не соответствовало действительности). Судьи вновь облачились в привычные береты и мантии. 22 июня 1937 года были созданы специальные трибуналы для разбора дел о шпионаже и саботаже, которые до января 1939 года рассмотрели дела 23263 обвиняемых и вынесли 964 смертных приговора (14 августа 1938 года смертная казнь в Испанской республике была отменена). Трибуналы состояли из профессиональных судей и заменяли собой народные суды, стихийно возникшие после мятежа, заседателями в которых, как уже было упомянуто выше, были представители организаций Народного фронта (за 10 месяцев своего существования эти суды рассмотрели 46064 дела и вынесли 1318 смертных приговоров).

6 августа 1937 года была учреждена Служба военной информации (испанская аббревиатура СИМ), занимавшаяся военной разведкой и контрразведкой. Основные руководящие посты в ней заняли социалисты.

В целом новое правительство навело порядок в тылу, что признавал даже германский посол при Франко фон Шторер. Анархисты поутихли, справедливо рассудив после мая 1937 года, что шутить с ними во второй раз уже не будут.

Проблемой, мешающей до конца нормальной работе нового кабинета, была судьба лидера ПОУМ Андреса Нина. 16 июня 1937 года ПОУМ по требованию коммунистов была распущена, а ее лидер… исчез. Негрин неоднократно требовал от министров-коммунистов сообщить о его местонахождении, но те говорили, что ничего не знают. Возможно, так оно и было, ибо Нин попал в руки резидента НКВД в Испании Александра Орлова (летом 1938 года он перебежал в США), который готовил большой процесс против ПОУМ по образцу московских судов над троцкистами и их сообщниками. Были сфабрикованы доказательства о связях ПОУМ с Франко, но сам Нин, по-видимому, отказался дать признательные показания. После этого на тюрьму, где он содержался, было инсценировано нападение агентов гестапо (эту роль выполняли немцы из интербригад) и был пущен слух, что Нину удалось бежать в Берлин. На самом деле он, видимо, был убит в тюрьме или умер от пыток.

В октябре 1938 года процесс над ПОУМ был все же проведен в Барселоне. На скамье подсудимых было 12 руководителей партии (Нина судили заочно), признанных виновными в мятеже против правительства (это было правдой) и оправданных в части связей с Франко. Смертных приговоров не было, а максимальный срок лишения свободы составил 15 лет.

Дело Нина, московские процессы и быстрая смена советских военных советников, уезжавших на родину с печальным предчувствием, ослабили авторитет СССР в Испании, хотя он еще оставался чрезвычайно высоким.

В аграрной сфере правительство Негрина содействовало роспуску принудительных «коммунистических коллективов» анархистов и всячески способствовало развитию добровольных сельхозкооперативов, формы которых (потребительские, сбытовые, производственные, страховые и кредитные) были утверждены специальным декретом от 27 августа 1937 года. Одновременно разрешалась отсрочка выплаты коллективами арендной платы за землю и долгов государству. Сельхозкооперативам оказывалась помощь не только деньгами, удобрениями и семенным материалом, но и предоставлением по льготным ценам или в кредит дефицитных промышленных товаров и продовольствия. Советское полпредство в Валенсии ставило перед Москвой вопрос о помощи Испании в сфере сельскохозяйственного производства (направление агрономов, посылка тракторов и элитных семян), что благоприятно отразилось бы на продовольственном снабжении населения и, следовательно, упрочило авторитет СССР. Но Москва считала первостепенной военную помощь.

Интересно, что сохранившиеся анархистские коммуны часто с гордостью отказывались от государственной поддержки, чтобы не потерять свою «независимость».

Всего летом 1937 года в республиканской зоне было 2213 коллективных хозяйства.

Негрин пытался навести порядок и в промышленности. 16 июня 1937 года была, наконец, национализирована военная индустрия. В июне-июле подверглись инкаутации многие транспортные компании. Создавались органы централизованной координации в промышленности и на транспорте, такие, как Совет труда (август 1937 года) и Национальный совет железных дорог. Были учреждены подобные структуры и в Каталонии, хотя местное правительство и анархисты по-прежнему сопротивлялись государственному вмешательству в экономику и в провинции продолжался спад промышленного производства (к концу 1937 года он составил 40 %).

Во внешней торговле правительство Негрина столкнулось с тем, что многие предприятия, получавшие валютные кредиты от государства и продававшие товары за границу, отказывались сдавать правительству валютную выручку и не платили налогов.

Новый кабинет стремился повысить жизненный уровень населения. Более чем вдвое выросла номинальная зарплата в промышленности (хотя этот прирост почти полностью был съеден инфляцией), снижена квартирная плата. В июне 1937 года была введена монополия на хлебную торговлю и установлены твердые цены на продукты первой необходимости уже по всей стране. Для борьбы с черным рынком был образован в октябре 1937 года комитет по регулированию цен. Была также установлена 40-часовая рабочая неделя.

Несмотря на активность правительства, к осени 1937 года стала чувствоваться общая усталость населения от войны и повседневных трудностей, что усугублялось наличием на территории республики 3 млн беженцев из занятых мятежниками районов.

Недоедание широких слоев населения стало превращаться в голод. В Мадриде выдавали по карточкам в месяц не более 3 кг хлеба, 300 г риса, 1100 г бобовых, 200 г мяса, 100 г трески, 50 г кофе. Молоко получали только дети. У республики практически не было собственного мясного и молочного скотоводства. Представители Коминтерна в Испании срочно просили Москву об экстренной продовольственной помощи. Но советские поставки и помощь международного рабочего движения не могли обеспечить потребность всей республиканской Испании. Морские коммуникации были практически полностью перекрыты ВМС мятежников, до ноября 1937 года была закрыта и французская граница. К тому же и сам СССР испытывал трудности с продовольствием.

Вследствие больших военных расходов (летом 1937 года республика тратила на войну 60 млн долл. в месяц) и отсутствия товарного наполнения рынка продолжали быстро расти цены. За год войны продукты животноводства подорожали в зависимости от конкретного района на 150–180 %. Исчезли из продажи и некоторые промышленные товары, например, стекло.

Все эти факторы вместе с падением Севера породили во многих людях неверие в успешный исход войны, стремление к миру практически любой ценой. Как же реагировали на эту осложнившуюся обстановку основные политические силы республики?

По-прежнему самой многочисленной (более 300 тыс. членов летом 1937 года) и авторитетной партией оставались коммунисты. Разгромив левацкое крыло ИСРП по главе с Кабальеро и утихомирив анархистов, партия сменила линию. Теперь она активно выступала за продолжение грамотных революционных преобразований в тылу, с тем, чтобы не позволить затихнуть совсем социальной активности населения. Чтобы как-то возродить общественную жизнь республики и отвлечь народ от повседневных лишений, КПИ предложила провести парламентские выборы. Когда некоторые СМИ стали подозревать коммунистов в том, что они просто хотят получить абсолютное большинство в новых кортесах, компартия сразу же выдвинула инициативу, чтобы Народный фронт шел на выборы с единым списком. Пытались коммунисты активизировать и местное самоуправление, создавая различные домовые комитеты и потребительские общества на заводах, помогавшие хоть как-то бороться с дороговизной и нехваткой продуктов.

Все лето 1937 года КПИ настойчиво ставила перед ИСРП вопрос об объединении, так как у обеих партий с уходом с арены группы Ларго Кабальеро практически не было каких-либо идейных разногласий. Местные комитеты социалистов и их армейские организации эту мысль поддерживали. Когда представители КПИ и ИСРП приехали на фронт под Гвадалахару, солдаты удивились, почему у них до сих пор еще разные членские билеты.

Группа Прието (куда входил и Негрин), ставшая после мая 1937 года основной в ИСРП, была против объединения потому, что это негативно восприняли бы на Западе. Не возражая в принципе против создания единой партии, социалисты настаивали на том, что решение такого масштаба может принять только съезд ИСРП, а его проведение до окончания войны невозможно. Не помогла и готовность коммунистов рассмотреть возможное вхождение объединенной партии во II Интернационал. Единственное, чего удалось добиться, так это подписания 17 августа 1937 года программы совместных действий коммунистов и социалистов.

В отношениях с НКТ коммунисты практически полностью прекратили нападки на анархистов, так как те в сложное время лета-осени 1937 года высказывались за продолжение войны до полной победы, что было очень важно для противодействия настроениям упадка и неверия в собственные силы. Теперь НКТ и КПИ совместно выступали против ликвидации революционных завоеваний трудящихся в угоду Франции и Англии. Причем коммунисты вели себя здесь прагматично. Они даже готовы были покинуть правительство, если бы, по меньше мере Франция, отказалась от политики невмешательства и оказала республике военную помощь. Но в Париже об этом пока и не помышляли. Компартия в принципе не возражала и против международного посредничества, включая образование переходного правительства и всеобщие выборы. Но Франко неоднократно и публично говорил, что не согласится ни на что меньшее, чем на безоговорочную капитуляцию республики. В этих условиях питать иллюзии относительно некоего близкого конца войны в результате международного посредничества означало просто потворствовать капитулянтским настроениям.

Отстраненный от власти Ларго Кабальеро первоначально пытался бороться с правительством Негрина, опираясь на крупнейший в стране профсоюз ВСТ (насчитывал более 2 млн членов), лидером которого он оставался. Но часть отраслевых и территориальных организаций не согласилась с таким курсом и избрала собственное руководство. Конфликт был улажен с помощью французских профсоюзов, и Ларго Кабальеро, лишенный последних рычагов власти, окончательно сошел с политической арены. Коммунисты пытались добиться единства профсоюзного движения, и при их участии 1 августа 1937 года был образован Национальный комитет связи ВСТ и НКТ. Но дальше переговоры застопорились из-за амбиций лидеров обеих организаций. Только 15 марта 1938 года в условиях начавшегося наступления мятежников в Арагоне была подписана программа совместных действий двух профцентров.

Но как бы ни была важна политическая и экономическая жизнь республики, судьба ее решалась на фронте.

Новый министр обороны Прието в качестве своей основной задачи провозгласил деполитизацию армии. Уже через месяц после своего вступления в должность, он издал декрет о борьбе с прозелитизмом в вооруженных силах, по которому запрещалась любая партийная пропаганда в войсках. Этот шаг был направлен против коммунистов, под влиянием которых, по оценке начальника генштаба Рохо, находилось 80 % армии. Осенью 1937 года она насчитывала 420 тысяч человек, из которых почти половина были членами КПИ и ОСМ. В октябре 1937 года из 50 командиров дивизий 28 были коммунистами, а из 76 командиров бригад членские билеты КПИ имели 56 человек. Среди командиров батальонов коммунистов было еще больше.

В противовес командирам-выходцам из народной милиции Прието выделял кадровых офицеров. В какой-то мере это было оправданно, так как сразу после мятежа многие из них подверглись гонениям или были отстранены от принятия наиболее важных решений. Возвращение доверия к лояльным республике офицерам было правильной мерой, но подчас это происходило за счет необоснованного перемещения на вторые роли тех, кто выдвинулся за год войны.

В октябре 1937 года Прието запретил офицерам участвовать в собраниях и митингах, публично выступать в СМИ. Для нормальной страны в мирных условиях такой шаг, конечно, не мог вызывать возражений. Но в обстановке революционной войны, когда недостаток современного оружия мог быть восполнен только высокой идейной мотивацией бойцов, это был явный перегиб. Многие мобилизованные в армию молодые испанцы и так не понимали сущности войны, тем более, что франкистская пропаганда ограничивать себя не собиралась и доказывала по радио и в листовках, что война выгодна лишь мировому коммунизму и масонству.

После сдачи Астурии Прието демонстративно подал в отставку, зная, что она не будет принята. Оставшись на посту военного министра, он выступил 30 октября 1937 года с посланием о причинах поражения на Севере. Как ни странно, главной причиной была объявлена излишняя активность комиссаров в войсках. После этого последовали уже «оргвыводы». По декретам от 23 октября и 12 ноября 1937 года все комиссары дивизионного и более высокого уровня призывного возраста не могли занимать постов выше, чем комиссар бригады. Эта мера особенно сильно ударила по самой молодой партии страны — КПИ, и, естественно, по ОСМ. 18 ноября 1937 года был снят с должности руководитель Главного военного комиссариата (ГВК) левый социалист Альварес дель Вайо, замененный ярым антикоммунистом Бильбао. Комиссаров-коммунистов стали в массовом порядке заменять социалистами, зачастую никогда раньше не бывавшими на фронтах (за ними закрепилась кличка «сеньоритос», т. е. белоручки). В ноябре ГВК запретили издавать газеты и вести пропаганду во вражеском тылу. Все комиссары отныне утверждались военным министром. Комиссары рот (70 % из них были коммунистами) не получали каких-либо прав и числились простыми солдатами.

Все эти меры Прието, проводимые под лозунгом укрепления эффективности армии, на деле лишали ее и так подорванного после потери Севера боевого духа. Коммунисты, сознавая это, все же не вели открытой борьбы против такого курса, не желая подтачивать единство тыла. Тем более, что Прието, в отличие от Ларго Кабальеро, принимал решения все же быстрее и более внимательно прислушивался к рекомендациям советских военных советников.

9 ноября 1937 года группа высших военных руководителей республики (в т. ч. Рохо, Идальго де Сиснерос, Альварес дель Вайо) составила секретный документ, в котором анализировалось положение Народной армии. В нем отмечался рост саботажа, вредительства и уклонений от мобилизации. В качестве причин этих негативных явлений указывалось на пропаганду капитулянтских настроений, трудности со снабжением, дезорганизацию труда и произвол местной администрации. Армии не хватало обмундирования, транспортных средств и вооружения, в то время как военная промышленность республики по-прежнему выпускала в основном не находившие сбыта гражданские товары. Констатировалась плохая работа разведки.

Авторы секретной записки требовали немедленной военизации промышленного производства на заводах ВПК (в то же самое время коммунисты выступили с инициативой введения на оборонных предприятиях 9-часового рабочего дня), более последовательного проведения мобилизации и концентрации всех доступных ресурсов для фронта.

Каковы же были поздней осенью 1937 года военные планы обеих сторон?

Франко отмобилизовал 600-тысячную армию, офицеров технических родов войск для которой подготовил легион «Кондор». У мятежников было около 1000 самолетов и подавляющее превосходство в артиллерии. «Генералиссимус» решил начать 22 декабря 1937 года наступление на Мадрид с тех же самых позиций под Гвадалахарой, на которых потерпели поражение итальянцы в марте. Как и тогда, планировалось окружить лучшие республиканские войска под столицей и победоносно закончить войну. Помимо этого, «каудильо» горел желанием показать Муссолини, как надо воевать по-настоящему, превратив место итальянского разгрома в место военной славы мятежников.

Начальник генштаба республиканской армии Рохо точно предсказал именно такое развитие событий. Он, правда, не исключал и вторую возможность, согласно которой мятежники ударят по Арагону и Каталонии с целью либо рассечь республику на две части, либо, захватив Каталонию, отрезать ее от французской границы. В штаб-квартире Франко действительно обсуждались и эти варианты. Но «генералиссимус» (и немцы, и итальянцы не признавали в нем военного таланта выше уровня командира батальона) хотел не маневра и захвата территории, а уничтожения как можно большего количества своих врагов. А наиболее ненавистные ему коммунистические части стояли как раз под Мадридом.

Правительство республики все же не исключало удара франкистов на Каталонию, поэтому в начале ноября 1937 года переехало из Валенсии в Барселону. Этим шагом (который даже не был заранее согласован с генералидадом) Негрин хотел окончательно поставить под контроль каталонскую экономику и в случае нападения врага подавить в зародыше любые капитулянтские настроения в провинции. К сожалению, многие восприняли переезд правительства как отступление поближе к французской границе, что свидетельствовало о неверии руководства республики в победу. Коммунисты также были против переезда, так как тем самым ослаблялся контроль правительства в центральной части страны. Но КПИ старалась публично не спорить с Негрином и министры-коммунисты в кабинете, в конце концов, поддержали инициативу премьера.

Как только военное командование республиканцев узнало место и сроки зимнего наступления мятежников, оно начало разрабатывать собственные планы. Сначала предполагалось упредить противника задуманным еще весной ударом в Эстремадуре, чтобы рассечь территорию мятежников на две части. Войск у франкистов там было немного, а Народная армия после Брунете была уже способна на масштабное наступление. К тому же равнинная местность Эстремадуры облегчала применение советских танков, в т. ч. быстроходных танков БТ-5. Причем, в отличие от неудачного наступления под Фуэнтес-де-Эбро в октябре 1937 года, в Эстремадуре не предполагалось наличие сильной противотанковой обороны на стороне противника. Офицеры республиканской армии под видом пастухов прошли с отарами овец до самой португальской границы, изучая местность (именно неумение ориентироваться по картам, равно как и отсутствие последних, приводило к неразберихе после успешного начала наступления).

Однако и на сей раз наступлению в Эстремадуре (оно получило кодовое название «план П») не было суждено осуществиться. После Брунете и Сарагосы Прието просто не верил в способность Народной армии к крупным наступательным операциям. Ему нужна была небольшая, но эффектная в пропагандистском смысле победа, которая позволила бы с позиции силы начать мирные переговоры с Франко. Поэтому было решено ударом с трех сторон захватить глубоко вдающийся в территорию республики город-столицу провинции Нижний Арагон Теруэль (за всю войну республиканцам пока не удавалось освободить ни один мало-мальски крупный город) с населением в 20 тысяч человек и гарнизонм 10–12 тысяч солдат и офицеров. Город представлял собой естественную крепость, находясь в горах на высоте 910 метров над уровнем моря. Если учесть узкие кривые улочки города и наличие в нем многих каменных капитальных зданий, то нельзя было придумать более неподходящего для применения танков (особенно быстроходных) места. Теруэль был самым холодным городом Испании, и зимой там всегда держалась минусовая температура. У бойцов же республиканской армии вообще не было зимнего обмундирования, кроме одеяла с прорезью по середине — «манта» (похожего на пончо), заменявшего и шинель, и плащ-палатку. Наконец, после неоднократных безуспешных попыток штурма города, франкисты очень сильно укрепили Теруэль, используя для этого выгодный рельеф местности и массивные каменные дома в самом городе.

И, тем не менее, на заседании Высшего военного совета республики 8 декабря 1937 года было решено ударить именно здесь. Первоначально Рохо в соответствии с «планом П» намеревался в дополнение к генеральному наступлению в Эстремадуре осуществить захват полуокруженных Народной армией городов Теруэль и Уэска ограниченными силами для отвлечения войск мятежников с эстремадурского участка фронта. Легкость, с которой был освобожден Теруэль, показала, что Рохо был прав. Но все же победила точка зрения Прието, находившегося в зените своего влияния.

Для Теруэльской операции создавалась специальная Маневренная армия в составе трех корпусов, которыми командовали исключительно кадровые офицеры. 18-й, 20-й и 22-й корпуса в составе шести дивизий должны были ударами с юга, юго-востока и севера отрезать Теруэль от территории мятежников и создать внешний фронт окружения, после чего добить окруженный гарнизон города, насчитывавший на декабрь 1937 года 11 батальонов 52-й пехотной дивизии мятежников (всего около 10 тысяч человек).

Группировка республиканцев под Теруэлем насчитывала 100 тысяч человек, но для нанесения первого удара привлекались 40 тысяч бойцов вместе с Интернациональным танковым полком (42 танка и 30 бронемашин), а также двумя ротами Т-26. Всего у наступавших под Теруэлем было 125 орудий, 92 танка и 80 бронеавтомобилей. Танки поротно должны были сопровождать наступавшие пехотные части. Уже само выдвижение к Теруэлю по узким обледенелым горным дорогам стоило экипажам танков огромных усилий. Приходили в негодность гусеницы, а на руках танкистов образовались кровавые волдыри от постоянного маневрирования рычагами поворота.

Но тем не менее к 15 декабря 1937 года в обстановке полной секретности республиканцы сосредоточили под Теруэлем свою ударную группировку. На этот раз было решено не привлекать к операции интербригады — мировое сообщество должно было видеть чисто испанскую победу. Опять, как и под Брунете, командирам ударных частей было приказано не отвлекаться на укрепленные очаги сопротивления и двигаться вперед как можно быстрее.

Ночью 15 декабря 1937 года, когда температура опустилась до -10^о и стоял густой туман, 11-я дивизия Листера с севера начала без артподготовки окружать Теруэль. При поддержке батальона танков дивизия, взяв 400 пленных, в 10 часов утра перерезала железную дорогу Теруэль-Сарагоса. Уже к концу короткого зимнего дня республиканцы окружили Теруэль, потеряв убитыми и ранеными всего 300 солдат и офицеров. Успех был достигнут благодаря точному соблюдению приказа: никто не отвлекался на открытые фланги и опорные узлы обороны. Окончательно внешний фронт окружения был сформирован 16 декабря в 5–6 километрах севернее Теруэля. Но уже это было непростительной ошибкой. Франкисты были застигнуты врасплох, и можно было спокойно продвинуться на 50–60 километров, сделав любую деблокаду Теруэля невозможной. Но этот благоприятный момент был упущен, и все силы бросили на ликвидацию окруженного гарнизона, которым командовал полковник Доминго Рей де Д'Аркур. 18 декабря при поддержке танков была взята господствующая над городом гора Муэла (т. е. «зуб») де Теруэль высотой 1052 метра. 20 декабря советские танки ворвались на восточную и южную окраины города, увлекая за собой пехоту. Д'Аркур со своим гарнизоном забаррикадировался в наиболее капитальных зданиях города — семинарии, отделении Испанского банка, гражданской администрации. Республиканцы вошли в совершенно разграбленный город. У многих пленных из карманов доставали только что похищенные из магазинов ювелирные изделия. Аргумент был таков: не оставлять же все эти богатства «красным».

Франко был полностью застигнут врасплох неожиданным успехом республиканцев. 21 декабря он покинул Бургос и перебрался ближе к фронту. Наступление на Мадрид было отменено (на это особенно рассчитывал Рохо). 22 декабря было организовано два корпуса под командованием Варелы и Аранды, которые к 25 декабря имели на теруэльском участке фронта 11 дивизий (позднее 15), авиацию «Кондора» и 296 стволов артиллерии. Д'Аркуру было приказано держаться любой ценой. Выполняя приказание, полковник даже отказался вскрыть 22 декабря пакет с условиями капитуляции, который ему доставили республиканские парламентеры. Начались мощные контратаки мятежников, которые выдерживали, неся огромные потери от огня артиллерии и налетов авиации, четыре дивизии республиканцев. Две другие с большим трудом дом за домом овладевали Теруэлем. Республиканскому командованию пришлось перебросить с Центрального фронта привычные ударные войска — закаленный в боях 5-й корпус Модесто и интербригады.

В самом Теруэле республиканские танки несли большие потери на узких улицах, из домов которых на них сыпались гранаты и бутылки с горючей смесью. Мятежники активно использовали для неожиданных вылазок подземные коммуникации города. 27 декабря саперами Народной армии была взорвана семинария, но франкисты держались в ее руинах еще несколько дней. Из дома гражданского губернатора Д'Аркур слал Франко депеши о своем неукротимом желании сражаться. Но 31 декабря по этому зданию было выпущено более 1000 снарядов, и положение франкистов стало безнадежным.

А газеты и радиостанции республики уже вовсю трубили о большой победе. Боевой дух масс вырос, люди гордились своей молодой Народной армией, сумевшей взять неприступную горную крепость. Так же думали и в мире. Германский посол при Франко фон Шторер сообщал в Берлин, что «красные» сумели «значительно повысить боеспособность» и захватили инициативу на фронте. 20 декабря 1937 года министр иностранных дел Италии Чиано записал в своем дневнике, что из Испании приходят плохие новости. Командующий итальянскими войсками в Италии генерал Берти прибыл в конце декабря в Рим и предложил полностью вывести «добровольцев» из Испании, так как звезда генерала Франко уже закатилась. Взвесив все «за» и «против», дуче принял решение увеличить помощь Франко, но одновременно вместе с немцами потребовать от него активизировать боевые действия. Муссолини вновь вернулся к идее создать единое итало-германо-испанское командование. Итальянская авиация получила приказ сбросить на Теруэль «тысячи тонн бомб».

Республиканское командование поспешило заявить о конце операции и начало отводить войска в тыл как раз тогда, когда мятежники сосредоточили под городом небывалую доселе по численности ударную группировку. В город приехала Долорес Ибаррури и, с трудом сдерживая слезы, смотрела, как советские танкисты кормят изголодавшихся мирных жителей своими НЗ. После начала варварских бомбежек Теруэля авиацией мятежников граждан<