Терапия творческим общением с повседневным

Юлия Позднякова

* * *

Сейчас возвращалась домой. Морозно, опять, после оттепели, выпал снег. Смотрю из-под арки на наш двор. Тускло светится снег, дорожка в следах и полосах от машин. Вокруг темные дома, смотрят вниз редкими (пока еще только 6 часов) огнями, и луна в небе тоже словно смотрит на двор, и деревья — американские клены — похоже что склонились посмотреть.

Воскресенье, пустая площадка детского сада, у заборчика никто не щебечет, не поджидает родителей. Ветер то заслоняет луну летящими рваными облаками, и она просвечивает сквозь них, то отпускает, а иногда в темные окошки выглядывают и звезды.

Только что луна появлялась и исчезала среди домов, как среди зимних новогодних декораций, и я шла от Сретенки к дому, радостно замечая, что замерзает нос, и веки щиплет мороз, что вот снег, луна, синее зарево в черном небе от множества городских огней, а я, как в детстве, смотрю на окна домов и жду чего-то хорошего. Неужели можно так вот идти, останавливаться, любоваться тощим морозцем, круглой луной, и этого уже достаточно, от этого уже спокойно и весело...

19 декабря 1999

Евгения Снежник

Наблюдая, как движется День

(Из психотерапевтического дневника)

14 февраля 99, Серебряный Бор

Февральский снежно-солнечный туман пахнет морем.

3 марта 2000, Москва, Покровское- Стрешнево

Кроны берез растворяются в пространстве февральских сумерек, сливаются с серовато-пушистыми, робкими еще кучевыми облаками.

Прозрачно-призрачный февраль легко превращает березы в облака, а облака — в березы...

11 апреля 99, Серебряный Бор

Сережки орешника уже потянулись к островкам уходящего снега.

22 апреля 99, Москва

Нежно-зеленая легкость воздуха.

26 апреля 99, Москва, 23. 35

Второй день цветет вишня. А я — вся в домашней пыли.

14 июля 99, Холщевики, 22. 30

...Свежесть позднего июльского вечера почему-то имеет запах озерной воды.

21 июля 99, Холщевики, 22. 30

На опушку пришла ароматная влажная прохлада —

Июльский лес перед сном вздохнул.

26 июля 99, Холщевики, 22. 30

...Вечером час гуляли с Елькой. Когда шли среди трав, хорошо думалось; а когда между дач — не получалось.

С Елькой чувствую себя свободно: вроде — при ней, а в то же время (и прежде всего) — при самой себе. И ничье внимание не привлекаю гуляньем-думаньем: «идет с собакой».

...Ветки яблонь, растворяясь в сереющем пространстве июльского вечернего неба, становятся легкими.

29 июля 99, Холщевики, 23. 00

Ходили с отцом за пруд, вдоль Лукши. У родника он сказал, что ему не нравится это место, не пойдет больше сюда вечером. «И что тебя здесь привлекает?!»

А действительно — что?

Древность прежде всего. Лукша — очень старая река. Отчетливо видно, что вся низина — русло в прошлом. Правый «берег» похож на след доисторического геологического слома — почти отвесный (но весь заросший лесом). В низине обычно лежит туман, родниково-холодно... Заросли бузины, купыря, таволги, дудников, осоки, других влаголюбивых трав и кустарников очерчивают прежнее русло (теперешнее — всего 20-50 см шириной).

Ну и что? Почему важна древность? Потому, что сейчас тут — почти так, как было уйму лет назад. Ну и что? Это место кто-то — древний — любил, как я. Опять — и что? Еще через столько лет кто-нибудь посмотрит на Лукшу примерно так, как я. То есть я включена в вечное повторение людей, которым нравилось, нравится и будет нравиться это место. Оно просуществует долго, и через сотни, может быть, тысячи лет здесь остановится человек, похожий на меня — той гранью души, которой симпатична Лукша.

Древняя река помогает мне почувствовать себя среди созвучных мне людей, пусть они — в далеком прошлом или столь же далеком будущем. Да эта отдаленность и важна! И — нас — духовно близких друг другу — много — за века, тысячелетия.

Раз мои переживания — в данном случае — Лукши — «вечны», значит, они уже — хотя бы — не нелепы. Для не уверенного в себе человека это много.

А отец — другой.

...У настурции листья похожи на листья водных растений. И в стеблях много влаги. А в цветках — солнца.

...В теплых сумерках — светлые пятна «летних» яблок в траве.

1 августа 99, Холщевики, 22.15

Почему-то легче писать в дате август, чем июль... Наверно, потому, что август — более задумчивый месяц.

... Растения (Природа вообще) на закате — пронизанные-пропитанные солнцем — кажутся добрее.

3 августа 99, Холщевики, 21.30

...Хотелось просто медленно ходить в Природе, наблюдать день, как он движется.

6 августа 99, Холщевики

Легкое, пастельно-голубое небо и почти сливающиеся с ним, растворяющиеся в нем облака; Солнце сквозь них смотрит задумчиво, едва касаясь лучами земли.

8 августа 99, Холщевики, 21.30

...Сегодня впервые взялась рисовать. Не долго думая. Настурцию. «Была не была»: очень потянуло.

Поняла, что «получается» тогда, когда, посмотрев на «натуру», веду линию так, как «она сама идет», не стремлюсь к похожести; стараюсь, чтобы вышло то, что мне хочется. Не боясь изменения природной «композиции».

12 августа 99, Холщевики, 22.00

Утром рано проснулась: Яблоня, постучав по крыше, Меня разбудила.

...Удивил пруд. Вечернее отражение в нем двигалось... Точнее — вибрировало. Все — от берега до берега.

Подошла ближе, но темнота была такая, что не позволяла разобрать причину. То ли водомерки (но вряд ли они активны столь поздно), то ли лягушата резвятся в вечерней безопасности, то ли рыбы наблюдают надводный мир...

14 августа 98, Холщевики, 23.10

...Елька в этом году живет в моей комнате. Ей понравился новый (старый) диван. На ночь ложится головой (мордой?) к моей голове. И спит, как ребенок. Животом — к печке.

17 августа 99, Холщевики, 16.10

Кончился отпуск...

В Москву — завтра. Но день будет уже нездешним: сборы...

По пятам ходит переживание «Это и вот это, еще и это — последний раз, до следующего года».

Трудно расстаюсь. С летом тоже.

Солнца много. Так бывает в июле. И небо подвижно, как в июле. Тяжелые тучи перемешаны с легкими облаками; все они бегут наперегонки и, кажется, врассыпную. Но — то тепло, то одеваюсь капустой.

Вот вынесла с веранды кресло в сад — в надежде хоть так успокоиться — у любимой яблони, растворившись в солнышке, собравшись с мыслями в дневнике.

Кресло старое. Раскладное, деревянное с полосатой, сильно выцветшей, парусиной. Сколько моих тревог оно помнит? Почти с детства. И записки летних школьных каникул... Садишься в него — как в кинозал воспоминаний.

Соседи уехали. Александра Николаевна, прощаясь, произнесла удивленно: «Лето-то кончилось...» Вокруг никого, тихо. Рядом свежие, прохладные травы, не-августовски сочные. Потому что выросли в августе. Апрель — июль — жарой, сушью — не пустили из земли богатство разнотравья.

Свет становится вечерним, а все зеленое — изумрудным — просвеченным Солнцем почти от горизонта. Теперь понимаю: именно такое — «свое» «Зазеркалье» — в Природе и фотографирую...

Дождь помог — в самые последние дни — закончить несколько набросков тем. Спасибо ему за его задумчивость.

Буду долго скучать по лесу. Там сейчас цветет Июль; Август в этом году будет позднее.

Днем видела деревенского, несшего из дальнего леса тяжеленную корзину грибов. Опята среди них.

Опята — рядом с недавно распустившейся лесной геранью...

Не понимаю грибов с рынка.

Туча наползает! Холодная; видно, в брюхе — град.

Не хочется уходить из кресла, уносить его. Ведь, наверное, — тоже последний раз.

Буду ждать, когда ливень прогонит. А вдруг обойдет?

Светка за два месяца ко мне ни разу не приходила. Впрочем, и я к ней. Не получилось у меня подойти ни к Наталье, ни к Маше. Разные мы. И я для них — чужая, непонятная давно. Зачем поддерживать отношения, ставшие — спустя детство — пустыми? У них — дети, у меня — творчество... Конечно, дети тоже иногда — творчество. Но оно — не «мое».

Неужели Валера так и погрузится в семейную рутину? Перестал читать. Не успевает прежнее любимое. И впервые не знает, поедет ли в Жуковский — смотреть-снимать парад самолетов («Сам толком не разберусь — почему»)... Не верится. Или — не хочется верить?

Туча — вблизи — оказалась не черной, а серой.

Да, написанное разобрало по строчкам боль «последнего дня». На это и надеялась, хватаясь за ручку с бумагой и весенний август.

Откуда, собственно, боль? От завершения индивидуальности еще одного моего Лета? От невольной проверки, состоялась ли она?

Теперь могу идти к брошенным на письменном столе раскладкам вопросов — к самой себе.

Вернулось Солнышко. И одновременно то, что было тучей, уронило несколько капель.

Август 94, Москва

Сейчас на улице встретила дога — с когтями, накрашенными фиолетовым лаком. От удивления не успела посмотреть на хозяйку. А жаль.

27 сентября 99, Москва, Покровское-Глебово Ковер в парке после сентябрьской грозы пожелтел, будто дождь пролил на него осень.

Татьяна Босенюк

Ненаписанная картина

Мокрый бархат ночи.

Дорога, втягивающая дребезжащий трамвай.

На стекле лихорадочно тает снег. Я провожаю взглядом капли.

Остановка. Желтый нимб фонаря. Суетливое белое крошево. Плач — капель.

Вот и красный дом — подагрический старик. Перед ним деревья — грациозные ночные красавицы в черном. Они, извиваясь, укладывают свои шлейфы — тени на белую простыню, накидывают на себя пушистые палантины.

Это первая попытка Зимы натянуть врачующий покров на больное измученное тело города, но он — тонкий и нежный — рвется, и черные язвы-проталины проступают сквозь разрывы.

Я иду по границе черного и белого. Шаги — следы? Шаги — узоры? Шаги — ноты? Ниточка нервов.

Оглядываюсь. Еще одна картина не будет написана.

1993

Еля Лесная

* * *

Весь день вдоль земли

Идет дождь тополиного пуха.

* * *

Осенним вечером у метро

Еще целую ночь стоять в ведре

Не проданным за день Георгинам.

* * *

Полдень.

Горят фонари:

Снег.

* * *

Лужицы вишневых лепестков —

Летит майский дождь.

Юлия Сретенская

Декабрь

Бывают моменты, когда через никакое состояние, когда, например, идешь среди однокурсников и говоришь, только чтобы поддерживать разговор, вдруг что-то пробивается. Проникнет незаметно и толкнет уже изнутри.

Так было вчера. Мы шли уже в десятом часу вечера к метро после тяжелого дня развески[158] перед экзаменом. Мне было все равно, как себя вести, что говорить: усталость и никаких мыслей, чувств. Темно, свернули на дорожку наискосок от улицы, мимо дома, где в окнах желтые и красные точки светильников; рядом, в палисаднике, на снегу небольшая елочка мигает — загораются фонарики и гаснут, словно секунды отсчитывают. Как-то подкатила тоска вместе с этими огоньками. Остро, вдруг, почувствовала, что жизнь идет, что время уходит, что придет время умереть. Просто жизнь закончится, не важно от чего. Чувство, что я живу, пробилось через душевную невосприимчивость, анестезию, и вместе с ним тут же просочилась тоска. Сейчас думаю, что в ней не было плохого, сильно захотелось жить.

1998

Алла Левина

Утро Москвы

Моей дорогой сестре Ольге Львовне Фроловой с любовью и благодарностью посвящаю

У моего мужа есть некая странность: когда он уезжает в командировку, а я остаюсь в Москве, присылает мне письма не в обычном конверте с типовыми марками, а долго и тщательно выбирает марки «со смыслом», чтобы каждая марка «что-нибудь выражала». Однажды я получила от него письмо из Минска. Какая марка! На фоне Кремля — крупная красная роза, под ней — название «Роза "Утро Москвы"». Действительно утро! Конечно, утро! Это сразу видно: роза совсем свежая, ее недавно срезали, такая свежая, что ясно: еще не успело опалить ее солнце, и речной утренний ветер прибавляет к ее свежести свою. Я долго смотрела на чудную марку, и мне представилось...

Прохладное весеннее утро в Москве, вблизи центра, на набережной Москвы-реки. Такие розы несет по набережной ранним утром седовласый человек в старомодном летнем пальто, сером, длиннополом, какие носили в начале 60-х, и в мягкой светлой шляпе, близоруко щуря старые глаза под толстыми стеклами очков. Когда-то он был высок и строен, но сейчас сгорбился и высох; какая-то стесненность и неуклюжесть проступают в каждом его движении, он стесняется взглядов редких прохожих, ему кажется, что прохожие удивляются — зачем старику такие чудесные розы? Правой рукой он опирается на палочку, в левой бережно держит три большие пышные розы, обернутые в целлофан, такие свежие, девственно-нетронутые, несмятые, что кажется, будто на их загнутых вниз лепестках кое-где блещут капельки росы. Старик несет их осторожно, боясь помять, испортить, и оттого идет медленнее обычного, глубоко и тихо вдыхая весенний воздух... Сегодня день его золотой свадьбы, и он идет по Котельнической набережной в тихий московский переулок у Солянки, дворы в котором летом так щемяще-больно напоминают «Московский дворик» Поленова, в высокий пятиэтажный дом со львами у подъезда и украшениями на стенах, в свою большую, темноватую и пустоватую профессорскую квартиру, обставленную небогатой старомодной мебелью. Там, наверное, еще спит такая же, как он, как это нешумное воскресное утро, как их дом и квартира, его старомодная жена, которая носит черные соломенные шляпки и точно такое же, как у него, тонкое обручальное кольцо, на обратной стороне которого выгравировано «12 мая 1928 года».

15 июня 1978

Михаил Тверецкий

Об исполнении желаний

На улице жара стоит. Люди почти все одеты по-летнему, несмотря на апрель. Жарко ведь. Деревья подернулись зеленым дымом, небо безоблачно и серо по краям, как в разгар лета. Попить чего-нибудь хочется. А вокруг только этого и ждут. В палатках и на многочисленных лотках, у метро, на улицах, в людных местах соки и воды любого калибра и на любой вкус. Пожалуйста, пластиковые бутылки с водой всех цветов — от почти черной пепси до прозрачного тоника переходят через ярко-оранжевые и ядовито-зеленые тона, банки выстроились рядами, суля «вкус победы», стенки из кирпичей пакетов перегораживают путь взгляду, обещая стопроцентный «натурэль джус». Все это великолепие на фоне жары манит к себе, и люди идут и покупают и пьют, жмурясь от колючей газировки. И вспоминаются прошлые времена, когда тоже было лето и жарко. Каждый год я ездил летом на дачу. В то время не было подобного изобилия напитков, но выглядели они для меня не менее соблазнительно. Я говорил бабушке или деду — давай купим газировки, жарко ведь. Бабушка всегда отвечала:

— Хочешь пить — попей чаю.

Но мне хотелось газировочки вкусной, желательно прямо из бутылки. Дед, правда, покупал изредка. Но, как правило, звучало все же:

— Выпей чаю.

Прошли годы, и мечты потихоньку стали сбываться. Теперь я уже мог, не спрашивая, сам покупать то, что мне хочется, и я покупал разноцветные бутылки и банки и пил шипучую воду. Вкус у воды такой, что когда пьешь из бутылки с апельсином, то ни на секунду не возникает мысль, что это что-то другое. Бронебойный, прямо скажем, вкус. И сейчас, когда уж очень хочется попить, беру бутылочку, пью, а сам думаю — вот чайку с большим бы удовольствием выпил, да жаль, не могу — не продают вкусный чай на улице.

Александр Капустин

Пустота

Сквозь сон слышался громкий стук; казалось, что против сильного течения Томи в утренней тишине плывет моторная лодка. Окончательно проснувшись, я выглянул в окно. Рядом с дачей стояла старая деревянная опора линии электропередачи. Своих жизненных соков столб давно уже не имел, а за последние недели изнуряющей жары не выпало ни единой капли дождя. И у маленького дятла звук получался настолько громким, словно стучали по гулкому резонансному ящику музыкального инструмента. Значит, кто-то существовал все-таки в этой звенящей пустоте и позволял жить другому.

Юрга, июль 1998 г.