Смешное в творчестве Чехова и психастеническая деперсонализация

Деперсонализация — это достаточно широкое понятие в психиатрии, объединяющее все те состояния, в основе которых лежит ощущение собственной эмоциональной измененности. Это состояние может встречаться в рамках душевной болезни и сочетаться с депрессией, тревогой. В этом случае оно будет особенно тягостно переживаться вследствие мучительного ощущения бесчувствия, обезличивания, ускользания собственной индивидуальности и потери жизненного смысла. Но в более мягком виде деперсонализация может наблюдаться и у людей, не страдающих душевной болезнью, чаще у людей с психастеническими чертами характера. В таких случаях можно говорить о мягкой деперсонализационности или особой психастенической деперсонализации — не как о болезненном расстройстве, а как о свойстве характера.

Французский психиатр Пьер Жане в 1911 году, описывая душевное состояние психастеников, выделил как основное явление «чувство неполноты», «расстройство функции реального», то есть «неспособность испытывать точное чувство в соответствии с данным положением». В основе этого явления лежит неяркая, блеклая чувственность как конституциональная особенность психастеника. Таким людям в жизни трудно опираться на свои неотчетливые, неясные чувства, и потому они склонны подробно, детально ана-лизировать даже самые обыкновенные явления, события, особенно — связанные с общением. Неуверенность в собственных чувствах неизбежно приводит к постоянным тревожным сомнениям в оценке себя и окружающего. Психастеники тревожны, неуверенны в себе, склонны преувеличивать вероятность беды. Чаще их размышления носят печальную окраску, но тем не менее они способны воспринимать смешное. Психастенику ближе, понятнее скорее ирония, чем юмор, так как юмор предполагает наличие остроумия, живого естественного радостного беззаботного чувства, не отягощенного размышлением, сомнением. Юмор «схватывают» непосредственным чувством. Недаром же говорят о наличии или отсутствии чувства юмора. Юмор свойственен больше сангвиническим, естественным натурам (вспомним произведения Гашека, Ильфа и Петрова, М. Твена).

В иронии больше мыслительного, в ней нужно искать скрытый, потаенный смысл, чаще противоположный буквальному значению слов. Ирония для психастеника является средством выражения всей палитры неясных, едва уловимых, неуверенных чувств. Ирония в своей неоднозначности позволяет уйти от прямого ответа, предоставляя собеседнику самому так или иначе понять смысл сказанного.

Творчество Чехова пронизано тонкой доброй иронией. Она присутствует не только в ранних рассказах, но и в зрелом творчестве, в пьесах. Большинство героев чеховских произведений, как и сам автор, наделены психастеническими чертами. Это и Иванов, и Войницкий, студент Васильев (рассказ «Припадок»), Володя (рассказ «Володя») и многие другие персонажи. О таких сложных, тонких тревожно-сомневающихся людях рассуждает герой рассказа «Дома»: «Прежде люди были просты, меньше думали, потому и вопросы решали храбро. А мы думаем слишком много, логика нас заела... Чем развитее человек, чем больше он размышляет и вдается в тонкости, тем он нерешительнее, мнительнее и тем с большей робостью приступает к делу».

В мягкой иронии Чехова чувствуется теплое доброе отношение к страданиям, нравственным исканиям своих героев, к их нерешительности, непрактичности, неумению быть счастливыми. Так, например, рассказ «Верочка» проникнут грустной, горьковатой иронией. Как только герой рассказа Огнев, тонкий размышляющий интеллигент, сталкивается с реальной жизненной ситуацией, требующей выбора, он беспомощно погрязает в анализе своих противоречивых душевных движений и нелепо безнадежно упускает возможное счастье.

По делам службы Огнев приезжает в N-ский уезд из Петербурга, где встречает радушный прием председателя уездной управы Кузнецова и его дочери Верочки. Увлеченный своей статистикой, Огнев не замечает влюбленности Верочки. А когда наступает момент расставания и Верочка вдруг страстно объясняется ему в любви, он ошеломлен, испуган, испытывает «резкое, неприятное чувство неловкости». «Что же это такое? — ужаснулся он про себя. — Но ведь я же ее... люблю или нет? Вот задача-то!» И Огнев мучительно пытается отыскать в своей душе соответствующее чувство, запутывается, и ощущение неловкости, собственной неестественности только еще более усиливается. «...В душе Огнева происходило что-то нехорошее и странное... Объясняясь в любви, Вера была пленительно хороша, говорила красиво и страстно, но он испытывал не наслаждение, не жизненную радость, как бы хотел, а только чувство сострадания к Вере, боль и сожаление <...> Восторги и страдание Веры казались ему приторными, несерьезными, и в то же время чувство возмущалось в нем и шептало, что все, что он видит и слышит теперь, с точки зрения природы и личного счастья, серьезнее всяких статистик, книг, истин... <...> Господи, столько во всем этом жизни, поэзии, смысла, что камень бы тронулся, а я... я глуп и нелеп! <...> Искренно сознался он перед собой, что это не рассудочная холодность <...> а просто бессилие души, неспособность воспринимать глубоко красоту, ранняя старость <...>»

Переживания Огнева являются выразительным примером психастенической деперсонализационности, для которой так характерно отслеживание собственных душевных движений как бы со стороны. По выражению психиатра П. Б. Ганнушкина, «...собственная психика является для него (психастеника) как бы театром, где разыгрывается сцена какой-то идеологической комедии, на представлении которой он сам присутствует в качестве далеко не безучастного зрителя». И если на сцене этого театра в душе психастеника будет присутствовать больше иронии, пусть даже горьковатой иронии над самим собою, вместо чувства неполноценности и самообвинений, то через эту ироническую призму заметит он также и свои достоинства, преувеличение серьезности своих тревожных переживаний. Понятно, что этому способствует подробное изучение особенностей своего характера и других характеров.