Тема 3. Концепция здоровья и болезни, основы диагностики в гештальт-терапии

Интроекция

«Наш рост обеспечивается способностью различения, которая сама является функцией границы между «я» и другим. Мы что-то берем из среды и что-то ей возвращаем. Мы принимаем или отвергаем то, что среда может нам предложить. Но мы можем расти, только если в процессе принятия в себя мы полностью перевариваем и тщательно ассимилируем то, что получили» (Ф. Перлз, 1996),

Когда мы говорим о контакте, используя любимую Ф. Перлзом метафору пищеварения, то говорим о том, что должны сначала распознать чувство голода, сориентироваться и найти в среде пищу, взять ее, откусить, проглотить и переварить. Интроекция избегает пищеварения. То, что мы приняли, не прожевав, становится не нашей частью, а чужеродным телом, остающимся частью среды. «Не показывай пальцем», «Ничего не проси», «Отказывайся, когда предлагают поесть в гостях» — все это примеры интроецированных родительских посланий. Причем поведение, противоречащее интроекту, вызывает сильный внутренний дискомфорт.

Воспитание привычек, моральных правил, отношений, убеждений и ценностей имеет существенное функциональное сходство с процессом пищеварения. Все это первоначально приходит к нам из внешнего мира и затем перерабатывается. Таким образом, для интроекции характерна привычка к некритичному восприятию чьих-то убеждений и стандартов без ассимиляции их личностью. Интроективный индивидуум пассивно инкорпорирует все, что предоставляет среда, не уделяя внимания тому, что он хочет сам.

Стопроцентно эффективное обучение и воспитание с помощью интроекции требует несуществующей в реальности среды, среды, где все должно бы было соответствовать потребностям индивидуума. Такой среды нет, и человек должен не только выбирать, чего же он хочет, но и сопротивляться тому, чего он не хочет. Навык различения, что для данного человека благотворно, а что нет, формируется постепенно, и большую роль в его развитии играют родители, постепенно отпускающие от себя своего ребенка для получения собственного опыта.

Однако достаточно часто родители навязывают ребенку определенную пищу (собственные ценности и убеждения, требования к нему и окружающим и т. п.), ожидая, чтобы он принимал ее, не оспаривая. Более того, с помощью родителей могут интроецироваться противоположные вещи, и тогда индивидуум чувствует себя «разрываемым на части». Интроецированные ценности и требования авторитетных личностей остаются вместе с их «хозяином», пока мир (среда) вокруг не начинает меняться.

Не привыкнув оспаривать и пересматривать принципы и правила своей жизни, взрослый индивидуум начинает расходовать свою энергию так, чтобы поддержать интроекты в целости и сохранности. Этот индивидуум пытается жить в системе своих собственных правил (и правоты!) даже тогда, когда ситуация коренным образом изменилась или существует в измененном виде уже очень долго. Человек может долго жить по таким правилам, но платит за отсутствие собственного выбора потерей удовольствия от жизни, отсутствием радости, депрессией.

Таким образом, интроекция — это невротический механизм, посредством которого индивидуум принимает нормы, способы поведения или установки, которые на самом деле не являются его собственными. При интроецировании то, что принадлежит среде (обществу, семье), мы помещаем в себя и контактная граница с обществом находится внутри нашего организма.

Интроекция у взрослого человека означает, что он не способен задавать вопросы, выражать сомнения, «жевать и пробовать на вкус» то, что ему предлагает жизнь (Зинкер, 2000). Следовательно, интроецируя, мы избегаем кусания (за нас уже откусили!), пережевывания (уже прожевали!), агрессивного переваривания, которое является разрушением; соответственно, не происходит и ассимиляции, создания чего-то нового. Социализированность в обычном смысле этого слова представляет собой соответствие поведения человека интроецированным нормам и правилам, довольно часто чуждым его здоровым потребностям и интересам. Но наше поведение при этом становится бесцветным, неаутентичным, ему не хватает остроты и определенности, которые происходят из нашей способности направлять себя, пробовать, присваивать или отвергать.

В какой-то степени все интроекты являются «незаконченными делами», которые должны быть проработаны и ассимилированы. Каждый интроект — это конфликт в прошлом, конфликт, в котором человек сдался, прежде чем он был разрешен. Собственный импульс замещен желанием принуждающего авторитета. «Я» отождествляет себя с завоевателем, и в обществе это называется самоконтролем.

Работа с интроектом состоит в обнаружении того, что не является собственным, осознанным принятием этого как полезного или отвержением как отвращающего. Например, родительское требование совершенства от ребенка, если оно принимается выросшим ребенком без критики, вступает в противоречие с его физическими возможностями и в прямом смысле отражается дискомфортом в желудке («ложится тяжестью и т. п.»).

Проекция

При проекции мы не растворяем границу, а перемещаем ее. Проецируя, мы видим свои собственные желания или чувства в других людях или предметах. Если мы это не осознаем, то находимся сразу по обе стороны границы, которую создали.

Мы делаем среду элементом себя, а затем встречаемся с этим «самим собой» в другом человеке или объекте. Если мы были сердиты на друга и не распознали эти чувства, то можем «перепрыгнуть» в друга и, глядя на него, верить, что он сердит на нас. При этом мы встречаемся не с ним самим, а с частью себя и контактная граница оказывается в другом человеке. Другие важные вещи в нем мы можем продолжать видеть, манипуляция касается только контакта с нашим собственным гневом. Это дает нам возможность снимать с себя ответственность за собственное поведение, чувства, мысли и импульсы, отрицая их в себе.

Описывают три формы проекции (Ж.-М. Робин, 1996), соответственно тем функциям, которые она выполняет: зеркальная проекция — индивидуум находит в другом или в образе другого характерные черты, которые он рассматривает как свои или хочет иметь; проекция катарсиса — индивидуум приписывает другому или образу другого те черты, от которых он отказывается, не признавая их как собственные; • дополнительная проекция — индивидуум приписывает другому или образу другого те черты, которые оправдывают его собственные.

Этот механизм, так же как и интроекция, прерывает возникающее возбуждение, необходимое для того, чтобы удовлетворить свою потребность в среде. Патологичность этого механизма также заключается лишь в потере осознавания и стереотипном повторении. При этом мы осознаем природу возникшего импульса; прерываем агрессивное движение, направленное в среду; исключаем его из своей собственности; приписываем его людям, находящимся в нашем окружении, и этот импульс кажется нам направленным на нас извне. Решение проблемы теперь зависит от отношения другого человека — ответственность передана другому, а мы превратились в пассивный ожидающий объект.

Патологической проекцией является, например, бред ревности. Проекция патологических фантазий и собственного желания неверности выражается в некритичном приписывании неверности другому супругу. Примерно так же выглядит и паранойя. Сверхценные идеи особого отношения или отвержения и даже бред преследования может быть рассмотрен с точки зрения патологической проекции. В психиатрии существует даже термин «преследуемый преследователь», обозначающий такое специфическое поведение психотического пациента. Еще одним классом проекций являются предрассудки. Нации или группе людей приписываются черты, которые принадлежат носителю предрассудка, черты, которые он отказывается признать своими. С этой же точки зрения можно анализировать газетные публикации, особенно катастрофического характера (запугивание), при отсутствии реальной катастрофы. Страх, конечно же, принадлежит автору статьи, но он это не осознает, придает его ситуации и обосновывает это логически, привлекая определенные доказательства и тенденциозно подбирая факты.

В любом из этих случаев проекция — это «зазор» между тем, что человек думает о себе и каким он реально является. И, кроме того, при проекции (особенно патологической) возникают сложности в различении внутреннего и внешнего мира. В основе проекции лежит интроекция — индивидуум не может принять свои качества и поступки, потому что не должен быть «таким», чувствовать «так» и поступать «так». В этом смысле проекция является следствием того, чего не допускают наши интроекты. При проекции человек как бы «разбрасывает по среде» свою идентичность, и ее восстановление — основная задача терапевтического процесса.

Ф. Перлз рассматривал как проекцию и сновидения, считая сновидца создателем сна, помещающим туда то, что он не хочет принять в себе. И тогда спроецированная агрессия во сне превращается в кошмар и погоню за сновидцем, а спроецированный страх — в сновидение о себе, убийце или монстре. Так же, как и сны, проекцией нынешней ситуации могут быть и воспоминания. Например, в ситуации, когда начинающий терапевт пытается давить на клиента, вынуждая его к действию, клиент неожиданно вспоминает и рассказывает терапевту, как он болел в детстве, и главное ощущение этой болезни — тяжесть в груди и невозможность дышать. Проецирующий приписывает нежелательные импульсы другим, но не избавляется от них совсем. Проекция словно бы привязана к человеку. Так как отвергаемая часть находится в нем самом. Единственная возможность для разрядки нежелательных чувств — это их принятие и выражение, способствующее снятию напряжения и продвижению в сторону удовлетворения потребности.

Распознавание проекции терапевтом базируется на следующих признаках:

• Клиент приписывает ответственность за события, происходящее с ним, другим лицам и обстоятельствам. «Другие люди много работают, для того чтобы развиваться, больше зарабатывать, а я нет», — говорит клиентка, недовольная своими достижениями в профессии и отвергающая свою успешность в ней как недостаточную. Он говорит о себе в пассивном залоге. С ним что-то случается, мысль приходит ему в голову, его отвергают и т. п. В его речи много возвратных глаголов, слов «это» («это не дает мне возможности работать»), безличных форм.

• Клиент говорит о терапевте: «Вы скучаете...», «Наверное, Вы на меня сердитесь», «что Вы на меня так смотрите?» (терапевт смотрит как обычно), «Не бросайте меня» (терапевт и не собирался). Терапевт может осознавать эти чувства или нет, но в любом случае это проекция клиента на терапевта.

• По большому счету любая проекция искажает восприятия реальности, и это ее главный признак. Чтобы клиент обрел нормальную перспективу и адекватное восприятие ситуации, он должен присвоить проекцию.

Работа с проекцией может идти по типу отождествления с проекцией. Ф. Перлз был убежден, что патологичными являются частичные проекции и их необходимо превратить в тотальные для реассимиляции. Поэтому клиента просят побыть тем персонажем, на который он проецирует некие качества, «стеной между терапевтом и клиентом» или персонажем из сна. Это дает возможность клиенту присвоить энергию сопротивления и некоторые качества, ранее проецируемые вовне.

Ретрофлексия. Обычно она возникает тогда, когда индивидуум знает, какова его потребность и кто ее адресат, но при этом действие, направленное в среду, заменяет действием, направленным на себя. Ретрофлексия содержит два типа процесса:

субъект делает самому себе то, что он хотел бы сделать другим;

субъект делает себе самому то, что он хотел бы, чтобы сделали ему другие.

Таким образом, ретрофлексия поведения — это направление на себя того, что первоначально человек делал, пытался или хотел делать другим людям или с ними. Его энергия перестает направляться наружу, где должно проводиться манипулирование, удовлетворяющее потребности организма. Вместо этого человек подставляет себя на место среды в качестве объекта действия, не ожидая ничего от других. И тогда его личность разделяется на две — действующего и испытывающего воздействие.

Ретрофлексия прерывает контакт, заставляя субъекта действовать, отрицая реально существующего другого. Контактная граница находится внутри индивида, деля его надвое. Частным случаем ретрофлексии является аутоагрессия. Ирвин и Мириам Польстеры (1997) считают проявлением такого расщепления чувство стыда, которое возникает, когда, расщепляясь, человек смотрит на себя со стороны и видит нелепость или абсурдность своего поведения.

Почему так происходит? В какой-то момент растущий человек, обратившийся к среде за удовлетворением потребности, встретил непреодолимое на тот момент препятствие — среда оказалась враждебной его усилиям: ему отказали или его наказали.

Вместе с тем наказание не устраняет потребность, и ребенок научается лишь сдерживать направленные в среду реакции и импульсы. Последние остаются такими же выраженными, как и раньше, но устраняются путем сдерживания, достигаемого напряжением мышц. Две части человека сходятся в борьбе, что отражается в таком высказывании, обращенном терапевту: «Помогите мне справиться с собой». Это насилие, обращенное к себе. То, что было сначала конфликтом организма и среды, становится конфликтом между частями личности (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993).

Эготизм

Эготизм понимается как неспособность потерять контроль и отдаться переживанию слияния с объектом потребности. Контиктная граница — это место встречи организма и среды, место взаимнной встречи, и событие встречи при эготизме имеется. Но контактная граница при этом односторонняя, личность, создающая «фигуру», делает это только для собственной пользы. Нет взаимодействия, нет «брать» и «давать». За всем этим может стони, сильный страх провала и стыд за свое несовершенство.

При эготизме индивидуум в контакте остается вне себя, становясь наблюдателем и комментатором своих отношений с другими людьми и внешними объектами. Внутренний комментарий о том, как некто наслаждается осенним лесом, запахом грибов и свежим воздухом отчасти расстраивает само непосредственное переживание этого леса и наслаждение воздухом. Он не может «окунуться с головой» в переживание. Этот невротический механизм встает на пути эффективного и полного удовлетворения потребности и получения удовольствия. Прерывание контакта по типу эготизма может встречаться в любой фазе цикла контакта, например, в фазе мобилизации. Это все равно, что при телефонном звонке похвалить себя за острый слух, вместо того чтобы подойти к телефону.

Но чаще всего такое прерывание контакта происходит в фазе финального контакта, когда личность уже вовлечена в процесс переживания и начинает испытывать удовлетворение. Хронический эготизм как привычный личностный паттерн описывается при нарциссических личностных расстройствах, характеризующихся недостатком эмпатии, склонностью к переживанию состояний грандиозности или ничтожества, а также чувствительностью к оценкам других людей.

Клиенты, прибегающие к подобному механизму прерывания контакта, самодостаточны и очень чувствительны к дистанции между людьми. Они часто уходят из контакта при сокращении дистанции со стороны других людей. Для них характерен страх утратить контроль над ситуацией (они постоянно контролируют терапевта), уходы от непосредственного контакта в теорию, непереносимость негативной оценки со стороны других людей, нестабильность самооценки, склонность к обесцениванию своего и чужого опыта.

В свое время Ф. Перлз так же описывал невроз психоанализируемого, показав, как эта разновидность самоосознающего наблюдения может стать проблемой сама по себе. Так бывает, когда личность приспосабливает психотерапевтическую систему, которую наблюдает, к себе и становится ее «идеальным продуктом», например, «самоактуализирующейся» личностью. Инсайты в этом случае не ассимилируются, они сидят на клиенте подобно новому костюму, не подходящему ни по фасону, ни по размеру. «Любование собой в зеркале» сочетается с недостатком истинной спонтанности и переживания удовольствия от взаимного контакта с другими людьми (приведено по Clarkson, 2000). Эготист так сильно сориентирован на свой собственный голос, свои чувства или позицию, что продолжает взаимодействие без полного знания о том, с к ем или с ч ем он встретился.

Здоровый эготизм — это способность к саморефлексии. Если же эготизм осознан, т о мы можем, например, использовать свое право быть услышанными, но не слышать, что отвечают нам в ситуации, где наше присутствие нежелательно (см. монолог Чацкого). Другой случай полезности эготизма — возможность избежать преждевременного согласия без ориентировки в ситуации. Результатом этого механизма прерывания контакта является то, что эготист находится вне соприкосновения с определенной частью поля вне нас, она его не очень интересует, но это и создает серьезные проблемы в отношениях. По большей части эготист создает жесткие «фигуры», есть только импульс к контакту, но нет самого контакта. Непринужденность или гибкость общения требует реакции на чувства других (по крайней мере, принятия их во внимание), что является встречей своего бытия и бытия другого. В терапии клиент с эготизмом требует достаточной терпимости терапевта, невысокого темпа работы (замедление и еще раз замедление!), тщательного исследования нового опыта (маленькими порциями), умения терапевта обращаться со своим стыдом, отсутствия фиксации на быстром терапевтическом успехе.

Дефлексия

Согласно Польстерам (1997), дефлексия* — это способ снятия напряжения актуального контакта, заключающийся в уклонении от прямого контакта с другим человеком, а так же игнорировании стимулов из среды. При дефлексии индивидуум перемещает внимание с одного важного элемента поля на другой и поэтому испытывает трудности при поддержании контакта с реальностью. Поведение не достигает цели, «человек абстрагируется от ситуации, отпускает реплики не по существу, произносит банальности или общие фразы, проявляет минимум эмоциональных реакций вместо живого участия». Дефлексирующий индивидуум слишком часто шутит (окружающие не понимают, к чему он относится серьезно), иронизирует, меняет темы, его речь чрезмерно обобщена и абстрактна, ее содержание тонет в словах, он задает больше вопросов, чем делает утверждений, говорит или за других, или неизвестно кому. Кроме того, он «не слышит» реплики терапевта, «не видит» выражения его лица, «не понимает» или переопределяет то, что терапевт делает или говорит. Особенно это касается интервенций терапевта, близких к избегаемому материалу.

Такой человек не может н и выразить себя, ни почувствовать другого по-настоящему. Он избегает контакта с другими, переводя прямой контакт в формальный, косвенный или неотчетливый. Терапевт может обнаружить в ходе сессии, что тема беседы все время меняется и что он не понимает и не помнит, как они с клиентом оказались в другой теме. Проявления дефлексии в терапевтической сессии нередко выглядит как процесс «раскрывания матрешек», с тем отличием, что матрешки не заканчиваются.

Терапевт задает вопрос о проблеме и получает ответ не по существу, слишком абстрактный или неясный. Терапевт задает уточняющий вопрос и вновь получает ответ, ничего не прибавляющий к сказанному ранее. Так может происходить довольно долго, пока поведение клиента само по себе не станет «фигурой» для терапевта. Дефлексирующий клиент не концентрирует свою энергию на одной «фигуре», а распыляет ее между многими, в результате чего контакт со многими потребностями становится невозможным.

Иногда дефлексия проявляется в рассеивающих внимание движениях, жевании резинки, игнорировании присутствия терапевта. Некоторые клиенты воспринимают только позитивную обратную связь, не замечая иной. Другие, наоборот, слышат только негативное в свой адрес, дефлексируя позитивные замечания и поддержку других людей.

Нередко энергия, предназначенная одному объекту, переносится на другой. Фигурально говоря, получив выговор от начальника, индивидуум дает пинка своей собаке. Он переносит действие, предназначенное начальнику, к собаке, так что граница оказывается не между ним и начальником, а между н им и собакой.

Импульс при этом направлен в среду, но настоящий объект подменен суррогатом. Терапевту важно сфокусировать внимание клиента на таких особенностях контакта и мягко прервать дефлексивный процесс. Кроме того, важно сохранение в беседе одной темы и совместное выстраивание гипотезы, почему это оказывается сложным. Это дает возможность клиенту выбрать, о чем говорить (или не выбирать — это его право).

Наиболее важные навыки работы с хронической дефлексией — развитие сенсорного осознавания клиента: побуждение видеть, слышать и чувствовать. Терапевт стимулирует клиента сконцентрироваться без предубеждений на какой-либо новой «фигуре» интереса и следовать ее развитию. Терапевту важно понять, где находится «зона риска» клиента, (вместо какого действия возникает прерывание контакта) — представленность дефлексивных проявлений т ам особенно велика. Побуждение к осознаванию помогает восстановить необходимое для полноценной жизни богатство ощущений и поддерживает чувство действительного существования от момента к моменту. Прямой контакт, чувства любви, печали и гнева повышают качество жизни и обеспечивают перенаправление энергии к актуальной на данный момент потребности. Важна адресация чувств и выражение их конкретным людям.

Десензитизация. В последнее время выделяют такой механизм прерывания контакта, как десензитизация (Керпег, 1993, Clarkson, 2000, Joyce, Sills, 2001). Для формирования ясной фигуры, на которой базируется цикл контакта, и сохранения чувства реальности очень важным становится наш сенсорный фон. Если наши ощущения бедны, мы становимся «незаземленными», не связанными ни с нашей личной реальностью, ни со средой. Фраза «Он не стоит на своих ногах» обозначает важность физического контакта с миром для сохранения чувства реальности. Сенсорный фон можно разделить на две большие категории ощущений: внутреннее чувство себя (проприоцепция, кинестезия, висцеральные ощущения) и внешнее — отношения со средой (рецепторы давления, боли, удовольствия, зрение и слух, вкус и запах). С их помощью мы ориентируемся в текущем состоянии нашего организма, укоренены в реальности и определяем наши отношения со средой. Однако в нашей истории, возможно, случались эпизоды, когда для целей выживания необходимо было, чтобы наши ощущения не были достаточно ясными и контрастными. В связи с этим каждый из нас может обнаружить в теле области, ощущения от которых являются смутными или совсем не определяются. Эти нечувствительные части тела часто рассматриваются как отчужденные части self. Процесс приспособления к беспокоящим ощущениям путем уменьшения способности к перцепции (ограничения чувствования) и называется десензитизацией. Десензитизация уменьшает степень дискомфорта, но цена за это — уменьшение ощущения своей жизненности. Степень десензитизации варьирует от полной при некоторых видах психозов (деперсонализация, диссоциация) д о частичной, которую мы формируем в ответ на чрезмерную или неприятную стимуляцию.

Десензитизация отчасти похожа на дефлексию. Но это другой путь избегания контакта со стимулами, и если дефлексия достигается за счет «средней зоны» осознавания, то десензитизация — за счет уменьшения стимулов из «внутренней зоны».

Ощущения могут быть редуцированы по разным причинам, например, из-за физического дискомфорта: боли, голода или холода. Иной вариант — напряженность неудовлетворенных потребностей, например, потребности в контакте с людьми, и болезненное чувство одиночества в связи с его отсутствием. Третий вариант — это конфликт между ощущениями и убеждениями. Например, сексуальная потребность объявляется «грязной» и соответствующие ощущения постепенно уменьшаются. Десензитизированный материал часто травматичен, и поэтому данный процесс может распространяться на некоторые чувства. Многим людям, например, трудно чувствовать и переживать гнев и раздражение, для других более проблематичным является распозаваниё страха или печали, сексуального возбуждения или зависти.

Иногда десензитизация носит более общий характер и выглядит как недостаток живости и ощущения жизненности. Клиенты говорят о скуке, притуплении ощущений, отсутствии интереса. Их контактные функции представлены очень узким спектром, они склонны к интеллектуализациям, философствованию. Другой вариант — попытка усилить чувствование через алкоголь, наркотики, экстремальный спорт или поиск и попадание в опасные ситуации. Терапевту достаточно сложно работать с десензитизированными клиентами, его собственные телесные ощущения нередко тоже редуцируются, энергия снижается. Ресензитизация как терапевтическая стратегия не является просто результатом упражнений на сенсорное осознавание.

Тема 3. Концепция здоровья и болезни, основы диагностики в гештальт-терапии

1. Понятие здоровья в гештальт-терапии.

2. Сопротивление как прерывание или избегание некоторых аспектов контакта.

3. Цикл контакта и механизмы его прерывания.

 

 

1. Понятие здоровья в гештальт-терапии.

Под здоровьем в гештальт-терапии подразумевается способность свободно создавать живые, хорошо сформированные и четко очерченные «фигуры», наиболее адекватно использующие ресурсы поля, а также способность разрушать эти «фигуры». Доминантная «фигура» выходит из «фона», привлекает внимание, а затем погружается обратно в «фон», в то время как возникает новая. Это ритмическая пульсация природы человеческого существования. Здоровье можно назвать свободным функционированием. Свободным потому, что, находясь в пространстве поля, мы можем с помощью наших способностей, знаний и опыта отыскать в окружающей среде то, что будет наиболее подходящим для возникновения «фигуры» (Latner, 1992).

Наша свобода состоит не только в выборе чего-либо, соответствующего нам индивидуально, так как в поле имеются не только наши личные потребности, стремления, желания и интересы, которые обеспечивают рост и возникновение «фигур». Свободное функционирование есть свобода отыскать что-то, что может стать полезным, из того, что есть, свобода следовать «фигуре» там, где она дана нам.

Расстройства здоровья — это, соответственно, несвободное функционирование. Оно означает, что «фигура» потребности не появляется или «фигура» есть, но мы не можем принять ее свободно, так как избегаем или игнорируем ее элементы (искажение перцепции), которые являются существенными для её возникновения, развития и разрушения. Например, мы разделяем себя на какие-то части (хороший-плохой, жесткий-мягкий и т. п.), одни из них признаем, а другие отрицаем и подавляем. И мир мы видим тем же самым способом: здесь хорошо, а там плохо, ангел и дьявол, рай и ад, морально — аморально, мы и они, ум и тело, черное и белое и т.п. И затем мы усиливаем эту фрагментацию, поддерживая ее и игнорируя все, что не подходит под нашу концепцию вещей.

Результатом всего этого являются неполные «фигуры» (то есть развитие «фигуры» может быть приостановлено), которые появляются тогда, когда требования каждой фазы развития «фигуры» (см. главу 2) индивидуумом игнорируются. Например, в фазе контактирования индивидуум не направляет свою потребность в среду (есть ориентация, но нет манипуляции) и тогда финальный контакт становится невозможным. Другой вариант — элементы поля, которые могут сделать «фигуру» адекватной, на данный момент (!) недоступны. Например, ребенок, нуждающийся в материнской заботе, не получает ее в связи с депрессивным состоянием матери.

Результатом являются незавершенные «фигуры», незавершенные дела. Если здоровье — это целостность, проявляющаяся в создании и разрушении хорошей фигуры, тогда нездоровье (с точки зрения гештальт-терапии) — это потеря нашей целостности и наличие расщепления, плохих «фигур» и незавершенных дел.

Здесь надо подчеркнуть, что мы существуем в социальном и культуральном поле и общество, со своей стороны, влияет на процесс формирования «фигуры» (на то, чего именно мы можем хотеть). Но такое влияние не является фатальным. Хорошие «фигуры» (мы можем назвать их очерченными, связанными, согласованными, витальными, изящными) — сигнал здоровья. Этот автономный критерий гештальт-терапии — создание хорошей «фигуры» — определяет, кто болен, а кто здоров. Однако нужно помнить, что отклонения от того, что не является социально, морально или политически приемлемым для других, не является однозначно нездоровьем. Повреждение свободного функционирования обычно рассматривается как болезнь (disease — dis/ease — расстройство свободы в дословном переводе). Это невроз, заболевание, безумие, духовный голод, аномия*(Аномия (фр.anormie - отсутствие организации) - психологическое состояние: характеризующееся чувством потери ориентации в жизни; возникающее когда индивид ставится перед необходимостью выполнения противоречащих друг другу норм.) и т. п. Такие расстройства прерывают, подавляют и сдерживают наши творческие способности, работу свободного функционирования в поле. Мы приклеиваем ярлык этой области исследования, называя ее клинической психологией или психопатологией (Latner, 1992).

Философские основания гештальт-терапии акцентируют первичность мира непосредственного опыта. Перлз называл гештальт-терапию «терапией очевидного». Это означает, что в работе гештальт-терапевта индивидуум и его уникальный опыт (фокус на переживании, визуальных или аудиальных феноменах) перевешивает любые попытки категоризации или классификации.

Однако мы не можем не оценивать совсем. Человек отличается от других живых существ еще и способностью к созданию смыслов. Например, этим способом мы автоматически формируем впечатление и мнение о других людях, почти не можем его не сформировать. Однако данная оценка отличается статичностью, хотя и претерпевает иногда существенную динамику.

В процессе терапевтической сессии терапевт и клиент уделяют внимание происходящему во внутреннем мире и извне: мыслям и чувствам, деталям и впечатлениям, выражению лица и жестам, одежде и стилю отношений. Отслеживание всего этого дает важную информацию терапевту и происходит в виде оценки.

Противоречие позиции заключается в том, что, с одной стороны, мы поддерживаем уникальность каждого клиента, а с другой — делаем оценки, хотим мы этого или нет. Кроме того, никуда не деться оттого, что многие наблюдаемые нами феномены складываются в распознаваемые паттерны с предсказуемыми поведенческими последствиями. Помогая клиенту, мы должны оставаться внимательными к этим паттернам, фиксированным гештальтам (привычному стилю контакта), для того чтобы понять, как этот способ создания контакта формирует их трудности (Joyce, Sills, 2001).

И все же приоритет в гештальт-терапевтической диагностике имеет работа, базирующаяся на исследовании процесса формирования «фигуры» у клиента, возникновения расстройств контактной границы, а также рассмотрение феноменов поля во взаимодействии терапевта и клиента и акцент на осознавании. Тщательное изучение того, что происходит, когда «фигура» возникает, развивается и разрушается, — это база для понимания происходящего с клиентом в гештальт-терапии. В этом смысле гештальт-терапевты встречают патологию только тогда и там, где она проявляется в терапевтическом процессе, а не заранее. Этот способ, по контрасту с обычным, когда оценка индивидуума делается на основе тестов или интервью, — снижает ценность теории психопатологии для гештальт-терапии.

Путь гештальт-терапии — это тщательное пошаговое, момент за моментом, исследование пути, которым личность создает, формирует и разрушает «фигуру» в терапевтической ситуации.

Таким образом, свободное (здоровое) функционирование можно рассматривать как интеракционный феномен, как феномен контактной границы, который относится к способности индивидуума быть связанным со своим окружением (средой) креативным способом — для того чтобы встретиться со своими потребностями, поддерживая в то же время связь с другими людьми и уважая уникальность других (Frazao, 1999).

Нездоровое функционирование — это тоже интеракционный феномен контактной границы, относящийся к неспособности быть творчески связанным со средой. Это связанность стереотипными или повторяющимися паттернами, подавление или искажение своих потребностей, для того чтобы поддерживать отношения с другими, хотя эти отношения в принципе могут быть аутентичными и творческими. Каким образом это происходит?

На всем протяжении развития ребенка и дальнейшей жизни взрослого индивидуума удовлетворение определенных потребностей может конкурировать с поддержанием отношений с другими. «Или ты делаешь, как я сказала, или не походи ко мне больше!» — говорит ребенку мать. Когда это происходит, личность через творческое приспособление будет искать различные пути выражения своих потребностей, в то же время поддерживая отношения с другими. Если такие попытки неудачны (и личность предпочитает уменьшить конфликт за счет своих потребностей), выражение потребности становится напряженным или подавленным. Приспособление вместо здорового становится нездоровым. В таких условиях отношения, которые ребенок устанавливает с матерью, вместо защищенности становятся наполненными чувствами беспомощности и незащищенности, уменьшают возможность развития его потенциала, так же, как способность расширять рамки и комплексность его опыта. Выжить для ребенка — значит остаться в отношениях с родителями. И тогда он жертвует другими своими потребностями в пользу потребности в связанности со значимыми другими (потребности выживания).

Впоследствии такой же стереотипный ответ включается в любых других значимых ситуациях — ребенок, а потом уже и взрослый выбирает неконфликтные отношения, а не удовлетворение своих потребностей.