Экспрессивные ресурсы ручного письма

Более подробно остановимся на экспрессивных возможностях письма и набора на клавиатуре, то есть попытаемся ответить на вопрос: как письмо и набор на клавиатуре согласуются с выражением чувств пишущего (или набирающего)? Для этого сперва сравним моторику письма и набора на клавиатуре.

Во-первых, для того чтобы писать, необходимы более тонкие и мягкие, обычно плавные и непрерывные движения; набор на клавиатуре требует более определенных и дискретных движений. Во-вторых, основной объем движений при компьютерном наборе сосредоточен в пальцах рук и реже в запястьях; при письме мы имеем иное распределение усилий: несмотря на то, что пишущий инструмент обычно держится тремя пальцами кисти, тем не менее при письме задействуется вся рука, а иногда даже тело. Вот рекомендация мастера-каллиграфа: «Выполняя нисходящий штрих, вниз передвигают всю руку с локтем, зафиксировав кисть в одном положении. “Тащите” перо прямо на себя, слегка подаваясь назад всем корпусом. Почаще проводите длинные линии, исключающие возможность неподвижного положения локтя. Следите за дыханием. “Выдыхайте” штрихи. Не напрягайтесь, позвольте себе чуть чуть небрежности. Закрепощенность — враг каллиграфа»[6]. Заметим, что это совет западного каллиграфа. Что касается японско-китайской каллиграфии, то она едва ли вообще может существовать без тотальной телесной вовлеченности.

Различия в моторике рождают разные метафоры экспрессии, которые неизбежно меняются при переходе от письма к клавишам. Раньше мы говорили «излить душу» на бумагу, теперь мы говорим «набрать», «набить» текст. В первом случае душа выливается и оставляет след: здесь можно углядеть сравнение чернил и со слезами, и с «брызгами радости»; во втором случае движения души, воплощаемые в тексте, предстают в виде достаточно жесткого материала. Быть может, для выражения текучести психической материи все же больше подходят чернила и курсив с его идеей непрерывности, а не клавиши и печатные буквы с их дискретностью?

Не будем спешить с выводами, лучше посмотрим как по-разному «ложится» экспрессия человека на письмо и на клавиши.

1. Для начала шагнем немного в сторону (в прошлое) и рассмотрим экспрессивные ресурсы печатной машинки — предшественницы компьютерной клавиатуры. Человек, исторгающий эмоции, может вдоволь настучаться по клавишам машинки и даже увидеть результаты своей экспрессии — яркие, жирные буквы, вдавленные в бумагу, вплоть до пробитых отверстий — не только «традиционных» отверстий на месте точек и запятых, но даже на месте некоторых букв (например, «о»). В «особо тяжких случаях» он получает поломанную машинку. Таким образом, машинопись может быть весьма экспрессивным занятием. Причем интенсивность и модальность экспрессивности здесь в определенной степени «навязывается» самим пишуще-печатающим устройством: (1) для печати на машинке (механической) необходима достаточная сила удара по клавише; (2) «удар» — это агрессивное, в некотором смысле деструктивное действие. Итак, набор на печатной машинке характеризуется навязанной и деструктивной экспрессивностью.

2. Теперь рассмотрим, как экспрессия согласуется с набором текста на компьютерной клавиатуре. Нажатие на клавиши любой силы вызывает один результат — «мирное» появление нейтрального и стандартного символа на экране компьютера. Вся экспрессия — независимо от интенсивности или модальности — «поглощается» компьютером. Экспрессивность застревает в недрах клавиатуры. Клавиатура — это фильтр, который не пропускает мою эмоциональность. Результат набора на клавиатуре — эмоционально нейтральный (по форме) текст с ровными и устойчивыми строками, с четкими и строгими символами. Поистине, это победа рационального начала над эмоциональным[7]. Можно сказать, что набор на компьютере характеризуется неконгруэнтной и поглощенной экспрессивностью. Неудивительно, что «поглощение» экспрессии вызывает необходимость в дополнительных специальных средствах выражения чувств, чтобы снизить «неконгруэнтность», связанную с нейтральностью и сухостью шрифта. Однако, согласимся, что все знакомые нам способы графической репрезентации эмоций (особое форматирование символов, цвет, так называемые «смайлики» и пр.) достаточно стандартны, а потому все равно ущербны — с экзистенциальной точки зрения.

3. Наконец, можно перейти к рассмотрению экспрессивности письма. Что происходит с эмоциями человека пишущего? (1) Письмо не препятствует выражению эмоций, напротив, акт письма является одной из формой телесной экспрессии. (2) Письмо не навязывает экспрессии какую-либо определенную интенсивность, хотя возможный нажим пера (пишущего инструмента) колеблется в пределах, зависящих от материала инструмента. (3) Письмо также не навязывает экспрессии какую-либо определенную окраску (модальность): любая эмоция видна в почерке, ее ничего не поглощает и не видоизменяет. (4) В то же время эмоция при письме должна быть «приручена», то есть определенным образом трансформирована. Во-первых, это связано с практической необходимостью — уберечь письменные принадлежности от преждевременного разрушения. Во-вторых, у этого есть коммуникативная необходимость — слова должны быть написаны разборчиво, чтобы быть понятными читающему.

В-третьих, существует техническая необходимость в трансформации экспрессивности, связанная с тем, что письмо — это более длительное занятие, чем набор на клавиатуре. Путь телесного выражения эмоции при письме гораздо продолжительнее и витиеватее (в буквальном смысле), чем при печатании на машинке. К тому же этот путь не обрывается, как это имеет место при общении с клавиатурой компьютера: эмоция, проходя через мышечные усилия руки, трансформируется в образ, который одновременно сохраняет свой экспрессивный и коммуникативный потенциал. Высокая интенсивность эмоции успешно выражается в визуальных эффектах почерка. Конечно, в силу указанных выше причин, происходит определенное снижение интенсивности эмоции, а также адаптация агрессивных (деструктивных) эмоциональных движений к моторике письма и его инструменту. В этом смысле в случае письма также можно говорить об определенном «навязывании» со стороны пишущего инструмента некоторых правил, но, заметим, эти правила, все же, в конечном итоге не изменяют эмоцию, а существую исключительно для того, чтобы сделать ее более коммуникабельной. Любопытно, результат трансформации («приручения») эмоций при письме начинает приобретать эстетическую ценность. Теперь это уже не просто самоконтроль, трансформация или «сублимация» эмоции, это ее преображение. Своего апогея преображенная экспрессивность достигает в каллиграфическом искусстве.

Итак, ручное письмо — это прирученная и преображенная экспрессивность.

Подводя некоторые итоги, можно сказать, что переход от письма к клавишам есть движение от самостоятельности — к зависимости, от рукотворности — к искусственности, от естественности — к механистичности, от ручной работы — к «штамповке», от живого следа — к бездушному трафарету, от уникальности — к стандартности, от чувственности — к рациональности, от экспрессивности — к нейтральности.