Диалог между философом, иудеем и христианином

Мне снилось ночью, что три мужа, пришедшие различными путями, предсталипредо мною, и я их тотчас же спросил, как бывает во сне, кто они такие ипочему пришли ко мне. Они ответили: "Мы люди, следующие различнымвероисповеданиям. И все мы равно утверждаем, что являемся почитателямиединого Бога, однако служим ему различно по вере и по образу жизни. Ибо одиниз нас язычник, принадлежащий к тем, которых называют философами,довольствуется естественным законом. Другие же двое имеют писания, и один изних зовется иудеем, а другой -- христианином. Мы долго спорили, сравниваяпоочередно различные направления веры, и наконец решили прибегнуть к твоемусуду". Сильно удивляясь этому, я спросил: кто навел их на эту мысль, ктосвел их вместе и, более всего, почему они избрали в этом споре судьей меня? Философ, отвечая, сказал: это начинание -- дело моих рук, потому чтосамым главным для философа является исследовать истину при помощи разума иследовать во всем не мнению людей, а доводам разума. Тогда я говорю: ты, философ, ты, который не исповедуешь никакого законаи уступаешь только доводам разума, ты не сочтешь за большое достижение, еслиокажешься победителем в этом споре. Ведь у тебя для битвы имеются два меча,остальные же вооружены против тебя только одним. Ты можешь действоватьпротив них, опираясь как на писание, так и на доводы разума, они же противтебя, поскольку ты не следуешь закону, от закона выставить ничего не могут итем менее также могут выступить против тебя, опираясь на доводы разума, чемболее ты привык к этому и чем более богатым философским вооружением тывладеешь... Ни одно учение, как упомянул кто-то из наших [христиан], не является дотакой степени ложным, чтобы не заключать в себе какой-нибудь истины, и нетни одного столь пустого спора, который не имел бы в себе какого-либопоучительного доказательства... Философ говорит: мне, который довольствуется естественным законом,являющимся первым, надлежит первому вопрошать других. Я сам собрал вас длятого, чтобы спросить о прибавленных позже писаниях. Я говорю о первом законене только по времени, но и по природе. Конечно, все более простое является,естественно, более ранним, чем более сложное. Естественный же закон состоитв нравственном познании, которое мы называем этикой, и заключается только водних этических доказательствах. Ваши же законы прибавили к ним некиепредписания внешних определений, которые нам кажутся совершенно излишними ио которых в своем месте нам также надо будет потолковать. Оба остальные согласились предоставить философу в этом поединке первоеместо. Тогда он говорит: удивительно, что в то время, как с веками и сменойвремен возрастают человеческие знания обо всех сотворенных вещах, в вере же,заблуждения в которой грозят величайшими опасностями, нет никакого движениявперед. Но юноши и старцы, как невежественные, так и образованные,утверждают, что они мыслят о вере совершенно одинаково и тот считаетсякрепчайшим в вере, кто совершенно не отступает от общего с большинствоммнения. А это, разумеется, происходит обязательно, потому что расспрашиватьу своих о том, во что должно верить, не позволено никому, как и не позволенобезнаказанно сомневаться в том, что утверждается всеми. Ибо людям становитсястыдно, если их спрашивают о том, о чем они не в состоянии дать ответа... Первые же (то есть опирающиеся на закон) впадают в столь великоебезумие, что, как они сами признают, не стыдятся заявлять о своей вере в то,чего понять не могут, как будто бы вера заключается скорее в произнесениислов, нежели в духовном понимании, и более присуща устам, чем сердцу. И этилюди особенно похваляются, когда им кажется, что они верят в столь великое,чего они не в состоянии ни высказать устами, ни постигнуть разумом. И дотакой степени дерзкими и высокомерными делает их исключительность ихсобственного убеждения, что всех тех, кого они находят отличающимися от нихпо вере, они провозглашают чуждыми милосердия Божьего и, осудив всех прочих,считают блаженными только себя. Философ: что же сказать о тех, кто считается авторитетами? Разве у нихне встречается множества заблуждений? Ведь не существовало бы столькоразличных направлений веры, если бы все пользовались одними и теми жеавторитетами. Но, смотря по тому, кто как рассуждает при помощи собственногоразума, отдельные лица избирают авторитеты, за которыми следуют. Иначемнения всех писаний должны были бы восприниматься одинаково, если бы толькоразум, который естественным образом выше их, не был бы в состоянии судить оних. Ибо и сами писавшие заслужили авторитет, то есть то, что заставляет имнемедленно верить, только благодаря разуму, которым, по-видимому, полны ихвысказывания... В любом философском обсуждении авторитет ставится на последнее местоили совсем не принимается во внимание, так что вообще стыдятся приводитьдоказательства, проистекающие от чьего-либо суждения о вещи, т.е. отавторитета.

"ПРОЛОГ" К "ДА И НЕТ"

Хотя при столь великом множестве слов нечто высказанное даже святымикажется не только отличным друг от друга, но и противоположным друг другу,нельзя необдуманно судить о тех, коими должен быть судим сам мир... Итак, что удивительного в том, если при отсутствии в нас того самогодуха, при посредстве коего это было записано и высказано, а также внушенописавшим, нам не хватает их понимания, достигнуть которого нам всего болеепрепятствует необычайный способ речения и разнообразное значение одних и техже слов, поскольку одно и то же слово является высказанным то в одном, то вдругом значении? Ведь как в своих мыслях, так и в словах каждый из них былвесьма плодовит. Надлежит тщательно обращать внимание на то, чтобы в случае, есликое-что из высказанного святыми вызовет у нас возражение как противоречивоеили чуждое истине, мы не впадали в ошибку из-за ложно надписанного заглавияили порчи самого текста. Ибо многие апокрифические, сочинения с цельюпридать им авторитет, озаглавлены именами святых; и кое-что даже в самомтексте божественных заветов является испорченным по вине переписчиков. Если и в Евангелиях нечто было испорчено в результате невежествапереписчиков, то что же удивительного, если это иногда имело место также и всочинениях позднейших отцов, авторитет которых несравненно меньше?Следовательно, если кое-что в сочинениях святых случайно кажется несогласнымс истиной, то будет благочестивым, соответствующим смирению, а также долгомлюбви, которая всему верит, на все надеется, все переносит и с трудомподозревает о пороках тех, которых любит, верит тому, что это место писанияявляется неверно переведенным или испорченным, или признаться, что мы его непонимаем. Я полагаю, что столь же много внимания должно обращать и на то, неявляется ли высказанное в сочинениях святых пересмотренным ими самими вдругом месте и исправленным после познания истины, как это во многих случаяхделал блаженный Августин; или не высказали ли они своего суждения скорее всоответствии с чужим мнением, нежели со своим собственным, подобноЕкклесиасту, приводящему во многих местах противоречащие суждения различныхлиц. Блаженный Августин, пересматривая и исправляя многие из своих творений,заявляет, что он утверждал там многое скорее на основе мнения других, чем всилу собственного убеждения. Кое-что и в Евангелии кажется высказаннымскорее согласно людскому мнению, нежели согласно истине, как, например,когда Мать самого Господа называет Иосифа отцом Христа, говоря так согласнообщераспространенному мнению и обычаю: "Я и отец твой, скорбя, отыскивалитебя". Если же мы сможем доказать, что одни и те же слова употребляютсяразличными авторами в различных значениях, то мы легко отыщем решение многихпротиворечий. С помощью всех вышеприведенных способов внимательный читатель найдетразрешение спорных вопросов в творениях святых. А если случайно противоречиебудет до такой степени явным, что не сможет быть разрешено ни на какомразумном основании, то следует сопоставить авторитеты и предпочесть тот,свидетельства коего более сильны, а утверждения более вески. Итак, когда известно, что даже сами пророки и апостолы не были совсемчужды ошибок, что же удивительного в том, если в столь многочисленныхписаниях святых отцов иное по вышеуказанной причине кажется произнесеннымили написанным ошибочно? И не следует обвинять святых, как бы уличенных волжи, если, думая о чем-либо иначе, чем это есть на самом деле, ониутверждали что-либо не по двоедушию, но по незнанию. Не следует приписыватьзлому умыслу или считать за грех все, что говорится для некоего назидания попричине любви, так как известно, что у Господа все рассматривается взависимости от намерения... Следовательно, одно дело -- лгать, другое -- заблуждаться в речах иотступать от истины в словах в силу заблуждения, а не злого умысла. А еслиБог допускает это, как мы сказали, даже по отношению к святым, то, конечно,он допускает это также и по отношению к тем, которые не наносят никакогоущерба вере; и это не бесполезно для тех, кои все делают ко благу. Уделяя этому большое внимание, сами церковные учители, считавшие, что ив их сочинениях есть кое-что подлежащее исправлению, дали право своимпоследователям исправлять это или не следовать за ними, если им что-либо неудалось пересмотреть и исправить. Поэтому и вышеупомянутый учительАвгустин... в прологе книги Ш "О Троице"... пишет: "Не пользуйся моимикнигами как каноническими писаниями, но если в последних отыщешь то, чему неверил, твердо верь. В моих же книгах не запоминай крепко того, что раньше несчитал за достоверное, если только не поймешь, что оно достоверно". Однако, для того чтобы не исключать этого рода писаний и не лишатьпоследующих авторов произведений, полезнейших по языку и стилю дляобсуждения и рассмотрения трудных вопросов, от книг позднейших авторовотделены книги Ветхого и Нового завета, обладающие превосходствомканонического авторитета. Если там что-либо поражает нас как абсурдное,нельзя говорить: "автор этой книги не придерживался истины", надо признать,что или рукопись ошибочна, или толкователь ошибся, или ты сам не понимаешь.В отношении же трудов позднейших авторов, чьи сочинения содержатся вбесчисленных книгах, если что-либо случайно кажется отступающим от истины,потому что она понимается не так, как там сказано, читатель или слушательимеет свободу суждения, потому что он может или одобрить то, что емупонравилось, или отвергнуть то, что ему не нравится. Поэтому не следуетупрекать того, кому не понравится или кто не захочет поверить всему, что тамобсуждается или излагается, если только оно не подтверждается определеннымобоснованием или известным каноническим авторитетом в такой степени, чтобысчиталось доказанным, что это безусловно так и есть или могло бы быть таким. После этих предварительных замечаний, как мы установили, угодно намсобрать различные высказывания святых отцов, поскольку они придут нам напамять, вызывающие вопросы в силу противоречия, каковое, по-видимому, в нихзаключается. Это побудит молодых читателей к наибольшему труду в отысканииистины и сделает их более острыми в исследовании. Конечно, первым ключоммудрости является постоянное и частое вопрошание; к широкому пользованиюэтим ключом побуждает пытливых учеников проницательнейший из всех философовАристотель, говоря при истолковании выражения "ad aliquid" [к чему-либо]:"Может быть, трудно высказываться с уверенностью о вещах такого рода, еслиих не рассматривать часто. Сомневаться же о каждой в отдельности будет небесполезно", ибо, сомневаясь, мы приходим к исследованию, исследуя,достигаем истины. Согласно чему и сама истина говорит: "Ищите и отыщете,стучитесь и откроется вам".

ФОМА АКВИНСКИИ

(1225/1226--1274) Будущий знаменитый схоластик родился в Неаполитанском королевстве взнатной семье графа Аквинского. Отсюда и появилось прозвание Фомы --Аквинский, или, по-латы-ни, -- Аквинат. С раннего детства он воспитывался вбенедиктинском монастыре Монте Кассино, затем учился в Неаполитанскомуниверситете. Здесь он познакомился с монахами из ордена доминиканцев инесмотря на резкие протесты семьи, в 1244 г. принял монашеский постриг. Молодого монаха, отличающегося не только молчаливым и замкнутым нравом(за что Фому прозвали "немым буйволом"), но прежде всего высокойобразованностью и глубиной мысли, отправили для дальнейшего обучения в Кельнк знаменитому христианскому теологу Альберту Великому. В 1252 г. ФомаАквинский становится преподавателем в парижском университете, в которомработал до конца 50-х гг. Преподавательская деятельность наряду с литературно-философскимтворчеством стали основными жизненными занятиями Аквината. В 1259 г. папаУрбан IV отзывает его в Рим и почти десять лет он преподает в доминиканскихучебных заведениях в Италии. В конце 60-х гг. его вновь призывают в Париж, где он должен былотстаивать интересы римско-католической церкви в идейных и теологическихспорах с различными мнениями, распространявшимися среди преподавателей истудентов европейских университетов. Именно в этот период он пишет своиглавные произведения, в которых, используя систему Аристотеля, разрабатываетновое систематическое изложение учения римско-католической церкви. С 1272 по 1274 гг. Фома Аквинский занимается преподаванием в своемродном университете г. Неаполя. Незадолго до смерти его по указанию папыГригория X вызывают для участия в Лионском Соборе. Однако по дороге в ЛионФома Аквинский тяжело заболел и умер 7 марта 1274 г. Уже после смерти ему был присвоен титул "ангельского доктора", а в 1323г. за свои великие заслуги перед церковью Фома Аквинский был признан святым. Фоме Аквинскому принадлежит огромное количество сочинений набогословские и философские темы, которые он писал в течение всей жизни. Всвоем литературном творчестве он не останавливался ни на минуту, ибо виделсуетность всего мирского, в том числе и преходящее значение собственнойдеятельности. Ему постоянно казалось, что он что-то еще не понял, что-то незнает и потому пытался успеть приоткрыть завесу над непостижимымиБожественными тайнами. Недаром, на увещевания прекратить столь напряженнуюработу он однажды ответил: "Не могу, потому что все, что я написал, кажетсямне трухой, с точки зрения того, что я увидел и что мне было открыто". Наиболее важными из произведений, созданных Аквинатом считаются егознаменитые "Суммы" -- "Сумма истины католической веры против язычников"(1259-- 1264) и "Сумма теологии" (1265-- 1274), которую он так и не успелокончательно завершить. В этих произведениях и изложены основныебогословско-философские взгляды великого схоластика Запада. Вообще, интерес, который Фома Аквинский проявлял к философскому учениюАристотеля, был не случаен. Дело в том, что доминиканский орден, монахомкоторого являлся Аквинат, стал в XII--XIII вв. одним из главных орудийримско-католической церкви в борьбе с еретичеством, почему сами доминиканцыназывали себя "псами господними". Особое рвение они проявили в установлениидуховного контроля над сферами теоретического богословия и образования,стремясь возглавить богословские кафедры важнейших европейских университетови других учебных заведений. Именно доминиканцы одними из первых среди официальных католическихтеологов поняли, что само учение католицизма, основанное в то время на идеяхАврелия Августина, требует определенного реформирования. Альберт Великий --учитель Аквината -- специально занимался изучением трудов Аристотеля и началработу по новой систематизации католического вероучения, которую закончилего ученик. Фома Аквинский дал четкий и ясный для своего времени ответ на вопрос,который волновал христианских теологов на протяжении предыдущего времени --о взаимоотношении науки и веры. В трудах Фомы Аквинского была окончательнопризнана важная и относительно самостоятельная роль науки, и в первуюочередь -- философии. По мнению Аквината, философия имеет свою сферудеятельности, ограниченную рамками познания того, что доступно человеческомуразуму. Философия, используя свои, рациональные методы познания, способнаизучать свойства окружающего мира. Более того, догматы веры, доказанные с помощью разумных, философскихдоводов, становятся более доступными человеку и тем самым укрепляют его ввере. И в этом смысле, научно-философское знание является серьезной опорой вобосновании христианского вероучения и опровержении критики веры. Фома Аквинский считал, что с помощью научно-философских доводоввозможно доказать истинность некоторых христианских догматов, напримердогмат о бытии Бога. В то же время, другие догматы научно недоказуемы, таккак в них показаны сверхъестественные, чудесные качества Бога. И значит, ониявляются предметом веры, а не науки. Так, по его мнению, разум бессилен вобосновании большинства христианских догматов -- возникновения мира "изничего", первородного греха, воплощения Христа, воскресения из мертвых,неизбежности Страшного Суда и дальнейшего вечного пребывания человеческихдуш в блаженстве или же в муках. Поэтому истинное, высшее знание науке неподвластно, ибо человеческийразум не способен постичь Божественный замысел в полном объеме. Бог -- этоудел сверхразумного познания, и, следовательно, предмет теологии. Теология-- это совокупность человеческих представлений о Боге, частично доказанных спомощью науки, частично основанных на вере. Теология, в понимании ФомыАквинкого, является высшей формой человеческого знания именно потому, что вее основе лежит вера. Иначе говоря, теология -- это тоже знание, толькосверхразумное знание. Между философией и теологией нет противоречия, ибо философия, как"естественная познавательная способность" человека, в итоге приводит самогочеловека к истинам веры. Если же подобного не происходит, то в этом виноватаограниченность самих людей, которые не умеют правильно пользоваться своимразумом. Поэтому, в представлении Фомы Аквинского, изучая вещи и явленияприроды, истинный ученый прав лишь тогда, когда раскрывает зависимостьприроды от Бога, когда показывает, как в природе воплощается Божественныйзамысел. Точка зрения Аквината на взаимоотношения науки и веры значительнорасходилась и с идеями Августина, и с популярными тогда воззрениями ПьераАбеляра. Августин утверждал иррациональность веры, считал, что истины верысовершенно недоступны разуму и наука только в самой малой степени раскрываетлюдям содержание догматов. Пьер Абеляр, наоборот, пропагандировал идею отом, что вера абсолютно невозможна без науки, и подвергал критическомунаучному анализу все постулаты христианского вероучения. Фома Аквинский занимает между ними как бы среднюю позицию, почему егоучение и было в конце концов так быстро принято римско-католическойцерковью. Развитие научного знания в XIII столетии достигло ужеопределенного высокого уровня и потому без учета достижений наукиофициальное учение католицизма просто не могло существовать. Философское учение Аристотеля, в котором, с помощью научных аргументов,в итоге доказывается бытие некой единственной всемирной идеальной сущности(Ума), и стало для Фомы Аквинского главной философской базой в обоснованиихристианской веры. В полном соответствии с Аристотелем, он признавал, что вещипредставляют собой единство формы и материи, при этом каждая вещь обладаетнекой сущностью. Сущность каждой вещи и всех вещей вместе взятых появляетсяблагодаря тому, что есть и некая сущность всех сущностей, форма всех форм(или идея всех идей). Если Аристотель называл эту высшую сущность Умом, то схристианской точки зрения -- это Бог. И в этом смысле аристотелевскаясистема доказательств прекрасно укладывалась в фундамент христианства, ибо сее помощью можно было доказать нематериальность, безграничность, бессмертиеи всемогущество Бога. Более того, Фома Аквинский использовал аристотелевскую логику вразработке доказательств бытия Бога. Аквинат выработал пять такихдоказательств, которые с тех пор в римско-католической церкви считаютсянеопровержимыми. Первое доказательство исходит из аристолевского понимания сущностидвижения. "Все, что движется, -- пишет Фома Аквинский, -- должно иметьисточником своего движения нечто иное". Следовательно, "необходимо дойти донекоторого перводвигателя, который сам не движим ничем иным; а под ним всеразумеют Бога". Второе доказательство базируется на аристотелевском принципепроизводящей причины, как необходимой составной части каждой вещи. Если укаждой вещи есть некая производящая причина, то должна быть и конечнаяпроизводящая причина всего. Таковой конечной причиной может быть только Бог. Третье доказательство вытекает из того, как Аристотель понималкатегории необходимого и случайного. Среди сущностей есть такие, которыемогут быть и могут не быть, т.е. они случайны. Однако в мире не могут бытьсущности только случайные, "должно быть нечто необходимое", пишет Аквинат, Итак как невозможно, чтобы ряд необходимых сущностей уходил в бесконечность,следовательно, есть некая сущность, необходимая сама по себе. Этанеобходимая сущность может быть только Богом. Четвертое доказательство связано с признанием возрастающих степенейсовершенства, характерных для сущностей всех вещей, По мнению ФомыАк-винского, должно быть нечто, обладающее совершенством и благородством впредельной степени. Поэтому "есть некоторая сущность, являющаяся для всехсущностей причиной блага и всяческого совершенства". "И ее мы именуемБогом", -- завершает это доказательство Аквинат. Пятое доказательство Аквинат приводит, опираясь на аристотелевскоеопределение целесообразности. Все предметы бытия направлены в своемсуществовании к какой-то цели. При этом "они достигают цели не случайно, нобудучи руководимы сознательной волей". Поскольку сами предметы "лишеныразумения", следовательно, "есть разумное существо, полагающее цель длявсего, что происходит в природе". Естественно, что подобным разумнымсуществом может быть лишь Бог. Как видим, Фома Аквинский в полной мере христианизировал, приспособил кхристианскому учению философию Аристотеля. В понимании Акви-ната системаАристотеля оказалась очень удобным средством решения большинства проблем,которые возникли перед католической теологией в XII-- XIII вв. ФомаАквинский воспользовался не только аристотелевской логикой, но и самойсистемой аристотелевской метафизики, когда в основе бытия всегдаизыскивается некая конечная, вернее первоначальная причина всего. Этометафизическое мировосприятие, вытекающее из трудов Аристотеля, прекрасносочеталось с христианским мировоззрением, считающим Бога началом и концомвсего. Однако Фома Аквинский не только христианизировал философию, но ирационализировал христианство. По сути дела, он так сказать, поставил веруна научную основу. Верующим, и прежде всего своим коллегам-теологам, ондоказывал необходимость использования научных аргументов в обоснованиидогматов веры. А ученым показывал, что их научные открытия необъяснимы безискренней веры во Всевышнего. Учение Фомы Аквинского стало высшим этапом в развитиизападноевропейской схоластики. После смерти выдающегося философа-теолога,его идеи постепенно признаются в качестве основополагающих сначала средимонахов-доминиканцев, а затем и во всей римско-католической церкви. Современем томизм (от латинского прочтения имени Фома -- Тома) становится ужеофициальным учением римско-католической церкви, каковым является до сих пор. Аристотелевская аргументация была использована Фомой Аквинским и вобосновании христианской космологии, христианской гносеологии, христианскойэтики, психологии и т.д. Иначе говоря, Фома Аквинский, наподобие Аристотеля,создал развернутую систему католического вероучения, объясняющую практическивсе проблемы окружающего мира и человека. И в этом смысле он как бы завершилмноговековой период в развитии христианства среди народов Западной Европы,исповедующих католичество. Как и любая система знаний, признаваемая в качестве официальной инеопровержимой, учение Фомы Аквинского с течением времени стало склоняться кокостенению, терять свои творческие потенции. Общая же направленность этогоучения на рационализацию католичества вызывала немало возражений, ибо помнению многих мыслителей исключала иные способы постижения Бога. Уже в конце XIII -- начале XIV в. многие христианские теологи сталикритиковать это учение за излишнее превознесение роли научного знания,подчеркивая религиозно-мистические свойства христианской веры. С другойстороны, томизм начинают критиковать светские мыслители, считающие, что внем значение науки как раз принижается. Особенно ярко эта критика проявиласьв следующий период развития стран Западной Европы, вошедший в историю подименем Эпохи Возрождения.

ФРАГМЕНТЫ СОЧИНЕНИИ

Публикуется по: Боргош Ю. Фома Аквинский. М., 1975. С. 143--176.Перевод С. С. Аверинцева.

ТЕОЛОГИЯ И НАУКА

...Для спасения человеческого было необходимо, чтобы сверх философскихдисциплин, которые основываются на человеческом разуме, существоваланекоторая наука, основанная на Божественном откровении; это было необходимопрежде всего потому, что человек соотнесен с Богом как с некоторой своейцелью. Между тем цель эта не поддается постижению разумом; в соответствии сословами Исайи (гл. 64, ст. 4): "Око не зрело, Боже, помимо Тебя, чтоуготовал Ты любящим Тебя". Между тем дблжно, чтобы цель была заранееизвестна людям, дабы они соотносили с ней свои усилия и действия. Отсюдаследует, что человеку необходимо для своего спасения знать нечто такое, чтоускользает от его разума, через Божественное откровение. Притом даже и то знание о Боге, которое может быть добыто человеческимразумом, по необходимости должно было быть преподано человеку черезБожественное откровение: ибо истина о Боге, отысканная человеческим разумом,была бы доступна немногим, притом с примесью многочисленных заблуждений,между тем как от обладания этой истиной целиком зависит спасение человека,каковое обретается в Боге. Итак, для того чтобы люди достигли спасения и сбольшим успехом, и с большей уверенностью, необходимо было, чтобыотносящиеся к Богу истины Богом же и были преподаны в откровении. Итак, было необходимо, чтобы философские дисциплины, которые получаютсвое знание от разума, были дополнены наукой, священной и основанной наоткровении (Сумма теол., I, q. 1, 1 с). Хотя человек не обязан испытывать разумом то, что превышает возможностичеловеческого познания, однако же то, что преподано Богом в откровении,следует принять на веру (Сумма теол., I, q. 1, 1 ad 1). Различие в способах, при помощи которых может быть познан предмет,создает многообразие наук. Одно и то же заключение, как то, что землякругла, может быть сделано и астрологом, и физиком, но астролог придет кнему через посредство математического умозрения, отвлекаясь от материи,физик же через посредство рассуждений, имеющих в виду материю. По этойпричине нет никаких препятствий, чтобы те же самые предметы, которыеподлежат исследованию философскими дисциплинами в меру того, что можнопознать при свете естественного разума, исследовала наряду с этим и другаянаука в меру того, что можно познать при свете Божественного откровения.Отсюда следует, что теология, которая принадлежит к священному учению,отлична по своей природе от той теологии, которая полагает себя составнойчастью философии (Сумма теол., I, q. 1, 1ad 2)....Священное учение есть наука. Следует, однако, знать, что природанаук бывает двоякой. Одни из них таковы, что зиждутся на основоположениях,непосредственно отысканных естественной познавательной способностью, как-то:арифметика, геометрия и другие в этом же роде. Другие таковы, что зиждутсяна основоположениях, отысканных при посредстве иной, и притом высшей,дисциплины; так, теория перспективы зиждется на основоположениях, выясненныхгеометрией, а теория музыки -- на основоположениях, выясненных арифметикой.Священное учение есть такая наука, которая относится ко второму роду, ибоона зиждется на основоположениях, выясненных иной, высшей наукой; последняяесть то знание, которым обладает Бог, а также те, кто удостоен блаженства.Итак, подобно тому как теория музыки принимает на веру основоположения,переданные ей арифметикой, совершенно так же священное учение принимает наверу основоположения, преподанные ей Богом (Сумма теол., I, q. 1, 1 ad 2). Эта наука (теология) может взять нечто от философских дисциплин, но непотому, что испытывает в этом необходимость, а лишь ради большейдоходчивости преподаваемых ею положений. Ведь основоположения свои оназаимствует не от других наук, но непосредственно от Бога через откровение.Притом же она не следует другим наукам, как высшим по отношению к ней, ноприбегает к ним, как к подчиненным ей служанкам, подобно тому как теорияархитектуры прибегает к служебным дисциплинам или теория государстваприбегает к науке военного дела. И само то обстоятельство, что она все-такиприбегает к ним, проистекает не от ее недостаточности или неполноты, но лишьот недостаточности нашей способности понимания: последнюю легче вести от техпредметов, которые открыты естественному разуму, источнику прочих наук, ктем предметам, которые превыше разума и о которых трактует наша наука (Сумматеол., I, q. 1, 5 ad 2).

ЕСТЕСТВЕННАЯ ТЕОЛОГИЯ

По закону своей природы человек приходит к умопостигаемому черезчувственное, ибо все наше познание берет свой исток в чувственныхвосприятиях (Сумма теол., I, q. 1, 9 c). Путь доказательства может быть двояким. Либо он исходит из причины ипотому называется "propter quid", основываясь на том, что первично само посебе; либо он исходит из следствия и называется "quia", основываясь на том,что первично в отношении к процессу нашего познания. В самом деле, кольскоро какое-либо следствие для нас прозрачнее, нежели причина, то мывынуждены постигать причину через следствие. От какого угодно следствияможно сделать умозаключение к его собственной причине (если только ееследствия более открыты для нас), ибо, коль скоро следствие зависит отпричины, при наличии следствия ему по необходимости должна предшествоватьпричина. Отсюда следует, что Бытие Божие, коль скоро оно не являетсясамоочевидным, должно быть нам доказано через свои доступные нашему познаниюследствия (Сумма теол., I, q. 2, 2 с)....Бытие Божие может быть доказано пятью путями. Первый и наиболее очевидный путь исходит из понятия движения. В самомделе, не подлежит сомнению и подтверждается показаниями чувств, что в этоммире нечто движется. Но все, что движется, имеет причиной своего движениянечто иное: ведь оно движется лишь потому, что находится в потенциальномсостоянии относительно того, к чему оно движется. Сообщать же движение нечтоможет постольку, поскольку оно находится в акте: ведь сообщать движение естьне что иное, как переводить предмет из потенции в акт. Но ничто не можетбыть переведено из потенции в акт иначе, как через посредство некоторойактуальной сущности; так, актуальная теплота огня заставляет потенциальнуютеплоту дерева переходить в теплоту актуальную и через это приводит дерево визменение и движение. Невозможно, однако, чтобы одно и то же былоодновременно и актуальным, и потенциальным в одном и том же отношении, ономожет быть таковым лишь в различных отношениях. Так, то, что являетсяактуально теплым, может одновременно быть не потенциально теплым, нолишьпотенциально холодным. Следовательно, невозможно, чтобы нечто былоодновременно, в одном и том же отношении и одним и тем же образом идвижущим, и движимым, -- иными словами, было бы само источником своегодвижения. Следовательно, все, что движется, должно иметь источником своегодвижения нечто иное. Следовательно, коль скоро движущийся предмет и самдвижется, его движет еще один предмет, и так далее. Но невозможно, чтобы такпродолжалось до бесконечности, ибо в таком случае не было бы перводвигателя,а следовательно, и никакого иного двигателя; ибо источники движения второгопорядка сообщают движение лишь постольку, поскольку сами движимы первичнымдвигателем, как-то: посох сообщает движение лишь постольку, поскольку самдвижим рукой. Следовательно, необходимо дойти до некоторого перводвигателя,который сам недвижим ничем иным; а под ним все разумеют Бога. Второй путь исходит из понятия производящей причины. В самом деле, мыобнаруживаем в чувственных вещах последовательность производящих причин;однако не обнаруживается и невозможен такой случай, чтобы вещь была своейсобственной производящей причиной; тогда она предшествовала бы самой себе,что невозможно. Нельзя помыслить и того, чтобы ряд производящих причинуходил в бесконечность, ибо в таком ряду начальный член есть причинасреднего, а средний -- причина конечного (причем средних членов может бытьмножество или только один). Устраняя причину, мы устраняем и следствия.Отсюда, если в ряду производящих причин не станет начального члена, нестанет также конечного и среднего. Но если ряд производящих причин уходил быв бесконечность, отсутствовала бы первичная производящая причина; а в такомслучае отсутствовали бы и конечное следствие, и промежуточные производящиепричины, что очевидным образом ложно. Следовательно, необходимо положитьнекоторую первичную производящую причину, каковую все именуют Богом. Третий путь исходит из понятий возможности и необходимости и сводится кследующему. Мы обнаруживаем среди вещей такие, для которых возможно и быть,и не быть; обнаруживается, что они возникают и гибнут, из чего явствует, чтодля них возможно и быть, и не быть. Но для всех вещей такого рода невозможновечное бытие; коль скоро нечто может перейти в небытие, оно когда-нибудьперейдет в него. Если же все может не быть, когда-нибудь в мире ничего небудет. Но если это истинно, уже сейчас ничего нет; ибо несущее не приходит кбытию иначе, как через нечто сущее. Итак, если бы не было ничего сущего,невозможно было бы, чтобы что-либо перешло в бытие, и потому ничего не былобы, что очевидным образом ложно. Итак, не все сущее случайно, но в миредолжно быть нечто необходимое. Однако все необходимое либо имеет некоторуювнешнюю причину своей необходимости, либо не имеет. Между тем невозможно,чтобы ряд необходимых сущностей, обусловливающих необходимость друг друга,уходил в бесконечность (таким же образом, как это происходит с производящимипричинами, что доказано выше). Поэтому необходимо положить некую необходимуюсущность, необходимую самое по себе, не имеющую внешней причины своейнеобходимости, но самое составляющую причину необходимости всех иных; пообщему мнению, это есть Бог. Четвертый путь исходит из различных степеней, которые обнаруживаются ввещах. Мы находим среди вещей более или менее совершенные, или истинные, илиблагородные; и так обстоит дело и с прочими отношениями того же рода. Но обольшей или меньшей степени говорят в том случае, когда имеется различнаяприближенность к некоторому пределу: так, более теплым является то, чтоболее приближается к пределу теплоты. Итак, есть нечто в предельной степениобладающее истиной, и совершенством, и благородством, а следовательно, ибытием; ибо то, что в наибольшей степени истинно, в наибольшей степени есть,как сказано во II кн. "Метафизики", гл. 4. Но то, что в предельной степениобладает некоторым качеством, есть причина всех проявлений этого качества:так, огонь, как предел теплоты, есть причина всего теплого, как сказано втой же книге. Отсюда следует, что есть некоторая сущность, являющаяся длявсех сущностей причиной блага и всяческого совершенства; и ее мы именуемБогом. Пятый путь исходит из распорядка природы. Мы убеждаемся, что предметы,лишенные разума, каковы природные тела, подчиняются целесообразности. Этоявствует из того, что их действие или всегда, или в большинстве случаевнаправлены к наилучшему исходу. Отсюда следует, что они достигают цели неслучайно, но будучи руководимы сознательной волей. Поскольку же сами онилишены разумения, они могут подчиняться целесообразности лишь постольку,поскольку их направляет некто одаренный разумом и пониманием, как стрелокнаправляет стрелу. Следовательно, есть разумное существо, полагающее цельдля всего, что происходит в природе; и его мы именуем Богом (Сумма теол,,I, q. 2, 3 с).