Русская геополитическая мысль

Рассмотрим русскую геополитическую мысль.

Большое влияние на становление русской геополитической школы оказал Дмитрий Алексеевич Милютин (1816-1912 гг.). В работе Д. А. Милютина «Критическое исследование значения военной географии и военной статистики» заложены теоретические основы русской геополитики. В этой работе Д. А. Милютин, будучи военным министром в правительстве Александра II, определил геополитические приоритеты России, обозначив в качестве главного геополитического противника России Великобританию. Д. А. Милютин выстраивает стратегию противостояния России Великобритании практически на всех направлениях: на Балканах, где стремилась доминировать союзница Англии – Турция; в Средней Азии, которая являлась ключом к разрушению британского владычества в Индии; в Персии и Китае, которые, как и США являлись естественными союзниками России в её противостоянии с Англией.

Ещё не используя термин «геополитика», Д. А. Милютин фактически предвосхитил многие положения и выводы, к которым пришли классики западной геополитики лишь в конце XIX – начале XX века (Ратцель, Челлен, Макиндер, Мэхен). Так предметом военной географии и военной статистики, по его мнению, являются закономерности функционирования и развития государства – политическая система, экономическая и военная мощь, территория, географическое положение, очертания границ, роль того или иного рода войск в защите государства – сухопутных и морских сил. Он стал отцом русской геополитики, поскольку впервые оформил ее как самостоятельную науку.

Вениамин Петрович Семенов – Тян - Шанский (1870-1942 гг.) -российский учёный, широко известный своим трудом «О могущественном территориальном владении применительно к России» (1915 г.). В. П. Семенов-Тян-Шанский создал целостную оригинальную глобальную концепцию геополитики. В своих работах автор рассуждает о проблеме контроля над пространством, выделяет три исторически сложившиеся системы такого контроля: кольцеобразную, клочкообразную или точечную и континентальную. Семенов-Тян-Шанский считал, что следует исходить из существования на земной поверхности обширной зоны между экватором и 45 параллелью северного полушария, где расположены три большие океанические бухты: Европейское Средиземное море (вместе с Чёрным), Китайское море (вместе с Японским и Жёлтым) и Карибское море (вместе с Мексиканским заливом). Именно здесь появились три человеческие цивилизации: арийцев-семитов, монголов-малайцев и ацтеков-инков. Автор полагает, что «господином мира» будет тот, кто сможет владеть одновременно всеми тремя морями, или «тремя господами мира» будут те три нации, каждая из которых в отдельности завладеет одним из морей.

Другие идеи Семенова - Тян - Шанского: это положение о двух основных видах освоения географических пространств: внедрении и завоевании. При этом, по мнению учёного, мирное внедрение является предпочтительным, так как оставляет следы не на территории, а на духовной жизни человека, на его языке. (Этот вид имеет отношение к формам экспансии, которые применяются в современных условиях со стороны более развитых государств по отношению к менее развитым). Это также положение о том, что географическая среда распределяла и разделяла народы на менее выносливые и более выносливые, делила их на оседлый и кочевой образ жизни. Благодаря этим и ряду других идей учение Семенова - Тян - Шанского можно квалифицировать как антропогеографическое, как географию «территориальных и духовных господств человеческих сообществ» Это отмечали многие российские географы и геополитики.

Русское евразийство как первая российская геополитическая школа возникает в 20-х годах XX столетия в среде русских учёных, оказавшихся в эмиграции после Октябрьской революции в России. Главной идеей русского евразийства стала идея о России как особом мире, занимающем срединное положение между Западом и Востоком, между Европой и Азией.

Русским «евразийцем №1» явился князь Николай Сергеевич Трубецкой (1890-1938), известный славист и компаративист, специалист в области культуры и языков народов Северного Кавказа, автор работы «Европа и человечество», в которой присутствуют основные принципы грядущей евразийской идеологии. Именно Трубецкой фактически создал евразийство, открыл главные силовые линии этой теории.

Наиболее ценной идеей князя Трубецкого, ставшей фундаментом всего евразийского мировоззрения является утверждение радикального дуализма цивилизаций, понимание всего исторического процесса как конкуренции двух альтернативных проектов: европейского и евразийского. Европейский проект получил выражение в тезисе о превосходстве романо-германской цивилизации над всем остальным миром. Евразийский проект реализуется в планетарной борьбе человечества против универсального планетарного Романо-германского ига.

Эта идея получила глубокое и всестороннее развитие в творчестве других представителей русского евразийства, к числу которых относятся философ, географ и экономист П. Н. Савицкий; православный богослов Г. В. Флоровский; учёный – искусствовед П. П. Сучинский, крупный историк Г. В. Вернадский (сын академика В. И. Вернадского, автора теории ноосферы), крупный философ и юрист И. А. Ильин и ряд других.

Наиболее ярко основные идеи евразийства представлены в творчестве близкого друга и сподвижника Н. С. Трубецкого Петра Николаевича Савицкого, экономиста по образованию, соединившего в своей идеологии верность национальным традициям с порывом в будущее, с социальным модернизмом. П. Н. Савицкий был истинной душой евразийства, его бесспорным лидером.

Основная идея П. Н. Савицкого это идея России-Евразии. В соответствии с этой идеей, Россия представляет собой особое цивилизационное образование, «срединную землю». Как срединная земля она – не часть Европы, и не продолжение Азии. Она – особая, самостоятельная духовно-историческая реальность – Россия - Евразия, не материк и не континент, а синтез мировой культуры и мировой истории, развёрнутый в пространстве и времени. Россия – не национальное государство, а цивилизация, возникшая на основе синтеза арийско-славянской культуры, тюркского кочевничества и православной традиции. В русском человеке (великороссе) сочетаются и славянский и тюркский субстраты. Вводя в научный оборот термин «Россия-Евразия», Савицкий подчёркивал континентальность России, её отличие от океанических цивилизаций.

Оценивая вклад евразийцев в русскую геополитику, следует сказать следующее. Евразийство явилось самым ярким и жизнеспособным политическим учением первой половины XX века. Однако идеи этого учения не смогли осуществиться на практике. Они не получили поддержки ни в советской России, ни в основной массе русской эмиграции на Западе. Между тем, события XX века подтвердили их вывод о необходимости найти альтернативу европейско-американскому атлантизму с его агрессивным гегемонизмом.

Евразийство не утратило своего значения и сегодня, когда США празднуют, как они думают, последний этап своей цивилизационной победы над Человечеством, когда рухнул Советский Союз как оплот Евразии, её культуры, государственности и идеала. Однако евразийство – это не прошлое. Это – проект. Это – будущее, признаки которого мы всё больше ощущаем.

Неоевразийство. Идеи русского евразийства получили оригинальное продолжение в 60-е–70-е годы XX столетия в творчестве русского учёного–историка Льва Николаевича Гумилёва – сына известного русского поэта Николая Гумилёва и поэтессы Анны Ахматовой. Л. Н. Гумилёв – автор оригинальной теории этногенеза и этнических циклов, базирующейся на географическом детерминизме и органицизме, свойственном учению П. Н. Савицкого, последователем которого Гумилёв себя считал.

Наиболее важными идеями этой теории являются идеи евразийской пассионарности и этногенеза, которые сформулированы им в книге «Ритмы Евразии». Указанные идеи и легли в основу качественно нового течения – неоевразийства.

Идея пассионарности. Своей главной задачей Л. Н. Гумилёв считал, как и евразийцы, обоснование особой миссии России как России-Евразии, её исторического права на представительство интересов континентальных сил. В этих целях он прибегает к историческому подходу, раскрытию исторических истоков евразийского единства.

Исходным понятием в его теории стало понятие пассионарности, или пассионарных толчков (от лат. passio – страсть). По Гумилёву пассионарность – это необъяснимый синхронный всплеск биологической и духовной энергии, который внезапно приводит в движение вялотекущее историческое существование, захватывая различные сложившиеся этнические и религиозные группы. В этом динамическом порыве пространственной, духовной и технической экспансии, происходит сплавление разнородных «остаточных» этносов в новые активные и жизнеспособные формы. Но пассионарный всплеск не может продолжаться вечно. Постепенно он сменяется более спокойным равновесным состоянием.

Гумилёв при объяснении этих процессов исходит из того, что в каждом этносе постоянно меняется соотношение числа людей, обладающих и не обладающих пассионарностью. Спад пассионарности предопределён тем, что энергичных пассионарных людей с каждым новым поколением становится всё меньше и меньше, и социальная система последовательно проходит разные стадии (фазы): роста, подъёма, надлома, спада.

Этногенез. Идея пассионарности используется Л. Н. Гумилёвым для объяснения возникновения народов, то есть этногенеза. Главная причина этногенеза, по Гумилёву, состоит в мутациях биосферы, вызванных процессами, происходящими в космическом пространстве. Эти мутации выражаются в изменениях, происходящих на границах между этносами (совпадающих, как правило, со стыками ландшафтов). Под влиянием разного рода вспышек космической энергии в биосфере земли происходят различные изменения: рождаются новые этносы, происходит возникновение суперэтносов. При этом некоторые этносы исчезают, другие сохраняются в «реликтовом» состоянии, третьи нарождаются и начинают свой исторический путь. Великороссы и являются таким молодым этносом, возникшим на стыке Европы и Азии и сплотившим вокруг себя суперэтнос России-Евразии или евразийской Империи.

С этих позиций Гумилёв подходит и к объяснению русского этноса. Великороссы, по мнению учёного, представляют особый этнос, сложившийся в результате тюркско-славянского слияния, произошедшего в результате мощного пассионарного толчка, связанного с нашествием монголо-татар. В результате этого слияния возник специфический сплав Леса и Степи, предопределивший сущность цивилизации, культуры, стереотипов поведения великороссов. На русской земле в XII веке проживало множество этносов. Но славяне были доминирующей силой, воспринявшей в значительной степени византийскую культуру. Во взаимодействии со Степью русичи выступали как представители Леса, той географической среды, которая предопределила роль Руси во взаимодействии со Степью, ту сочетаемость (комплиментарность), которая и стала основой создания России-Евразии.

Современное российское евразийство представлено в нескольких разновидностях:

• Одно из них представлено течением национальной идеократии имперского континентального масштаба, возникшим вокруг газет «День», «Завтра», журнала «Элементы». Это течение развивает идеи П. Савицкого, Н. Трубецкого, Л. Гумилёва, направлено против либерального западничества и узко этнического национализма.
• Другое течение современного неоевразийства опирается на идею континентального русско-иранского союза. По мнению представителей этого течения, русский и тюркские народы имеют положительную комплиментарность, совпадение экономических и политических интересов, основных моральных ценностей.
• Ещё одно течение неоевразийства развивает идею воссоздания экономического и политического единства бывших республик Советского Союза.

Каждое из названных течений современного неоевразийства делает упор на какой-то конкретной цели, но все они в своём основном содержании противостоят современному атлантизму и мондиализму, развернувшим стратегическое наступление на евразийском континенте.

Истоки геополитики

История географии знает примеры, когда отдельные географы пытались на основе старых, идеалистических философских концепций создать теорию единой географии. Чаще всего подобные попытки делались с позиции отрицания качественных различий между законами природы и законами общественного развития.

К ним можно отнести работы Ф. Ратцеля (1844—4904) и теоретические построения А. Геттера (1859—1941), изложенные в его работе «География, ее история, сущность и методы».

Во многом повторяя рассуждения Риттера и считая себя его учеником, Ратцель пытался создать концепцию единой географии, исходя из признания обусловленности общественного развития географическими факторами. Нового в его теоретических высказываниях ничего в сущности нет. Да и сам он в работе «Земля и жизнь» указывал, что лишь развивает идеи Риттера о сущности естественных областей в их связи с жизнью народов, в связи с политической географией. Но, повторяя идеи Риттера, Ратцель развивал в них наиболее реакционные положения. География общества рассматривается Ратцелем прежде всего как раздел биогеографии. Он стирает даже ту грань между обществом и природой, которая, хоть и в идеалистическом понимании, но все же имелась у Риттера. «Отношения человека к почве таковы же, как и отношения к ней всего живого. Всеобщие законы распространения жизни охватывают также законы распространения жизни человеческой. Поэтому антропогеография мыслима только как отрасль биогеографии, и целый ряд биогеографических понятий может быть непосредственно перенесен на вопросы о распространении человека». По Ратцелю, общественные явления не только объясняются влиянием природных условий, но и к изучению развития самой природы необходимо подходить в зависимости от политических задач; иначе говоря, любое географическое исследование целиком подчинялось политическим задачам. Объективный характер географического изучения ландшафтной оболочки отрицался.

В концепции Ратцеля были заложены все основные положения, развивавшиеся позже представителями геополитической лженауки. Физическая география рассматривалась как наука, целиком подчиненная политике, а природная среда трактовалась как «естественное» обоснование политических агрессий. Каждое государство Ратцель уподоблял живому организму, с «врожденным» стремлением к захвату пространства. Это последнее объявлялось совершенно закономерным, естественным явлением, присущим всему живому; войны, следовательно, являются результатом не несовершенной социальной организации, а проявлением врожденного свойства человека. «В истории человечества стремление захватить возможно больше пространства является одной из наиболее могучих сил, и когда мы видим во всей истории прошлых веков и в жизни современных народов, что это стремление к захвату и удержанию за собой возможно большего пространства все развивается, то это является только повторением того, что уже тысячи раз совершалось в растительном и животном царствах». Подобного рода высказывания Ратцеля и были широко подхвачены наиболее реакционными буржуазными социологами, для которых сочетание идеализма с натурализмом стало, пожалуй, одной из наиболее характерных черт. Весь процесс общественного развития рассматривается ими лишь как приспособление к природной среде, которая одна якобы способна все объяснить, все обосновать.

Используя идеи Ратцеля о географической обусловленности политической жизни, Рудольф Челлен и Карл Гаусгофер (президент Академии наук Германии во времена фашизма) создали лженаучное учение, получившее название геополитики (первым термин «геополитика» ввел в употребление Р. Челлен).

Английский географ Макиндер (1861—1947) в своих теоретических представлениях также отошел от понимания географии как самостоятельной науки, целиком подчиняя ее политике. Единство географии, по Макиндеру, прежде всего и заключается в подчинении всех географических проблем — физических, биологических и общественных — влиянию политики. Не отказываясь от рассмотрения существа явлений, он видит цель его прежде всего в обосновании фактов политической жизни. География, по Макиндеру, должна изучать взаимоотношения человека с окружающей его природой, причем они составляют единый живой организм. Он не считал своей главной целью показ особенностей в географических условиях и отдельных стран и районов и не стремился к развитию региональной географии, а хотел показать человеческую историю как часть жизни мирового организма.

Человеческое общество рассматривается при этом как сочетание союзов, объединяющихся в процессе борьбы за существование, а природа — как база политических явлений. Например, почвенно-климатические условия якобы определяют плотность населения, а сравнительно высокая плотность населения рассматривается как основное условие развития цивилизации.

Решающим фактором общественного развития Макиндер считал «географическую инерцию», т. е. географическую обусловленность. Определяющим, исходным положением «географической инерции» объявлялось географическое положение, значение которого, по мнению Макиндера, возрастает по мере развития страны. Население рассматривалось им только как часть природы, как безвольная масса, целиком подчиненная действию закона «географической инерции». Придавая столь гипертрофированное значение географическому положению, Макиндер считал, что обладание восточной частью Европы обеспечивает власть над «стержневым районом Земли» — центром Евразии, а следовательно, и возможность установления мирового господства.

Концепция Макиндера широко использовалась геополитиками, свое влияние она оказала на некоторых зарубежных географов, непосредственно геополитикой не занимавшихся. Так, например, отдельные современные американские физико-географы свои исследования считают нужным целиком подчинять политическим целям. Рассматривая географию с позиции Макиндера, они считают, что «физическая география снабжает (политиков.— В. А.) основательным научным пониманием Земли, необходимым для разумного стратегического и тактического планирования» и на этом основании является политической дисциплиной.

Проповедуя единство природы и человека, исходя из отрицания качественных особенностей человеческого общества, превращая физическую географию в прикладную политическую дисциплину, буржуазные географы и социологи этого толка постепенно отбрасывают всякое подобие объективного изучения ландшафтной оболочки Земли. Именно о такого рода ученых говорит выражение Ф. Энгельса о деятелях науки, которые «…находят теперь, что по крайней мере, в этой области (политической экономии. — В. А.) всего безопасней не терпеть совсем никакой науки». Эта область «нетерпения науки» теперь включает много наукообразных «теоретических» рассуждений, распространенных в современной буржуазной географии. В самом деле, разве можно считать научными обоснования сущности общественных явлений, построенные на полном отрицании качественного отличия человеческого общества от мира животных? «Необходимо помнить, что физически человек по существу животное, подчиненное тем же законам, что и остальная природа, и что множество ловушек, в которые попадали другие общества в процессе своей эволюции, подстерегают также и человеческое общество». Под другими обществами здесь подразумеваются муравьи, пчелы и т. д., причем у муравьев, оказывается, имеют место разделение труда, обмен, рабство, колониальная политика и многие другие общественные явления, наблюдающиеся в человеческом обществе…

В современной буржуазной географии все еще используются в различных сочетаниях старые, уже давно обанкротившиеся теоретические представления, преподносимые как нечто новое. При этом чаще всего во всех этих «новых» теориях обнаруживается смешение исторического и даже субъективного идеализма с натурализмом и географическим детерминизмом.

Особенно много такого рода работ имеется в американской географии. Так, Хентингтон, подводя итоги своим теоретическим исследованиям, определил основными движущими силами цивилизации: а) биологическую наследственность, б) культурную одаренность и в) географическую среду. Словом, здесь дана полная возможность для построения самых разнообразных расистских, мальтузианских и геополитических лжетеорий. Авторы известного сборника «География XX века», изданного под редакцией Е. Тейлора, пытаются полностью отказаться от выявления каких-либо связей между природой и обществом. Игнорируются даже связи между местными особенностями производства и условиями окружающей природной среды. Пожалуй, весьма типична в этом отношении статья Р. Плэтта «Детерминизм в географии», где, исходя из верного признания несостоятельности географического детерминизма, предлагается вообще отказаться от какого-либо учета влияния природы на человеческое общество. Плэтт считает, что факторы, определяющие жизнь общества, заключаются в особых свойствах человеческой крови, расовых особенностях и т. д., что не нужно приводить каких-либо обоснований для своих теоретических положений, так как их, оказывается, следует брать на веру. По Плэтту, существует очевидное преимущество в том, чтобы оперировать вероятными предположениями, выставлять истины, не требующие доказательств, после чего можно искать наиболее приемлемые ответы на те или иные вопросы. По существу, критика географического детерминизма дается с индетерминистских позиций американского прагматизма, т. е. делается шаг не вперед, а назад по сравнению с географическим детерминизмом, который для определенной части современных представителей буржуазной науки оказывается слишком прогрессивным.