Иностранные инвестиции в России в 1914 г. (тыс. золотых рублей) — КиберПедия 

Индивидуальные очистные сооружения: К классу индивидуальных очистных сооружений относят сооружения, пропускная способность которых...

Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ - конструкции, предназначен­ные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой...

Иностранные инвестиции в России в 1914 г. (тыс. золотых рублей)

2017-06-11 261
Иностранные инвестиции в России в 1914 г. (тыс. золотых рублей) 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

Страны Сумма Доля от общего числа, (%)
Франция 731 747 32,6
Англия 507 480  
Германия 441 593 19,7
Бельгия 321 602 14,3
США 117 750 5,2
Голландия 36 457 1,6
Швейцария 33 479 1,5
Швеция 23 772  
Дания 14 727 0,7
Австро-Венгрия 7 550 0,4
Италия 2 506 0,1
Норвегия 2 300 0,1
Общая сумма 2 240 955  

 

La commerce exterieure de la Russie. Paris, 1915, p.46

 

Экономические отношения России с Францией и с германскими партнерами вплоть до середины XIX в. шли в ногу. В период между 1841 и 1850 гг. торговля с Францией (85 млн. франков) была вполне сопоставима с торговлей с Германией (73 млн. франков). Но последующая половина века изменила это соотношение. К началу нашего века германская торговля увеличилась в 11,5 раз, а французская — лишь в 3 раза. В 1901-1905 гг. импорт России из Германии составлял 35,8% ее общего импорта, а импорт из Франции лишь 4,3. Договор 1905 г. дал экономическому наступлению Германии новый импульс. В 1913 г. доля Германии в импорте России составила почти половину его, а доля Франции — 4,6%. Общий объем торговли России с Германией накануне первой мировой войны составил 1095 млн. рублей, а с Францией — 157 млн.

Вторым по важности партнером России в торговле к 1914 г. стала Англия, но и в этом случае нужно отметить, что британская торговля по объему была в 4 раза меньше немецкой. Собственно говоря, Британия на протяжении более чем полувека, предшествовавшего войне, теряла свои позиции в России, предприняв усилия по изменению этой тенденции лишь после 1907 года. Нижеследующая таблица характеризует эту тенденцию.

 

Экономические отношения России с двумя ведущими европейскими странами

 

Период Доля в общем импорте России (%)
Англии
Германии
1846-1848
29,2 15,7

1898-1902

18,6 4,6

1903-1907

14,8 37,2

1908-1912

13,4 41,6

янв. 1913 — июнь 1914

12,8 48,9

январь — июнь 1914

13,3 49,6

 

Giraud A. La commerce exterieure de la Russie. Paris, 1915, p. 10.

 

Германия завладела половиной русской торговли. От нее зависела модернизация страны, от нее же исходила опасность превращения России в экономического сателлита. Германия приложила чрезвычайные усилия для занятия доминирующих позиций в России, действуя энергично и с примерной немецкой методичностью. В России жили примерно 170 тыс. германских подданных и 120 тыс. австро-венгров (что трудно сопоставить с 10 тыс. французов и 8 тыс. англичан). То был уникальный случай, когда огромная страна, обладавшая неисчерпаемыми ресурсами, зависела от концентрированной мощи гораздо более развитого партнера. Как пишет американец Дж. Спарго, "хладнокровная, безжалостная манера, с которой Германия осаждала Россию со всех сторон, как в Азии, так и в Европе, систематические усилия по ослаблению своей жертвы, его экономическая эксплуатация вызывает в памяти удушение Лаокоона и его сыновей. Троянские жертвы были не более обречены в объятиях монстра, чем Россия в руках Германии".

Германское экономическое проникновение, по мнению английского историка Б. Пеэрса, "было чем-то вроде триумфального шествия по России, и у русских появилось нечто вроде привычки позволять немцам делать в России все, что они считали необходимым для себя. Теперь Германия стояла огромной враждебной силой между Россией и европейской цивилизацией"{39}.

 

Производное зависимости

 

Россия начинала создавать свой центр экономического влияния. Он был слабым по сравнению с центральноевропейским, западноевропейским или американским, но он уже помогал России создавать прочную зону влияния там, где конкуренция с Западом отсутствовала — в Северном Китае, Афганистане, Северном Иране, Корее. Такие образования, как Русско-Китайский банк, служили твердой основой русского влияния.

Нужны были годы труда, обучения, восприятия опыта, рационального использования природных ресурсов, чтобы поставить Россию в первый ряд гигантов мира. В начале века, накануне крестного пути России, Витте доказывал царю Николаю: "В настоящее время политическая мощь Великих Держав, призванных выполнить исторические задачи, создается не только духовною силой их народов, но их экономической организацией... Россия, возможно, более других стран нуждается в надлежащем экономическом основании ее национального политического и культурного здания... Наше недостаточное экономическое развитие может вести к политической и культурной отсталости"{40}.

После учреждения Думы в 1905 г. прозападный правящий слой и народные массы сделали несколько шагов навстречу друг другу. Единая политическая система, хотя бы в некоторой степени, сближала. Начал сказываться фактор большей мобильности населения. В ходе войны с Японией произошел приток в армию офицеров-разночинцев. Параллельно (и частично на смену) западному слою русского общества, реализовавшему себя в государственном строительстве, военной славе, мирового класса науке и гениальной литературе, начали подниматься глубинные слои другого, "второго" народа, сформировавшегося в автохтонной "окраинной" культуре, и впервые взошедшие на пьедестал истории. Вопрос оказался поставленным жестко: сумеет или нет образоваться связка "двух народов" до критического испытания российского корабля на государственную зрелость, на цивилизационную прочность?

У России был не просто мощный сосед, мировой лидер, меняющий глобальное соотношение сил. Германия, загнавшая в свою тень Францию и доминировавшая в торговле с Россией, по доле в мировом промышленном производстве (14,8%) к началу мирового конфликта обошла Англию. В 1914 г. Германия производила 17,6 млн. т. стали — больше, чем Россия, Британия и Франция, вместе взятые. Германский "Сименс" доминировал в европейской электротехнической промышленности, "Байер" и "Хехст" производили 90 процентов мировых красителей. Угля Германия добывала в 1914 г. 277 млн. т., тогда как Россия — 36 млн., а Франция — 40 млн. т. Германия стала посягать на континентальное преобладание не только в экономическом, но и в военном и политическом отношении. Военный бюджет Германии достиг в 1914 г. 442 млн. долл. против 324 млн. у России и 197 млн. у Франции.

Система Меттерниха еще поддерживалась мудрым Бисмарком, но показалась устаревшей канцлерам Бюлову и Бетман-Гольвегу. Именно нарушение равновесия погубило систему. Возвышение Германии заставило остальных объединиться ради самозащиты, привело к союзу против нее Франции, России и Британии. Для России это был непростой выбор. Еще в годы войны с Турцией (1878) военный министр Милютин указывал: условия русской индустрии, финансов и культуры таковы, что России опасно противостоять первоклассной европейской державе. "Чего же можно ожидать в будущем, если Россия будет вовлечена в большую европейскую войну и не будет вполне подготовлена к тому, чтобы твердо стать уже не против одних турок, а против миллионных армий, отлично устроенных и снабженных всеми усовершенствованиями современной техники?"{41}

Сверхзависимость от Германии порождала смятение и недовольство тех национальных элементов в России, которые (по разным причинам) желали диверсифицировать связи с Европой, осуществить независимый курс, выйти на уровень экономической независимости. Русские видели перед собой две главные цели: первая (и основная) — оторваться от германской пуповины, стать самостоятельным индустриальным центром; вторая — избежать преобладания в Европе германского "второго рейха". Сказывались и ущемленная национальная гордость, и озлобление теснимых немецкими производителями конкурентов на внутреннем российском рынке. В окружающем Германию мире ослабить монополию Германии хотели две стороны — русская, стремящаяся к подлинной экономической самостоятельности своей страны, и западноевропейская правящие круги Франции и Британии боялись германского доминирования в европейской зоне, которое послужит основанием для германской гегемонии в мире.

Враждебность к германскому экономическому могуществу была в России ощутимой на обоих флангах политического спектра. Справа ее разделяли партии крупного русского капитала; слева — народники и их политические наследники социалисты-революционеры. Представители русского национального капитала цитировали слова министра торговли Тимирязева: "Мы не можем позволить, чтобы русская промышленность была полностью сокрушена германской индустрией"{42}.

Русские капиталисты указывали на отступающих перед натиском германских компаний российских производителей. По меньшей мере три политические партии буржуазии: кадеты, октябристы и умеренные правые — призвали в 1914 г. к денонсации "невозможного, несправедливого, оскорбительного и наносящего материальный ущерб" торгового соглашения, навязанного Германией России в период ее военного кризиса{43}.

Аналитики социально-революционных кругов (скажем, эсер Огановский) утверждали, что Россия принимает черты германской колонии, русское население превращается в объект эксплуатации со стороны германского монополистического капитала. Социал-демократы видели в Германии молодого и агрессивного хищника, стремящегося к мировому переделу.

В результате в России набрало популярность движение за освобождение страны от германского экономического засилья. Союз южных российских экспортеров принял в марте 1914 г. в Киеве следующую резолюцию: "Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает ее как великую державу. С этой целью нужно предпринять немедленные шаги для расширения нашей торговли с другими государствами, особенно с Британией, Бельгией и Голландией, которые не имеют заградительных тарифов на сельскохозяйственные продукты. Когда будет заключено новое соглашение с Германией, оно должно предусматривать такое положение, когда русские рабочие, отправляющиеся в Германию, будут заключать письменные контракты, которые обеспечат сезонным русским блага, предусматриваемые германским законодательством. Следует учитывать также возможности использования в самой России сотен тысяч русских сезонных рабочих, ежегодно отправляющихся в Германию. Желательно введение тарифа для компенсации открытых и скрытых привилегий германским промышленным трестам"{44}.

Русское министерство транспорта наметило переход от традиционных германских партнеров к их французским и английским конкурентам. В апреле 1914 г. русское военно-морское министерство издало циркуляр об ограничении контактов с германскими фирмами; военное министерство последовало тем же путем. В том же духе министр финансов России Барк предостерег: "Именно за счет своей торговли с Россией Германия смогла создать свои пушки, построить свои цеппелины и дредноуты! Наши рынки должны быть для Германии закрыты. Наши друзья французы заменят немцев на русском рынке"{45}.

 

Ориентация Петербурга

 

Не любивший Францию российский император Александр III решил прервать осевую линию русской политики всего XIX в. и отойти от прогерманской линии, заключив именно с Францией союз против переживающей подъем Германии. Проведенное германским историком И. Грюненгом исследование показало, что русское общественное мнение в начальный период германского подъема (1878 1894 гг.) выступало против вторжения России в европейскую политику, предпочитая свободу государственного маневра. Даже Катков, известный неприязнью к Германии, был за политику "свободных рук", а вовсе не за выбор антигерманского союза. Лишь очень небольшая группа "антинемцев", таких, как генерал Скобелев, могла симпатизировать антигерманской дипломатии, но влияние этой группы политиков было невелико.

Решающими оказались соображения национальной безопасности. Незадолго до своей смерти Александр III впервые сказал своему министру иностранных дел Н Гирсу, что в иностранных делах "теперь господствуют не династические связи, а национальные интересы"{46}. Именно исходя из своего понимания русских национальных интересов он пошел на союз с Францией. Через 17 месяцев после отказа Германии возобновить "Союз трех императоров" французская эскадра посетила Кронштадт. Петербург стал искать гарантии своей безопасности от экспансии европейского Центра в союзе с Западом. В июне 1899 г. русский министр иностранных дел граф Муравьев сказал германскому послу в Петербурге князю Радолину, что не должно быть иллюзий: если нужно, Россия найдет взаимопонимание даже с постоянным конкурентом Британией. На полях этого сообщения кайзер Вильгельм начертал, что это типичный дипломатический блеф. А уже через восемнадцать месяцев российско-британское сближение стало реальностью мировой политики.

Можно как угодно критически относиться к российскому императорскому дому и российскому генеральному штабу, но их отношение к внешнему миру, к Западу, к Германии никогда не напоминало ту неистребимую ярость, которую мы видим у императора Вильгельма II и начальника германского генерального штаба Гельмута фон Мольтке

В правящих кругах Петербурга шло соперничество двух фракции. Обе приветствовали военную и политическую экспансию России в Азии, но смотрели на нее с противоположных точек зрения. Военно-бюрократическая олигархия видела свое будущее в создании Великой Восточной империи, где ортодоксализм России превращался в "новый ориентализм", новый центр мира. Этой "восточной" фракции противостояла "западная" фракция, возглавляемая министром финансов С. Ю. Витте. Для него создание Азиатской империи было лишь дополнительным средством укрепления России на Западе, преобразования восточного феодализма России в капитализм западного толка.

В реальной политике это означало борьбу двух подходов: 1) рассчитанного на игнорирование ожесточения Германии, верящего в то, что "время на нашей стороне", противостоящего силовой политике в Европе; 2) обеспокоенного возвышением Германии, опасающегося превращения России в младшего партнера чемпиона европейского развития, призывающего (в случае крайней необходимости) не исключать для себя силовой защиты своего суверенитета.

 

Трезвый подход

 

Возможно, самым трезвым, сдержанным и расчетливым в системе русского управления было министерство финансов — мнение министра финансов всегда запрашивалось в случае крупных дипломатических инициатив. Владелец русского кошелька понимал, сколь важны для русского развития иностранные инвестиции и иностранный технический опыт. И он хорошо знал, как бедно население, сколь незначительные суммы приносят налоги и сколь далек еще путь к западному уровню экономики. Любой русский министр между 1856 и 1917 годами знал, что содержание огромной военной машины ложится на страну относительно большим бременем, чем в любой европейской державе. Министры финансов, от Ройтерна до Коковцова, знали об опасности разрыва с Западом, о важности Запада в экономическом и культурном прогрессе России. Ничто не могло больше помешать сокращению дистанции между Россией и Западом, чем война. И они сопротивлялись военным авантюрам.

Министр финансов Ройтерн противился участию России в войне с Турцией в 1877 г., он видел тяжесть непомерной внешней активности для незрелого промышленно-финансового организма страны. Наследнику Ройтерна Бунге достались лучшие времена — мирное царствование императора Александра III, но и он противился непомерным военным расходам, губительным для бедной в своей массе страны. В конечном счете это противодействие Бунге стоило ему министерского поста. Среди министров финансов императора Николая II противодействием военному росту отличался Витте. Самым приметным случаем его противодействия внешнеполитическим авантюрам было категорическое несогласие со схемами Нелидова, обещавшими России Константинополь, но тем самым ссорившими ее с Британией (1897 г.). Именно под воздействием Витте, категорически отказавшего в поддержке широкомасштабным планам модернизации русской артиллерии, царь внял идеям выступить организатором всемирной конференции по разоружению (1897 г.). Витте противился тем, кто пытался использовать сложности Британии с связи с бурской войной. Он руководствовался основополагающим принципом: мир идет на пользу растущей России, война ставит этот рост под угрозу.

Современные западные исследователи, более трезво (чем их предшественники в начале века) оценивающие возможности России, согласны в том, что огромной рекультуризируемой стране более всего была нужна не война, а историческая передышка, время для активного реформаторства, культурного подъема и индустриализации. "Для России не было жизненно важным пытаться сравняться с Западом в качестве современной индустриальной державы, ей следовало выйти из международного соревнования на одно или два поколения для культивации своего огромного и почти что девственного сада... Печальным фактом является то, что Россия встала на гибельный путь тогда, когда в последние предвоенные годы Европа была буквально наэлектризована очевидной жизненной силой и интенсивностью творческого духа великой страны на Востоке"{47}.

Главный идеолог первого подхода — министр финансов и позднее премьер-министр граф Витте пишет в 1893 году императору Александру III: "Находясь на границах двух столь различных миров, восточноазиатского и западноевропейского, имея твердые контакты с обоими, Россия, собственно, представляет собой особый мир. Ее независимое место в семье народов и ее особая роль в мировой истории определены ее географическим положением и в особенности характером ее политического и культурного развития, осуществлявшегося посредством живого взаимодействия и гармоничной комбинации трех творческих сил, которые проявили себя так лишь в России. Первое — православие, сохранившее подлинный дух христианства как базис воспитания и образования; во-вторых, автократизм как основа государственной жизни; в-третьих, русский национальный дух, служащий основанием внутреннего единства государства, но свободный от утверждения националистической исключительности, в огромной степени способный на дружеское товарищество и сотрудничество самых различных рас и народов. Именно на этом базисе строится все здание российского могущества"{48}.

Эти идеи служили своего рода дополнением и обоснованием строившейся тогда Великой транссибирской магистрали. Но при этом нужно помнить, что сам Витте, его личность и жизненный путь являют собой классический образец вестернизации: инженер, финансист, государственный деятель, всегда свой в мире Парижа и Берлина. Витте видел в азиатской экспансии дополнительное средство, а не эпицентр усилий, средство усилить активы России на главном направлении ее трансформации — европейском. Витте выступал за концентрацию сил на европеизации России, на сокращении индустриально-культурного барьера между Востоком и Западом как историческом приоритете страны.

Согласно оптимистической точке зрения этого великого государственного деятеля России, требовалось всего лишь несколько благоприятных лет для выравнивания того экономико-цивилизационного рва, который отделял Восточную Европу от Центральной и Западной. Для выравнивания нужно было сохранить дружественные отношения с обоими центрами технологического обновления европейским Центром и Западом. Если Россия не пойдет на мирное сближение одновременно с Западом и Центральной Европой — всеми возможными источниками поощрения ее материального прогресса, ее ждет судьба европейской колонии не важно как будет называться метрополия. В специальном меморандуме, написанном в марте 1899 года, Витте указывал, что лишь ускоренная индустриализация спасет подлинный суверенитет России. Приблизительно той же точки зрения придерживался и второй великий государственный деятель России этого периода — председатель совета министров Столыпин. Этой фракции нужен был мир как минимум на двадцать лет, чтобы ввести систему всеобщего обучения, увеличить слой индустриальных рабочих, цивилизовать русскую деревню, увидеть подлинные плоды работы русского тигля сплавки национальностей.

Трезво мыслящий сегмент правящих кругов России призывал посмотреть в глаза объективной реальности. Россия, возможно, станет колоссом будущего, но в текущее время она является одной из самых отсталых стран Европы. Насущной задачей является обеспечение ей места участника индустриальной революции, занятие ею ниши в мировой торговле, развитие внутренних коммуникаций, организация сил. В начале XX века валовой национальный продукт на душу населения в России был в пять раз меньше среднеевропейских показателей. Россия обязана была сократить этот разрыв, иначе волею обстоятельств она выталкивалась из Европы.

Ряд государственных деятелей России, как реформаторов, так и наиболее проницательных защитников династических привилегий, ощущал опасность конфликта и старался создать условия, при которых Россия не участвовала бы в общеевропейском разделе, ведущем к колоссальному конфликту. Они пытались предотвратить катастрофу и однажды почти добились успеха. На крестном пути в Цусиму русским капитанам эскадры Рождественского почудились японские корабли и они начали стрельбу в английских рыбаков. Царь униженно извинился и к восторгу кайзера Вильгельма предложил континентальную комбинацию в виде союза трех великих континентальных держав — России, Германии и Франции, "чтобы противостоять британскому и японскому высокомерию". Кайзер быстро составил проект договора между Германией и Россией, к которому в будущем могла присоединиться Франция. В финских шхерах (в Бьерке) в 1905 году, когда Россия переживала горечь поражений в Маньчжурии, Германия постаралась разомкнуть дипломатический "штальринг" — кольцо враждебного окружения. Русский и германский императоры пришли к соглашению о союзе. (Двенадцать лет спустя, в августе 1917 года, Временное правительство опубликовало текст этого договора). Согласно самой важной — статье первой, в случае, "если любое европейское государство нападет на одну из двух империй, союзные стороны окажут друг другу помощь всеми силами, наземными и морскими".

Но Россия шла на договор с условием если и не полнокровного участия в нем Франции, то с полным уведомлением ее. Русский посол в Париже Нелидов изложил содержание договора в Бьерке французскому правительству, прося от премьер-министра Рувье положительного ответа. В начале октября 1905 года Рувье ответил послу достаточно прямо: "Наш народ не согласится на установление тесных взаимоотношений с Германией". Франция напрочь отвергла идею трехстороннего франко-германо-российского сближения, и царь был вынужден дезавуировать предварительные договоренности. Это обстоятельство несогласие великой континентальной страны и главного союзника России вынудило царя Николая сообщить императору Вильгельму о невозможности реализации Бьеркского договора. В вопрос вмешались дополнительные обстоятельства. Поражение же в войне с Японией похоронило идеи русского господства в Азии и огромная страна снова обратилась к региону, откуда шли инвестиции и современная технология. Вперед на российской политической сцене выходили другие силы.

 


Поделиться с друзьями:

Кормораздатчик мобильный электрифицированный: схема и процесс работы устройства...

Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...

История создания датчика движения: Первый прибор для обнаружения движения был изобретен немецким физиком Генрихом Герцем...

История развития пистолетов-пулеметов: Предпосылкой для возникновения пистолетов-пулеметов послужила давняя тенденция тяготения винтовок...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.03 с.