Как важно в свой серьезный юбилей не выглядеть юбиляром

 

Когда Юре исполнилось 60, он был в больнице после инфаркта. Помню, приезжал к нему Юлик Ким с огромным букетом роз и коньячком, который они распили при одобрительном наблюдении охранника ЦКБ. Потом пришла Ольга Кучкина и взяла интервью, замечательное – «Жизнь после смерти». Но никаких торжеств не было.

Когда исполнилось ему 70, друзья, прежде всего Сергей Красавченко, побеспокоились, сделали нужные представления, и Карякин получил в Кремле орден Почета (в народе его называют «Веселые ребята»), а потом и премию Президента РФ в области литературы и искусства. Отмечали скромно в нашем доме в Переделкино.

Когда же подступил серьезный юбилей – 75, увидела я в глазах Каряки «томление». Накануне в «Комсомолке» Оля Кучкина опять стала его расспрашивать: «Что тебя, философа, друга своих друзей, тревожит сегодня больше всего?

Ю.К.:Если посмотреть на себя, т. е. на человечество, с такой высоты, то нынешние страны чудятся корабликами из бумаги, точнее, из промокашки. Зато и виднее видимого, как мокреет промокашка. Какого бы цвета она ни была, мокрея, она буреет, чернеет. Нет на этих корабликах ни матросов, ни капитанов, ни штурманов, ни лоцманов. Всего этого будто и не видать. А ведь там по-прежнему царят интриги, борьба за большой кусок, за власть. Не чудно ли? Надо еще десяток Чернобылей - если начать отсчет с Чернобыля, - чтобы мы все очнулись, опомнились. Надо, перефразируя слова одного мыслителя - когда он еще был демократом и гуманистом, - чтобы человечество испугалось самого себя, чтобы вызвать в нем отвагу спасения. Одинаково смертельно опасны сейчас и слепота, и глухота, и уныние.

- Не слишком высоко взобрался. Может, что-нибудь простое и из личной жизни?

- Моими любимыми стихами сейчас стали:

«Бойтесь дней ваших
лучших,
И успехов, и ласковых жен:
Просто нет у судьбы
еще случая
Вас пырнуть в переулке
ножом».
Это одно. И второе:
«Холодно бродить по свету.
Холодней лежать в гробу,
Помни это, помни это.
Не кляни свою судьбу».

 

А третье, мое собственное:
«Живу клёво:
Улица Тренёва,
Дом шесть,
Все есть.
Не хватает одного:
Жить осталось недолго».

Я еще раньше поняла – хочется ему собрать друзей. И тут он вдруг сам сказал: «Хорошо бы в Доме Булата отметить мой юбилей!». Я сначала подумала, что вряд ли на это согласится Ольга Арцимович (Окуджава). Она же не только согласилась, но и радостно подключилась к подготовке. Очень помог Буля (Антон), сын Булата. Сделал красивую афишу и смешной значок – бейджик «Карякин говорит, что ему – 75. Юра, ты что, одурел?».

 

Короче, кампания по празднованию началась.

Приглашение

 

Дорогой (ая) …

 

Спешим сообщить Вам, что 23 июля 2005 года в Доме- музее Булата Окуджавы открывается научно- художественный форум на тему:

«ЮРИЙ КАРЯКИН КАК ЯВЛЕНИЕ РУССКОЙ ЖИЗНИ»

 

При большом скоплении друзей, почитателей, родственников и коллег, а также в связи с 75- летием взаимоотношений Юрия Федоровича с действительностью, явлениюнаконец- то будет дана первая, но далеко не последняя оценка.

Вам предлагается принять участие в бурной и вольной дискуссии по следующим направлениям.

1. Признаки Карякина Ю.Ф. в литературе, искусстве, философии и других слабо защищенных сферах.

2. Воздействия Карякина на политическую экологию России в прошлом и нынешнем веках.

3. Влияние миросозерцания Карякина на труд, быт и досуг его друзей, а также простых россиян.

Приглашенный (ая)! Мы не ограничиваем Вас в выборе формы и жанра Вашего выступления. Просто верим, в его неизбежность. На себя же берем неизбывность гостеприимства.

 

План торжества

 

15.00–17.30. Скучные, банальные выступления участников. Поминутные выкрики из зала: «Карякину – слава!» и «Карякину – «Славу первой степени!»

 

17.30 – 18. 00. Делегаты и гости славят поцелуями «Явление русской жизни», отпуская его лишь на два перекура.

 

18.00 – 19.00.Фуршет восстановительный. Релаксация тех, кто говорил длинные речи. Реанимация тех, кто их слушал.

 

19.00 – 20.00. Спортивное ориентирование по территории Переделкино. Попытка гостей проникнуть на дачу юбиляра. Ориентир один – на заборе табличка: «Кричать громче, во дворе глухая собака!».

 

20.00. То, о чем Вы начали думать еще в 15-00. Европейский банкет в азиатских шатрах (с учетом сложной родословной юбиляра)

 

9-00. (24 июля). Завтрак. Знакомство с хозяевами и друг с другом.

10-00. Возвращение на родину.

 

Было сделано около сотни приглашений. По Переделкину расклеили афишу. И многие спрашивали: «А можно ли прийти?»- «Почему нет? Вход свободен».

Народу пришло много. Юбиляра посадили у сцены, жену и соратницу, – рядом. Виновник торжества сидеть не мог – начал ходить туда, сюда, как у себя в кабинете. Говорил потом, что со страху. Карякин обычно отважен, когда слышит противников, оппонентов. А тут говорили единомышленники и друзья.

Заседание

 

Александр Яковлев:

«Я так и не понял – обругал он меня или похвалил!»

 

- Говорить в этой аудитории о Карякине – и трудно, и легко, потому что каждый из здесь присутствующих знает его или, по крайней мере, думает, что знает – лучше, чем кто-либо. У меня тоже есть это самоуверенное чувство, будто знаю его лучше, чем кто-либо, ну не считая, конечно, жены Ирочки. Тут соревноваться не стоит.

Хочется сказать коротко: я, действительно, без всякого лицемерия, просто очень люблю Юру.

Отношения у нас с ним складывались непросто. То мы поругаемся, то помиримся. То наговорим друг другу какие-нибудь неприятные слова и тут же возьмем их обратно. Но отношения эти – самые человеческие.

Карякина я узнал сначала не лично, а по его книге о Достоевском. До этого читал Достоевского. Но по-настоящему понял его, когда прочитал работу Карякина – глубокую, умную, честную.

И тут я хочу напомнить о его, Карякина, - честности. Скажу откровенно: более прямого человека в своих высказываниях – не знаю. Помню, стоим мы с ним на каком-то приеме, и вдруг подходит некто Р. Карякин вдруг, не подавая ему руки, говорит: «А ведь ты - негодяй».

Было это очень давно, теперь-то мало кто в той оценке усомнится. Я тогда ему сказал: «Юра, ну зачем ты это говоришь, ведь бесполезно. У таких людей нечестность - их профессия». А он в ответ: «Нет, людям надо напоминать, кто они такие». Вот эта честность Карякина меня всегда поражала.

А недавно он мне дал свое письмо ко мне, неотправленное – уж не знаю, по какой причине он его не отправил. Прочел я этот комментарий моей деятельности раза три. Но так и не понял –обругал он меня или похвалил. Нет у него, как у всякого серьезного мыслителя, одномерности, трафаретности оценок.

И последнее: он пришел в Перестройку очень рано. Поверил в нее. И это у него на всю жизнь. Такой вот человек.

Геннадий Жаворонков:

 

«Как я пристроил Карякина в «Красную капеллу»

 

- Александр Николаевич, как и положено бывшему члену Политбюро, ошибается, утверждая, что присутствующие знают Карякина. По-настоящему его никто не знает! Вот все вы думаете, что Карякин – это всем известный достоевсковед, философ и просто хороший человек. А я утверждаю, что он старейший советский шпион, руководитель «Красной капеллы» в Берлине в годы фашизма. Об этом я и написал в «Литературной газете» в марте 2005 года.

А если серьезно, то дело было так.

Я действительно встретил в Москве старейшего советского шпиона, руководителя «Красной капеллы» в Берлине Михаила Марковича Мазникера и написал о нем очерк для «Литературки». Сдавал материал в редакцию и вместе с ним фотопленку, на которую я снял своего героя. При этом забыл, что на той же пленке снял Карякина в его переделкинском кабинете. Да еще в редакции легкомысленно бросил: «Можете поставить любую фотографию, какая больше понравится». Иллюстраторам понравился Карякин. Так очерк о старейшем советском шпионе вышел с портретом Юрия Федоровича.

Вот отклик ЮКарякина на эту публикацию:

«Я очень благодарен «ЛГ» (N 8, с.г.) и особенно моему другу Г.Жаворонкову, который настолько меня любит, что присвоил мне звание «старейшего советского шпиона» и участника «Красной капеллы». Благодарен, прежде всего, потому, что следом за публикацией вот уже две недели меня поздравляют очень многие мои друзья и просто знакомые: что ж ты, дескать, все так долго скрывал - и возраст, и фамилию, и национальность, и, главное, вторую свою профессию. Мы-то считали тебя за достоевсковеда, как раньше депутата Харитонова все считали за крупнейшего советского аграрника, а он оказался полковником органов, почти, как и ты… А один звонок был совершенно серьезным: человек всему поверил и даже мною восхитился. Я не стал его разочаровывать, а привел ему слова В.И. Ленина: «Хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист». – «Да? – обрадовался он – замечательно. Я тоже всегда так думал. А где это он сказал?» Я удовлетворил его любопытство: «Девятый съезд РКП (б). Протоколы». М., 1960, с.377.

Тем не менее, я все-таки Ю.Ф.Карякин, а не М.М.Мазникер, мне всего 70, а не 87, я не одесский еврей, а пермяк с четырьмя кровями – русской, украинской, белорусской и, разумеется, татаро-монгольской. Наконец, я вовсе не полковник ГРУ, а всего лишь старший лейтенант пехотного запаса.

Дорогой Михаил Маркович! Хотя, как следует из превосходного очерка Г. Жаворонкова, Вы сейчас не выпиваете (в отличие от Гены и от меня), но все-таки поднимем тост за него, который познакомил нас заочно.Юрий Карякин(март2005).

Анатолий Куценков:

«Борик Юрика не забыл!»

 

-Что могу я сказать после почти 50 лет самой теплой дружбы, Что мы – братья. Мы много шутили, смеялись, философствовали, работали, сидели за столом. И в духе наших традиционных застолий хочу рассказать тебе одну историю.

Вчера раздается звонок. И кто, ты думаешь, звонить? Борис Николаевич Ельцин.

- Послушай, Анатолий, ты поедешь завтра на юбилей Карякина.

- Поеду, обязательно.

- Понимаешь, вот какая загогулина. Сам-то быть там не смогу, прошу захватить от меня маленький подарок.

Передал он мне вот этот свой портрет с подписью «Прорабу – от прораба». Я конечно, спросил: «Почему прорабу?»

- Ну, ты же, Анатолий, знаешь. Он был членом моего Президентского совета. Как водится, сидели, выпивали. А бывало, что попоем, да и поплачем.

- Ну если уж такие теплые у вас отношения были, надо и написать что-нибудь потеплее.

Вот Борис Николаевич и добавил на портрете: «Юрику – от Борика».

Лазарь Лазарев:

«Адамович недооценивал силу кефира»

 

- В первый раз столкнулся с именем Карякина, прочитав, кажется, в 1963 году его интересную статью о Достоевском и «казарменном коммунизме». Потом свел меня с ним мой старый друг Наум Коржавин. Они тогда так сдружились, что стали писать вместе пьесу, в которой Карякин обеспечивал историческую основу, а Коржавин – художественную.

Потом услышал Карякина на знаменитом вечере памяти Платонова, за который юбиляр получил немало тумаков от родной власти, бдительно следившей за развитием культуры. А еще помню, как вернулся Карякин из Камбоджи и рассказывал о том, как выглядит самый справедливый социалистический строй в исполнении Пол Пота. Слушал и волосы вставали дыбом.

Потом была его речь на съезде народных депутатов в защиту Сахарова. И, конечно, знаменитое «Россия, ты одурела?!».

Мы не раз выпивали с Юрой водочку. Чаще всего третьим был покойный Юра Давыдов. Но иногда на роль третьего претендовал Алесь Адамович. И хотя пил он только один кефир, напивался куда сильнее нас.

Юлий Ким:

«И подобно лицеистам собираться у огня»

Еще одна выдающаяся черта юбиляра, о которой еще не говорили – его страсть к сочинительству.

Такая вот случилась история. В 1973 году Юра работал на телевидении, делал для школьников передачу о пушкинском Лицее. Понадобилась ему для передачи песня о «19 октября». Он предложил мне написать текст, а Володе Дашкевичу – музыку. Я, действительно, написал текст, передал ему, но песня в передаче не прозвучала по независящим от нас обстоятельствам. Но текст живет, и песня живет.

Но вначале о сочинительстве. К моему полному изумлению, Юра рассказывает и даже пишет о том, что текст лицейской песни я сочинил сходу. Прямо в кафе, как только меня об этом попросили. Взлохматил волосы, отставил ножку, схватил со стола салфетку и тут же все и написал! А потом, дескать, вручил ему эту салфетку, которую наш юбиляр и сочинитель хранит по сей день. Теперь песня. Эпиграф из Пушкина: Тогда, душой беспечные невежды, мы жили все и легче и смелей».

 

 

…Все бы жить, как в оны дни,
Все бы жить легко и смело,
Не высчитывать предела
Для бесстрашья и любви
И, подобно лицеистам,
Собираться у огня
В октябре багрянолистом
Девятнадцатого дня.

Как мечталось в оны дни:
Все объяты новым знаньем,
Все готовы к испытаньям,
Да и будут ли они…
Что же загадывать? Нет нужды:
Может, будут, может, нет,
Но когда-то с нашей дружбы
Главный спросится ответ.

И судьба свое возьмет.
По-ямщицки лихо свистнет,
Все по-своему расчислит,
Не узнаешь наперед.
Грянет бешеная вьюга,
Захохочет серый мрак,
И спасти захочешь друга,
Да не выдумаешь — как…

Евгений Рейн:

«Давайте по-ахматовски: «Вам в долготу дней!»

 

 

Мы были с Юрой шапочно знакомы. Но в печально знаменитые времена альманаха «Метрополь» случайно встретились в ЦДЛ. Я ждал Аксенова, но он, как начальство, «задерживался». Выпили кофе, перебросились парой фраз, и вдруг Карякин протянул мне гранки своей работы о «Бесах». Быстро разошлись. Аксенов все не появлялся. Я начал читать. Впечатление было ошеломляющим.

Мне представляется, что Карякин поднимается до высот Достоевского в его публицистике, в его «Дневнике писателя», в рассуждениях об ужасной и практически неразрешимой трагедии русской революции.

 

Жизнь у всех нас пошла на склон. И надо вспоминать лучшее. Одним таким из хороших дней в моей жизни был тот, когда Карякин дал мне гранки своих «Бесов».

Хочу повторить здесь слова А.А.Ахматовой, которые она говорила людям ей приятным, поднимая рюмку водки: «Вам в долготу дней!»

Поднимая мысленно рюмку водки, говорю Вам: «В долготу дней! Здоровья, блага, творческого счастья».

 

Владимир Лукин:

«Как отец русской демократии Кремль навещал».

- В предыдущий Юрин юбилей подарили мы ему с моим сыном Сашей очень важный документ: красная корочка, каллиграфически вписаны фамилия, дата выдачи и право предъявителя иметь доступ везде. А главное, документ свидетельствует: его предъявитель –«Отец русской демократии».

Теперь Карякин сам любит рассказывать, как однажды поехал в Кремль на заседание Президентского совета и в спешке вместо обычного документа предъявил «подарочек». У охранников на входе у Спасской башни глаза вылезли из орбит. Почти по Маяковскому: «Жандарм смотрит на сыщика. Сыщик – на жандарма». Да, озадачил охрану: то ли людей с Лубянки вызывать, то ли санитаров из Белых столбов.

Но я утверждаю, что сей документ выдан Карякину правильно.

Даже если бы он не написал своих замечательных книг о Достоевском – а он их написал! – он все равно уже вошел в историю нашей культуры и политики как человек неординарный и очень органичный – в том процессе, который мы все переживали в последние годы. Он как бы воплотил черты российской демократии, рождающейся свободы.

Есть дилемма: человек свободный и человек освобождающийся. Свободный человек прекрасен в своем естестве. Человек освобождающийся рвет цепи. Недаром еще один любимый художник Карякина, кроме Достоевского, – Эрнст Неизвестный. Идет разрыв цепей интеллектуальных и бытийных.

Такова судьба Карякина. Это – его жизнь, его ошибки, его преодоление, его постижение… и наше с ним вместе. Его, Юры, путь – путь нашей эпохи, нашего времени, путь нашей России. И путь этот не окончен. Главные матчи мы еще не сыграли.

Вспомнилось, как идет по улице А.Т.Твардовский, только что изгнанный из его любимого журнала «Новый мир» и встречает небезызвестного и известного многим из здесь присутствующих Шауро, который нарочито любезно спрашивает: «Как поживаете?» И слышит в ответ: «Пережили лето горячее, переживем и дерьмо собачье».

Ничего-ничего-ничего…Все будет в порядке!

 

Евгений Сидоров:

«Ильич привстал и чуть не вышел вон»

Я хочу без лишних предисловий предложить публике свой графоманский стишок, в котором отразил мотивы беззаветной политической и художественной деятельности Юрия Федоровича Карякина.

 

Мне чудится сквозь юности синдром

Социализм с карякинским лицом.

 

Неизмерим его диапазон.

Платонов – он и друг его – Платон.

И Достоевский, Гойя и Рабле…

 

Да что Рабле! Чу, мавзолея стон.

Ильич привстал и чуть не вышел вон.

 

Кто президенту мог ответить строже:

«Лукин мне друг, но истина дороже!»

 

Россия одурела! Бед не счесть…

Но есть надежда, коль Карякин есть!

 

Зная характер Карякина – а он бретёр и дуэлянт- мы с моей женой Верой дарим ему вот этот пистолет образца начала XIX века.

Зная также, как мечтал Карякин стать послом в Ватикане – дарим ему книгу «Соборы мира».

 

Юрий Соломонов:

«Нам демократия-старуха не исцарапает лица…»

Подарок четы Сидоровых, альбом «Соборы мира» напомнил мне историю, которую Юрий Федорович рассказывал в «Общей газете» Это о том, как он просил влиятельных друзей-демократов помочь ему стать послом России в Ватикане. Потаенной целью Карякина в будущей дипломатической деятельности виделись исключительно итальянские соборы, музеи и книгохранилища. Видно, это чувствовали те, к кому наш юбиляр обращался со своей мечтой.

Точку же в этой затее поставил человек с подлинным дипломатическим опытом – Владимир Петрович Лукин. Он сказал: «Карякин для Ватикана опасен. Он может споить Папу римского…».

Тема дружественных застолий, без которых трудно представить такие высокие категории как дружба, творчество, дискуссия, наконец, традиционный поиск истины в известном напитке – все это звучало на нашем заседании достаточно убедительно. Причем, заметьте до начала юбилейного застолья. Поэтому, заключая торжественную часть и злоупотребляя своими правом ведущего, хочу вспомнить личный скромный графоманский труд - новогоднее посвящение Юрий Федоровичу.

 

Чтоб ты, Карякин, со страною

Был счастлив ныне и вовек,

В Кремле за толстою стеною

Не спит специальный человек.

 

Когда гуляет вся столица,

Когда в России все гудит,

В Кремле товарищу не спится–

Он за тебя, Карякин, бдит!

 

Чтоб пил ты до и после драки,

Лицом чтоб падал в холодец,

Он за тебя не спит, Карякин –

Тебе чтоб не пришел …конец

 

На вахте этой, на бессонной

Ему нельзя ни пить, ни есть,

Чтоб ЦРУ, жиды, масоны

Тебе не учинили месть!

 

Ты за него отдал свой голос,

Теперь ты можешь кайф ловить,

И никакой залетный Сорос

Тебя не сможет погубить!

 

Смотри, Россия, «С легким паром!»–

Важнейшее из всех искусств.

Никто и впредь у нас, задаром

Вдруг не отнимет наших чувств.

 

Не пролетит к нам даже муха–

Пьем до победного конца.

Нам демократия-старуха

Не исцарапает лица!

 

И с лицами, как новый чайник,
Карякин, встретим мы весну!

Ты лишь шепчи: «Не спи, начальник!

Не спи, не поддавайся сну!»

 

 

Послесловие

 

Ну, а затем участники форума совершили пеший переход из Дома-музея Булата Окуджавы в дом Юрия Карякина.

Взглянув на слегка одуревшего юбиляра директор издательства «Радуга» Ксения Атарова надела на него майку, изготовленную немецким издательством с надписью «Идиот» (Федор Достоевский).

И с теми же чувствами и мыслями, в той же тональности собравшиеся продолжили общение с виновником торжества и друг с другом. Все шло по программе – как юбилейных торжеств, так и жизни в целом.

Завершил праздник Дима Муратов («Новая газета»), зачитав короткую телеграмму:

«Карякин говорит, что ему – 75. Карякин, ты одурел? Подпись - РОССИЯ».

 

 

Юрий Карякин ответил журналисту Валерию Перевозчикову на вопросы «Анкеты Достоевского»:

 

- Есть ли у Вас любимое изречение?

- У меня два таких изречения. – «Ищи не в селе, а ищи в себе». Объяснюсь. В известном отношении люди делятся на две категории. Одни, что бы с ними ни случилось, ищут внешних причин, то есть врага. А другие – винят себя, то есть ищут внутренние причины. Я могу сказать, что следую этому правилу абсолютно, - наверное, это и невозможно и было бы уже гордыней, - но это изречение - «ищи в себе, а не в селе» – годится как идеал, к которому хотелось бы стремиться.

И второе: «Не постой за волосок – головы не станет». Тут, по-моему, всё понятно без объяснений.

 

Что Вы цените в людях?

- Я не буду тут оригинальным… Лучше всего об этом сказал Эйнштейн – и сказал о себе: «Да, теорию относительности я какую-то придумал, ещё что-то такое открыл.… Но всё это – чепуха. Человек оставляет на земле след либо нравственный, либо безнравственный». Хотя, наверное, эта мысль идёт из Евангелия…

 

- А что не любите?

- Пожалуй, больше всего на свете я не люблю безделья. Не люблю в себе и в других.

 

- Какие человеческие недостатки Вы склонны прощать?

- Как человек русский, я склонен прощать практически всё. Ведь что такое «русский человек»? – Это человек, который битком набит Обломовым, Рахметовым (то Обломов, то Рахметов: то на диване, то на гвоздях), для пошлости обязательно должен быть Ленский и Хлестаков… Куда же без Хлестакова?! – Любимый герой! А потом в каждом русском сидит Ноздрёв… просто надо внимательно читать классику - каждый из нас богат всем: от Скотинина до Собакевича. Все – наши, все – родные, все – русские.… Вот только Лужина не надо! Особенно сейчас… Да, приватизация.., да, коммерция.…И кто новый герой? – Лужин! Нет, уж лучше пусть Хлестаков будет.

-

- А какие вещи Вы не прощаете?

- Вы знаете, я сам набит столькими грехами, что когда я не прощаю (а это бывает очень редко), то тут я не последователен. В принципе – надо прощать всё. А если я не прощаю, то по слабости.… Не прощаю по слабости, а не по силе.

 

- Что Вы цените в мужчинах?

- Мужчина должен быть дважды женат. В первый раз – на любимой работе (если он её не нашёл, то грош ему цена), и – на любимой женщине. А если мужчина не женат ни на любимой женщине, ни на любимой работе, - отсюда, извините меня, всеобщее блядство.

 

- А что Вы цените в женщинах?

- Я отвечу так. У меня есть три любимые женщины в литературе: Татьяна Ларина, Сонечка Мармеладова и Даша Шатова из «Бесов». Нет, ещё обязательно – Лариса из «Доктора Живаго». Так что четыре… Они все для меня – как одна женщина. А вот попробуй сказать, что ценю?! – Пусть лучше будет так…

- Ваше отношение к семье?

- По-моему, это самое гениальное изобретение человеческой природы. Это краеугольный камень жизни.

-

- По одному из определений, семья – это живая церковь.

- Да. Но другой вопрос – каждый должен стремиться к идеалу семьи, достичь которого, может быть, невозможно. Но без стремления к идеалу человек становится либо павианом, либо каннибалом.

 

- Что такое счастье?

- Конечно, Пушкин всё понимал: «На свете счастья нет, А есть покой и воля…»

Но всё же счастье – это такая гениальная вещь, без которой человек жить не может.…И оно бывает воплощённым только в какие-то мгновенья: тебя как бы стрела пронзила! Причём за мои шестьдесят лет это было раз десять – пятнадцать. Пятнадцать секунд счастья! И то, понимаешь это, когда теряешь.

 

- То есть, счастье даётся нам лишь в воспоминании?

- Возможно, так. Счастье в момент его осуществления – пусть иллюзорного – не воспринимается как счастье.

Счастье, вообще говоря, знаете, что такое?! – Вот представьте себе физиологическую и одновременно математическую картину. Вы, я, мы – когда начинались, то есть когда нас зачинали. Но там же были миллионы мужских клеток! И они мчались наперегонки, - и вот: Вы, я, мы – протолкнулись! И появились на свет. Вот и всё. Счастье – это жизнь, абсолютно неповторимая жизнь.

-

- А несчастье?

- Ну, тут уж я буду последовательным. Несчастье – это не рождение. Несчастны те, кто не родился.

На счастье обречено всё человечество, ведь человек более неповторим, чем вселенная! Появление жизни на земле – менее вероятное событие, чем Ваше рождение. Есть большое счастье, что существует жизнь, и есть маленькое счастье, что родился ты.… И нечего ныть.

 

- Были ли Вы счастливы?

- Я был счастлив, когда умирал и выжил…

- Ещё был счастлив, когда оказалось, что мама не умерла, - а я думал, что она умерла…

Конечно, счастье связано с любовью…Когда узнаешь, что тебя любят…Но это ещё – полсчастья. На самом деле счастье – когда ты любишь…

Есть и другое счастье – тщеславно-наградное, что ли…Мне хотелось бы быть его лишённым…

Но есть и счастье-признание…Признание того, что ты сделал, от людей, которых ты любишь. И у меня было такое: очень немного от Солженицына, и немножко – от Сахарова. Вроде тщеславное дело, и достаточно внешнее, - но без него тоже…

 

- Верите ли Вы в судьбу?

- Конечно, только с одной оговоркой. Есть понимание судьбы религиозное, например, христианское. Есть понимание судьбы астрологическое… Да, предопределённость существует. Но я не хочу, чтобы меня, как бабочку, взяли и пригвоздили иголкой к дощечке…И вот этой иголкой ты как бы пригвождён к судьбе! Оговорка в том, что человеку дана самая страшная возможность счастья – возможность играть своей судьбой! Или иногда не принимать судьбу…- Что такое трагедия? – Это борьба с судьбой. – Вот такое неаристотелевское определение…

 

- В какой исторической эпохе Вы хотели бы жить?

- Двойной ответ на этот вопрос. …Однажды меня просто поразила – ударила, как счастье – одна мысль…(Вот Вам ещё один вид счастья – радость рождения мысли…) Так вот, у меня был такой момент счастья, когда у меня родилась такая формула: время, когда я родился и вырос, - это тоже родина. Понимаете, время – родина. С этой точки зрения Ваш вопрос бессмыслен.

А пожить в какой эпохе?

Прежде всего, хоть немного побывать в девятнадцатом веке…Хотя бы раз увидеть Пушкина, Достоевского…Господи, да хоть бы одним глазком взглянуть! Поглядеть!

 

- Был ли у Вас соблазн другой жизни?

- Не было, - а всегда есть! Но только, что понимать под «другой жизнью»? Вот прошёл вчерашний день, прошёл почти как всегда – хреново. – И я бы с удовольствием прожил его по-другому.

Помните у Николая Островского, - я его не люблю, - есть такая фраза: «Жизнь даётся человеку один раз и надо прожить её так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». (Кстати, она не ему принадлежит). А я думаю – вот, дурак! За всю мою жизнь у меня было от силы десять дней, которыми я удовлетворён полностью и которые я хотел прожить, так как прожил. Но это десять – двадцать – из двадцати тысяч дней! И это беда, потому что черновик я могу переделать, беловик могу поправить, - а попробуйте ещё раз пережить хотя бы один день?!

 

- Главная черта Вашего характера?

- Глупая искренность.

- Что бы Вы хотели в себе изменить?

- Помните, я говорил, что мужик должен быть женат на любимой профессии? И вот в этом я бы хотел дополнить себя. Я бы очень хотел окончить факультет психологии где-нибудь в Гарварде или Оксфорде…

А изменить черты характера?! – Это всё равно, что плевать против ветра. Тут мы всё-таки пригвождены к этой дощечке. Тут любая наша перестройка ничего не меняет… То есть, я бы хотел себя дополнить профессионально, то есть, провиндициально, то есть, призвательно.

- Кем бы хотели стать, если бы не стали Карякиным?

- Между прочим, могу ответить… По-видимому, я немного проиграл…Странную вещь я сейчас Вам скажу: я бы хотел стать музыковедом. Причём, чем больше я живу, тем больше уверен, что у меня получилось бы. Для этого были основания. Я в детстве немного учился музыке и был счастлив невероятно. Но этого счастья я тогда не понял из-за слишком строгой дисциплины в семье. Во время войны мы жили в Перми, куда эвакуировался Большой театр… Я Уланову видел в одиннадцать лет!.. Преподаватель фортепиано у меня был великолепный - Брауде, гениальный органист. Я помню, как играл «Вальс» Шарля Гуно при Гилельсе, который меня и облобызал… Но так как меня заставляли учиться музыке, - я её не полюбил тогда… А потом, когда учиться уже было поздно, - я музыку полюбил…И думаю, что из меня получился бы куда лучший музыковед, чем литературовед. Так что тоска неосуществлённости – полная.

-

- Но ведь то, что Вы сделали, например, книга о Достоевском, - останется?

- У меня есть шанс (а без этого шанса я бы не смог жить), - и если я его использую, то останусь… Но это теперь зависит от меня: останется ли книга о Достоевском и мои дневники…

Вообще, каждый человек живёт, чтобы остаться…

 

- Ваше отношение к смерти?

- Как не сразу я понял, что время – тоже родина, так не вдруг я понял, что без смерти не может быть нравственности… Да, если бы не было смерти, - не было бы и нравственности.

Представьте себе на секунду, что все – бессмертны и награждены полным исполнением желаний… И люди были бы обречены на испытание абсолютно всеми пороками и грехами. И в один прекрасный день человечество бы взмолилось: «Господи, если ты есть, - награди нас смертью!» – Смерть есть граница нравственности. Без смерти не было бы нравственности.

Но с маленьким добавлением Достоевского: «Вообще-то смерти нет. Это нам дано какое-то испытание. Есть только две вещи: ад и рай». Знаете, есть гениальное определение ада - «это неспособность любить». То есть на самом деле категорий только две: любовь и не любовь. А смерти нет.

 

- Какой смертью Вы хотели бы умереть?

- Я же сказал: смерти нет. Какая разница?

 

- Ваше отношение к Богу? Вы уже говорили, что Вы человек верующий.

- Да. Но одновременно я ещё и не верующий человек. Иногда мне кажется, что человека выдумал, сочинил, сотворил – не Бог, а Дьявол. У Достоевского есть такое выражение: «дьяволов водевиль»… Какой-нибудь аспирантишка на какой-нибудь далёкой планете взял колбу, прилетел на Землю – развёл нас тут, а потом запил… И забыл проверить результат! Может быть, вот-вот прилетит - проверить результат…

 

- Был ли в Вашей жизни человек, оказавший на Вас наибольшее влияние?

- Много таких людей было, - в этом смысле я человек счастливый… Мать и отец – прежде всего. Дед. Это была такая могучая натура типа Тараса Бульбы. И легенда о нём всё время питала меня. А потом были люди, которые выше меня: Лидия Корнеевна Чуковская, Александр Исаевич Солженицын, Андрей Дмитриевич Сахаров…Знаете, всегда можно найти людей, которые ниже тебя. А нашёл ниже – значит, ты – выше. Это самый опасный искус… Иногда я думаю: неужели был знаком с Солженицыным, неужели я пользовался каким-то расположением Сахарова?!

 

У меня было много учителей – молодых людей…В те времена, когда мы познакомились с Высоцким, формально он был для меня мальчишкой, - но от него на самом деле я получал такой мощный допинг!

Я уже не говорю о людях моего возраста: Эрнст Неизвестный, Наум Каржавин… Мне очень повезло – я был «офлажкован» хорошими людьми, иногда – просто гениальными людьми! И даже если бы я хотел совершить какую-то нравственную неточность, пошлость, подлость, - нельзя было! Я был «офлажкован»!

 

- Верите ли Вы в любовь с первого взгляда?

- Абсолютно. Все мои любви были только с первого взгляда. И все мои счастья были только с первого взгляда. А все несчастья состояли в том, что я иногда не верил, когда влюблялся с первого взгляда.

 

- Ваше любимое воспоминание?

- Это похоже на вопрос психоаналитика… Сейчас скажу…Самое любимое воспоминание: мне пять лет, мы с мамой бродим по лесу. Она собирает землянику и ест её… И это какой-то жуткий ужас – ведь мама не может не отдать её мне! А она ест. Я чувствую, что тут какой-то добрый обман, но дальше ничего не понимаю. Но что-то не то. А потом мама вдруг подаёт мне горсть крупной земляники…

А мы жили плохо: отец умер, мы бедствовали. Я это уже замечал…И в этот момент я подумал: вот вырасту и куплю маме шубу…Вот такое доброе, сентиментальное воспоминание.

 

- С Вами случались чудеса?

- Да, конечно. Больше, чем мне бы хотелось. Непонятно, почему я жив при моём образе жизни? - это чудо. Меня уже не должно быть на этом свете. Были совершенно безнадёжные положения – и происходило чудо, -я оставался жить. А главное чудо, повторяю, что я родился. И ещё одно чудо – это угадывание своего предназначения. Всё-таки знаете, что такое талант? Есть одно ненаучное определение: «Талант – это ненависть к собственной бездарности». Нужно её знать – собственную бездарность, нужно её ненавидеть и научиться методике её преодоления. И когда это происходит – это тоже чудо.

- Круг Вашего общения?

- Это просто люди, от которых теплее и светлее: Фазиль Искандер, Булат Окуджава, Юрий Давыдов, Юрий Левитанский, Алесь Адамович…

-

- А друзья по школе, сокурсники?

- Со школы и со студенческих времён у меня остался один друг – Лёня Пажитнов… И ещё одно имя – я бы хотел, чтобы оно у Вас появилось – Миша Куницин. Он из тех далёких школьных времён, - удивительный человек, я его считал гениальным. Может быть, он объявится?

- Вопрос, который Вы хотели задать самому себе?

- Наверное, я задаю себе тот же вопрос, что и в семнадцать лет: если я явился в эту жизнь, то для чего я предназначен? Стало быть, вопрос такой: для чего я явился на свет? Я даже верю, что не нашёл на него ответ.… И может быть, ответ придёт в самую последнюю минуту моей жизни…