Случай с письмами Красного Креста

 

Однажды в октябре 1943 года по лестнице английского посольства в Мадриде поднимался пожилой измученный человек. Он был не брит и, очевидно, очень болен.

Чиновники посольства уже привыкли принимать эмигрантов, прибывающих по длинной «дороге спасения», которая вела из Нидерландов через Францию и Пиренеи в нейтральную Испанию. Поэтому они не очень удивились и подвергли его обычному допросу. Человек предъявил английский паспорт, выданный посольством в Париже за несколько лет до войны на имя Освальда Джона Джоба, родившегося 16 июня 1885 года в Бромли (Кент). Другие формальности временно отложили, так как Джоб был сильно изможден и голоден, как волк. Поев и немного отдохнув, он рассказал обычную историю о том, как с помощью подпольщиков и сочувствующих им французских фермеров ему удалось бежать через оккупированную Францию. Обстоятельства, предшествовавшие его прибытию, были не совсем обычными.

Основную массу посетителей посольства составляли английские летчики и бежавшие военнопленные. А Джоб бежал из немецкого лагеря заключенных, находившегося на окраине Парижа, в Сен-Дени. Лишь благодаря редкой удаче трудное путешествие окончилось успешно. Ведь Джоб был стар и слаб, а путь через Пиренеи никак не назовешь легким.

У него был такой жалкий вид, что испанские полицейские, останавливавшие его четыре раза, отпускали, жалея и слегка презирая этого беглого англичанина.

Но за обветренным лицом и поношенной одеждой Джоба скрывались хорошее воспитание и культура. История, которую рассказал Джоб, подтвердила это впечатление. Его отец был достаточно богат, чтобы послать своего сына в английскую закрытую среднюю школу. В Англии он некоторое время прожигал жизнь, а затем переехал во Францию. Там он жил на средства, оставленные ему родителями, которые к тому времени умерли. Стремясь завязать хорошие знакомства и найти достойное занятие, Джоб открыл школу, в которой обучал английскому языку представителей парижского высшего общества. Он перечислил офицеров французского генерального штаба, известных артистов и писателей, побывавших его учениками.

Допрос превратился в дружескую беседу. И этому немало способствовало то обстоятельство, что один из чиновников посольства учился в одной школе с Джобом. Полились приятные воспоминания. Джоб сообщил ценные сведения об интернированных, находившихся в лагере Сен-Дени, где нацисты держали известных английских граждан. Одно время в этом лагере находился сэр Хью Олифант — бывший английский посланник в Бельгии.

Джоб стал желанным гостем посольства. Английский доктор подлечил его. Ему дали новую одежду. В Лондон послали спешное донесение, и набравшийся сил бывший интернированный сел в Лиссабоне на самолет. 1 Ноября 1943 года он прибыл в Англию.

Джоб, конечно, знал, что настоящий допрос начнется тотчас же, как только он попадет в руки властей. И вот здесь он уже не с такими подробностями рассказывал о своих школьных годах и о днях пребывания в Париже. Джобу было нечего скрывать, но как заполнить множество пустых мест в биографии?.. Его отец, натурализованный англичанин, родился в Германии. Он возлагал на своего сына большие надежды и определил его учеником к адвокату. Однако молодого человека тянуло к ярким огням Вест-Энда, к модному в то время мюзик-холлу «Эмпайр» и другим увеселительным местам. Молодой Освальд попал в компанию, которую полиция называла «нежелательной», и стал совершать, правда, не очень серьезные проступки, что в конечном счете привело к не слишком приятному знакомству с полицией. Когда его убитые горем родители умерли, он все свое наследство вложил в рискованные деловые предприятия, потерял свою долю в них и оказался банкротом. Он стал работать продавцом в комиссионном магазине, влача жалкое существование, пока наконец не счел более благоразумным переправиться на другой берег Ла-Манша. Как и многие люди, предпочитавшие избегать столкновений с английской полицией, он растворился в космополитическом обществе французской столицы, даже не ответив на призыв своей страны в 1914–1918 годах. Правда, Джоб всегда вспоминал о своем английском происхождении, когда на сцене появлялась английская полиция.

Понятно, почему в Мадриде Джоб скромно умолчал о всех этих подробностях. Его второй вариант рассказа также трогал людей, и ни в чем не противоречил первому. Его показания выглядели законченными и правдоподобными.

Существовал, однако, и третий вариант рассказа, составленный сотрудниками Особого отдела. Он отражал последние страницы жизни Джоба — июнь 1940 года, Сен-Дени…

Отто Абецу — гитлеровскому послу в вишистской Франции, который по существу являлся нацистским гаулейтером Франции, — Риббентроп приказал «прочесать» лагеря для интернированных с целью выловить англичан, поддерживающих нацистский порядок. В их число попало несколько мужчин и женщин, известных в писательском мире или носящих громкие имена. Многие из них не сознавали, что «небольшие услуги», которые они оказывали немцам, выступив по радио или написав статью, на первый взгляд не имевшую никакого отношения к политике, с успехом использовала нацистская пропаганда. Вудхауса, например, уговорили провести беседу по радио, контролируемому немцами, и опубликовать ряд статей в коллаборационистских газетах. Жену одного английского офицера привлекли к участию в серии передач об Англии. На первый взгляд это были безвредные передачи, но в них проскальзывали нотки презрения к английскому образу жизни: об этом позаботились искусные эксперты Геббельса.

Джон Эмери был не таким наивным. Гестаповцы разыскали его на юге Франции и без труда убедили присоединиться к банде Геббельса и тем самым опозорить честь своей семьи.

История Эмери имеет много общего с историей Джоба. Сын известного политического деятеля, члена кабинета министров, Эмери имел все преимущества человека высокого происхождения и больших связей, но тем не менее никогда не «преуспевал». После участия в какой-то темной сделке Эмери, недовольный, обозленный, жаждущий отомстить своему народу, покинул родину. Его жизнь, как и жизнь Джоба, закончилась на английском эшафоте.

Итак, небольшая горстка людей — вот все, что дало прочесывание, проведенное Абецем. Здесь были Николас Курландер — ефрейтор, согласившийся продать свою душу и свою родину за обещание сделать его полковником в «Легионе Св. Георга»; Бенсон Фримен, готовый за 200 марок в неделю писать статьи, которые использовала нацистская пропаганда; и, наконец, Джоб.

Немцы считали стареющего прожигателя жизни и знатока языков не очень подходящим материалом, но все-таки решили попытаться подготовить его, а затем дать несколько пробных заданий. Он выполнил их успешно. Благодаря его возрасту и прошлому ему поручили выполнить особое задание — установить надежную регулярную связь с островом-крепостью. Сотрудника германской разведки, которому пришла в голову эта мысль, лично поздравил Гиммлер.

Находясь в Англии, Джоб должен был передавать свои сообщения способом, который до этого почти не использовался, — в почтовых мешках, отправляемых организацией английского Красного Креста в Женеву и оттуда через международный Красный Крест в Германию и оккупированные страны. Подобные махинации были открытым нарушением Женевской конвенции, но это нисколько не беспокоило руководителей германской разведки.

Джобу подробно объяснили его задачу. Он должен был писать обо всем, что ему удастся узнать, невидимыми чернилами на безобидных письмах своим бывшим товарищам по лагерю в Сен-Дени. Джобу дали список фамилий этих лиц. Гестапо должно было позаботиться о том, чтобы все эти письма своевременно перехватывались после получения их германским Красным Крестом. Адресаты никогда не дождались бы их. Таков был план. В основе его лежала возможность послать Джоба в Англию под видом настоящего английского репатрианта. В определенный момент он должен был начать сбор сведений о приготовлениях союзников к открытию второго фронта.

Германская разведка рассчитывала, что Джобу, пожилому человеку, поможет английское посольство в Мадриде. Он благоразумно воздержался от рассказа немцам о своем сомнительном прошлом, но хвастался своим образованием, общественными связями и знанием английских учреждений. Человек, подобный Джобу, считали гестаповцы, легко войдет в круг высокопоставленных английских политических деятелей и военных руководителей, военных корреспондентов и светских людей, принадлежавших к числу «осведомленных». Так рассуждал эсэсовский группенфюрер Шрекенбах из штаба генерала Оберга. По мнению этого нациста, Джоб мог идеально выполнить особое задание.

Начали готовиться к посылке Джоба в Англию. Прежде всего его упрятали в лагерь для интернированных. Там он рассказывал душераздирающие истории о пытках (в действительности он жил в роскошном парижском отеле, а новые друзья нередко угощали его шампанским) и много говорил о своих планах побега. И в Сен-Дени никто не удивился, когда однажды ночью он исчез, перед этим рассказав по секрету некоторым обитателям лагеря, что решил бежать, а не умирать голодной смертью. Интернированные Сен-Дени считали его героем.

Джоб с комфортом доехал до Перпиньяна, там его загримировали под бежавшего военнопленного. Около границы Джоба передали двум испанским фалангистам, работавшим на германский «опорный пункт» в Мадриде, и переправили через границу. Затем Джоба оставили одного, чтобы он явился в английское посольство изможденным, небритым, без единого пенни в кармане, — словом, как мужественный человек, рисковавший жизнью, чтобы бежать от гестапо.

После допроса в Лондоне Джоба оставили в покое, Он снял комнату в Бейсуотере и стал вести скромную жизнь на деньги, которые получал от организации общественной помощи. За ним наблюдали и время от времени сообщали, что он живет скромно, редко выходит из дому и производит впечатление человека, который с трудом приходит в себя после лишений, перенесенных в нацистском лагере для интернированных.

У Джоба была одна страсть — ежедневно писать массу писем. Внимание Особого отдела привлек тот энтузиазм, с которым он переписывался с друзьями, все еще находившимися в Сен-Дени. Особый отдел не был склонен рассматривать это как великодушный жест доброго старика. Письма перехватывали и тщательно изучали.

В своих полных сочувствия письмах, переправляемых через Красный Крест, Джоб писал невидимыми чернилами о подслушанных им «неосторожных разговорах». Письма были перехвачены и расшифрованы. Джоб с негодованием отрицал все, заявив, что кто-то, видимо, подделал его почерк. Комнату Джоба тщательно обыскали, но не нашли никаких следов химикалиев или посуды, в которой можно было бы приготовлять невидимые чернила. Однако в его виновности не сомневались. Нужно было только найти неопровержимые улики, чтобы передать его дело в суд. Одного сыщика поразила необычная вещь… Он взял со стола, на котором лежали и другие вещи, вынутые из карманов подозреваемого, связку ключей, — У вас нет ни чемодана, ни сейфа, ни буфета, ничего, кроме этой скудно обставленной комнаты, мистер Джоб… Для чего же вам столько ключей? Что, например, открывается вот этим ключом? — спросил сыщик.

Взглянув в лицо Джоба, сыщик понял, что напал на правильный путь. Джоба отправили в Скотланд Ярд, а связку ключей передали в лабораторию. Опытные слесари быстро разгадали их секрет. Дужки ключей легко отвинчивались. В них имелись отверстия, куда были вставлены тоненькие сосуды с химикалиями. Перегородки тоже легко снимались, и ключ превращался в самописку с пластмассовым пером, спрятанным внутрь. Улики заставили Джоба признаться во всем.

Химические чернила, которыми пользовался Джоб, были великолепного качества и не шли ни в какое сравнение со смесями соков лука и лимона, применявшимися германскими шпионами во время первой мировой войны. Одни чернила делались в немецких лабораториях из нитрата кобальта, соляной и азотной кислот. Другие представляли собой сложные соединения, становившиеся видимыми лишь после сложного процесса проявления, сходного с проявлением фотопленки. Джоб пользовался именно такими чернилами. Кроме того, для большей безопасности он писал шифром.

На суде Джоб отчаянно боролся за жизнь. Он признался, но сделал ловкий ход. Признав все факты, он заявил, что все это время у него была одна цель — бежать из цепких лап гестапо, а вырвавшись на свободу, надуть гестапо. Обвинители задали ему только один вопрос, чтобы отмести это оправдание. Зачем ему понадобилось писать письма? В Англии он находился в полной безопасности, родственников на немецкой земле у него нет, и, казалось бы, он вполне мог забыть приказы гестапо.

Сражение в суде продолжалось три дня. Но присяжные так и не пожелали понять, что Джоб был жертвой преступления, а не преступником, и признали его виновным. Джоб пошатнулся, увидев, что священник поднял маленькую черную шапочку над париком судьи — знак вынесения смертного приговора. Джоб был повешен в Пентонвильской тюрьме 16 марта. Позорный конец для человека, чья жизнь, начиная с момента, когда он тридцать лет назад покинул вторую родину своего отца, была длинной серией неудач и преступлений.

 

ГЛАВА XVIII

МАССОВЫЕ УБИЙСТВА

 

История нацистской партии — это история убийств и жестокостей. Даже маститые историки затруднились бы ответить, если бы их попросили привести примеры массовых убийств, организованных властями в таких масштабах, в каких они проводились нацистской партией. Зверства Клавдия римского и Борджиа бледнеют перед методическим истреблением политических противников, проводившимся Гитлером и Гиммлером. Кондотьеры пятнадцатого века кажутся неискушенными любителями по сравнению с Гейдрихом, Кальтенбруннером и Франком. Как неуклюжи рядом с гестаповскими методы уничтожения людей, применявшиеся Карманьолой, Коллеони или Сфорца!

За последнее столетие было убито более ста монархов, президентов, дипломатов, губернаторов и политических деятелей. В это число не входят убийства, совершенные нацистской партией, которая только за период 1932–1939 годов могла бы похвастать в двадцать раз большей цифрой. Русские нигилисты и анархисты убили двух царей и десятки высокопоставленных чиновников императорской России. Они считали, что только такими беспощадными методами можно ликвидировать общественное зло. Один анархист убил австрийскую императрицу не потому, что надеялся достичь этим каких-то личных целей, а потому, что хотел выразить энергичный протест против страданий своих итальянских соотечественников. В больном мозгу людей, совершавших политические убийства во Фракции, Испании, Ирландии и на Балканах, была хоть искорка идеализма. Но горы трупов, устилавших путь надменных нацистских лидеров, когда они огнем и мечом расчищали себе дорогу к власти, свидетельствовали о том, что методы их не имели ничего общего с ложным романтизмом политических интриг и безумным героизмом террориста — нигилиста, готового пожертвовать жизнью ради того, чтобы умертвить ненавистного монарха.

Нацисты решали сложнейшие политические проблемы методами простыми и безжалостными, старыми, как цивилизация. Но они изобрели современное чудовище — массовые убийства. Газовые камеры Аушвица, Бельзена и Бухенвальда, лагеря массового уничтожения Дахау, Ораниенбурга, Заксенхаузена, Натцвейлера и десятки других, массовые казни в Лидице, Орадуре, Майданеке, массовые расстрелы были логическим следствием нацистской идеологии, провозгласившей германскую расу единственной, которая должна господствовать в мире «неполноценных».

Убийство как политическое средство присуще немецкой практике. Задолго до того, как Гитлер перестал заниматься агитацией на улицах, нацистские публикации изобиловали описаниями убийств мужчин и женщин, не согласных с их убеждениями. Клубы убийц стали обычным явлением. Они имели председателей, секретарей, казначеев и вообще все, что присуще объединению. Люди, подобные Шлагеттеру, Киллингеру, Пфлюгку фон Гартунгу, Эрхардту, Рему, Дитриху, Герингу, Хольвеберу, совершали убийства до прихода нацистов к власти. За период между перемирием 1918 года и 24 июня 1922 года — в этот день убийцами «Феме» был умерщвлен германский министр иностранных дел Вальтер фон Ратенау — германская полиция зарегистрировала 354 политических убийства.

Эти убийства были тщательно подготовлены, что является заслугой организации, зародившейся еще в 1200 году. История «Феме» связана с немецким фольклором. К счастью для человечества, «Феме» — единственная в своем роде организация, если иметь в виду ее кровожадность и садистские приемы. По жестокости она превзошла инквизицию. Тайные суды, унаследованные немцами от Священной Римской империи, вобрали в себя все самые дикие языческие обычаи; их церемонии основывались на элементах германских мифов и героических легенд, которые Рихард Вагнер использовал в своих операх. Германские кайзеры XIII–XIV веков предоставили этим судам большие полномочия. Они, например, имели право выносить приговор от имени германских правителей за политические преступления, такие, как измена, неверность германским принципам, уголовные преступления против Германской нации и т. д. «Феме» знала только два приговора: смерть и помилование. Смертный приговор обычно зачитывали судьи, одетые в капюшоны. Суды «Феме» собирались тайно и происходили на лесной поляне под священным дубом. Верховный судья назывался гауграф (обратите внимание на сходство с современным гаулейтер). Люди, не являвшиеся членами «Феме», в суд не допускались. Свидетелей не было, и, чтобы все происходящее осталось тайной, случайных прохожих немедленно вешали.

Если человека хотели вызвать в суд, в дверь его дома втыкали нож. На рукоятке ножа были вырезаны буквы SSGG, которые расшифровывались так: Strick (веревка), Stein (камень), Gras (трава) и Grün (зеленый). Народ истолковал это как «петля, могильный камень и могила, заросшая зеленой травой». Неужели по чистой случайности Гитлер использовал, сокращение СС (SS) для своих «Schutz Staffel» — охранных отрядов?

Пятьсот лет назад «Феме» была самой сильной террористической организацией в Вестфалии. Людей похищали, заставляли платить выкуп, угоняли из родных деревень и городов, убивали и отбирали у них имущество. Каждый член «Феме» носил кинжал, на котором были вырезаны четыре загадочные буквы. По идее Гитлера эсэсовцы носили точно такие же кинжалы, сделанные по историческим образцам, хранящимся в музеях Германии.

К 1500 году «Феме» стала синонимом ужаса и гонений. Ее тайные списки в запечатанных пакетах можно было найти в германских архивах меньше чем пятидесятилетней давности; на печати было написано: «Ты не имеешь права читать это, если ты не присяжный заседатель «Феме», И ни один немец не посмел сломать печать, даже когда Эдисон изобрел электрическую лампочку, а братья Люмьер показывали в Париже свои первые кинофильмы. Несомненна связь между «свободными корпусами» 1919 года, СС, гестапо и древними германскими террористическими судами. Германские националисты, вырезавшие в 1920 году «парламент» рейнских сепаратистов в Пирмазенсе, гордо называли себя присяжными заседателями «Феме». Возрожденная при Веймарской республике, «Феме» занималась ликвидацией остатков германской псевдодемократии, установленной в 1918 году после поражения германского милитаризма. Германские националисты объединились в общества. Одни из них были тайными, например «Организация «С», другие — тщательно замаскированными, вроде «Германского союза борьбы». В юнкерских поместьях Восточной Пруссии, в живописных долинах Баварских Альп, в Силезии— везде, где от взоров снисходительной Союзнической комиссии по разоружению было спрятано оружие, бывшие германские офицеры обучали так называемые «свободные корпуса». Из их среды вышли убийцы коммунистических вождей Карла Либкнехта и Розы Люксембург, руководителя католических тред-юнионов Матиаса Эрцбергера, который, будучи вице-канцлером, подписал Версальский договор, баварского премьера доктора Курта Эйзнера и Вальтера фон Ратенау. Из возрожденной, но продолжавшей действовать тайно «Феме» вышли Геринг Гиммлер, Кальтенбруннер, Гейдрих, Зейс-Инкварт, Розенберг, Рем и другие, поднявшиеся на вершину иерархии нацистской партии.

Этот длинный исторический экскурс необходим: читатель должен понять значение Нацистской «Феме». В 1942 году, опубликовав в своей газете «Дас шварце корпс» объявление, Гиммлер позволил себе на один миг приподнять черную завесу тайны, которая окутывала деятельность убийц из «Феме», В нем говорилось: «В Германии и союзных странах каждый государственный деятель, каждый чиновник и генерал должен знать, что, если он будет работать на иностранные государства, его постигнет страшная кара… Каждый участник вражеского заговора будет повешен ближайшей же ночью».

Это было предупреждение всем немцам. Объявление Гиммлера, не будь оно историческим фактом, показалось бы невероятной выдумкой даже в приключенческом романе для школьников. Однако колеблющиеся члены партии и чиновники «Третьего рейха» восприняли его не как мелодраматический жест. Они-то знали, что Гиммлер не просто грозил.

Невозможно перечислить все убийства заподозренных лиц, совершенные нацистами из «Феме». Гиммлер и его приспешники безжалостно душили малейшее проявление умеренности или простой человечности со стороны офицеров и сторонников партии. Первые приверженцы Гитлера, которых можно было встретить в тавернах Мюнхена, называли себя «железным кулаком». И даже когда заговорщики и головорезы стали министрами, послами и высокопоставленными государственными чиновниками, они продолжали следовать старой традиции. Изменилась только одежда: блестящие мундиры пришли на смену солдатской форме людей, окружавших Гитлера, когда он был еще уличным «барабанщиком». В дни зарождения нацизма в газетах появились портреты некоего Шауба, только что выпущенного из Штадельгеймской тюрьмы, где он сидел за убийство и кражу; Заукеля, служившего одно время официантом в ресторанчике, куда часто приходили повеселиться известные личности преступного мира; Христиана Вебера — баварского шантажиста из компании Гитлера. Их черты мало изменились на портретах более поздних времен, где они были изображены в форме гаулейтеров и эсэсовских генералов.

Таковы люди, призванные решать судьбу германской нации и миллионов людей, которым предстояло испытать все прелести «нового порядка» в Европе.

Перелистывая страницы нацистской истории, мы невольно вспоминаем «ночь длинных ножей». В эту ночь, на 30 июня 1934 года, Гитлер лично наблюдал за кровавой расправой над Ремом и его коричневорубашечниками (их было около двухсот), в Висзее.

Официальным предлогом для резни послужило якобы выявление Гитлером гомосексуализма среди коричневорубашечников Рема. Газетные сообщения умалчивали о том, что гомосексуализм процветал в кругах, стоявших гораздо ближе к фюреру. По меньшей мере двоих из числа преступников, осужденных союзниками в Нюрнберге, Гитлеру следовало бы ликвидировать в 1934 году, если бы основанием для резни действительно служило возмездие за половые извращения.

Разумеется, не безнравственность являлась причиной убийств, которые были совершены июньской ночью, когда гиммлеровская «Феме», свирепствовавшая по стране, проходила свое первое серьезное испытание. Среди невинных людей, убитых в эту ночь, были генерал фон Шлейхер и его жена, глава «католической лиги» доктор фон Клаузнер, два секретаря фон Папена (сам он спасся буквально чудом) и десяток других крупных политических деятелей по списку, составленному Гитлером.

 

Июньская чистка 1934 года возвысила человека, который по жестокости уступал разве что Гиммлеру. Пользовавшийся еще большим доверием и благосклонностью фюрера, чем Гиммлер, майор Вальтер Бух — верховный судья партии, председатель ее верховного трибунала — стал личным палачом Гитлера.

Именно Бух в присутствии Гитлера своей рукой застрелил Рема и Гейнеса в спальне отеля «Гансельбауэр» в Висзее. С той ночи члены нацистской партии стали называть Буха «убийцей из-за угла». Ему было поручено выносить приговоры «Феме» и приводить их в исполнение. Его палачи, разъезжавшие по стране, еще задолго до войны покончили с людьми, которых гестапо не могло уничтожить обычным путем. Убийства австрийского канцлера доктора Дольфуса, профессора Теодора Лессинга, находившегося в ссылке в Чехословакии, германского дипломата в Париже фон Рата (оно явилось предлогом для массовых антисемитских погромов в Германии и Австрии: в этом убийстве обвиняли еврея) были делом рук Буха и Гиммлера.

Генерал Вольфганг Фрич — главнокомандующий германской армией, который выступал против гитлеровских интуитивных стратегических планов, — скончался от «случайного» выстрела в спину в самом начале польской кампании. Генерала фон Рейхенау нашли мертвым в его вилле неподалеку от Лейпцига на следующий день после визита в штаб Гитлера. Поздно ночью к нему заходили два эсэсовца. Произошел целый ряд таинственных воздушных катастроф, в результате которых погибли генерал Удет, полковник Мельдерс и полковник Вильберг, отказавшиеся выполнять приказы Гитлера. Когда глава СА рейхслейтер Виктор Лютце возвращался с совещания, которое Бух устраивал в Мюнхене, его машина попала в таинственную катастрофу, во время которой он был убит. Гитлер приказал устроить торжественные похороны этого «старого бойца», но ни для кого не составляло секрета, что Лютце был обречен с тех пор, как Гиммлеру и Буху стало известно, что он вместе с другими главарями СА участвовал в заговоре против гиммлеровских войск СС.

Еще более таинственно скончался герр Ганс фон Чаммер-Остен — руководитель спортивных организаций рейха и устроитель пышных Олимпийских игр в Берлине в 1936 году. Он умер «от разрыва сердца», посетив верховного судью партии. От этой же болезни скончался генерал фон Клейст, когда выступил против стратегии Гитлера после высадки союзников в Нормандии.

Длинная рука «Феме» протянулась и за пределы «Третьего рейха». Во время возвращения в Софию после аудиенции с Гитлером был убит болгарский царь Борис, пожелавший сепаратного мира. В числе жертв «Феме» оказался и сын венгерского регента Штефан фон Хорти. Через час после взлета с личного аэродрома Гитлера его самолет потерпел катастрофу. Через несколько недель при не менее таинственных обстоятельствах — во время воздушной катастрофы — погиб зять адмирала Хорти и его ближайший политический советник граф Карольи. Было известно, что он враждебно относился к нацистам.

Однако «Феме» не всегда действовала настолько успешно, как хотелось ее руководителям. Когда в апреле 1943 года готовилось убийство германского посла фон Мольтке, прекрасно подготовленный план чуть не провалился. Мольтке ошибочно подозревали в попытке установить контакт с союзниками во время его пребывания на посту дипломатического представителя Германии в Мадриде. Однажды Мольтке посетили два господина из штаба Буха, и после их ухода он внезапно заболел. Подозревая, что его отравили, жена Мольтке настояла на помещении его в одну из мадридских больниц. Мольтке умер там через 36 часов. План не предусматривал, что любопытные испанские доктора заинтересуются причиной смерти посла. Еще теплое тело Мольтке германские чиновники стащили со смертного одра и отвезли в Берлин, несмотря на протесты докторов и сестер. В многословном, как обычно, некрологе Гитлер, объявив Мольтке одним из «наиболее лояльных сотрудников и настоящим национал-социалистом», сообщил, что посол умер после операции аппендицита. В Мадриде никто не знал об этой операции, а жена Мольтке отказалась вернуться в Берлин.

Роммель — герой африканской кампании («мой самый лучший генерал», как однажды назвал его Гитлер), который, находясь в зените своей военной славы, пользовался огромной популярностью среди немецкого народа, — был умерщвлен по приказу Гитлера. Это произошло в момент, когда прорыв англичан у Авранша заставил наиболее благоразумных немцев подумать о капитуляции и когда возникло опасение, что Роммель может стать во главе антигитлеровского движения за мир. Кровопролитие, последовавшее за покушением на Гитлера в 1944 году, слишком хорошо известно, и нет смысла рассказывать о нем здесь.

 

Кровавая политическая история Германии навела Гиммлера на мысль сделать убийство орудием войны. Трижды гестапо собиралось убить Уинстона Черчилля — пожалуй, самого ненавистного нацистам человека. В списке людей, намеченных ими к уничтожению, значились генерал де Голль и Эдуард Бенеш. Это были самые громкие имена в списке людей, подлежавших немедленному уничтожению. Кроме этого списка, существовал другой, более полный, для гестапо. Предполагалось, что, как только Англия будет покорена, начнут действовать гестаповцы. Список содержал несколько тысяч имен мужчин и женщин Англии, против которых стояло слово «уничтожить». Его нашли офицеры союзной разведки в секретном штабе берлинского гестапо, находившегося на Кёнигзалле 11, в Грюнвальде. Кроме имен видных политических и военных деятелей, список включал также имена писателей, журналистов, актеров, ученых и предпринимателей. Среди актеров находились люди, которые осмеливались издеваться над фюрером в своих выступлениях в мюзик-холлах и перед микрофоном Би-би-си. И это считалось основанием для убийства!

По всей вероятности, Гиммлер потерял веру в возможность массового уничтожения после того, как немецкая авиация проиграла битву за Англию. Благодаря своему холодному расчетливому уму он понял, что сообщение Черчилля о высоком моральном состоянии народа Англии не было демагогической пропагандой. Премьер-министр сказал: «Если империя просуществует еще тысячу лет, люди будут говорить, что это было самое замечательное время в истории их страны», а его друг генерал Сматс заявил перед всем миром: «Я вернулся в страну, через которую пронесся ураган войны… Многие древнейшие памятники старины серьезно повреждены или до основания разрушены… Но осталось одно — душа. Слава не покинула нашу страну…» Гиммлер понял, что это означает провал немецких планов, что возврата нет. «Но вдруг, — думал он, — появится хоть один шанс, если Англия лишится своего военного руководителя…» Необходимо избавиться от этого человека, который, казалось, один мог вдохновить упрямую нацию на сверхчеловеческие усилия и бесконечное мужество.

3 Апреля 1941 года в одном из бомбоубежищ Кембриджа служащий, следящий за порядком, обнаружил труп человека. Бросался в глаза простреленный висок. Правая рука крепко сжимала револьвер. Человек был хорошо одет, но его карманы оказались пустыми. Все метки с белья пыли срезаны. Установить его личность не представлялось возможным. Кембриджская полиция знала, что Особый отдел разыскивает шпиона, который находился в этом городе, но вдруг бесследно исчез. В морг вызвали агентов контрразведки. Они опознали доктора Жана Виллема Тер Браака — голландского ученого и писателя.

История Тер Браака относится к октябрю 1940 года. Однажды утром букингемширский крестьянин увидел в поле немецкий парашют. Он сообщил об этом в полицию. По всей округе было установлено наблюдение, однако следов немецкого летчика или парашютиста обнаружить не удалось. Особый отдел стал методически прочесывать всю Англию. Начали поступать донесения полицейских о передвижениях иностранцев.

Один из сыщиков, изучая эти донесения, заметил, что через несколько дней после происшествия с парашютом в Кембридже появился ученый по имени доктор Тер Браак. После разговора по телефону с местной полицией стало известно, что этот человек, появившись в Кембридже, снял небольшую квартиру и зажил мирной жизнью ученого, занимающегося научной работой. Тер Браак рассказал своему соседу, что он голландский эмигрант, бежавший как раз перед вторжением. Война привела его в Кембридж, где условия благоприятствовали работе над книгой, посвященной лекарственным растениям голландских колоний — хинину. Тер Браак зарегистрировался в полиции, представив голландский паспорт, который не казался фальшивым. Единственным событием в жизни Тер Браака были редкие поездки в Лондон по делам, связанным с его книгой, или по общественным. Об этом доктор, человек довольно молчаливый, не рассказывал.

Сотрудники Особого отдела проследили, как однажды он садился в поезд, следовавший до Ливерпуль-стрит. Вскоре они обнаружили, что Тер Браак проявляет необычный интерес к Уайтхоллу, Даунинг-стрит и к «крепости», воздвигнутой за Адмиралтейством, на Хорс Гардс Перейд, где кабинет министров собирался в сравнительной безопасности. Странное совпадение: доктор интересовался районами, подвергавшимися бомбардировкам, особенно когда их осматривал мистер Черчилль, который имел обыкновение посещать эти места. Однако улик для ареста еще не было. Необходимо было сделать обыск в его квартире. И когда в следующий раз доктор спокойно сел в лондонский поезд, агенты Секретной службы проникли в его квартиру. Сразу же удалось найти доказательства того, что жилец являлся шпионом, причем весьма неосторожным. Компрометирующие документы даже не были спрятаны. В одной из папок обнаружили записи о передвижениях Черчилля и других министров. Под половицами скрывался мощный радиопередатчик. Другие документы содержали ценный материал о системе германского шпионажа и свидетельствовали о некоторых ее грубых просчетах.

У Тер Браака было три паспорта, причем все голландские. Печать английского иммиграционного чиновника была неуклюже подделана, а инициалы не подходили к фамилиям ни одного из действительных сотрудников этого пункта. Радиостанция, способная вести передачу на расстояние до 600 миль, два немецких револьвера, записи, секретный код — все это не оставляло никаких сомнений, что основной задачей Тер Браака в Англии было убийство премьер-министра и других военных руководителей…

По Тер Браак не вернулся в свою квартиру. Он понял, что за ним следят, и сумел ускользнуть от своих преследователей. Через двадцать четыре часа после этой последней поездки в Лондон он застрелился, предпочитая лучше получить пулю в лоб из собственного револьвера, чем болтаться на веревке… Ирония судьбы… Не исключено, что именно эта пуля была приготовлена Тер Брааком для Уинстона Черчилля.

 

ГЛАВА XIX

ДЛИННАЯ РУКА ГЕСТАПО

 

Самое важное и самое срочное задание, полученное «Феме», было вызвано побегом Рудольфа Гесса в Англию.

12 Мая 1941 года с Даунинг-стрит, 10 в 11 часов 20 минут утра передали официальное сообщение об этом бегстве. Оно вызвало сенсацию, какой не было за всю войну. История бегства заместителя Гитлера в Шотландию с целью договориться с Англией о мире накануне нападения Германии на Советский Союз слишком хорошо известна, из официальных сообщений и документов Нюрнбергского процесса, чтобы повторять ее здесь.

Однако какую бы сенсацию ни вызвала эта новость в посольствах и миссиях союзных и нейтральных стран, переполох в Берлине затмил ее. Известие о невероятном благополучном приземлении Гесса крайне встревожило фюрера и его сообщников. Шумиху, поднявшуюся в окружении Гитлера, легко себе представить, читая секретные досье, обнаруженные офицерами союзной разведки в канцелярии рейха и в тайниках Баварии.

После затянувшихся совещаний и дискуссий Гесс по приказанию Гитлера был объявлен сумасшедшим. Позже в Берлине сделали заявление о том, что Рудольф Гесс, «сумасшедший, маньяк, обращался за помощью к гипнотизерам и знахарям». Далее говорилось, что «делается попытка установить, в какой мере эти люди ответственны за умственное расстройство, побудившее Гесса отважиться на такой авантюристический поступок».

«Этих людей» не нашли, но Гиммлер не замедлил расправиться с офицерами немецких ВВС и чиновниками из департамента Гесса. Подозревали, что они знали о намерении Гесса и даже помогли ему достать самолет.

Но мало было объявить Гесса сумасшедшим. Это могло удовлетворить восемьдесят миллионов обманутых немцев, но не людей зна<