Актёры втрой половины 18 века.

16.

ШУМСКИЙ Яков Данилович (1732-1812), российский актер. Соратник Ф. Г. Волкова, участвовал в создании театра в Ярославле. С 1756 в труппе первого профессионального постоянного театра (Петербург).

ПЛАВИЛЬЩИКОВ Петр Алексеевич (1760-1812), российский актер, драматург. В 1779-93 в Санкт-Петербурге, затем в московских театрах. Выступал в трагедиях, в бытовой комедии и мещанской драме. Автор комедий из крестьянского и купеческого быта: "Бобыль" (постановка 1790), "Сиделец" (постановка 1803) и др.

ТРОЕПОЛЬСКАЯ Татьяна Михайловна (1744-74), одна из первых российских профессиональных актрис. С 1757 в университетском театре в Москве, с 1763 на петербургской императорской сцене. Лучшие роли - в трагедиях А. П. Сумарокова.

 

17. ОЗЕРОВ Владислав Александрович [1769-1816] - русский драматург начала XIX в., происходил из старинного дворянского рода Тверской губ., учился в Шляхетном сухопутном кадетском корпусе, принимал участие в военном походе. В 1804 перешел на гражданскую службу - в лесной департамент, но вследствие служебных неприятностей вышел в отставку в 1808. В 1809 О. уехал в свое единственное, очень незначительное поместье (Красный Яр, Казанской губ.), где в одиночестве провел несколько лет и заболел тяжелой болезнью, перешедшей в помешательство.

О. начал свою лит-ую деятельность с французских стихов и переводов с французского, написал несколько од, лирических стихотворений и басен, но в истории лит-ры он представляет интерес исключительно как автор четырех трагедий: "Эдип в Афинах" [1804], "Фингал" [1805], "Дмитрий Донской" [1807] и "Поликсена" [1809]. Ода и лирика его не возвышаются над посредственностью, басни же интересны лишь темой, к-рая автобиографична для О.; из четырех басен три трактуют тему судьбы дарования и бездарности. Первой ступенью к овладению искусством трагедии была слабая во многих отношениях, но уже характерная для художественного метода О. трагедия "Ярополк и Олег" [1798]. Как видно из заглавий, О. брал содержание своих трагедий из русской истории, из античной лит-ры и из макферсоновского Оссиана ("Фингал"). Однако было бы совершенно излишним ставить вопрос о близости О. к тем источникам, откуда он черпал формально свой материал, и тем более упрекать его в искажениях, как это делали многие его критики. Надо признать, что Эдип и Антигона, Поликсена и Агамемнон О. ничего не имеют общего в характерах с героями древнегреческой трагедии, так же как Дмитрий и Олег - с соответствующими лицами из русской истории. Причина этого заключается не в незнании греческого яз. и русских летописей, а в той задаче, с к-рой О. подходил к взятому материалу. Ни исторической ни бытовой трагедии у О. искать нельзя, нет у него и трагедии классической. В последней силой, руководящей героями, причиной трагической коллизии, была судьба (в античной трагедии), долг, честь (Корнель). Но уже Расин во Франции в значительной степени дал перевес чувству - страсти - над долгом в руководстве человеческими поступками. О., нашедший много родственного себе у Расина и потому часто подражавший ему, поставил чувство на пьедестал, подчинил ему все поведение человека, причем само чувство стало у него равнозначащим не страсти, а "чувствительности" (любимое выражение самого Озерова). Его герои - Дмитрий, Олег, Фингал, Эдип, а особенно героини - Предслава, Антигона, Монна, Ксения, Поликсена - люди чувства, нежного и мечтательного, через к-рое они воспринимают все их окружающее. Чувство делает человека героем, делает его гуманным, всепрощающим, свободным от узких понятий морали, долга, от религиозных суеверий.

Реформируя русскую трагедию в сторону психологизма, О. пытался пойти по тому же пути, по к-рому повел русскую прозу Карамзин. Сентиментализм О. и Карамзина был социальным явлением одного порядка: средне-поместное дворянство, отражая тенденции капитализации, культом человеческого чувства, индивидуального "я" противопоставляло свое значение официально господствующей внутриклассовой группе - феодальной знати, аристократии. В трагедиях О. можно указать много прямых свидетельств отрицательного отношения к "вельможеству" и защиты "простого состояния". "Счастливее стократ, кто в неизвестной доле/ Рождением сокрыт, в своей свободен воле/ И может чувствами души располагать" (из речи Дмитрия Донского Бренскому, д. I. явл. V). Из того же источника идет протест против религиозных суеверий в защиту пантеистического чувства ("Фингал"), против патриархально-бытового гнета (судьба женщины, жалоба Ксении), против условностей понятий долга и морали и тех жестокостей, к которым они приводят.

Необходимо отметить однако, что, ведя борьбу против аристократического классицизма, О. не сумел полностью преодолеть его влияния. Это объясняется общей социальной сущностью сентиментализма, возникшего на той же базе крепостнического усадебного хозяйства, несколько более приспособленного к новым тенденциям капитализации. Внешняя форма классической трагедии почти не была изменена О. Имена героев, сюжеты и мотивы заимствованы из "героических" эпох истории, классические "три единства" остаются в силе, риторика монологов и диалогов вполне соответствует понятию о "высоком" стиле трагедии, изображение толпы, наличие вестников и многое другое осталось у О. в том же виде, в каком он нашел их в классической трагедии конца XVIII в. Эта двойственность в сильнейшей мере отразилась на художественной ценности трагедий О.

Еще при жизни О. стал предметом борьбы лит-ых партий. Крепостники, бывшие в то же время и защитниками лит-ры строгого классицизма, негодовали на О. за его "слезливость", за превращение героев в чувствительных любовников. Партия либеральной дворянской молодежи, сильно захваченная влиянием буржуазного Запада, демонстративно взяла О. под свою защиту, и "месть" за О. стала знаменем, которое объединило "Арзамас" (см.) в борьбе против "Беседы". Громадный успех, к-рый имели в 10-х и даже 20-х гг. XIX в. пьесы О. на сцене, и быстрая распродажа нескольких его изданий показывают, что "чувствительность" О. находила сочувствие в столичной дворянской публике. Надо впрочем отметить, что успех "Дмитрия Донского", представление к-рого в театре превращалось в общественное событие, объясняется теми параллелями, к-рые проводились зрителями между историческими событиями (освобождение Руси от ига татар) и событиями современными (борьба с Наполеоном).

Успех О. был недолговременным. Его двойственность, зависимость от классической трагедии скоро были поставлены ему в вину его же защитниками, далеко ушедшими вперед в деле преодоления классицизма. С появлением же исторической и реально-бытовой драмы трагедии О. утратили актуальность и остались памятником переходного момента в истории русской драматургии.

Материал для сочинения. Дмитрий Донской - характеристика литературного героя (персонажа) Дмитрий Донской

 

ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ —

1) герой литературных памятников Древней Руси. Д.Д.— реальное историческое лицо (годы жизни: 1350-1389), сын Ивана Ивановича Красного, внук Ивана Калиты, с 1359 г.— великий князь московский, канонизированный русской православной церковью (1988). Победил монголо-татар на реке Воже (1378), возглавлял победоносные русские полки в одной из крупнейших битв эпохи средневековья — Куликовской. Свое прозвание получил в связи с разгромом полчищ Мамая на Куликовом поле. 8 сентября 1380 г., между Доном и Непрядвой.

Образ Д.Д. нашел свое отражение в памятниках московской литературы XIV-XV вв. (произведения Куликовского цикла). Так князь становится центральной фигурой летописных повестей, где «христолюбивый» предводитель русского воинства противостоит «безбожному» хану Мамаю и его союзникам (Ягайло, Олег Рязанский).

Прославляется Д.Д. и в «Задонщине» (конец XIV — начало XV»Шв.), которая стала лирическим откликом на Куликовскую победу. События 1380 г. рассматриваются автором (принято считать, что это Софоний Рязанец) как реализация призыва к единению русских князей в борьбе с кочевниками. Автор хочет воспеть Д.Д. и потомков киевских князей «песньми и гуслеными буйными словесы». Эта же мысль звучит и в словах самого Д.Д.: «Братия и князи русские, гнездо есмя были великого князя Владимера Киевскаго! Не в обиде семи были по рожению ни соколу, ни ястребу, ни кречету, ни черному ворону, ни поганому сему Мамаю!» Подробный рассказ о том, «како дарова богь победу государю великому князю Дмитрею Ивановичю», содержится в крупнейшем произведении Куликовского цикла — «Сказании о Мамаевом побоище» (сер. XV»Шв.). Здесь приводятся сведения, отсутствующие в других источниках: поездка Д.Д. к Сергию Радонежскому в Троицкий монастырь, послание Сергия князю, «испытание примет» перед битвой Д.Д. с Боброком Волынцем, переодевание Д.Д. и Бренка перед боем, поиск раненого князя после битвы. «Сказание» многократно издавалось в XVIII — XIX вв., использовалось писателями нового времени.

Особое торжественно-риторическое прославление Д.Д. было создано после кончины великого князя — «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича царя русского». Образ идеального правителя наделен всеми христианскими добродетелями. Агиографическое сочинение состоит из рассказа о судьбе Д.Д., плача его вдовы Евдокии и похвалы умершему князю. Своими добродетелями Д.Д. уподобляется библейским пророкам.

Лит.: Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982; Прохоров Г.М. Памятники переводной и русской литературы XIV-XV веков. Л., 1987.

2) Герой трагедии В.А.Озерова «Дмитрий Донской» (1807). Д.Д. Озерова далек от своего исторического прототипа. Факты, изложенные в пьесе, очень условно связаны с событиями Куликовской битвы. Написанная в период наполеоновских войн, когда планы Наполеона относительно России становились все более ясны обществу, трагедия Озерова отвечала патриотическим настроениям публики, что во многом определило ее ошеломляющий успех. Но образ героя вызвал у критиков недоумение. По оценке П.Вяземского, автор, «увлеченный романтическим воображением, нанес преступную руку на самый исторический характер Димитрия и унизил героя, чтобы возвысить любовника». Действительно, сюжет трагедии ставит князя в любовную коллизию как раз перед началом Куликовской битвы. Озеров вводит в действие не существовавшую в истории Ксению, княжну Нижегородскую, которую давно и тайно любит Д.Д. Княжна обещана отцом князю Тверскому, одному из участников битвы. Тверской требует от Д.Д. согласия на венчание в воинском стане перед сражением. Князь страстно любит Ксению и не может дать согласия на ее брак с Тверским. Ксения сама приезжает в войско (историческая фантазия Озерова) и объявляет о своем решении уйти в монастырь, чтобы смягчить конфликт, несвоевременность которого очевидна. Желая упростить ситуацию, Ксения ее безмерно усложняет. Благодаря стратегии Д.Д., упорству русских воинов волею судьбы, битва, описанная в тексте подробно, но являющаяся фоном, выиграна. Тяжело раненный Д.Д. найден на поле битвы. Князь Тверской жертвует своим самолюбием и отказывается от брака с Ксенией.

Характер Д.Д.— одна из первых удач на пути создания «неправильного», не всегда понятного зрителю героя, идущего своими сюжетными путями, не рассчитывающего на поддержку. Д.Д. Озерова — одинокий путник, неожиданно для себя снискавший славу национального героя.

На русской сцене роль Д.Д. исполняли А.С.Яковлев (1807), П.С.Мочалов (1820), В.А. Каратыгин (1822).

 

18. Иван Андреевич Крылов (2 (13) февраля 1769, Москва — 9 (21) ноября 1844, Санкт-Петербург) — русский поэт, баснописец, переводчик, писатель.

В молодости Крылов был известен прежде всего как писатель-сатирик, издатель сатирического журнала «Почта духов» и ходившей в списках пародийной трагикомедии «Трумф», высмеивавшей Павла I. Крылов является автором более 200 басен с 1809 по 1843 год, они вышли в свет в девяти частях и переиздавались очень большими по тем временам тиражами. В 1842 году его произведения вышли в немецком переводе. Сюжеты многих басен восходят к произведениям Эзопа и Лафонтена, хотя немало и оригинальных сюжетов.

 

Ранние годы

Отец его Андрей Прохорович Крылов (1736—1778) умел читать и писать, но «наукам не учился», служил в драгунском полку, в 1772 г. отличился при защите Яицкого городка от пугачёвцев, затем был председателем магистрата в Твери и умер, оставив вдову с двумя малолетними детьми. Иван Крылов первые годы детства провёл в разъездах с семьёй. Грамоте выучился дома (отец его был большой любитель чтения, после него к сыну перешёл целый сундук книг); французским языком занимался в семействе состоятельных соседей. В 1777 г. он был записан в гражданскую службу подканцеляристом Калязинского нижнего земского суда, а затем Тверского магистрата. Эта служба была, по-видимому, только номинальной и Крылов считался, вероятно, в отпуске до окончания ученья.

Учился Крылов мало, но читал довольно много. По словам современника, он «посещал с особенным удовольствием народные сборища, торговые площади, качели и кулачные бои, где толкался между пестрой толпой, прислушиваясь с жадностью к речам простолюдинов». В 1782 г. Крылов ещё числился подканцеляристом, но «у оного Крылов на руках никаких дел не имелось», и жалованья он, по-видимому, не получал. Скучая бесплодной службой, Крылов в конце 1782 г. поехал в Санкт-Петербург с матерью, намеревавшейся хлопотать о пенсии и о лучшем устройстве судьбы сына. Крыловы остались в Санкт-Петербурге до августа 1783 г., и хлопоты их были не бесплодны: по возвращении, несмотря на долговременное незаконное отсутствие, Крылов уволился из магистрата с награждением чином канцеляриста и поступает на службу в петербургскую казённую палату.

В это время большой славой пользовался «Мельник» Аблесимова, под влиянием которого Крылов написал, в 1784 г., оперу «Кофейница»; сюжет её он взял из «Живописца» Новикова, но значительно изменил его и закончил счастливой развязкой. Крылов отнёс свою оперу к книгопродавцу и типографу Брейткопфу, который дал за неё автору на 60 рублей книг (Расина, Мольера и Буало), но оперы не напечатал. «Кофейница» увидела свет только в 1868 г. (в юбилейном издании) и считается произведением крайне юным и несовершенным, к тому же написанным неуклюжими стихами. При сличении автографа Крылова с печатным изданием оказывается, однако, что последнее не вполне исправно; по удалении многих недосмотров издателя и явных описок юного поэта, который в дошедшей до нас рукописи ещё не совсем отделал свою оперу, стихи «Кофейницы» едва ли могут назваться неуклюжими, а попытка показать, что новомодность (предмет сатиры Крылова — не столько продажная кофейница, сколько барыня Новомодова) и «свободные» воззрения на брак и нравственность, сильно напоминающие советницу в «Бригадире», не исключают жестокости, свойственной Скотининым, равно как и множество прекрасно подобранных народных поговорок, делают оперу 16 летнего поэта, несмотря на невыдержанность характеров, явлением для того времени замечательным. «Кофейница» задумана, вероятно, ещё в провинции, близко к тому быту, который она изображает.

Портрет И. А. Крылова работы К. П. БрюлловаВ 1785 г. Крылов написал трагедию «Клеопатру» (она не дошла до нас) и отнёс её на просмотр знаменитому актёру Дмитревскому; Дмитревский поощрил молодого автора к дальнейшим трудам, но пьесы в этом виде не одобрил. В 1786 г. Крылов написал трагедию «Филомела», которая ничем, кроме изобилия ужасов и воплей и недостатка действия, не отличается от других «классических» тогдашних трагедий. Немногим лучше написанные Крыловым в то же время комическая опера «Бешеная семья» и комедия «Сочинитель в прихожей», о последней Лобанов, друг и биограф Крылова, говорит: «Я долго искал этой комедии и сожалею, что, наконец, её нашёл». Действительно, в ней, как и в «Бешеной семье», кроме живости диалога и нескольких народных «словечек», нет никаких достоинств. Любопытна только плодовитость молодого драматурга, который вошёл в близкие сношения с театральным комитетом, получил даровой билет, поручение перевести с французского оперу «L’Infante de Zamora» и надежду, что «Бешеная семья» пойдёт на театре, так как к ней уже была заказана музыка.

В казённой палате Крылов получал тогда 80-90 руб. в год, но положением своим не был доволен и перешёл в Кабинет её Величества. В 1788 г. Крылов лишился матери и на руках его остался маленький его брат Лев, о котором он всю жизнь заботился как отец об сыне (тот в письмах и называл его обыкновенно «тятенькой»). В 1787—1788 гг. Крылов написал комедию «Проказники», где вывел на сцену и жестоко осмеял первого драматурга того времени Я. Б. Княжнина (Рифмокрад) и жену его, дочь Сумарокова (Таратора); по свидетельству Греча, педант Тянислов списан с плохого стихотворца П. М. Карабанова. Хотя и в «Проказниках», вместо истинного комизма, мы находим карикатуру, но эта карикатура смела, жива и остроумна, а сцены благодушного простака Азбукина с Тянисловом и Рифмокрадом для того времени могли считаться очень забавными. «Проказники» не только поссорили Крылова с Княжниным, но и навлекли на него неудовольствие театральной дирекции.

Памятник Крылову в Санкт-Петербурге (скульптор Клодт)[править] «Почта духов»

В 1789 г., в типографии И. Г. Рахманинова, образованного и преданного литературному делу человека, Крылов печатает ежемесячный сатирический журнал «Почта духов», в котором участвует, между прочим, Радищев (на это указано А. Н. Пыпиным в «Вестнике Европы», 1868, май). Изображение недостатков современного русского общества обличено здесь в фантастическую форму переписки гномов с волшебником Маликульмульком. Сатира «Почты духов» и по идеям, и по степени глубины и рельефности служит прямым продолжением журналов начала 70-х годов (только хлёсткие нападки Крылова на Рифмокрада и Таратору и на дирекцию театров вносят новый личный элемент), но в отношении искусства изображения замечается крупный шаг вперёд. По словам Я. К. Грота, «Козицкий, Новиков, Эмин были только умными наблюдателями; Крылов является уже возникающим художником».

«Почта духов» выходила только с января по август, так как имела всего 80 подписчиков; в 1802 г. она вышла вторым изданием.

 

«Зритель» и «Меркурий»

Могила Крылова на Тихвинском кладбище в Александро-Невской лавреВ 1790 г. Крылов написал и напечатал оду на заключение мира со Швецией, произведение слабое, но всё же показывающее в авторе развитого человека и будущего художника слова. 7 декабря того же года Крылов вышел в отставку; в следующем году он стал владельцем типографии и с января 1792 г. начинает печатать в ней журнал «Зритель», с очень широкой программой, но всё же с явной наклонностью к сатире, в особенности в статьях редактора. Наиболее крупные пьесы Крылова в «Зрителе» — «Каиб, восточная повесть», сказка «Ночи», сатирико-публицистические эссе и памфлеты («Похвальная речь в память моему дедушке», «Речь, говоренная повесою в собрании дураков», «Мысли философа по моде»).

По этим статьям (в особенности по первой и третьей) видно, как расширяется миросозерцание Крылова и как зреет его художественный талант. В это время он уже составляет центр литературного кружка, который вступал в полемику с «Московским журналом» Карамзина. Главным сотрудником Крылова был А. И. Клушин. «Зритель» имея уже 170 подписчиков и в 1793 г. превратился в «Санкт-Петербургский Меркурий», издаваемый Крыловым и А. И. Клушиным. Так как в это время «Московский журнал» Карамзина прекратил своё существование, редакторы «Меркурия» мечтали распространить его повсеместно и придали своему изданию возможно более литературный и художественный характер. В «Меркурии» помещены всего две сатирические пьесы Крылова — «Похвальная речь науке убивать время» и «Похвальная речь Ермолафиду, говоренная в собрании молодых писателей»; последняя, осмеивая новое направление в литературе (под Ермолафидом, то есть человеком, который несёт ермолафию или чепуху, подразумевается, как заметил Я. К. Грот, преимущественно Карамзин) служит выражением тогдашних литературных взглядов Крылова. Этот самородок сурово упрекает карамзинистов за недостаточную подготовку, за презрение к правилам и за стремление к простонародности (к лаптям, зипунам и шапкам с заломом): очевидно, годы его журнальной деятельности были для него учебными годами, и эта поздняя наука внесла разлад в его вкусы, послуживший, вероятно, причиной временного прекращения его литературной деятельности. Чаще всего Крылов фигурирует в «Меркурии», как лирик и подражатель более простых и игривых стихотворений Державина, причём он выказывает более ума и трезвости мысли, нежели вдохновения и чувства (особенно в этом отношении характерно «Письмо о пользе желаний», оставшееся впрочем, не напечатанным). «Меркурий» просуществовал всего один год и не имел особого успеха.

В конце 1793 г. Крылов уехал из Петербурга; чем он был занят в 1794—1796 гг., известно мало. В 1797 г. он встретился в Москве с князем С. Ф. Голицыным и уехал к нему в деревню, в качестве учителя детей, секретаря и т. п., во всяком случае не в роли дармоеда-приживальщика. В это время Крылов обладал уже широким и разносторонним образованием (он хорошо играл на скрипке, знал по-итальянски и т. д.), и хотя по-прежнему был слаб в орфографии, но оказался способным и полезным преподавателем языка и словесности (см. «Воспоминания» Ф. Ф. Вигеля). Для домашнего спектакля в доме Голицына написал он шуто-трагедию «Трумф» или «Подщипа» (напечатанную сперва за границей, потом в «Русской старине», 1871 г., кн. III), грубоватую, но не лишённую соли и жизненности пародию на классицистическую драму, и через неё навсегда покончил с собственным стремлением извлекать слёзы зрителей. В 1801 г. князь Голицын был назначен рижским генерал-губернатором, и Крылов определился к нему секретарём. В том же или в следующем году он написал пьесу «Пирог» (напеч. в VI т. «Сбор. Акд. Наук»; представлена в 1 раз в Петербурге в 1802 г.), лёгкую комедию интриги, в которой, в лице Ужимы, мимоходом задевает антипатичный ему сентиментализм. Несмотря на дружеские отношения со своим начальником, Крылов 26 сентября 1803 г. вновь вышел в отставку. Что делал он следующие 2 года, мы не знаем; рассказывают, что он вёл большую игру в карты, выиграл один раз очень крупную сумму, разъезжал по ярмаркам и пр.

 

Басни

В 1805 г. Крылов был в Москве и показал И. И. Дмитриеву свой перевод двух басен Лафонтена: «Дуб и Трость» и «Разборчивая невеста». По словам Лобанова, Дмитриев, прочитав их, сказал Крылову: «это истинный ваш род; наконец, вы нашли его». Крылов всегда любил Лафонтена (или Фонтена, как он называл его) и, по преданию, уже в ранней юности испытывал свои силы в переводах басен, а позднее, может быть, и в переделках их; басни и «пословицы» были в то время в моде. Прекрасный знаток и художник простого языка, всегда любивший облекать свою мысль в пластическую форму аполога, к тому же сильно наклонный к насмешке и пессимизму, Крылов, действительно, был как бы создан для басни, но всё же не сразу остановился он на этой форме творчества: в 1806 г. он напечатал только 3 басни, а в 1807 г, появляются 3 его пьесы, из которых две, соответствующие сатирическому направлению таланта Крылова, имели большой успех и на сцене: это «Модная лавка» (окончательно обработана ещё в 1806 г. и в первый раз представлена в Петербурге 27 июля) и «Урок дочкам» (сюжет последней свободно заимствован из «Precieuses ridicules» Мольера; представлена в первый раз в Петербурге 18 июня 1807 года). Объект сатиры в обеих один и тот же, в 1807 г. вполне современный — страсть нашего общества ко всему французскому; в первой комедии французомания связана с распутством, во второй доведена до геркулесовых столпов глупости; по живости и силе диалога обе комедии представляют значительный шаг вперёд, но характеров нет по-прежнему. Третья пьеса Крылова: «Илья Богатырь, волшебная опера» написана по заказу А. Л. Нарышкина, директора театров (поставлена в первый раз 31 декабря 1806 г.); несмотря на массу чепухи, свойственной феериям, она представляет несколько сильных сатирических черт и любопытна как дань юному романтизму, принесённая таким крайне неромантическим умом.

Неизвестно, к какому времени относится неоконченная (в ней всего полтора действия и герой ещё не появлялся на сцену) комедия Крылова в стихах: «Лентяй» (напеч. в VI т. «Сборника Акад. Наук»); но она любопытна, как попытка создать комедию характера и в тоже время слить её с комедией нравов, так как недостаток, изображаемый в ней с крайней резкостью, имел свои основы в условиях жизни русского дворянства той и позднейшей эпохи.

 

Герой Лентул

любит лежебочить;

Зато ни в чём другом нельзя его порочить:

Не зол, не сварлив он, отдать последне рад

И если бы не лень, в мужьях он был бы клад;

Приветлив и учтив, при том и не невежа

Рад сделать всё добро, да только бы лишь лежа.

 

В этих немногих стихах мы имеем талантливый набросок того, что позднее было развито в Тентетникове и Обломове. Без сомнения, Крылов и в самом себе находил порядочную дозу этой слабости и, как многие истинные художники, именно потому и задался целью изобразить её с возможной силой и глубиной; но всецело отожествлять его с его героем было бы крайне несправедливо: Крылов — сильный и энергичный человек, когда это необходимо, и его лень, его любовь к покою властвовали над ним, так сказать, только с его согласия. Успех его пьес был большой; в 1807 г. современники считали его известным драматургом и ставили рядом с Шаховским (см. «Дневник чиновника» С. Жихарева); пьесы его повторялись очень часто; «Модная Лавка» шла и во дворце, на половине императрицы Марии Феодоровны (см. Арапов, «Летопись русского театра»). Несмотря на это, Крылов решился покинуть театр и последовать совету И. И. Дмитриева. В 1808 г. Крылов, снова поступивший на службу (в монетном департаменте), печатает в «Драматическом Вестнике» 17 басен и между ними несколько («Оракул», «Слон на воеводстве», «Слон и Моська» и др.) вполне оригинальных. В 1809 г. он выпускает первое отдельное издание своих басен, в количестве 23, и этой книжечкой завоёвывает себе видное и почётное место в русской литературе, а благодаря последующим изданиям басен он становится писателем в такой степени национальным, каким до тех пор не был никто другой. С этого времени жизнь его — ряд непрерывных успехов и почестей, по мнению огромного большинства его современников — вполне заслуженных. В 1810 г. он вступает помощником библиотекаря в Императорскую публичную библиотеку, под начальство своего прежнего начальника и покровителя А. Н. Оленина; тогда же ему назначается пенсия в 1500 рублей в год, которая впоследствии (28 марта 1820 г.), «во уважение отличных дарований в российской словесности», удваивается, а ещё позднее (26 февраля 1834 г.) увеличивается вчетверо, при чём он возвышается в чинах и в должности (с 23 марта 1816 г. он назначен библиотекарем); при выходе в отставку (1 марта 1841 г.) ему, «не в пример другим», назначается в пенсию полное его содержание по библиотеке, так что всего он получает 11700 руб. асс. в год. Уважаемым членом «Беседы любителей русской словесности» Крылов является с самого её основания. 16 декабря 1811 года он избран членом Российской Академии, 14 января 1823 года получил от неё золотую медаль за литературные заслуги, а при преобразовании Российской Академии в отделение русского языка и словесности академии наук (1841) был утверждён ординарным академиком (по преданию, император Николай I согласился на преобразования с условием, «чтобы Крылов был первым академиком»). 2 февраля 1838 года в Петербурге праздновался 50-летний юбилей его литературной деятельности с такою торжественностью и вместе с тем с такою теплотой и задушевностью, что подобного литературного торжества нельзя указать раньше так называемого Пушкинского праздника в Москве.

Памятник И. А. Крылову на Патриарших прудах в МосквеСкончался Иван Андреевич Крылов 9 ноября 1844 года от несварения желудка. Похоронен 13 ноября 1844 года на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. В день похорон друзья и знакомые И. А. Крылова вместе с приглашением получили по экземпляру изданных им басен, на заглавном листе которых под траурною каймою было напечатано: «Приношение на память об Иване Андреевиче, по его желанию».

Анекдоты об его удивительном аппетите, неряшестве, лени, любви к пожарам, поразительной силе воли, остроумии, популярности, уклончивой осторожности — слишком известны.

Высокого положения в литературе Крылов достиг не сразу; Жуковский, в своей статье «О басне и баснях Крылова», написанной по поводу изд. 1809 г., ещё сравнивает его с И. И. Дмитриевым, не всегда к его выгоде, указывает в его языке «погрешности», «выражения противные вкусу, грубые» и с явным колебанием «позволяет себе» поднимать его кое-где до Лафонтена, как «искусного переводчика» царя баснописцев. Крылов и не мог быть в особой претензии на этот приговор, так как из 27 басен, написанных им до тех пор, в 17 он., действительно, «занял у Лафонтена и вымысел, и рассказ»; на этих переводах Крылова, так сказать, набивал себе руку, оттачивал оружие для своей сатиры. Уже в 1811 г. он выступает с длинным рядом совершенно самостоятельных (из 18 басен 1811 г. документально заимствованных только 3) и часто поразительно смелых пьес, каковы «Гуси». «Листы и Корни», «Квартет», «Совет мышей» и пр. Вся лучшая часть читающей публики тогда же признала в Крылове огромный и вполне самостоятельный талант; собрание его «Новых басен» стало во многих домах любимой книгой, и злостные нападки Каченовского («Вестн. Европы» 1812 г., № 4) гораздо более повредили критику, чем поэту. В год Отечественной войны 1812 года Крылов становится политическим писателем, именно того направления, которого держалось большинство русского общества. Также ясно политическая идея видна и в баснях двух последующих годов, напр. «Щука и Кот» (1813) и «Лебедь, Щука и Рак» (1814; она имеет в виду не Венский конгресс, за полгода до открытия которого она написана, а выражает недовольство русского общества действиями союзников Александра I). В 1814 году Крылов написал 24 басни, все до одной оригинальные, и неоднократно читал их при дворе, в кружке императрицы Марии Феодоровны. По вычислению Галахова, на последние 25 лет деятельности Крылов падает только 68 басен, тогда как на первые двенадцать — 140.

Сличение его рукописей и многочисленных изданий показывает, с какой необыкновенной энергией и внимательностью этот в других отношениях ленивый и небрежный человек выправлял и выглаживал первоначальные наброски своих произведений, и без того, по-видимому, очень удачные и глубоко обдуманные. Набрасывал он басню так бегло и неясно, что даже ему самому рукопись только напоминала обдуманное; потом он неоднократно переписывал её и всякий раз исправлял, где только мог; больше всего он стремился к пластичности и возможной краткости, особенно в конце басни; нравоучения, очень хорошо задуманные и исполненные, он или сокращал, или вовсе выкидывал (чем ослаблял дидактический элемент и усиливал сатирический), и таким образом упорным трудом доходил до своих острых, как стилет, заключений, которые быстро переходили в пословицы. Таким же трудом и вниманием он изгонял из басен все книжные обороты и неопределённые выражения, заменял их народными, картинными и в то же время вполне точными, исправлял постройку стиха и уничтожал так наз. «поэтические вольности». Он достиг своей цели: по силе выражения, по красоте формы басни Крылоа — верх совершенства; но всё же уверять, будто у Крылова нет неправильных ударений и неловких выражений, есть юбилейное преувеличение («со всех четырёх ног» в басне «Лев, Серна и Лиса», «Тебе, ни мне туда не влезть» в басне «Два мальчика», «Плоды невежества ужасны таковы» в басне «Безбожники» и т. д.). Все согласны в том, что в мастерстве рассказа, в рельефности характеров, в тонком юморе, в энергии действия Крылов — истинный художник, талант которого выступает тем ярче, чем скромней отмежёванная им себе область. Басни его в целом — не сухая нравоучительная аллегория и даже не спокойная эпопея, а живая стоактная драма, со множеством прелестно очерченных типов, истинное «зрелище жития человеческого», рассматриваемого с известной точки зрения. Насколько правильна эта точка зрения и назидательна басня Крылова для современников и потомства — об этом мнения не вполне сходны, тем более, что для полного выяснения вопроса сделано далеко не всё необходимое. Хотя Крылов и считает благотворителем рода человеческого «того, кто главнейшие правила добродетельных поступков предлагает в коротких выражениях», сам он ни в журналах, ни в баснях своих не был дидактиком, а ярким сатириком, и притом не таким, который казнит насмешкой недостатки современного ему общества, в виду идеала, твёрдо внедрившегося в его душе, а сатириком-пессимистом, плохо верящим в возможность исправить людей какими бы то ни было мерами и стремящимся лишь к уменьшению количества лжи и зла. Когда Крылов, по обязанности моралиста, пытается предложить «главнейшие правила добродетельных поступков», у него это выходит сухо и холодно, а иногда даже и не совсем умно (см. напр. «Водолазы»); но когда ему представляется случай указать на противоречие между идеалом и действительностью, обличить самообольщение и лицемерие, фразу, фальшь, тупое самодовольство, он является истинным мастером. Поэтому едва ли уместно негодовать на Крылова за то, что он «не выразил своего сочувствия ни к каким открытиям, изобретениям или нововведениям» (Галахов), как неуместно требовать от всех его басен проповеди гуманности и душевного благородства. У него другая задача — казнить зло безжалостным смехом: удары, нанесённые им разнообразным видам подлости и глупости, так метки, что сомневаться в благотворном действии его басен на обширный круг их читателей никто не имеет права. Полезны ли они, как педагогический материал? Без сомнения, как всякое истинно художественное произведение, вполне доступное детскому уму и помогающее его дальнейшему развитию; но так как они изображают только одну сторону жизни, то рядом с ними должен предлагаться и материал противуположного направления. Важное историко-литературное значение Крылов также не подлежит сомнению. Как в век Екатерины II рядом с восторженным Державиным был необходим пессимист Фонвизин, так в век Александра I был необходим Крылов; действуя в одно время с Карамзиным и Жуковским, он представлял им противовес, без которого наше общество могло бы зайти слишком далеко по пути мечтательной чувствительности.

Не разделяя археологических и узко-патриотических стремлений Шишкова, Крылов сознательно примкнул к его кружку и всю жизнь боролся против полусознательного западничества. В баснях явился он первым у нас «истинно народным» (Пушкин, V, 30) писателем, и в языке, и в образах (его звери, птицы, рыбы и даже мифологические фигуры — истинно русские люди, каждый с характерными чертами эпохи и общественного положения), и в идеях. Он симпатизирует русскому рабочему человеку, недостатки которого, однако, прекрасно знает и изображает сильно и ясно. Добродушный вол и вечно обиженные овцы у него единственные так называемые положительные типы, а басни: «Листы и Корни», «Мирская сходка», «Волки и Овцы» выдвигают его далеко вперёд из среды тогдашних идиллических защитников крепостного права. Крылов избрал себе скромную поэтическую область, но в ней был крупным художником; идеи его не высоки, но разумны и прочны; влияние его не глубоко, но обширно и плодотворно.

 

Переводы басен

Первым переводчиком Крылова на азербайджанский язык был Аббас-Кули-Ага Бакиханов. В 30-е годы XIX века, еще при жизни самого Крылова, он перевел басню «Осел и Соловей». Уместно будет отметить, что, например, на армянский язык первый перевод был сделан в 1849 году, а на грузинский — в 1860. Свыше 60-ти басен Крылова в 80-х годах XIX века перевел Гасаналиага хан Карадагский. Как отмечал выдающийся азербайджанский литературовед Микаил Рафили, «переводы Хан Карадагского имели исключительное значение в культурной жизни Азербайджана. Благодаря его переводам учебно-воспитательная литература обогатилась новыми, социально-насыщенными произведениями и русская литература стала действительно достоянием широких масс Азербайджана. Эти переводы с <