Фирдоуси. Шахнаме. Пер. В. В. Державина.

И Ардашир уста раскрыл пред ними:
«Эй, славные познаньями своими,
Постигнувшие сердцем суть всего!
Я знаю, нет средь вас ни одного,
Кто б не слыхал, каким подверг невзгодам
Нас Искандар – пришелец, низкий родом!
Он славу древнюю низверг во мрак,
Весь мир зажал в насильственный кулак.
<...>
Ты вспомни Искандара, что сгубил
Славнейших, цвет вселенной истребил.
Где все они? Где блеск их величавый?
О них осталась лишь дурная слава.
Не в рай цветущий – в леденящий ад
Ушли они. Не вечен и Хафтвад!»

Прозвище «Великий» прочно закрепилось за Александром с античных времён. Римский писатель Курций в I веке назвал своё сочинение «Историей Александра Великого» (Historiae Alexandri Magni Macedonis); Диодор отметил «величие славы» полководца (17.1); Плутарх также называл Александра «великим воином»^[128]. Римский историк Тит Ливий сообщил о той высокой оценке, которую дал Александру другой знаменитый в истории полководец — Ганнибал:

Сципион … спросил, кого считает Ганнибал величайшим полководцем, а тот отвечал, что Александра, царя македонян, ибо тот малыми силами разбил бесчисленные войска и дошёл до отдаленнейших стран, коих человек никогда не чаял увидеть^[129].

По словам Юстина, «не было ни одного врага, которого он бы не победил, не было ни одного города, которого бы он не взял, ни одного народа, которого бы он не покорил ^[130]».

Наполеон Бонапарт восхищался не столько военным гением Александра, сколько его государственными талантами:

Что меня восхищает в Александре Великом — это не его кампании, для которых мы не имеем никаких средств оценки, но его политический инстинкт. Его обращение к Амону стало глубоким политическим действием; таким образом он завоевал Египет^[131].

Однако достижения полководца ставились под сомнения античными философами, которые не видели величия славы в захвате новых земель. Сенека назвал Александра несчастным человеком, которого гнала в неведомые земли страсть к честолюбию и жестокость, и который старался подчинить себе всё, кроме страстей^[132], ибо из наук он должен был узнать, «как мала земля, чью ничтожную часть он захватил»^[133].

По-разному оценивали Александра на Востоке. Так, в зороастрийской «Книге о праведном Виразе» (Арда Вираз Намаг) Александр представлен как посланник повелителя зла Ангра-Майнью (см. врезку справа). В дальнейшем официальные персидские историографы старались изобразить Александра потомком Ахеменидов, чтобы обосновать теорию наследственной преемственности персидского трона^[134]. Нередко предполагается, что Александр скрывается под именем Зуль-Карнайн в Коране, где он характеризуется как праведник. Псевдоисторический роман «История Александра Великого» был переведён на пехлевийский язык, а через него, вероятно, и на арабский язык до появления Корана, и был известен в Мекке^[135]. Впоследствии личность Александра пользовалась популярностью в мусульманском мире, и ему нередко старались приписать негреческое происхождение. Например, североафриканские арабские авторы возводили его корни к территории Магриба, а испанские — к Пиренеям^[136]. Средневековый персидский поэт Фирдоуси в поэме Шахнамевключает Александра в ряд правителей Ирана, нейтрально повествует о его философской беседе с мудрецами, но устами царя Ардашира озвучивает негативную оценку завоевателя (см. врезку справа). Отдельную поэму «Искендер-наме» в цикле «Хамсе» посвятил Александру поэт Низами Гянджеви.

Александр был популярным персонажем и в еврейской традиции — в частности, в Библии, раввинистической литературе и у Иосифа Флавия. В Книге пророка Даниила, которую Александр якобы читал^{[сн 10]}, он не назван прямо, но рассматривается как часть божественного плана по спасению еврейского народа^[137]. В Первой книге МаккавейскойАлександр представлен как умеренно враждебный завоеватель, одним из преемников которого стал Антиох IV Эпифан, организатор преследований приверженцев иудаизма^[138][139]. В раввинистической литературе отношение к Александру смешанное^[140].

Образ Александра в историографии[править | править вики-текст]

Уже в античности выделились две традиции в изображении Александра: апологетическая и критическая; первая была представлена сочинениями Плутарха и Арриана, вторая — Диодора Сицилийского, Помпея Трога, Квинта Курция Руфа^[141]. Как пишет проф. Ю. Белох: «Из всех героев древности наибольший интерес в образованном обществе возбуждал даже во времена упадка великий Александр»^[142].

Попытки исследований деятельности Александра предпринимались в эпоху Возрождения, однако систематическое изучение жизни и деятельности полководца началось лишь в XIX веке с появлением исторических научных школ. Для большинства исследований XIX — начала XX века о жизни и деятельности Александра характерна идеализация полководца. Начало им положил автор фундаментальной «Истории эллинизма» И. Дройзен. Также высокими оценками деятельности Александра отметились автор «Истории греческой культуры» Якоб Буркхардт^[143], Дж. П. Магаффи^[144], Ж. Раде^[fr], П. Жуге^[fr][145] и другие^[146][147]. Арнольд Тойнби считал Александра гением, который в одиночку создал эллинистический мир^[147]. Военному искусству Александра посвятил отдельную работу американский военный историк Теодор Додж^[en], который стремился извлечь из кампаний Александра уроки для современности^[148]. В наибольшей степени апологетическая традиция получила поддержку в Германии, где внимание к его личности было особенно велико^[149].

В книге известного немецкого преподавателя и популяризатора исторической науки Г. В. Штоля «Герои Греции в войне и мире» (1866) Александр изображался удачливым полководцем и мудрым государственным деятелем. Переведенная на русский язык в конце XIX века, книга Г. В. Штоля пользовалась большим успехом в среде российской гимназической и студенческой молодежи.

Для исследователей конца XIX — начала XX века характерен крайний европоцентризм и оправдание завоевательной политики македонского царя: для Буркхардта величие Александра определяется распространением греческой культуры и цивилизации среди варварских народов Востока^[143], а для Жуге его завоевания оцениваются в русле концепции «благодетельного империализма» и представляются как безусловно прогрессивное явление^[145]. Провозвестником «братства народов» считали Александра Михаил Ростовцев^[150] и некоторые другие представители англо-американской историографии^[147]. Порой подобные взгляды сохранялись и позднее: в частности, во всей греческой историографии XX века Александр, как правило, представлялся как носитель высокой культуры и предводитель западной цивилизации в её извечной борьбе с Востоком^[151].

После Второй мировой войны появились крупные исследования, критически оценивавшие деятельность полководца. Как политика, руководимого лишь холодным расчётом, Александра представили британские историки Роберт Дэвид Милнз и Питер Грин^[147] (в 2010 году монография последнего переведена на русский язык). В монографии Пьера Бриана акцентируется внимание на противодействии Александру^[146]. Амбивалентность действий Александра показал Фриц Шахермайр (его монография об Александре неоднократно переиздавалась на русском языке). По его мнению, Александр и его отец Филипп представляют совершенно разные типы исторических деятелей — необузданный и рациональный соответственно. Шахермайр также ставит Александру в вину разрушение наработок своего отца в сфере сближения македонян с остальным греческим миром^[152]. Среди тематических исследований выделяется двухтомная работа Альфреда Беллинджера (англ. Alfred R. Bellinger) о монетном деле македонского царя с экскурсом в его экономическую политику^[153].

В советской историографии изучением Александра Македонского занимались, прежде всего, С. И. Ковалёв (выпустил монографию о нём в 1937 году)^[154], А. С. Шофман (опубликовал двухтомную «Историю античной Македонии» в 1960 и 1963 годах, отдельную работу «Восточная политика Александра Македонского» в 1976 году и статьи) и Г. А. Кошеленко («Греческий полис на эллинистическом Востоке» в 1979 году и ряд статей)^[155].

3)

Раздел Римской империи — событие, произошедшее в 395 году н. э. после смерти древнеримского императора Феодосия I, заключавшееся в разделе империи на Западную и Восточную части, в каждой из которых у власти стоял свой император.

Правителем Восточной Римской империи стал старший сын Феодосия Флавий Аркадий, тогда как правителем Западной — его младший сын Гонорий. Столицей Восточной империи стал Константинополь, тогда как император Запада проживал сначала в Медиолане, впоследствии большей частью в Равенне и лишь изредка в Риме. На протяжении V века н. э. и до падения Западной империи, однако, Западная и Восточная империи не рассматривались как два отдельных государства, продолжая составлять неделимую в понимании тогдашнего общества единую Римскую империю (причём такая её интерпретация сохранялась и на протяжении многих лет после падения Западной империи в 476 году н. э.). В связи с этим некоторые историки считают более правильным говорить о разделении императорского правления в Римской империи, но не о разделе государства как такового^[1].

Разделение империи также иногда рассматривается как предпосылка для случившегося намного позже раскола христианской церкви на католическую и православную^[2].

Музыка