Историко-правовые аспекты развития законодательства России об ответственности за захват заложника

В течение последних десятилетий XX столетия в мире наблюдается резкий рост числа случаев захвата заложников (если в начале 70-х гг. случаи совершения этого преступления были зарегистрированы в 48 странах, то в конце 80-х – более чем у 70[3]). Однако не следует считать данное преступление присущим только прошлому веку. Захват заложников как явление известен с незапамятных времен: его корни уходят обычаев первобытных родов и племен[4].

Особенности жизни и выживания уже в те времена показали, что отдельный человек практически обречен на гибель, следовательно, существование было возможно только в сообществе. Для относительно стабильного сосуществования нескольких сообществ на определенной территории нужно было время от времени регулировать те или иные вопросы, то есть вести переговоры. По их завершению (а иногда – и во время проведения) сторонам необходимы были гарантии соблюдения обязательств. Следовательно, представитель (или несколько представителей) одного сообщества становился (становились) своеобразным залогом для другого в выполнении достигнутых договоренностей, отвечая за это своей свободой и жизнью.

Исторически сложились определенные правила обращения с заложниками. Они находились под властью другой стороны, пользуясь при этом правом неприкосновенности и даже возможностью участвовать в общественной жизни. После выполнения условий договора или окончания срока его действия освобождали заложников; в случае несоблюдения или нарушения условий договора они оставались под властью стороны, что их удерживала, и могли быть подвергнуты длительному заключению или даже казнены.

В рабовладельческие времена взятия и выдача заложников получили широкого распространения в государствах Средиземноморья, Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока, причем применялись они не только для обеспечения выполнения соглашений. Одним из обязательных мероприятий владычества Римской империи на оккупированных территориях согласно hospitum publicium (договоров о протекторате) стало заключение или вывоз в Рим престола потомков или детей правящей верхушки; иногда родители добровольно отправляли своих детей в Рим для приобретения жизненного и политического опыта. Римляне гарантировали таким заложникам жизнь в случае покорности местного населения, а также всячески склоняли их на свою сторону; если же случались мятежи или восстания, казнили заложников. С ростом масштабов военных действий увеличивалось и количество заложников, их выдавали победителям: если Карфаген после Второй Пунической войны 218-202 гг. н.э. и сирийский царь Антиох III в 188 г. к н.е. обязались выдать римлянам соответственно 100 и 20 заложников, то после Третьей Пунической войны 149-146 гг. к н.е. Карфаген выдал уже 300 человек. Во времена Юлия Цезаря количество заложников достигала 600. В некоторых государствах Ближнего Востока и Средней Азии взятием заложников обеспечивалось выполнение даже равноправных договоров[5].

Захват заложников – иное по форме, но сходное по сути явление – было одним из древнейших способов действий пиратов, которые с античных времен стали настоящим бедствием Средиземного моря. Пираты обычно пленным предоставляли возможность освободиться после уплаты выкупа (на время, необходимое родственникам для его сбора и передачи, заложнику гарантировалось жизни). В случае неуплаты личность продавали в рабство, подвергали жестоким пыткам или убивали. Впоследствии, в XVI–XVI веке, после распространения пиратства в Новом свете, пираты захватывали людей с целью получения выкупа от целых городов: после внезапного нападения состоятельных жителей сажали и увольняли только после уплаты выкупа под угрозой казни заложников, ограбления и сожжения всего города[6].

На межгосударственном уровне взятия заложников длительное время не считалось преступлением. Наказуемыми подобные деяния считались только в сочетании с пиратством, похищением и т.д. Последнее, кстати, было признано преступлением еще с античных времен. Так, хищение чужого холопа согласно ст. 29 Русской Правды (Краткая редакция) наказывалось штрафом в 12 гривен[7]. Размер штрафа за похищение женщины по ст. 2 Устава князя Ярослава о церковных судах (Расширенная редакция) был дифференцированным (за княжескую дочь – 5 гривен, за боярскую – 1 гривну, за женщину другого состояния – 1 рубль)[8].

В средневековье взятия заложников окончательно приобрело статус обычного способа обеспечения исполнения заключенных договоров. В 1139 г. дети состоятельных новгородцев стали заложниками («талями») князя Всеволода Олеговича, когда его сын поехал в этот город княжить. В эпоху монголо-татарского нашествия сыновья русских князей постоянно жили в Золотой Орде для обеспечения покорности и своевременного сбора дани в землях их родителей, так же как за несколько столетий до этого жили в Киеве сыновья половецких ханов[9]. Заложниками находились в монголо-татарском государстве князья, вызванные к ханскому двору для получения ярлыка – грамоты на княжество, а в Персии – грузинские царевичи.

С наступлением Нового времени взятия заложников для обеспечения выполнения заключенных договоров прекратилось. Развитие международных отношений обусловил появление более прогрессивных средств осуществления отношений и урегулирования конфликтов между государствами. К тому же теория естественного права отрицала саму возможность вмешательства в личную жизнь человека, посягательство на ее личную неприкосновенность и свободу передвижения, развила понимание ценности отдельного человека. Был провозглашен принцип индивидуальной ответственности лица вместо коллективной ответственности сообщества или государства. Заключен после завершения Тридцатилетней войны Вестфальский мирный договор 1648 г. признал неправомерным задержание лиц, которые имеют дипломатический иммунитет[10].

Как и в рабовладельческие времена, уголовно наказуемым было только похищение и незаконное лишение свободы человека. Строгие наказания за похищение человека предусматривали Судебник 1497 года, Соборное уложение 1649 года. Однако отдельно ответственность за захват заложников ни одним законом предусмотрена не была. Фактически о захвате заложников не было известно и уголовно-правовой науке[11].

В частности, Арт. 187 гл. 21 Артикула воинского 1715 г. устанавливал ответственность за похищение и продажу человека[12].

Однако захват заложников как явление не исчезло навсегда. Уже в конце XVIII века оно превратилось из средства внешней политики в инструмент внутренней. Как древние римляне обеспечивали взятием заложников стабильность своей власти на захваченных территориях, так во время Великой Французской революции якобинцы использовали его как один из способов осуществления политики террора (франц. «terreur», от лат. «terror» – страх, ужас), то есть тотального устрашения, подавления политических, идеологических и иных противников путем применения насилия вплоть до физического уничтожения. Именно тогда и таким образом общеизвестный ныне термин «террор» приобрел свое понятийное оформление, и, как видим, уже в то время он был связан с захватом заложников. Во время Вандейських войн 1793-1795 гг. Конвент принял декрет «О заложниках», согласно которого коммунам и Комитета общественного спасения разрешалось задерживать семьи эмигрантов-роялистов, сажать их и депортировать из страны в случае убийства в определенной местности солдат революционной армии или Национальной гвардии[13]. Это был первый в истории акт правового регулирования захвата заложников.

Обострение политической борьбы, буржуазные революции 1848 года во многих странах Европы, активизация национально-освободительных движений на протяжении XIX века – все это вызвало жесткую реакцию в виде усиления террора. Эскалация терроризма побудила большинство государств к установлению более строгого основного (в основном смертной казни) и дополнительного наказания (ссылка, лишение политических или гражданских прав) за совершение подобных деяний. Кроме этого, государства мира были (и остаются) заинтересованными в единой, согласованной реакции на такие посягательства. Национальное законодательство должно содержать определенный стандартный перечень норм об ответственности за акты терроризма (так называемая двойная преступность), потому что иначе государство, на территории которого находится виновное лицо, может отказать в выдачи на основании того, что действия данного лица по законодательству страны пребывания не являются преступными (принцип nullum crimene sine lege – «нет закона, нет преступления»). Это обстоятельство также обусловила соответствующие изменения действующего законодательства.

Поскольку виновные лица, пытаясь избежать преследования, часто прибегали к бегству за границу, особое внимание было уделено развитию института выдачи и заключению соответствующих межгосударственных договоров. Преодолевая определенные препятствия (в частности, «Оксфордскую резолюцию» 1880 г. отказ от выдачи лиц, виновных в совершении политических преступлений[14]), некоторые государства начали отказываться от подобного ограничения уголовного преследования и от предоставления права на убежище виновным в совершении преступлений по политическим мотивам лицам.

В 1885 г. Россия и Германия заключили соглашение о выдаче обвиняемых, подсудимых и осужденных, находящихся на их территории, уклоняясь от преследования за преступления против царствующих особ и членов их семей[15]. Среди различных форм насильственных действий (убийство, покушение на убийство, нанесение телесных повреждений, оскорбление, изготовление и хранение взрывчатых веществ), совершение которых признавалось основанием для выдачи виновного лица, в соглашении упоминалось и посягательство на свободу и неприкосновенность личности. Соответствующие положения были почти дословно закреплены в законодательстве (ст. 99 Российского Уголовного уложения 1903 г[16].). Однако захват заложников, как и раньше, не считалось отдельным преступлением: уголовно наказуемыми оставались незаконное задержание, заключение, продажу в рабство и похищение человека[17].

Первая мировая война, революции и гражданская война в России, революции в Германии, Венгрии и Турции, а также возникновение новых государств и масштабные территориальные изменения в мире по итогам Версальско-Вашингтонской системы договоров обусловили дальнейшее рассмотрение выдачи лиц, обвиняемых или подозреваемых в совершении актов терроризма, исключительно сквозь призму политических интересов. Подобные общественно опасные проявления снова получили статус политических преступлений, а имеющиеся на то время межгосударственные соглашения утратили силу.

Во время Гражданской войны в Советской России большевики, по примеру якобинцев и коммунаров, провозгласили политику «красного террора». Декрет Совета Народных Комиссаров от 5 сентября 1918. обязывал органы Всероссийской Чрезвычайной Комиссии арестовывать классовых врагов (представителей буржуазии, духовенства, интеллигенции, купечества, офицерства и т. п) и членов их семей с последующим содержанием в концентрационных лагерях и применением высшей меры социальной защиты в случае совершения в определенной местности контрреволюционного мятежа, диверсии, саботажа, покушения на жизнь представителя советской власти[18].

Увеличение уязвимости гражданского населения в результате боевых действий и общественное движение за гуманизацию войны обусловили разработку общеобязательных международных правил ведения последней. Во время Гаагских конференций 1899 и 1907 гг., наряду с другими разрешенными во время войны действиями, было ограничено и взятие заложников. О его неправомерности говорится в Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г.[19] – основного документа так называемого «права Гааги». В частности, это касается обязанности воюющих сторон уважать честь, семейные права и жизни отдельных лиц (ст. 46), недопустимости наложения общего взыскания на все население за действия отдельных лиц (ст. 50) и тому подобное.

В отечественном уголовном законодательстве, начиная с советских времен, понятия «захват заложников» не было. В соответствии с УК РСФСР 1922 г[20]. предусматривалась уголовная ответственность с наказанием в виде лишения свободы сроком до одного года за насильственное незаконное лишение кого-либо свободы, совершенное путем задержания или помещения его в каком-либо месте (ст. 159 УК РСФСР). По ст. 160 УК РСФСР предусматривалась уголовная ответственность за лишение свободы способом, опасным для жизни или здоровья лишенного свободы или сопровождающимся для него мучениями – лишение свободы со строгой изоляцией. По ст. 161 УК РСФСР за помещение в больницу для душевнобольных заведомо здорового лица из корыстных или иных личных видов – наказание в виде лишения свободы сроком не менее пяти лет. В послеоктябрьский период особое внимание в уголовном законодательстве уделялось защите интересов детей. Так, УК РСФСР 1922среди посягательств на личную свободу предусматривал похищения, сокрытия и подмену чужого ребенка с корыстной целью, из мести или по другим личным мотивам. Наказание: лишение свободы на срок до четырех лет со строгой изоляцией (ст. 162). Таким же образом решался данный вопрос в УК РСФСР 1926 г. С той лишь разницей, что установлено наказание предусматривало лишение свободы на срок до трех лет (ст. 149 УК РСФСР[21]). Это, очевидно, было связано с тем, что в отличие от похищения детей случаи похищения взрослых практически были редким явлением. Дети же продолжали оставаться объектом посягательств. Их похищали для присвоения и воспитания, использования похищенного ребенка для паразитического существования с помощью бродяжничества и попрошайничества, из мести, с целью осуществления в отношении их действий сексуального характера, для получения большей жилплощади и др[22].

Новый этап международного сотрудничества в противодействии терроризму начался после убийства 9 октября 1934 года в Марселе короля Югославии и министра иностранных дел Франции. Лига Наций решительно осудила терроризм как способ достижения политической цели, призвав все государства мира до широкого сотрудничества и оказания всей возможной помощи в предупреждении, пресечении и преследовании актов международного терроризма и наказании лиц, виновных в их совершении[23].

Результатом трехлетнего труда созданного Лигой Наций комитета экспертов из 11 стран, в том числе СССР, стала подписанная 16 ноября 1937 года в Женеве Конвенция о предупреждении и пресечении терроризма[24]. Она закрепляла понятие международного террористического акта и соучастия в его совершении (ст.ст. 1-3), регламентировала сотрудничество в противодействии терроризму (ст.ст. 15-17), процедуры решения спорных вопросов и практического применения (ст.ст. 20-29). Кроме этого, Конвенция устанавливала принцип aut dedere aut judicare («выдай или суди») – виновное лицо подлежит выдаче стране, на территории которой было совершено преступление; во всех других случаях государство, на территории которого данное лицо было задержано, должна была привлечь ее к ответственности согласно национальному законодательству (ст.ст. 8-10). Государства-участники обязывались выдавать человека с учетом права и практики страны, к которой обращена соответствующая просьба, внести изменения в законодательство с целью установления строгой ответственности за террористические проявления[25].

К сожалению, в результате сложной политической ситуации накануне Второй мировой войны Конвенция так и не вступила в силу. Несмотря на это и на некоторые собственные недостатки, Женевская конвенция 1937 г. стала этапной в международном сотрудничестве по противодействию терроризму. Были заложены основы юридической техники будущих подобных соглашений, которые используются и до сих пор (определение преступления, закрепление неотвратимости наказания, регламентация выдачи по ограничению института невыдачи при совершении определенного Конвенцией перечня деяний по политическим мотивам и тому подобное).

Стоит обратить внимание на тот факт, что уже первое международное соглашение о борьбе с терроризмом признала уголовно наказуемым актом международного терроризма действия, содержащих признаки захвата заложников. Так, согласно ст. 2 Конвенции каждая страна-участница должна установить по собственному законодательством ответственность среди прочего и за лишение свободы глав государств, лиц, наделенных полномочиями глав государств, их преемников (по наследству или по назначению), лиц, выполняющих государственные функции или занимающих государственные должности на момент посягательства, и их супругов.

Во время Второй мировой войны державы Оси использовали захват заложников как инструмент политики террора (наподобие древнеримского протектората) на оккупированных территориях с целью подавления Движения Сопротивления. Заложников захватывали среди местного населения (в основном среди стариков, женщин и детей).

Во время Женевской конференции 1949 г. захват заложников во время военных действий было решительно осуждено. Для предотвращения будущих нарушений законов и обычаев войны государствами-участниками конференции были подписаны четыре международные конвенции, которые вместе образуют так называемое «право Женевы». Все Женевские конвенции 1949 г. содержащие одинаковую по смыслу ст. 3, согласно которой прямо запрещается (среди прочего) взятие заложников из числа лиц, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях, в том числе из числа лиц из состава вооруженных сил (комбатантов), которые сложили оружие, перестали принимать участие в военных действиях вследствие заболевания, ранения, задержания или по любой другой причине. Кроме того, ст. 34 IV Конвенции запрещает взятие заложников из числа лиц, которые во время конфликта (оккупации) находятся под властью стороны-участницы конфликта (оккупирующей державы), гражданами которой они не являются. Действие «права Женевы» распространяется на все международные военные конфликты, даже когда одна из его сторон не ратифицировала соответствующие конвенции.

Во второй половине XX века военно-политические блоки во главе со сверхдержавами в своем противостоянии часто использовали национально-освободительную борьбу бывших колоний за освобождение из-под власти метрополий. Участники связанных с такой борьбой войн малой интенсивности не гнушались никакими методами, в том числе и запрещенными международным гуманитарным правом (в частности, захватом заложников). Подобные действия грубо нарушали право нации на самоопределение и исключительное распоряжение собственной политической судьбой, закрепленное Уставом Организации Объединенных Наций[26], а также права человека на жизнь, свободу, личную неприкосновенность и достойное поведение, провозглашенные Всеобщей декларацией прав человека 1948 г[27]. и Международным пактом о гражданских и политических правах 1966 г[28].

Учитывая это, ООН признала законным и соответствующим принципам международного права борьбе народов, находящихся под колониальным и иностранным господством, за признание своего права на самоопределение и независимость, а вооруженные конфликты, связанные с такой борьбой, – международными по содержанию «права Женевы». В 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г. были приняты Дополнительные протоколы – относительно защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Протокол I) и защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера (Протокол II)[29].

Дополнительные протоколы 1977 г., предоставляя статус воюющей стороны народам, ведущим национально-освободительную борьбу, обязывают их придерживаться законов и обычаев войны. Таким образом, если повстанцы (партизаны) захватывают заложников, они тем самым серьезно нарушают «право Женевы» и должны быть подвергнуты уголовному преследованию и суду.

Признав захват заложников во время боевых действий военным преступлением, Женевские конвенции 1949 года и Дополнительные протоколы к ним 1977 года все же не смогли окончательно остановить это явление. Основной причиной этого является прежде всего отсутствие четкого механизма реализации международной ответственности государств и индивидуальной ответственности физических лиц, которые действуют от имени государства, за нарушение этих норм.

Россия является участницей Женевских конвенций 1949 г. и Дополнительных протоколов к ним 1977 г. (с 1989 г.), а также Римского статута Международного уголовного суда 1998 г. Указанное обусловливает принятие мер на реализацию указанных международно-правовых актов, в том числе посредством имплементации соответствующих норм национального законодательства.

УК РСФСР 1960г.[30] устанавливал ответственность за похищение и подмену чужого ребенка (ст. 125 УК РСФСР). Кроме того, ст. 233 предусматривала ответственность за похищение женщины вопреки ее воли для вступления с ней в брак или фактические брачные отношения.

Что же касается захвата заложника как преступления, то до 1987 г. оно не было известно ни российскому, ни советскому уголовному законодательству.

УК РСФСР 1960 г. предусматривал ответственность за насилие над населением в районе военных действий (ст. 267) и дурное обращение с военнопленными (ст. 268). Указанные нормы содержались в главе XI «Воинские преступления» Особенной части, а, следовательно, имели своей задачей защиту общественных отношений в сфере установленного порядка несения военной службы. Поэтому ответственность за военные преступления (как разновидность международных преступлений) фактически не была установлена.

Учитывая то, что перечень международных преступлений, установленный Уставом Нюрнбергского международного трибунала 1945 г., не является устоявшимся, большинство государств мира прибегает к имплементации положений новых международных конвенций в собственное законодательство. Примером является УК Азербайджана, Беларуси, Казахстана, Латвии, Польши, Таджикистана, Франции и тому подобное. Этот опыт был учтен при разработке УК РФ 1996 г. – в его Особенной части имеется раздел XX «Преступления против мира, безопасности человечества».

Международная конвенция о борьбе с захватом заложников 1979 г.[31] с юридической точки зрения и по своей политической сути является сложным, даже противоречивым соглашением. Несмотря на несовершенный характер некоторых положений (отказ от признания государства стороной, что причастна к организации или совершения захвата заложников и тому подобное), Конвенция 8 июня 1983 года вступила в силу. Ее поддержала практически вся мировая общественность. Следует отметить без преувеличения этапном значении Конвенции как первом источнике международного уголовного права, то есть системы принципов и норм, регулирующая сотрудничество государств в борьбе с преступлениями, предусмотренными международными договорами; первого действующего международно-правового акта, который признает захват заложников самостоятельным преступлением международного характера, то есть деянием, предусмотренным международным договором, что посягает на нормальные стабильные отношения между государствами, наносящие вред мирному сотрудничеству в разных сферах и являются наказуемыми согласно норм международных договоров и национальным законодательством согласно этих договоров, а также проявлением международного терроризма.

Мы не случайно указываем, что захват заложников является именно преступлением международного характера – ведь в последнее время существования указанного вида преступлений по международному праву подвергнуто критике. Некоторые ученые предлагают отказаться от этого, предложенного И.И. Карпецем, определение в пользу новой категории – транснациональное преступление. Следовательно, думается, что термин «транснациональный» не отражает специфики преступлений по международному праву, а именно их международного характера и является скорее обобщенным для всех посягательств, совершаемых на территории или затрагивают интересы двух или более государств. Учитывая это, представляется более целесообразным использовать устоявшийся термин «преступление международного характера», в том числе о захвате заложников.

Практическая реализация международных договоров невозможна без мер на внутригосударственном уровне, направленных на их имплементацию. Имплементация гарантирует эффективное применение международно-правовых норм, поскольку предусматривает реальные санкции в отношении лиц, допускающих их нарушения. Следовательно, специфическая деятельность органов государственной власти, направленная на фактическое исполнение взятых согласно международного договора обязательств в сфере действия национального права предусматривает смену (а в случае отсутствия – принятие) соответствующих внутригосударственных норм.

Однако вследствие ряда различных факторов данное преступление лишь осуждался нашим государством на международном уровне как проявление международного терроризма и как военное преступление. Как отдельное преступление захвата заложников не рассматривался, и уголовная ответственность за него не была предусмотрена. В отечественных законах об уголовной ответственности 1922 г., 1927 г. и 1960 г. было криминализировано лишь незаконное лишение свободы.

Наше государство присоединилось к Международной конвенции о борьбе с захватом заложников 1979 года 8 мая 1987 года (с оговоркой об осуждении международного терроризма, независимо от мотивов и о необходимости обоюдного согласия сторон на решение спорных вопросов в Международном Суде). Конвенция вступила для РСФСР в силу 11 июня 1987 года, а 17 июля Указом 1987 Президиума Верховного Совета РСФСР действующий УК 1960 г. был дополнен ст. 126.1 «Захват заложников»[32].

Как уже отмечалось, ранее соответствующей нормы отечественный закон об уголовной ответственности не содержало, поэтому она – как подобная норма наиболее похожа на посягательства (ст. 126 «Незаконное лишение свободы» УК РСФСР 1960 г.), которая была расположена в главы 3 Особенной части Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности». Законодатель, исходя из того, что захват заложников является преступлением международного характера, а также с преимущества международного права над внутригосударственным, текстуально воспроизвел в диспозиции ч. 1 этой статье формулировки, приведенное в ст. 1 Конвенции (ч. 2 предусматривала квалифицированный состав преступления по признаку причинения тяжких последствий). В примечании к статье был изложен содержание ст. 13 Конвенции о неприменении нормы в случаях, когда: преступление, совершенное в пределах одного государства; заложник и предполагаемый преступник являются гражданами этого государства; предполагаемый преступник находится на территории этого государства. При отсутствии хотя бы одного из этих условий, по мнению отечественных ученых, деяние теряло свою внешнюю направленность, поскольку интересы другого государства здесь практически не затрагиваются, и должно квалифицироваться по другим статьям УК[33].

Увеличение количества случаев захвата заложников, обращение к этому виду противоправной деятельности как представителей общеуголовной, так и профессиональной и организованной преступности показало потребность в совершенствовании действующего УК. Ради последнего некоторые ученые предлагали исключить из статьи примечание, что позволило бы применять норму до собственных граждан и на собственной территории[34], избежать квалификации единого преступления как идеальной совокупности двух составов[35], другие – либо изменить редакцию примечания к статье[36], либо квалифицировать действия виновных как незаконное лишение свободы, соединенное с угрозой убийства, а в перспективе дополнить действующий УК нормой об ответственности за захват заложников независимо от места совершения и гражданства виновного лица[37].

Значение этих дополнений трудно переоценить: впервые была установлена реальная уголовная ответственность за захват заложников, обеспечена уголовно-правовая защита человека от данного посягательства независимо от его гражданства и места совершения преступления. Однако были у нововведений и свои недостатки. Во-первых, теперь в. 126.1 УК фактически представляла собой две самостоятельные нормы: «старая» (ч.ч. 1-3), имплементирована в действующий УК согласно Указа Президиума ВС РСФСР от 17.07.87 на основании ратифицированной Конвенции, и «новая» (ч.ч. 4-5), что подлежала применению при совершении преступления на территории РСФСР ее гражданином в отношении гражданина. «Старая» норма относилась к «новой» фактически как специальная к общей (по субъекту и месту совершения преступления), поэтому расположение частей в статье было некорректным с позиции теории уголовного права (общая норма должна предшествовать специальной, а не наоборот). Во-вторых, нарушалась традиционная для отечественного уголовного законодательства построение системы усиления санкции от первой до последней части статьи – наказание за преступление, предусмотренное «старой» нормой, было более суровым, чем предусмотренное «новой». В-третьих, (и это главное), по «новой» норме перечень адресатов требований при захвате заложников был сужен – из него было исключено физическое лицо, юридическое лицо и группа лиц.

В начале 90-х годов XX века стало распространенным явлением похищения людей с последующим предъявлением требований об уплате выкупа за освобождение. Поскольку эти требования предъявлялись к физическим или юридическим лицам, квалификация содеянного как захвата заложников исключалась. Ближайшее по смыслу составом преступления являются незаконное лишение свободы (ст. 126 УК РСФСР 1960 г.). Но такая уголовно-правовая оценка действий виновных лиц являлась ничем иным как возрождением института аналогии в уголовном праве, от которого отказались еще в 1958 году.

Думается, незаконное лишение свободы и захват заложников разграничиваются именно по наличию (или отсутствию) обращения виновного к третьему лицу (или лицам) с определенным требованием, выполнение которого является обязательным условием освобождения пострадавшего. Таким образом, если один человек лишает другого свободы и за освобождение потерпевшего требует выкуп у третьего лица, имеет место захват заложников, а не незаконное лишение свободы[38].

В ст. 126.1 УК РCФCР еще вносились изменения в 1993, когда было исключено примечание. Единственным выходом оставалось коренное совершенствование ответственности за захват заложников в рамках разработки и принятия нового УК РФ, что и было сделано. С момента вступления УК РФ в законную силу, в рассматриваемую статью 206 УК РФ вносились изменения 3 раза в 2003, 2008, 2009 гг. С учетом характера и степени общественной опасности преступление отнесено к числу тяжких, а при наличии квалифицирующих обстоятельств к особо тяжким. Это преступление не только угрожает общественной безопасности, оно ставит под угрозу жизнь и здоровье нередко значительного числа лиц, ограничивает личную свободу, нарушает неприкосновенность человека, гарантированные Конституцией РФ[39].

Подытоживая историческое развитие захвата заложников как явления и как преступления, а также правового регулирования ответственности за него в международном и отечественном праве, следует указать, что захват заложников прошло длительный путь эволюции. Рожденное в первобытные времена, оно не сразу, не всегда и не везде признавалось преступлением, а довольно долго выступало средством обеспечения исполнения договорных обязательств, своеобразным институтом международного права.

Разработка отечественного законодательства об уголовной ответственности за захват заложников опиралась на опыт ряда зарубежных стран и международные документы.

В зависимости от времени и цели совершения можно условно выделить следующие формы данного преступления, что исторически сложились в давние времена:

1. Взятие заложников (применялось в послевоенное или мирное время как средство обеспечения выполнения заключенных договоров путем выдачи одной стороной правителей, богатых лиц или их родственников (чаще всего детей) и взятие их другой стороной в качестве залога до полного исполнения условий соглашения или до истечения срока ее действия).

2. Захват заложников во время вооруженных конфликтов (заключалось в захвате одной воюющей стороной и содержании в заключении пленных или жителей страны – участника войны под угрозой их казни в случае сопротивления оккупационным властям или армии или восстания местного населения).

3. Лишение человека свободы с последующим выдвижением определенных требований как условия ее увольнения (имело место в основном во время совершения другого преступления (в частности, пиратства) и преследовало цель получения выкупа либо иных выгод за освобождение потерпевшего или обмена последнего на других людей; сопровождалось угрозой убийства, дальнейшего содержания в заключении, продажи в рабство).

Следует заметить, что Е. Б. Титов в своем исследовании выделяет четыре этапа развития запрета захвата заложников в международном праве – этап позитивного (институционального) отношение к использованию заложников (IV ст. к н.э. – конец 20-х гг. XX ст. н.э.); этап относительно негативного (частично негативного) отношения к использованию заложников (1929 – 1963 гг.); этап косвенной (опосредованной) запрета актов захвата заложников (1963 – 1979 гг.); этап полного прямого запрета любых действий по захвату, удержания или использования заложников (1979 г.)[40].

Учитывая результаты проведенного исследования, мы считаем целесообразным несколько уточнить рамки такой периодизации в части совершения захвата заложников во время боевых действий. Первый этап развития запрета захват заложников закончился с принятием Гаагской конвенции 1907 г. о законах и обычаях сухопутной войны, закрепила косвенный запрет, а второй – с подписанием Женевских конвенций 1949 г. (деяние непосредственно признано военным преступлением).

Таким образом, все перечисленные формы совершения захвата заложников получили негативную оценку большинства государств, рассматриваются как проявление (акт) терроризма и запрещенные как по международным гуманитарным, так и по международным уголовным правом. Именно благодаря этим отраслям права ответственность за захват заложников установлена сейчас по законодательству большинства государств мира. Опыт правотворчества и правоприменения доказал жизненную необходимость регионального и международного сотрудничества в противодействии этим актам, в каком бы виде (военное преступление как разновидность преступления международного или преступление международного характера) они не проявлялись; сосредоточение усилий в этом исключительно на национальном уровне справедливо признано бесперспективным.

С учетом изложенного мы считаем, что в наше время (в зависимости от времени и места совершения преступления) следует различать две формы захвата заложников:

1. Захват заложников в военное время в районе боевых действий (есть нарушение законов и обычаев войны, одним из видов жестокого обращения с военнопленными и гражданским населением; признается военным преступлением по международному гуманитарному праву – согласно Женевских конвенций 1949 г. и Дополнительных протоколов 1977 г. к ним, а также Римского статута Международного уголовного суда 1998 г.).

2. Захват заложников в мирное время (признается проявлением терроризма, в том числе международного, Международной конвенцией о борьбе с захватом заложников 1979 г. и рядом региональных конвенций и является преступлением международного характера по международному уголовному праву; в России ответственность за его совершение предусмотрена ст. 206 УК РФ).