Источники: Российский статистический ежегодник. 2003: Стат.сб./Госкомстат России. – М., 2003. С. 281.; за 2003 и 2004 гг. – сообщения информагентств.

 

К сожалению, не только широкой публикой, но и в среде ученых-экономистов опубликованные цифры были приняты на веру и должному анализу, а тем более сомнению, не были подвергнуты. Между тем любого человека, живущего в нашей стране и разделяющего беды своего народа, они должны были насторожить. В самом деле, если им верить, то за отмеченные годы рост ВВП составил более, чем в 1,5 раза. С учетом текущего года рост по сравнению с 1998 г. должен приблизиться к 200%. Если мы имеем дело не с очередной потемкинской деревней, а с объективной реальностью, то такой значительный рост - не иголка в стоге сена, которая может легко затеряться. Подобное увеличение производимого в стране общественного продукта должно было настолько улучшить положение страны, которое не мог не ощутить каждый ее житель. Между тем, если мы что и ощутили, то свое ухудшение, а не улучшение.

В связи с этим одна часть сомнений в реальности роста связана с его источниками. Начнем с того, что подобный рост может быть получен за счет ввода в действие таких мощных факторов, которые немыслимы без качественно иного, по сравнению с периодом спада, участия населения в этом процессе. Однако единственно заметное изменение в этой области касается прекращения задержек с выдачей заработной платы. Но она все равно остается такой низкой, что никакого дополнительного трудового энтузиазма вызвать не может. Мы уже не говорим о том, что при экономическом буме заработная плата должна была существенно вырасти.

Во всех моделях экономического роста предполагается, что увеличение национального продукта может быть достигнуто за счет двух источников (правда, по-разному именуемых в разных теориях): во-первых, за счет увеличения численности работников; во-вторых, и главным образом, за счет повышения производительности труда, на долю которой обычно приходится до 4 / 5 роста. Ввиду этого вполне естествен вопрос о том, какая доля роста за счет какого из этих источников была получена? В принципе можно допустить, что какая-то часть роста может быть получена за счет увеличения численности занятых в реальном секторе экономики, поскольку в стране много безработных. Но было ли это? Что касается роста производительности труда, то он невозможен при показанном выше возрасте оборудования.

Так за счет чего получен объявленный экономический рост?

Другая часть сомнений связана с его влиянием на смежные с ним показатели экономической конъюнктуры. Реальный рост экономики не может не иметь ряда обязательных следствий. Если, например, увеличилось производство капитальных товаров, то должно было произойти обновление технической базы производства. Как было показано выше, ничего подобного было.

Если, например, увеличилось производство потребительских товаров и услуг, то должно было повыситься благосостояние населения, которое в действительности все время понижается. Возросшая за годы реформ смертность населения, снижение продолжительности жизни, падение всего уровня жизни основной массы населения, сопровождаемое разными формами социального протеста, являются свидетельствами того, что улучшения нет.

Анализ данных об экономическом росте приводит к выводу, что растет не созданный национальный продукт страны, а происходит нечто другое – увеличение ее валютных доходов, а это хотя и связанные, но не одинаковые вещи. Рост доходов от повышения цен на энергоносители на мировом рынке не тождествен экономическому росту, и одно нельзя выдавать за другое. Для роста валютных доходов используется лишь небольшая часть экономического потенциала, связанная с развитием ориентированных на экспорт отраслей, а остальная прозябает и хиреет. Полученные на мировом рынке валютные средства в экономику, в ее модернизацию не вкладываются, и за минусом их небольшой налоговой части оседают в карманах новых собственников и служат только паразитическому образу их жизни.

Полученные за счет роста цен на энергоносители на мировом рынке валютные доходы, да еще включенные в ВВП по обменному курсу вместе с тотальной монетизацией экономики, настолько вздувают его номинальную (денежную) величину, которая чем дальше, тем больше затрудняет определение физического объема созданного в стране продукта. Кроме того, в виду чрезмерной продолжительности и масштабности инфляционных процессов корректирующее значение дефлятора ВВП с каждым годом снижается, а в результате реальный объем ВВП все больше искажается. А ведь по динамике реального ВВП только и можно судить о действительных темпах экономического роста. Потому и требуется подтверждение роста смежными показателями. Если такого подтверждения нет, то значит, и роста нет.

Боюсь, что в нашей ситуации мы желаемое выдаем за действительное. Преувеличенный объем ВВП создает видимость, что рост экономики достижим сам собой, без особых усилий. Если так, то к чему заниматься сложными инвестиционными проектами и программами научно-технического прогресса, когда без этого все идет хорошо? Вот почему обманчивая картина причиняет нам вред. Она дезориентирует нас относительно того, чем нам следует заниматься во имя своего настоящего и будущего. Вместо того, чтобы выдвинуть источники подлинного роста национальной экономики в центр внимания бизнеса, государства и всего населения, мы вводим себя в опасное заблуждение. Благо бы те доходы, которые выдаются за рост, полностью возвращались в страну, но этого тоже нет. В лучшем случае возвращается лишь их часть, которой латаются текущие дыры. Но такое латание может иметь лишь временный эффект, скрывая факт сползания страны на край бездны. В итоге страна втягивается в нефтегазовую долларовую ловушку мнимого благополучия, а экономика тем временем все глубже погружается в омут технической деградации, выход из которого год от года становится все более трудным. Если нефтяные цены упадут, то на своих размытых опорах экономика не сможет удержаться. Если произойдет обвал, то никакие резервы Центробанка и Стабилизационный фонд нас не спасут.

Единственной гарантией нашей экономической (да и политической) устойчивости могут быть высокие технологии, на базе которых только и можно создать конкурентоспособную экономику, занять подобающее место на мировой арене и обеспечить своему населению достойный уровень благосостояния. Инициативу в этом деле, по примеру развитых стран, должен был взять на себя частный капитал. Но российский капитал оказался на это неспособным. Его заменой могла бы стать российская государственная власть, но втянутая в паутину ложно понятых либеральных ценностей и поставив себя в зависимость от более развитых стран, она связала себя догмами по рукам и ногам.

В данном случае мы имеем в виду рассмотренный выше постулат о саморегулирующейся рыночной экономике. Согласно этой идее экономический рост осуществляется сам собой, а потому нет необходимости разрабатывать стратегию его обеспечения активными государственными действиями. Все неоклассические модели роста исходят из присущей совокупной производственной функции свободы замещения труда и капитала. В условиях совершенной конкуренции это допущение считается достаточной предпосылкой спонтанного экономического роста.

Так, построенная на этой и ряде других аналогичных предпосылках модель роста Р. Солоу предполагает равновесный рост капиталистического хозяйства в условиях рыночных свобод. А что произойдет с экономикой, если она отклонится от этой траектории? В таком случае, по Р. Харроду и Е. Домару, вступят в действие центробежные силы, которые еще более усугубят ситуацию, и это приведет к глубокой депрессии или неконтролируемому росту цен и инфляции. Предотвратить подобное неблагоприятное развитие событий и призваны активные кейнсианские меры государственного стимулирования экономического роста. Прежде всего, речь идет о повышении занятости через расширение совокупного спроса. Р. Солоу же доказывал, что ничего этого не нужно, так как капиталистическая экономика обладает внутренним механизмом спонтанного возвращения к устойчивой траектории экономического роста (steady-state-growth).

Подход Р. Солоу отражает следующее уравнение:

Δ k = sf(k) – nk,

где: k – капиталовооруженность труда, равная отношению фонда капитала к количеству работников (K/L),

Δ k – прирост капиталовооруженности,

s – сбережения на работника,

f (k) – выпуск на работника, равный отношению совокупного производства к количеству работников (Y/L),

n – темп роста рабочей силы.

 

Эту формулу принято называть фундаментальным уравнением неоклассической теории роста. Она связывает прирост капиталовооруженности (Δ k) с величиной сбережений на работника (sf(k)) и величиной инвестиций, которые потребовались бы для поддержания капиталовооруженности на постоянном уровне при данных темпах роста рабочей силы (nk). Следует учесть, что в неоклассической теории инвестиции всегда равны сбережениям. Таким образом, sf(k) можно считать и величиной вложений на единицу труда. Уравнение Р. Солоу утверждает, что Δ k определяется разницей между инвестициями на работника, и той их величиной, которая требуется для поддержания достигнутого уровня капиталовооруженности труда при данном темпе роста рабочей силы.

Выходит, что капиталистическая экономика возвращается к траектории устойчивого роста всякий раз, когда какие-либо внешние силы отклоняют ее от равновесия. Это наглядно показано на рис. 7, взятом нами книги Р. Джонса (Jones, 1975, p. 83).

 

 

Рисунок 7. Модель экономического роста Р. Солоу

На оси абсцисс отложена капиталовооруженность труда (k), а на оси ординат – выпуск на работника (y). Кривая f (k) отражает связь выпуска на работника с капиталовооруженностью труда, т.е. интенсивную производственную функцию. sf (k) и s*f (k) - это сбережения на работника разного уровня, соответствующие инвестициям. Для каждого k величина y делится на сберегаемую и потребляемую части. Кривая nk представляет собой прирост капиталовооруженности, соответствующий постоянным, экзогенным темпам роста рабочей силы.

Рассмотрим свойства графика при значении капиталовооруженности k₁ и функции сбережений на работника sf (k). При этих значениях модели инвестиции на работника точно соответствуют вложениям, необходимым для расширения фондов на уровне естественного роста рабочей силы, т.е. sf (k₁) = nk₁. Это означает, что согласно фундаментальному уравнению Δ k₁ = 0. Понятно также, что и выпуск на работника (y) увеличивается теми же темпами. (В противном случае было бы нарушено требование интенсивной производственной функции об однозначном соответствии капиталовооруженности и производительности труда.) Следовательно, экономика находится на траектории устойчивого роста, т.е. гарантированных темпов роста Р. Харрода.

На участках графика, расположенных левее k₁, инвестиции превышают естественный уровень, т.е. sf (k) > nk. Согласно фундаментальному уравнению, в такой ситуации Δ k > 0 и капиталовооруженность будет нарастать. В то же время на участках графика правее k₁ все наоборот, и капиталовооруженность будет уменьшаться. Значит, экономика будет тяготеть к естественным темпам роста, т.е. стремиться к равновесию.

Р. Солоу задается вопросом: что же произойдет, если по каким-то причинам сбережения вдруг резко возрастут? Его модель предлагает оптимистический ответ. При сдвиге кривой sf (k) в s*f (k) в первый момент равновесие будет нарушено, т.к. инвестиции превысят уровень естественных темпов роста. Однако вскоре механизм сдвига к равновесной траектории, описанный выше, заработает вновь, но теперь уже на уровне капиталовооруженности k₂.

Таким образом, в неоклассической теории именно функция роста инвестиций на уровне естественной динамики рабочей силы (nk) определяет долгосрочную траекторию устойчивого роста экономики [6]. Нетрудно заметить, что модель Р. Солоу работает только при допущении свободы замещения факторов производства.

Рассмотренная теория вызвала множество возражений, большинство которых здесь привести невозможно. Но одно из них никак нельзя обойти. Японский экономист Р. Сато фундаментально исследовал прикладной аспект модели Р. Солоу и показал, что в экономиках развитых стран спонтанный переход от одного уровня равновесия к другому и вследствие этого к новой траектории устойчивого роста, займет исключительно долгий период. Он писал: «Используя неоклассическую модель роста, мы представили главные взаимосвязи между периодом приспособления и величиной параметров, по мере движения экономики от одного состояния равновесия к другому. В результате применения модели к различным экономикам мы показали, что период приспособления крайне долог. Полное приспособление при переходе от одного равновесия к другому, по существу, никогда не достигается. В нашем примере достижение 90% полного приспособления занимает от 50 до 150 лет» (Sato, 1962-1963, p. 22-23).

Такая оценка теории Р. Солоу резко снижает ее практическую ценность и доказывает, что она не может лежать в основе российской стратегии.

Едва ли кто из российского руководства пытался разобраться в неоклассических, а тем более в иных теориях и моделях экономического роста. Просто по моде времени в пределах своих возможностей оно усвоило их общий смысл: со временем все само собой уладится в соответствии с оптимистическим духом неолиберальной концепции. Но если бы кто-то из власть имущих познакомился с западными моделями роста, то обнаружил бы, что, строго говоря, российская ситуация не соответствует даже неоклассической модели, не говоря о других.

Так, в упомянутой выше теории Р. Солоу рост зависит от интенсивности использования факторов производства – труда и капитала, иными словами это означает, что рост достигается в основном за счет технического прогресса. Исходя из этого и используя американские данные Р. Солоу утверждает, что около 4/5 роста производства на одного рабочего является следствием технического прогресса. Причем, он делил капитал на различные поколения в зависимости от возраста и показывал, что поколения оборудования более позднего выпуска в большей мере воплощают технический прогресс и определяют темпы роста. По этой теории в российской экономике, которая из года в год переходит ко все более старой технической базе, роста вообще не может быть.

После сказанного встает вопрос: какая теория и модель роста нам нужны?

Представляется, что нашим условиям более соответствует теория экономического роста, разработанная в 1920-е гг. советским экономистом Г. А. Фельдманом. Она вновь была открыта на Западе Р. Харродом и Е. Домаром в 1940-х годах. Как у нас часто бывает, первооткрыватель теории экономического роста не только не получил признания в своей стране, но, наоборот, был снят со своего поста в Госплане, и в 1930-е гг. подвергнут репрессиям. Однако знакомый с этой моделью одессит Евсей Дымарский (Домар) эмигрировал в США, где в условиях американской свободы продолжил исследования. В своих публикациях он подчеркнул, что его работа является продолжением и развитием теории Г.А. Фельдмана. Благодаря этому последний стал известен и признан на Западе, а позднее и у нас (см. Теория капитала…, 2004, с. 170-186). Что касается Р. Харрода, то он пришел к аналогичным выводам независимо от Г. Фельдмана и Е. Домара, применив кейнсианские идеи к современной капиталистической экономике.

Но как бы то ни было, разработка нужной нам теории экономического роста является заслугой этих трех экономистов и, по моему мнению, следует обратиться, прежде всего, к их наследию. Не имея возможности подробнее останавливаться на богатом содержании работ этих авторов, коротко сформулируем их суть: темп экономического роста прямо пропорционален объему инвестиций и обратно пропорционален капиталоемкости продукции. Никто не может обеспечить развитие экономики без соблюдения этого закона. Каждый процент роста имеет свою инвестиционную цену, и если ее не платить, то реальное расширение производства получить невозможно. Если же верить приведенным выше данным, то экономический рост получается из воздуха, без особых инвестиций и технического прогресса. Но если бы это было так, то не было бы проблемы.

От такого рода заблуждений нам следует освободиться. В поисках альтернативы этим представлениям особый интерес для нас представляет имеет теория роста М. Калецкого, который отрицал возможность существования единой для всех условий модели. Он доказывал, «что каждой социальной системе подходит соответствующая теория роста» и что «одну и ту же формулу темпов роста национального дохода следует интерпретировать различным образом, в зависимости от той социальной системы, с которой мы имеем дело». (Теория капитала…, 2004, с. 191). Наиболее полное изложение этих взглядов можно найти в его книге «Очерки теории роста социалистической экономики», опубликованной на русском языке издательством «Прогресс» еще в 1970 г.

В свете калецкианского подхода, придающего первостепенное значение специфическим для данного общества социальным условиям, особый интерес приобретают труды отечественных разработчиков теории роста (А.И. Ноткина, А.И. Анчишкина, Ю.В. Яременко), в которых наши условия нашли наиболее полное отражение. Это бесценное наследие нашей теоретической мысли мы должны взять на вооружение, если хотим найти ответ на вопрос о том, какая теория роста нам нужна.

Особое значение имеет теория качественной неоднородности технологических ресурсов акад. Ю.В.Яременко (см. Яременко, 1997а, 1997б, 2001)[7]. Обобщая опыт плановой экономики, она отражает те черты отечественного хозяйства, которые остаются – и, скорее всего, еще долго будут оставаться – решающими для процессов его роста. Отправной точкой для данной системы взглядов является констатация неоднородности технологических ресурсов, которые можно условно разделить на два противоположных класса: качественные и массовые. Один и тот же уровень ВВП может быть обеспечен либо меньшим количеством первых, либо большей величиной вторых факторов производства. Нехватка качественных ресурсов может быть компенсирована применением большего количества их массовых аналогов (эффект компенсации). В свою очередь массовые факторы производства можно заместить меньшим количеством качественных.

Из этого видно, что в центре внимания Ю.В.Яременко находится проблема замещения, вокруг которой, как показано выше, вращается вся дискуссия о теории роста. Один из самых оригинальных советских экономистов, предоставляет важные аргументы в пользу отсутствия, предполагаемой неоклассиками свободы замещения факторов производства. Ведь переход к новой структуре потребления ресурсов предполагает другие технологии, а их внедрение требует времени и затрат. Можно сказать, что речь идет о своеобразной и, насколько мы можем судить, не имеющей аналога за рубежом модели технологического выбора, но только развитой не для отдельной фирмы (как это делается в западных теориях), а для народного хозяйства в целом.

Однако Ю.В.Яременко идет дальше, показывая глубокую связь и взаимообусловленность технологической (соотношение эффектов компенсации и замещения) и стоимостной структуры экономики. Если экономика опирается на применение массовых ресурсов, то они должны быть достаточно дешевы. Если качественных, то они должны быть доступны. Этим определяется значение очень важной в системе Ю.В.Яременко концепции экономических функций ряда отраслей народного хозяйства. В экономике, в которой рост достигается за счет все большего применения массовых ресурсов (компенсация), все большая нагрузка ложится на сектор, создающий эти капитальные блага. Таков метод обеспечения равновесия в плановой экономике. В СССР экстенсивный экономический рост требовал все большего производства электроэнергии, металлов, наращивания капитального строительства и т.д.

К 1980-м гг. источники дешевой рабочей силы и полезных ископаемых подошли к концу, и экономика потребовала перемен. Однако, по мнению Ю.В.Яременко, технологическая структура народного хозяйства решительно не соответствовала радикальному переходу к рынку. Все проблемы советской экономики, по мнению Юрия Васильевича, упирались, как в стену в «технологическую неоднородность». Это емкое понятие отражает тот факт, что наибольшая часть качественных ресурсов нашей страны концентрировалась в ВПК. В результате гражданские отрасли воплощали затратные технологии. Вот почему развитие осуществлялось за счет все большего закачивания массовых ресурсов, и вот почему их дешевизна была критически важна. С либерализацией ценообразования, предупреждал Ю.В. Яременко, массовые ресурсы вздорожают. В условиях отсутствия предложения качественных инвестиционных товаров гражданские отрасли не перейдут к ресурсосберегающим технологиям, как прогнозируют реформаторы, а просто рухнут.

По расчетам академика, требовались 2-3 пятилетки для осуществления плановым путем технологической перестройки, которая позволит начать эффективные рыночные реформы (Яременко, 1997 а, с. 25). Разумеется, эти здравые суждения были полностью отвергнуты в угаре рыночного энтузиазма на том основании, что у нас, мол, «нет времени ждать». Куда так спешили реформаторы, теперь стало видно всем.

Следует подчеркнуть, что в отличие от нобелевского лауреата Р. Солоу советский экономист не ограничился только абстрактной формулировкой своей теории роста. Им была разработана уникальная математическая модель, позволявшая обработать огромный массив данных о распределении технологических ресурсов в советской экономике и о соответствующих отраслевых пропорциях (см. ее подробное описание в: Яременко, 1997 б, гл. 1-8). Хотел бы прямо сказать, что, несмотря на обилие заезжих консультантов, иностранных фондов и выплаченных грантов, неоклассическая концепция роста российской экономики не имеет и тени количественного обоснования, подобного тому, которым была оснащена теория Ю.В.Яременко. Приведенный выше материал о ценовом диспаритете и технологической деградации экономики полностью подтверждает выводы советского ученого.

Таким образом, неоклассическая теория роста, имеющая ярко выраженный идеологический уклон, не может служить сколько-нибудь надежным ориентиром эффективной экономической политики нашей страны. Несостоятельная теоретически, она полностью опровергнута и самим непрекращающимся кризисом нашей экономики. Ключ к пониманию социальных механизмов, препятствующих развитию капиталистического хозяйства, содержится в марксистских и кейнсианских подходах. Полноценная альтернатива рыночному радикализму выработана лучшими представителями отечественной экономической мысли.