О старине, контакте с молодежью и некоторых «но»

 

Как отдыхала, как развлекалась, решала проблемы брака молодежь раньше, и как это она делает теперь? Рассказывают те, чья молодость пришлась на предреволюционные и первые годы Советской власти, Никифор Арефьевич Киселев и Иван Лазаревич Назаров:

- Праздный ли день, выходной ли, народ, в первую голову, валит в Титково, в церковь. И молодежь не считала зазорным побывать во храме господнем. А и была такая прогулка для молодых развлечением: ребят, девчат знакомых с округи повидают. Парни девку, которая понаряднее, да поосанистее, выглядеть стараются. Те, наоборот, на парней глаз пометывают. Но там шибко не раззнакомишься, только пригляд возьмешь. Но вот когда сходу время придет…

- Назывались так деревенские гулянья. Устраивались они поочередно то в одной, то в другой деревне. В Малой Шалеге сход устраивался во Владимирскую, в июле месяце. Соберутся на выпуске (огороженном месте) жители со всех окрестных деревень: родня к родне примыкает, знакомцы к знакомцам, да и чей ни чей, а в этот день ты наш.

- Драк малошалежцы не любили, на драчуна находили общую управу, этим и отличались. А веселиться умели. Хороводы и пляски устраивали, катания на конях. На сходе парень с девушкой знакомились, а осенью, глядишь, свадебку справляли. Свои, деревенские, женились друг на дружке редко: и без того родные-переродные все.

Анна Петровна Торопова возрастом много моложе первых двух рассказчиков. Ее молодость пришлась на тридцатые, предвоенные годы.

- Мне запомнились больше зимние гулянья – свозы. Оттого, может, что зимой крестьянину дел поменьше, погулять время есть без заботы. Для своза молодежь откупала избу. Хозяева уходили ночевать к соседям. В откуп избы каждый давал, кто сколько мог. Расставляли лавки по стенам, столы, ставили угощенье. Не зазорно было и вино выставить (в отличие от посиделок, на которые парням полагалось приходить трезвыми). Начиналось гулянье. Гуляли по четыре ночи, днем парни разводили по своим домам приезжих ребят, девушки – девчат. Пели, плясали, играли. Тут и место знакомству находилось. Каждый своз сулил после несколько свадеб, ведь свозы не столь часты были, как нынешние танцы в клубе.

Танцы в клубе. Вот как представляет пожилой человек отдых современной молодежи. И это, в большинстве случаев, к сожалению, так. Говорят об отдыхе и единственно разумеют танцы. Что, впрочем, друг ая тема для разговора. Малочисленная молодежь деревни Малая Шалега даже такого развлечения лишена. О кино мы уже говорили. О прочем говорить не приходится. Спорт, художественная самодеятельность, самодеятельное творчество, вечера отдыха и т.п. – все это находится в загоне. Вот и покидает неженатая молодежь деревню. Сын Порфирия Петровича Киселева – Александр, электрик по специальности, недавно вернулся из армии, а работает в Шахунье за сорок километров. Сын Анны Яковлевны Назаровой – Иван, находящийся в рядах Советской Армии, считает, что вернувшись домой, ничего интересного здесь не найдет. И правильно считает. А всего около двух десятков потенциальных членов колхоза, детей нынешних колхозников, ищут собственное счастье на стороне…

ХХХ

Дороги мне эти скромные, неброские по красоте места. Люди интересны, проживающие здесь. Приветливы дома, ни от кого не запирающиеся на крючок. Доверяют жители друг другу. А это главное. Все готовы отдать гостю простые русские души. И секретов своих, недостатков скрывать не умеют, да и не хотят. Они хотят избавиться от них.

Но кто знает, сколько еще тебе осталось украшать широкий взлобок бревенчатой улицей, Малая Шалега? Но уж место-то больно хорошо! Во всем колхозе такое поискать. Река рядом, железнодорожная станция недалече, до Шахунского большака с километр. Любая деревня такой географии позавидует. Будь моя воля – устроил бы центральную усадьбу здесь. Проложил бы дорогу с твердым покрытием до большака и до станции. А пространства строительного для города хватит.

Одну бы улицу назвал улицей фронтовиков, а старой дал название Назаровой. Назарова улица. Назаровых в Малой Шалеге больше всех. А одну бы улицу оставил без названия. Отдал бы своим друзьям – Николаю Назарову, Ивану Гусеву, Алексею Торопову. Пусть молодые называют, как хотят. И пусть живут на ней. И пусть пишут добрыми делами своими и делами будущих детей своих дальнейшую историю деревни Малая Шалега.

Но долго ли осталось жить тебе, дорогая моя деревня?..

 

Январь 1976 года.

 

	Гусева Екатерина Ивановна
			Буянова Василиса Антоновна
	Ходыгин Фотей Игнатьевич
			Киселев Лазарь Алексеевич
	Киселев Никифор Арефьевич			Киселева Мария Климентьевна
	Киселев Петр Арефьевич			Киселев Федор Арефьевич
	Киселев Дмитрий Алексеевич			Мухина Матрена Владимировна

 

 

	Мухин Иван Васильевич		Мухина Мария Яковлевна
	Смирнов Дмитрий Петрович
		Виноградов Иван Александрович
	Гусев Фома Осипович
		Назаров Иван Лазаревич
	Назаров Павел Лазаревич

 

 

 

Лебедев Михаил Петрович

		Смирнов Петр Иванович
	Лебедев Максим Дмитриевич
		Охлопков Василий Григорьевич
	Торопов Федор Павлович		Торопова Антонина Петровна

 

 

Охлопков Александр Филиппович

Охлопкова Ирина Петровна

 

		Басов Климентий Корнилович		Иудин Михаил Петрович
		Гусева Евдокия Лазаревна
			Виноградова Акулина Тимофеевна
		Назаров Александр Иванович
			Торопов Михаил Александрович
		Торопова Анна Петровна
			Торопов Осип Парфенович
	Мухин Василий Михайлович
		Бывший дом Тороповой А.П.
	Мухин Николай Андреевич

 

Глава первая

РОЖДЕНИЕ

 

Сотни тысяч больших и малых сел и деревень на карте России. У каждого поселения – свой характер, своя история, своя судьба.

Сто двадцать один год прожила на свете деревня Малая Шалега. Для человека – срок долгожительный, для российской деревни – детский, но в этот срок вместилось все: и феодальный период, и период складывания капиталистических отношений, и советский с его бурными, противоречивыми событиями. И потому можно сказать, эти сто двадцать один год были полноценными и явили законченный цикл существования.

Заселение русскими наших мест началось сравнительно поздно. До XV – XVI веков здесь безраздельно хозяйничали татары и подвластная им черемиса луговая (предки современных марийцев). В наследство от обживавших Поветлужье народов остались названия рек и старейших поселений. В середине XVI века русские отвоевали Заволжье у татар, путь для переселенцев был открыт. Убежище для себя здесь прежде всего находили раскольники, не принявшие церковную реформу патриарха Никона. Бежали в Заволжье и неугодившие Петру I стрельцы, отягощенные налогами слобожане, конокрады, находили приют отставные солдаты, нуждающиеся в земле холопы.

В восьмидесятых годах XVII века по реке Керженец начали возникать первые раскольничьи скиты. К началу XVIII века в Заволжье существовало уже до ста скитов, а раскольников в них насчитывалось до тридцати тысяч. Царь и патриарх не могли потерпеть такой вольницы. Особое усердие в изничтожении скитов проявил нижегородский епископ Питирим. В результате его поистине инквизиторских действий на Керженце в 1732 году осталось всего два скита, а к церкви насильно были обращены более половины раскольников.

Необращенные же в «новую» веру подались еще дальше, в глубь лесов, на реки Ветлугу и Усту. И к концу XVIII века мы наблюдаем здесь новый расцвет раскола. В это же время ведется и освоение пашенных земель, ополий для которых обнаружилось предостаточно. Одно за другим возникали русские поселения. Среди старейших шести на Уренщине по ревизии 1719-23 годов значились и ближние к будущей Малой Шалеге - Большая Арья, Карпово, Темта, Титково.

Ко времени второй ревизии 1747 года в районе возникли еще тридцать девять населенных пунктов, в том числе Шалега, разделившаяся впоследствии на Большую и Малую.

Поселение называлось, как правило, по названию реки, вблизи которой оно возникало. В марийском языке есть слово «шолешкы» - бурлить, кипеть. Получается, что речка Шалежка - шаловливая речка. Бывает она такой, правда, лишь несколько весенних дней, когда петляющий по оврагам ручей выплескивается половодьем на узкую полоску лугов.

Ранней весной 1865 года в Шалеге случился большой пожар, в результате которого выгорело полдеревни. Собрались погорельцы на пепелищах и принялись думу думать: как дальше жить.

- Отстраиваться надо по старым местам всем миром,- предлагали одни.

- Где он, мир? Все наособицу жить настраиваются,- сомневались другие.

- Разницы теперя нету, что по старым местам, что по новым,- высказывались третьи.- А по новым-то оно и выгодней будет. Нам нонче от крепости свобода дана, вот и давай махнем за речку Шалежку, земли там богатые, залежные.

Толковали, спорили мужики, но в итоге остались каждый при своем мнении. Кто победней, решили «с помочью» новые дома по старым усадам ставить. Кто покрепче, да у кого ртов поболе, а, стало быть, и земли больше требуется, на новые земли податься решили. Нашлось охотников к перемене мест тринадцать человек. О факте переселения от поколения к поколению такая легенда передавалась. Ее я от Никифора Арефьевича Киселева узнал.

- Тяте нашему десять годков было, когда его из Большой Шалеги на строительство Малой привели. А Корнил Ерофеича Басова и вовсе в лу кошке принесли. Вот и считай, сколь годов деревне: записан Корнил Ерофеич с 1864 года, а в 1865 ему один годочек стукнул. Стало быть, дата рождения Малой Шалеги доподлинно известна. Шибко, сказывают, деревня ставилась. К Покрову все тринадцать семейств под крышу въехали. Зиму поголодовали, нечего сказать. Грибками, ягодками да капусткой перебивались. А по весне за распашку земель принялись. Так с тех пор землю малошалежную и пашут…

Сказано это было Никифором Арефьевичем, родным братом моего покойного деда в 1976 году, а в 1983 Никифор Арефьевич в возрасте девяноста двух лет скончался.

Деревня Малая Шалега пережила его на два года…

 

Глава вторая

СТАНОВЛЕНИЕ

 

Возникновение деревни Малая Шалега пало на период демографического взрыва после реформ шестидесятых годов XIX века. Она стала той малой единицей, влившейся в миллион населенных пунктов России, без которой история страны неполна, и в которой история страны отразилась, как в капле воды. Не знаменита деревня Малая Шалега ни проезжими гостями вроде Ивана Грозного или Екатерины Второй, чем так любят похваляться краеведы, ни людьми государственного масштаба – деревенскими выходцами. Малая Шалега – рядовая деревня, каких большинство на Руси.

По дореволюционной статистике на каждое сельское поселение приходилось в среднем по 124 жителя. Малая Шалега точно укладывалась в этот показатель. Количество хозяйств не превышало 34, но и не уменьшалось меньше 24, а количество едоков в них держалось на уровне 105 – 140. Та же статистика сообщает, что на 100 квадратных (10 на 10) километров в те годы приходилось около пяти деревень и хуторов. Здесь же семь деревень на округу набирается. Соседи Малой Шалеги – более старые: Большая Шалега и Титково, Песочное и Елховка, Шишкино и Безводное еще в середине XVIII века упоминаются. Разве что Безводное помоложе, и то на сотню лет старше. Шестьдесят лет спустя у Малой Шалеги совсем молодой сосед появится – деревня Фоминское.

У каждой деревни в округе свой норов, к жителям каждой свой, особенный подход нужен. И прозвища у каждой деревни свои. Безводновцев «водохлебами» прозвали – в насмешку над безводным названием деревни. Та же насмешка и в прозвищах песочновцев сквозит – «вьюны». Титковцев «творожниками» окрестили. Шишкинцев – «лешими», потому как в глухой уреме проживали. И у дальних соседей прозвищ хоть отбавляй: кочешковцы – «карагаи», бобылевцы – «плетни», багречане – «колотушки», «арьевцы – «вороны» и проч.

И на долю малошалежцев соответственно прозвищ досталось. «Утята» - это за степенную, вперевалочку, походку. «Звонари» - за звонкие голоса на лугах в сенокосную пору: кричат, ругаются, поют – за пять верст слышно. Еще Шалегу «овечьим городком» прозывали – за любовь к сим тварям. Еще поговорку про деревню сложили: «Шалега – варега, все пальцы – удальцы».

И стали выгоревшие удальцы на новом месте хлеб да детей растить. Первого коренного жителя Малой Шалеги, родившегося в 1865 году в семье Арсентия Охлопкова по прозвищу Курдымов, назвали Филиппом. На греческом имя это означает любителя коней. Пророческим оказался выбор имени. Холили да разводили коней малошалежцы как никто в волости, и барыш от торговли ими извлекали немалый. Благодаря торговле исходили с табунами пол-России, от Архангельска до Кубани. Весь род Киселевых лошадниками был, все братья на Первой мировой с сед лом не разлучались, а старейшина рода Арефий Петрович и жизнь свою кончил на лошади, ударившись со всего маху о показавшийся во хмелю высоким переклад ворот родного дома. В 1912 году это было.

Первородными в деревне наряду с семействами Охлопковых, Киселевых считались семейства Басовых, Мухиных, Назаровых, Брагиных, Тороповых, Смирновых, Лебедевых, Комиссаровых, Виноградовых. Широко, с размахом построили деревню новопоселенцы. Улица – не уже Невского проспекта. Один дом от другого – на расстоянии вполне пожаробезопасном. Оттого и был-то в деревне за всю ее историю один большой пожар, когда враз три дома сгорело.

Дома малошалежные большие, светлые, как и полагается в лесном краю, богатом строительным материалом и древесным топливом. Жила Малая Шалега сплоченно, дружно. На выселки, на хутора выселяться никто не стремился. Да и то сказать, для лесистого Заволжья, где диких зверей и разбойников в старые времена хватало, селиться поодиночке было небезопасно. Починки вырастали лишь там, где пошире были ополья, безлесистее местность.

Кроме умения ходить за лошадьми у малошалежцев вскоре еще одно умение обнаружилось – плотницкое. Впрочем, в любой деревне ремеслом этим никого не удивишь. Для крестьянина топор – первый спутник и помощник. Топор у крестьянина на плече или за поясом, едет ли он в лес за дровами, идет ли за грибами. В обороне против дикого зверя да лихого человека топор также всегда пригодится. Убийства в конце XIX века в здешних местах залетными людьми «без письменного вида», то есть без паспорта, совершались часто, о чем гласят записи в приказной книге. Так или иначе, славилась малошалежная плотницкая артель, бравшая в межсезонье подряды по округе.

Любопытная деталь: в списках призывающихся на воинскую службу в графе «занятие, ремесло или промысел» неизменно у всех сельчан проставлялось «плотник».

И все-таки главная дума крестьянина не о промысле, а о земле. Много пота и крови надо было пролить, чтобы землица малошалежная давала те же урожаи, что и испокон веков возделываемая. Первые два-три года она, залежная, целинная, и без особого ухода урожаем радовала. Дальше – хуже. Удобрить ее на первых порах было нечем, живностью-то хозяйства еще как следует не обзавелись. А навоза здешней земле только давай. Места голубичные – верный указатель на кислые почвы. Сколько угодно органики земля примет. Скотом на первых порах шишкинцы помогали. И на развод, и в племя давали. Малошалежцы им за это свои луга для выпаса предоставляли. С тех пор и сложилась дружба двух деревень. «Шалега да Шишкино – Крысино да Мышкино»- завидовали той дружбе соседи.

А вот с «матерью» своей, Большой Шалегой, «дочь» Малая скоро вовсе перестала знаться. И это при том, что вплоть до революций обе Шалеги составляли одну земельную общину. Обидно Большой стало, что в Малой дела так сразу на лад пошли, и малошалежные бабы и ребятишки даже в самое голодное время «по объедкам» не ходили. Была прежде такая система, когда по весне у крестьянина собственный хлеб кончался, и он шел побираться. И совсем рассорились деревни во время Первой мировой из-за истории с большешалежцем, старым солдатом Василием Кудрявцевым.

В областном историческом архиве сохранилось прошение отставного ефрейтора Василия Иванова Кудрявцева, принятого в службу 14 января 1867 года и уволенного в 1882 году, с которым он обращается в уездную управу. «В настоящее время, не имея любого пропитания и никаких средств и родственников благотворителей, и вот только пропитывая себя одним сбором милостыни более пятнадцати лет и в виду старости своей и неспособности к труду, волей-неволей приходится помирать с голода, так как сбор милостыни производить не могу, ибо я имею от роду восемьдесят лет, и за все время выхода моего из военной службы я не был удовлетворен от казны денежным пособием».

Жил Кудрявцев в Большой Шалеге, а побирался по окрестным деревням, так как в своей деревне и без него голи да нищеты хватало. Самая же тяжелая милостыня обычно из Малой Шалеги приносилась. За это его земляки-большешалежцы и невзлюбили. Прошение Кудрявцева было, однако, удовлетворено. Старому солдату положили денежное пособие три рубля в месяц, но обида Большой Шалеги на Малую укрепилась.

 

Глава третья

ЖИЗНЬ ДОКОЛХОЗНАЯ

 

Вообще же нищих, несмотря на лестную характеристику писателем Мельниковым-Печерским Урень-края, как зажиточного, хватало. Каждый день через деревню, по рассказам стариков, проходило от десяти до двадцати просящих подаяние. Особенно много их было из ближней Тарбеевки и из дальней, за тридцать верст, Целегородки. Многое из того, что здесь сообщается, записано мной со слов Никифора Арефьевича Киселева, которому на рубеже XIX-XX веков исполнилось восемь лет. Вот слово в слово записанный кусок из его воспоминаний:

- Голодно не ели и худо не ходили. Нет. Ну разве что два-три мужика, те что неумехи да пьяницы. Это на всю Малую Шалегу. Ей бо! Конечно не в крипленах ходили. В рубахах из льняной пестрядины, да портках из белого холста. Всех украшений – кисет на поясе. Малошалежцы зеленые кисеты любили. Теперь про отношение к онкоголю. Было отношение, нечего греха таить. Пили, гуляли. Да, однако, дело знали. Ай, славно гуляли! В Николу летнего – четыре дня кряду, всё по разным деревням. В Троицу тоже четыре дня. Госпожин день тоже обязательно отгуливали. Рождество и масленицу всей деревней гуляли. Бывало, и опивались. Бывало. Но только в праздники. А таких в году от силы дюжина дней набиралась. По другим праздникам в Титково, в церкву ходили. Тверезыми… Ну, разве что, на свадьбах еще крепко пили. По три дня… Но дело знали, ей бо! Веришь – нет, в одиннадцатом году, как раз в армию пошел, по сто пудов хлеба с десятины сняли.

Поверить старику можно. По данным уездной управы в 1906 году в Варнавинском уезде, в который входила Малая Шалега, урожай ржи составил сам-пят (7-8 центнеров с гектара). Правда, овса и ячменя – сам-полтора (2,7-3 центнера). Средняя урожайность зерновых составила 5 центнеров с гектара. По стране в урожайном 1913-м – 8,2.

В 1910 году Больше-Малошалежная община распалась. Событие вполне вписывалось в одно из положений проводимой Столыпинской земельной реформы. А затем была Первая мировая. Многих крестьян оторвала она от сохи. Солдатами становились в основном, конечно, молодые ребята, вроде 23-х летнего Никифора Арефьевича или 26-ти летнего деда моего Федора Арефьевича. Нивы без должного ухода начали скудеть.

Братья Никифор и Федор Киселевы попали на один участок фронта, под Варшаву. Вернуться с войны живыми повезло обоим. Никифор вернулся в 1916-м без глаза, Федор в 1917-м с молодой женой-полячкой, вывезенной из-под Бялостока в виде своеобразного «военного трофея». Вернулись полными впечатлений от виденного, слышанного, пережитого.

- Во, - похвалился передо мной в одной из бесед Никифор Арефьевич металлическим портсигаром,- у австрияка на кисет выменял. Кисет у меня с бисером был. Вот и побратались с ним. До сих пор храню.

Допытываюсь, что в деревне о революции думали.

- Да, ломали голову. Еще на войне метался народ окопный, не зная, к какому берегу пристать: к большакам ли, к сэрам.

Так, переврав через народную этимологию, назвал старик большевиков и эсеров.

- Ну а в деревне-то что думали?

- Так ведь их, революций-то, кажись, две в одном годе было?- проявил Никифор Арефьевич осведомленность в историческом вопросе.

- Совершенно верно, две,- подтверждаю я.

- Так вот про одну раззвонили: царя скинули! Вы все теперь братья! Диковинно это было: как же это теперь без царя-то? А вторая революция для деревни в диковину уже не была. Разве что не братьями, а товарищами стало нас районное начальство называть. А так, как жили при старой власти, так и при новой власти первые годы жили. Будто и не было никаких революций

А в августе 1918 года в Урень-крае разгорелся крестьянский мятеж, вызванный июльской реквизицией хлеба и злоупотреблениями со стороны представителей советской власти. Изъятие хлеба всегда озлобляло крестьян, в данном же случае оно было для них особенно тяжело, так как хлеб выгребался подчистую и безо всяких расписок, не говоря уж о деньгах. Но являлся ли Урень-край неисчерпаемой кладовой хлебных запасов?

В государственном архиве хранится ходатайство крестьян Большой Шалеги о выделении в ссуду семян по случаю градобития - до урожая 1918 года. Варнавинский уисполком в своем решении от 28 мая в выделении овса отказал, обосновывая отказ тем, что выделение производится «лишь лицам, обладающим средствами, к тому же неизвестно, в чьи руки семена попадут».

О катастрофическом положении с продовольствием в Урень-крае сообщал в письме Ленину даже комиссар А.В.Луначарский, посетивший Костромскую губернию в мае 1919 года: «Есть целый многохлебный, зажиточный, старообрядческий край, так называемый Уренский.., с этим краем ведется форменная война… Семена съели, и в одном из двух единственно хлебных уездов губернии в будущем году тоже хоть шаром покати,.. здесь нет соли и мыла… Мыла нет даже для того, чтобы могли умываться тифозные больные».

Так что за «форменная война» велась с Урень-краем? Волнения начались с массового похода продовольственных отрядов в деревню за хлебом. Прокатываются волны стихийных протестных крестьянских сходов. Появляются первые жертвы среди представителей новой власти, не пришедшейся по нраву уренскому крестьянству. Так начался мятеж, о котором публикаций было достаточно много.

После подавления мятежа по деревням прогулялись карательные отряды большевиков. Ни в Малой, ни в Большой Шалеге мятежников среди населения выявлено не было.

Но. Всю жизнь дед мой хранил тайну: за то, что был выборным от деревни на уренский сход в августе 1918-го, где зародился мятеж, его арестовали и повели в соседнюю деревню Титково, в которой заседала судебная тройка, для скорой расправы. Выйдя за околицу родной деревни Малая Шалега, дед попросил конвоира перед смертью закурить. Тот протянул ему кисет с махоркой, а дед ухватил того за руку, повалил на землю и прикончил штыком выхваченной винтовки. И всю оставшуюся жизнь скрывал этот случай, а его тайну раскрыл мне лишь перед смертью своей брат деда Никифор Арефьевич.

А вот трагедия, разыгравшаяся в перелеске под Большой Шалегой, хранится еще в памяти живущих ныне стариков. В нем на засаду карателей наткнулась группа крестьян Вахрамеевской и Пакалевской волостей, справлявшихся со схода в Урене. Над безоружными была учинена зверская расправа: двенадцать человек были расстреляны безо всяких на то оснований. Двое тяжелораненых, по рассказам стариков, чудом оставшись в живых, выбрались из незасыпанной ямы, пока каратели отлучились до деревни, и уползли в лес. Кое-как добравшись до дома, сообщили о расстреле, и родственники приехали забрать тела расстрелянных. А вот могильная яма до сих пор напоминает о безрассудстве членов красного карательного отряда.

И это был не единственный пример безрассудства. В пяти километрах от Малой Шалеги в Большой Арье были арестованы18 местных жителей и на Борке (ныне городской парк) в числе десятков (если не сотен) прочих расстреляны.

Мятежные страсти улеглись лишь к 1922 году, но в этом году – новое бедствие: массовый голод. На малошалежном кладбище большинство могил – детские, и большинство из них появились как раз в двадцать втором. Уже и следа почти не осталось от них. Вроде кочки, вроде бугорки, в геометрическом порядке разбросанные по кладбищу там и сям. То страшная печать голода.

Но к середине 20-х годов жизни начала налаживаться. Малошалежцы одними из первых стали пайщиками кредитного сельхозтоварищества, созданного в Урене, и через него приобрели три конные молотилки и две конные жатки. Освоение новых земель требовало применения новой агротехники и новых средств обработки земли. Если в дореволюционное время исключительным севооборотом была трехполка, то, начиная с 1924 года, внедряется система многопольных севооборотов, главным образом, ярославское четырехполье, меньше – волоколамское восьмиполье. Но и трехполье продолжало существовать. В конце двадцатых годов один за другим последовали неурожайные годы, доля клеверов сократилась, а с ними и севообороты.

Интенсивно велось строительство жилья. Поставили новые добротные дома в эти годы Иван Лазаревич Назаров, дед мой Федор Арефьевич, Никифор Арефьевич Киселев, Григорий Дмитриевич Удалов и другие селяне. Более охотно стали обзаводиться детьми. Так, в 1925 году в деревне было 2 новорожденных, в 1926 – 3, в 1927 – 6, в 1929 – 7. Словом, жизнь выправлялась.

Появились излишки продуктов, крестьяне принялись ими торговать. На уренском базаре существовал свой «малошалежный ряд». Торговали в нем шерстью (не зря деревню «овечьим городком» прозывали), льняным маслом, солодом, бараниной, конской упряжью. Несколько постоялых дворов также называли «малошалежными» за то, что там останавливались на ночлег (до райцентра – 20 верст) малошалежцы.

Дедова лошадь Тамарка твердо знала в Урене лишь один двор, и достаточно было сказать ей дома в Малой Шалеге: «Тамарка, в Урень!», и та шла все двадцать верст до места назначения без понуканий. Ну, а если скорость едущих не устраивала, дед выдавал команду: «Тамарка, грабят!», и умная животина мчала как угорелая, пока ее не осадишь.

Крестьяне в эти годы уже откровенно начинают интересоваться политикой, прежде всего, конечно, ее экономической стороной: что почем стоит за рубежом, какова цена зерна в Англии и Франции, каковы урожаи, приемы хозяйствования. В Малой Шалеге выделились ряд семейств, где правилом стало давать образование всем детям: Басовы, Лебедевы, Киселевы. Климентий Корнилович Басов первым в деревне выписал сельскохозяйственный журнал. Целый ряд хозяйств начал выписывать газеты. Кругозор малошалежцев расширялся. Мир раздвигал границы, открывая крестьянству новые неведомые города и страны.

В библиотеке моего малошалежного дяди – Николая Дмитриевича Белова, состоящей из десятка книг, географический Атлас мира карманного формата, но чрезвычайно объемистый и подробный, был самым ценным приобретением, почти реликвией. По вечерам пухленький, потрепанный Атлас доставлял большому количеству гуляльщиков в избе Беловых отраду и усладу. Облепленный ребятней, неутомимо путешествовал дядя Коля пальцем по карте то посредством дорог, то рек, то горных гряд. Время от времени произносил со смаком таинственно и обворожительно звучащие для нас слова: «Аддис-Абеба, Кордильеры, Джокьякарта, Коломбо, Антананариву, Рио де Жанейро»…Было так в пятидесятые годы. Что говорить о годах двадцатых! Но, увы, вскоре крестьянин российский начал познавать географию страны отнюдь не по карте. Ох, как дорого стоило ему это познание!

 

Глава четвертая