XII. Быт жителей города Перми

Первые сведения о жизни первоначальных обитателей г. Перми мы находим в «Хозяйственном описании г. Перми». Приступая к подробному описанию образа жизни жителей Перми, автор прежде всего останавливается на их жилищах. Дома небогатых пермяков обыкновенно устраивались из двух комнат — чистой «горницы» и черной избы, соединенных между собою длинными сенями из стоячих досок, в которых устраивались чуланы (кладовые) для хранения домашнего скарба. Наиболее же зажиточные строили двухэтажный дом, при этом весь дом занимался самим домовладельцем. Вверху жил хозяин с семьей, а внизу были кухня, жилище прислуги и кладовые. К дому в этих случаях пристраивалось высокое крыльцо.

После учреждения города дома уже начали строиться по плану, и количество комнат в каждом доме стало увеличиваться. Дом ставился на бутовом фундаменте и тянулся по улице сажен на 6 — 8, а в ширину (внутрь двора) от 4 до 6 сажен. К дому пристраивалось крыльцо, которое отделялось от выстроенного иногда для квартирантов флигеля воротами с калиткой. С крыльца дверь вела в прихожую, а из прихожей в зал.

Передняя часть дома состояла из зала и столовой. Далее шел коридор, по обеим сторонам которого находились кабинет, спальня, детская, а в самом конце дома кухня с чуланами. Большею частью последние находились внизу. При доме на обширной усадьбе устраивались амбары, погреба, конюшни, каретник, баня, иногда прачечная и сушильня для белья. При каждом почти доме насаждался садик, в котором строили беседку или просто стол со скамьями. У некоторых домов вверху устраивались антресоли (мезонин).

Внутри дома в переднем углу каждой комнаты было по одной или несколько икон, иногда в серебряных окладах и киотах. В некоторых киотах были вставлены венчальные свечи с цветами. При иконах находились вербы, пасхальные яйца, артос, просфоры. На окнах стояли комнатные растения, как-то: герани, кактусы, олеандры, гортензии, розаны, фикусы, кипарисы. В зале между окнами висели тяжелые зеркала, большею частию в рамках из красного дерева, а также портреты и картины. В зале же или гостиной обыкновенно стоял длинный широкий мягкий диван и кресла с деревянными спинками и мягкими подушками. Столы покрывались вязаными скатертями, обычно сделанными хозяйкою дома. В столовой стоял буфет, в верхней части которого были стеклянные дверцы, через которые можно было видеть фарфоровую и стеклянную посуду. Пол для чистоты и теплоты покрывался коврами или кошмами (войлоками), а коридоры и лестница холстяною тропинкою. Комнаты освещались сальными свечами, при этом для съема нагара при подсвечниках лежали съемы, вроде ножниц. Впоследствии сальные свечи были заменены стеариновыми.

Одежда у мужчин была короткая, за исключением духовенства, купцов и крестьян. Чиновники носили картузы с кокардой и шинели, купцы — бекеши и картузы. Дамские моды менялись, как всегда и везде. Почти в продолжение всей первой половины XIX века дамы носили пышные юбки с кринолинами.

Почти во всех домах строго соблюдались посты, при этом в Великий пост не ели рыбу, а довольствовались грибами, горохом, редькою и капустою с приправою конопляного масла. В мясоеды обычную пищу составляли щи, суп с лапшою, студень из ног, говядина, каша, кисели, по праздникам рыбные пироги и мясные пирожки, гуси, поросята, рябчики. Наиболее любимым блюдом являлись пельмени (маленькие пирожки из теста с мясом). Они готовились почти всегда в заговенье и во время приема гостей. В эти дни обычно весь обед состоял из пельменей, сначала в суп, потом вареных, наконец, жареных. Как говорят, что «без блина — не масленица, без пирога — не именинник», точно так же про пермяков можно сказать, что для них «без пельменей — не заговенье». В заговенье даже самые бедняки старались готовить у себя пельмени, хотя бы из «брюшины», т. е. из несъедобных частей мяса. Вечером в заговенье, говорит Мельников-Печерский, прогуливаясь по Перми, во всех домах можно слышать стук сечек о деревянные корыта.

Зимой по праздникам происходили катанья пермских граждан по Сибирской улице. Наиболее зажиточные катались на рысаках, запряженных в казанские сани, с медвежьим одеялом. У саней прежде устраивались «запятки», или место для стояния. По словам старожилов, пермские дон-жуаны и кавалеры, увидев знакомую катающуюся барышню, вскакивали на «запятки», здоровались и разговаривали во время катания, стоя на «запятках». Наговорившись и простившись, они соскакивали и вскакивали к другим. Ездили катающиеся медленно, лошадь за лошадью, чтобы рассмотреть знакомых.

На масленице для катания выбирался Проспект, или Кунгурская улица, где в последние дни масленицы играл военный оркестр. Кататься сюда приезжали не только обыватели Перми, но и Мотовилихи и окрестных сел и деревень, например, Верхних Муллов. Катались тогда на тройках, обычно приготовляемых ямщиками-татарами, при этом лошади украшались цветами, бубенчиками, лентами и расписной дугой. Сзади кошевы, т. е. больших саней с двумя скамьями, обычно красовался персидский или тюменский ковер с изображением сцен из жизни, животных и цветов. Катанье обычно кончалось в прощеный день при первом ударе соборного колокола к вечерне, когда большинство ехало в собор. Молодежь делала города из снега и брала их с бою, каталась с горы Слудки на санках на Каму и в город. Те же, кто не имел возможности кататься, гуляли или сидели на лавочках у домов, грызя подсолнечное семя или кедровые орехи. Последнее занятие у пермяков в шутку называлось «сибирским разговором». Летом же ездили на узких дрожках, где могли сидеть четверо, а некоторые мужчины, особенно военные, ездили на них, сидя верхом, спустив ноги в противоположные стороны. На Пасхе на очень длинных дрогах ездили певчие разных церквей «с концертом» по купеческим домам.

На святках пермская молодежь маскировалась, ходила по домам знакомых, а иногда и вовсе незнакомых, танцевали без конца под гармошку кадриль, хоронили золото, играли в туалет (?!), в фанты, иногда разыгрывали шайку разбойников. На Пасхе качались на веревочных и круглых качелях (каруселях). На каруселях, т. е. деревянных лошадях вокруг столба, не стеснялись вместе с детьми кататься иногда и весьма почтенных лет и веса папаши. На окраинах в Пасху девушки скакали на досках, а мальчики играли в крашеные яйца, бабки, городки, чехарду и т. п. Парни и молодые мужчины по праздникам устраивали кулачные бои, которые обычно происходили на Горках. Такие же бои устраивали гимназисты с семинаристами и ученики городских училищ между собою.

В радоницу, т. е. во вторник на Фоминой неделе, каждый пермяк считал своею обязанностью побывать на кладбище, отслужить панихиду по родителям, положить на их могилу крашеное яйцо, которое тотчас же подбиралось нищими. Так как здесь встречались знакомые, то к концу дня здесь устраивалось нечто вроде гулянья. В этот же день в некоторых домах накрывали стол, уставляли его кушаньями, кадили ладаном и называли по именам покойников, приглашая их прийти и откушать хлеба-соли.

В семик, или в четверг перед Троицыным днем, девушки пригородных деревень Данилихи и Гаркм пек «завивали березку», т. е. водили хороводы вокруг срубленной и украшенной лентами березки. I (осмотреть на это съезжалось много городских жителей.

Особенно многолюдные гулянья летом устраивались в Троицын, Петров и Ильин дни. В Троицу и на второй день жители почти всего города уходили на большое поле за Кунгурской улицей, между Сибирским трактом и опушкою леса. Здесь ставились карусели и качели, играла музыка, продавались в парусинных балаганах кедровые орехи, фуксинные пряники-коньки, конфеты, мармелад, сахарные, маковые плитки, сбитень, брага, квас, травник, домашнее пиво, кислые щи и т. п. В Духов день и в заговенье перед Петровым постом устраивали на Горках свое гулянье женщины так называемый «бабий праздник».

Как и всякий провинциальный город, Пермь ничем не отличается от других городов. Большинство домов в городе были деревянные и одноэтажные, только казенные здания были выкрашены большею частию в желтую краску. Почти у каждого дома был садик. Улицы были не мощены до восьмидесятых годов XIX века, и в осенние дни обыватели тонули в грязи[62]. Тротуары на главных улицах, сделанные к приезду Императора Александра I, скоро обветшали и не поправлялись. Более осторожные обыватели не решались ходить по ним во избежание увечья, так как многие из них имели большие отверстия, при этом нужно было балансировать на них, потому что доски их поднимались, подобно клавишам музыкального инструмента. Кроме того они состояли из трех плах, так что на них трудно было разойтись двум человекам, чтобы не задеть друг друга. Мелкие чиновники, завидя начальство, обычно сходили с тротуар, уступая их начальству.

До шестидесятых годов не было никакого освещения, и город в темные осенние вечера тонул во мраке. I la ночь каждый обыватель спускал с цепи собаку, и малейшее движение в городе вызывало неистовый собачий лай. Кроме того, стаи уличных собак преследовали всякого нарушителя общественной тишины. В силу этих обстоятельств редкий из обывателей рисковал появляться ночью на улицах. Летом по городу носились столбы пыли. Непредусмотрительная полиция не позаботилась полить улицы даже к приезду вПермь Государя Наследника Александра Николаевича в 1837 году, и он, весь покрытый пылью, должен был закрыть от нее свое лицо, что лишило возможности пермяков рассмотреть царственного гостя. Ночью по улицам города ходили караульные, неистово стуча колотушками самого примитивного устройства. Площади и некоторые улицы города были покрыты травою, которую мирно пощипывали бродившие по городу в изобилии козы, на что полиция смотрела сквозь пальцы, особенно, если эти козы принадлежали кому-нибудь из «тузов» города.

Как и во всяком провинциальном городе, в Перми большую роль играли сплетни. Жизнь каждого обывателя была на виду, и в случае уклонения от известного шаблона подвергалась бесконечным пересудам. Боясь злых языков, все старались до мелочей подражать другим, и потому жизнь была однообразна и скучна. Людей, ведущих себя несколько иначе, чем другие, если они не были каким-нибудь начальством, чуждались, называли оригиналами, затейниками, чудаками, вольнодумцами, и они были на плохом счету у начальства. Мелкие чиновники, а их было большинство в городе, старались подражать по мере сил начальству и избегать того, чего начальство не любит. Некоторую вольность в поведении позволяли себе купцы. Конечно, им храбрость придавало излишнее подпитие, но и их выходки не выходили за пределы. Обычно это были нелепые пари, вроде того, кто сильнее в кулачном бою, или кто съест больше пельменей или блинов, или больше выпьет вина.

В городе не было никаких культурных развлечений. По вечерам обычно собирались в гости друг к другу, где мужчины играли в карты, а женщины рассуждали о детях, нарядах, прислуге и кухне и перемывали косточки своим ближним. Большим пороком тогдашнего чиновничества, по словам Ф. М. Решетникова, было взяточничество, которое тщетно старались уничтожить наиболее энергичные губернаторы и архиереи; «без взятки, — говорит Решетников, — нельзя было ничего получить и ничего добиться». Пороком купечества, по словам Мельникова-Печерского, был обман. Предметами долгих разговоров были обычно свадьбы, крестины, похороны. Богатая свадьба была целым событием. Начинали к ней готовиться задолго. Девушки — подруги невесты — по целым неделям жили в доме невесты и шили приданое. Во время шитья пели песни, в которых прославляли не только жениха и невесту, но и тех гостей, кто дарил им «на пряники и орехи». Невеста «выла» при расставании с домом родителей, так как считалось неприличным, если она не плакала, ибо в таком случае ее могли укорить в неблагодарности к родителям и в слабой привязанности к родному крову. На богатые свадьбы собиралось столько народу, что жених и невеста иногда с трудом могли пробраться в церковь. В церкви зрители вели себя свободно, забывая о святости места, позволяли себе стоять боком и даже задом к иконостасу, громко рассуждали о достоинствах и недостатках жениха и невесты, смеялись, иногда так теснили жениха и невесту, что шафера, схватываясь за руки, должны были сдерживать напор толпы. Впоследствии во избежание тесноты стали пускать в церковь публику по билетам, приглашали полицию и ставили решетки-преграды. Каждому шагу жениха и невесты придавалось особое значение, например, создавались приметы, кто первый ступит на ковер, тот будет глава дома, у кого свеча сгорит меньше, тот проживет более и т. п. Почетным лицом на свадьбе был «тысяцкий», который платил за венчание, освещение церкви и лошадей для свадебного поезда. Обычно в тысяцкие выбирали людей зажиточных и пожилых. Жениха и невесту сопровождали шафера, украшенные белыми лентами и цветами, они ездили от жениха с подарками и угощали гостей. Кареты для поездки молодых в церковь и обратно брались на прокат у людей богатых, которые за это ничего не брали, но кучерам делал подарки тысяцкий. По приезде домой родители благословляли молодых иконами и хлебом-солью. У богатых свадебное торжество продолжалось иногда дня три, а у некоторых неделю. При похоронах за покойником обычно следовала большая толпа, так как каждый покойник был известен в городе. При этом некоторые сопровождали печальное шествие не только по родству, знакомству или из уважения к покойному, сколько из любопытства. Путь к кладбищу устилали пихтой. Заслышав надгробное пение, обыватели выходили из домов и расспрашивали провожающих, кого хоронят, от какой болезни умер, долго ли хворал и т. п.

При родинах были свои обычаи. Обыкновенно дарили родильницу золотыми монетами «на зубок» ребенку. В первой половине XIX века акушерская, как и вообще медицинская помощь, были слабо развиты в Перми. К медицинскому персоналу обращались только в крайних случаях. Обычно же купечество и наименее зажиточные предпочитали лечиться у фельдшеров. Простой народ лечился у знахарей и «бабушек», «бабушки» были вхожи и в купеческие дома и дома других зажиточных обывателей. Помощь их при родинах, по словам автора «Хозяйственного описания Пермской губернии», выражалась в том, чтобы беспрерывно водить родильницу по комнате или бане, не давая ей садиться и особенно лежать. В трудных случаях «встряхивали», выправляли неправильно рождающегося младенца посредством намыливания, давали есть воробьиное семя и некоторые травы. Эти же «бабушки», полные нелепых суеверий и предрассудков, не отказывались лечить и другие болезни посредством нашептывания на воду, вспрыскиванием с уголька, поили водкой с солью и т. п.

До шестидесятых годов в Перми не было никаких культурных учреждений. Серьезных книг не любили и на людей, любивших читать, смотрели враждебно, называли их «умниками» и «вольнодумцами», и они были на плохом счету у начальства и общества. Впрочем, дозволялось читать глупейшие романы, вроде «Тайн Мадридского двора», которые в изобилии доставлялись молодежи услужливыми коробейниками из Ярославской и Владимирской губерний. У них бойко расходились молитвенники, поминальники, песенники, оракулы, сонники и т. п. По городу распространялась и переписывалась нелепая молитва с надписью: «Кто перепишет эту молитву, будет ежедневно читать и даст другим списать, получит отпущение грехов». Тех, кто увлекался серьезным чтением, предостерегали, чтоб «не зачитался». Особенно боялись читать библию, и это опасение имело некоторые основания. Люди, не получившие систематического образования, понимали и толковали по-своему священное писание. Это могло вести к ереси и к печальным последствиям. Так, пермский купец Адриан Павлович Пушкин пытался по-своему истолковать библию, делал массу выписок из нее в подтверждение своих мыслей, впал в мистицизм, сделался ненормальным и провозгласил себя Мессией. Свои проекты о скорейшем осуществлении царства Мессии на земле он посылал Государю Александру II. По освидетельствовании его умственных способностей Пушкин признан был ненормальным, и так как его экзальтированное состояние сообщалось другим и он приобрел себе сообщников даже из интеллигенции, например, врача Коробова, то его дальнейшее пребывание в Перми признано небезвредным, и он удален был в Соловецкий монастырь, но потом оставлен в г. Архангельске, где и умер в 1882 г. Это был тип пермяка-мистика. В Перми жили и чудаки, очевидно, скучая от безделья и от однообразной жизни. Так, в Перми жил в ссылке князь Долгорукий. Причиною его ссылки, по мнению Д. Д. Смышляева, были проказы, перешедшие всякие границы терпимости. Вот как описывает этого чудака Д. Д. Смышляев. «Любимой забавой. Долгорукого была травля собаками нищих и мужиков, требовавших уплаты за проданный фураж или хозяйственные припасы. Однажды в летний воскресный день, когда народ шел к обедне в Петропавловский собор, он высадил в окно на улицу свою фаворитку в райском костюме нашей общей прабабушки. Излюбленным кушаньем его были жирные обитатели провиантских магазинов — хомяки, из которых повар-француз, артист кулинарного искусства, приготовлял различные рагу и фрикассе для опального барина. Когда деяния Долгорукого сделались невыносимыми даже и для не особенно взыскательных в то время пермяков, он был переведен на жительство в Верхотурье. Долгорукий, впрочем, ограничивал свои безобразия людьми мелкими или своими крепостными; в обществе же держал себя относительно сносно, был в хорошую минуту приятным собеседником, любил картежную игру и водил хлеб-соль с тогдашнею чиновною знатью Перми; на прощанье он, однако, не выдержал и скормил сановным гостям за завтраком в паштете своего пуделя»[63].