Глава 27 Сестры Кроули обескуражены

 

 

За две недели до визита королевы Элис вспомнила про броши. Чтобы роскошные туалеты приобрели законченный вид, каждой из них нужна еще красивая брошь. У них были кое-какие сбережения, и теперь сестры мучились, разумно ли тратить деньги на новые украшения. Внезапно Беатрис почувствовала непреодолимое желание съесть кусочек шоколадного торта.

— Пойдем, — сказала она сестре. — Думаю, Дэниел знает, где можно недорого купить хорошую вещь, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Если уж кто и знает, так это он, — согласилась Элис. — Запри заднюю дверь, а я выключу радио.

Вопреки обыкновению, Пенни в чайной не оказалось, зато Дэниел подсказал им отличную идею, когда услышал, что их беспокоит.

— Почему бы вам не надеть что-нибудь из украшений вашей покойной матушки? — предложил он. — Лучше всего подошли бы вещи военной поры. Тогда вам было бы что показать и о чем рассказать королеве. Да и ей не одни же только военные фотографии разглядывать.

Беатрис сразу подумала о чемодане с мамиными вещами на чердаке. Сестры до отказа набили его старой одеждой, обувью и всякими вещицами, с которыми не смогли расстаться после маминой смерти. Вне всяких сомнений, где-то там была и шкатулка с бижутерией.

— Нужно достать с чердака чемодан и как следует там покопаться. Кто знает, может, что-нибудь отыщется. Спасибо, Дэниел.

Дэниел улыбнулся. Легко помогать другим. Сестры доели свой торт и отправились домой на поиски сокровищ.

После долгого пыхтения, сопения и возгласов «Осторожно!» чемодан стащили по лестнице вниз и водрузили на столе в спальне Беатрис. Сестры сели на кровать передохнуть, а потом открыли старинную кожаную крышку. Чемодан весь был покрыт пылью и паутиной, но внутри время, казалось, остановилось…

Мамины вещи все такие же чистые и нарядные, как при ее жизни. Платья и жакеты, комбинации и чулки.

— Какой миниатюрной была наша мама! — умилилась Элис. — Этот жакетик налезет разве только на куклу.

Беатрис выудила из чемодана шкатулку:

— Слава богу, украшения подходят к одежде любого размера. Надеюсь, мы найдем здесь что- нибудь подходящее. Какой молодец Дэниел!

В шкатулке лежали ожерелья, браслеты и серьги, а на самом дне — две большие броши. Одна, с бирюзой, — в форме стрекозы, а вторая — в виде букета красных тюльпанов с позолоченными листочками. Беатрис подняла броши повыше к свету, и стеклянные камешки засверкали, заискрились.

— Думаю, теперь мы экипированы как надо, — сказала Беатрис. — Я надену красную, а ты голубую. В следующий раз, когда мы пойдем в кафе, нужно показать их Пенни.

— А что там за бумага на дне спрятана? Видишь, уголок выглядывает?

Элис засунула руку под шелковую обивку шкатулки и вытащила пожелтевший от времени листок бумаги. Она развернула его и расправила на кровати. Это было свидетельство о рождении. Уильям и Элиза Кроули значились родителями девочек-близнецов, появившихся на свет в Белфасте в 1941 году.

— Но это ошибка! — возмутилась Элис. — Мы родились в тысяча девятьсот сороковом. Через полгода после того, как папа ушел на войну. Должно быть, тут что-то напутано.

Беатрис не шевельнулась, лишь нервно закашлялась.

Посчитав в уме, сестры погрузились в молчание. Они смотрели на дату, указанную в свидетельстве, и не решались произнести вслух правду. Слово не воробей… Получается, их зачали, когда Уильям уже ушел на войну. А из этого следует, что их биологические родители не были женаты. По крайней мере друг на друге. Беатрис вспомнила, как бессчетное число раз называла белфастских непослушных детей гнусными маленькими ублюдками. Она представила, как подобное клеймо должно терзать неокрепшую душу ребенка, которому и без того непросто постичь всю сложность мира.

Элис вспоминала свой первый день в гимназии, пятьдесят пять лет тому назад. Некоторые девчонки хихикали и подталкивали друг друга локтями, когда учительница называла имена сестер. Элис Кроули. Беатрис Кроули. Может, они знали уже тогда? Может, слышали, как родители сплетничали за чаем? Ну если мамаша не нагуляла этих двоих на стороне, то тогда я Папа Римский. Бедная Элиза, как она выносила все это столько лет? Вечно любопытные взгляды соседей, стоило им высунуть нос из дому. Теперь только до нее дошло: их разглядывали, потому что они были не похожи на родителей. В глубине души она и раньше знала, в чем причина.

— Мы с тобой тоже были маленькие, когда пошли в школу, ростом меньше остальных, — вспомнила Элис. — Хотя скоро всех догнали.

На руке Беатрис поблескивали стеклянные брошки, подарок любовника Элизы. Броши знали правду: их настоящим отцом был выходец из Германии Лео Франк. Это его гены, а не Уильяма жили в сестрах. О еврейском происхождении Лео красноречиво свидетельствовали лица его дочерей-близняшек.

Беатрис поднесла руку к горлу и снова закашлялась.

— Уильям Кроули, герой войны, не наш отец, — печально сказала она, и слеза скатилась по ее щеке.

— Ты считаешь, у мамы был роман на стороне? — Лицо Элис побелело.

— Похоже на то. Мама всегда говорила, что потеряла свидетельство во время переезда. Мы на год моложе, чем думали.

— Папа, бедный папа, — прошептала Элис. — Не могу поверить! Это простая ошибка! Глупая девица-регистратор, видимо, витала в облаках, когда оформляла свидетельство.

Беатрис Потрясла шкатулку, и оттуда выпала маленькая фотография, потускневшая и потрескавшаяся от времени. На ней их мать в форме медсестры стояла на ступеньках госпиталя королевы Виктории рядом с высоким мужчиной в очках и маленькой черной шапочке на макушке. На обратной стороне надпись: Элиза и Лео, 1941. Мужчина обнимал Элизу за талию. Ее живот слегка выпирал. Темные глаза и длинный прямой нос мужчины на фотографии были точно такими же, как у Элис и Беатрис.

— Эту единственную фотографию мы точно не понесем в городской совет, — сказала Элис.

— Ты знаешь, получается, что наш отец мог быть иудейской веры, — задумчиво произнесла Беатрис. — Посмотри, какая на нем шапочка — кажется, это называется ермолка.

— Ты хочешь сказать, он еврей? — спросила Элис и закрыла рот руками.

— Думаю, нельзя исключать такую вероятность, — мягко ответила Беатрис.

— Но как такое возможно? Мама была порядочной женщиной. Может, она стала жертвой насилия? В газетах пишут о таких ужасных случаях!..

— Элис, посмотри на фотографию. Мама улыбается. Ты что, сама не видишь, как мы похожи на него? Любовная связь как причина моего появления на свет устраивает меня все же больше, чем какой-нибудь кошмар вроде изнасилования. Во время войны такое случалось. Когда живешь в постоянном страхе, трудно не поддаться искушению, — прошептала Беатрис. — Тем более мама думала, что больше никогда уже не увидит своего мужа.

— Но это значит, мама была грешницей, сбившейся с пути истинного, отвергнувшей Божественный свет! — У Элис начиналась истерика.

— Прекрати! — одернула ее Беатрис и промокнула салфеткой слезы на глазах у сестры. — Прекрати, пожалуйста! Не говори так о маме. Это невыносимо. Правда невыносимо.

Они спустились вниз в гостиную и долго пили чай, чашку за чашкой горячего сладкого чая.

— Теперь я чувствую себя как-то по-другому. Мы стали другими? Мы теперь иудеи? — спросила Элис.

— Нет, мы воспитаны как христиане, христианами мы и остаемся. — В этом Беатрис не сомневалась. — Хотя, говорят, евреи очень трудолюбивы, чрезвычайно ценят семью. Ну и конечно, огромное значение придают образованию.

— Да, правильно! А мы ведь учителя! Мы расскажем всем? — спросила Элис.

— Ну нет. Конечно нет. Не думаю, что нам стоит. Да и какой смысл? У нас нет ни его фамилии, ничего, — ответила Беатрис. — Возможно, он не… э-э-э… не он был нашим отцом.

Беатрис не хотелось думать, что у Элизы, пока с неба сыпались бомбы, были и другие любовники. Элис не поняла ее тайную мысль:

— Но здесь не могло быть много евреев во время войны. Вероятно, где-то хранятся списки? Беженцев скорее всего? У нас, возможно, где-нибудь есть родственники?

— Нет. Они не хотели, чтобы мы знали. Будем жить дальше, как будто ничего не произошло.

И тут Беатрис заметила на полу свернутый в несколько раз листок бумаги, — наверное, он тоже выпал из шкатулки. Она развернула его. Это была телеграмма.

— Что там? — с нетерпением поинтересовалась Элис.

Беатрис мгновение поколебалась. Она боялась, как бы телеграмма не подтвердила то, что уже и так очевидно. Так и случилось.

Поздравляю, моя милая. Мы хотели ребенка, а теперь у нас сразу двое. Сама выбери имена для наших детей и береги их. Я хочу только скорей вернуться домой, к тебе, и никогда не выпускать тебя из своих объятий.

С любовью, твой муж Уильям .

— Он настоящий герой, — прошептала Беатрис. — Никогда, ни разу в жизни, не дал он нам почувствовать, что мы не его дети.

— Это правда. Таких мужчин больше нет! — ответила Беатрис дрогнувшим голосом. — Мне так его не хватает.

— Нам обеим его не хватает, сестричка.

Они крепко обнялись и всплакнули.

А потом у Элис чуть не случился сердечный приступ, когда ее с запозданием осенило.

— Боже правый, мы что же — наполовину немцы?

 

 

Глава 28 Подарок для Бренды

 

 

Миссис Браун позвонила в дверь квартиры, где жила Бренда. В руке она держала большой коричневый бумажный пакет.

— Сюрприз! — крикнула она, когда Бренда, щурясь от яркого дневного света, открыла дверь.

— Мам, в чем дело? Я очень занята, мне нужно подготовить работы к выставке в Голуэе.

— Знаю, солнышко. Поэтому я и принесла тебе чудесный подарок. Не удивлюсь, если это ценная вещь, хотя я купила ее на распродаже за двадцать фунтов.

— Здорово! Здесь, в пакете?

— Ну да. Только позволь мне сперва войти, ладно? Пакет довольно тяжелый.

Бренда дрожала от радостного предвкушения. Определенно, жизнь начала поворачиваться к ней лучезарной стороной. Да и пора уж! После увольнения из супермаркета ей пришлось целый день провести на Бирже труда, чтобы снова добиться пособия.

Миссис Браун закрыла за собой дверь и засеменила вверх по лестнице вслед за дочерью. В крошечной прихожей Бренда уже пританцовывала от нетерпения, но, когда мать открыла пакет, совершенно растерялась. В пакете оказалась богатая золоченая резная рама, по углам украшенная фруктами и цветами.

— Оп-ля! Ну и как тебе?

— Ну-у-у, — сказала Бренда. — Вообще- то, я не вставляю свои картины в рамы. Поэтому я записываю боковины холста, понимаешь? Это мой фирменный стиль. Кроме того, думаю, ни одно из моих полотен не подойдет по размерам. У меня все картины квадратные.

Миссис Браун страшно огорчилась, что ее замечательный сюрприз не произвел должного впечатления. Поджав губы, она убрала свой чудесный подарок обратно в пакет.

— Ничего страшного. Я думала, тебе понравится. Ты могла бы нарисовать что-нибудь подходящее для такой рамы, и эта работа стала бы главным украшением выставки.

— Даже не знаю…

— В самом деле, разве все картины Винсента как-там-его не вставлены в золоченые рамы? Ей-богу, Бренда! Я-то думала, ты обрадуешься.

— Я рада, мама. Замечательный подарок.

— Так забрать это от тебя? Думаю, раму можно продать.

— Нет-нет. Что ты! Давай ее сюда. Такой шикарной вещи у меня еще не было. Просто красота! А не выпить ли нам кофе, чтобы отметить это дело?

— Было бы неплохо. Я тебе еще кое-что купила. — И со дна пакета она достала старинную подставку для торта.

— Спасибо, мам. Это что-то!

Бренда постаралась, чтобы в ее голосе прозвучала искренняя благодарность. Она протянула руки за подарками.

— Отлично. Я знала, ты будешь довольна. Миссис Браун наконец убедилась, что

удачно выбрала подарки. Она вручила покупки дочери.

Женщины пошли на кухню. Бренда принялась варить кофе, а миссис Браун села за маленький столик.

— Прости, у меня ничего нет к кофе, — извинилась Бренда.

Миссис Браун вытащила из кармана куртки пачку арахисового печенья и упаковку мини-рулетов.

— А когда у тебя что-то было? — улыбнулась она. — Ты типичный художник, Бренда. Ни малейшего понятия о реальной жизни.

— Знаешь, я думаю, это не так уж плохо, — ответила Бренда. — Реальная жизнь вызывает во мне сплошное разочарование. Расскажи-ка лучше, чем ты занималась в последнее время.

— О, дел невпроворот. Я продала семь полных багажников всякого отцовского барахла. Выручила кучу денег.

Миссис Браун открыла упаковку с рулетами и глянцевый пакет с печеньем и положила сладости на новую подставку для торта.

— Мам, он страшно разозлится.

— Во-первых, я продала только вещи, которые ему больше не нужны: пластинки, старую одежду, книги, пепельницы. А во-вторых, он сам ушел из дому и поселился вместе со своей дублинской шлюшкой. Поэтому я буду делать что хочу.

— В общем, да, — вздохнула Бренда. — Я все еще не могу прийти в себя. А ты-то как справляешься, а, мам?

— Справляюсь. Ходили тут с девочками с работы на концерт Дэниела О'Доннелла. Превосходное лекарство для разбитых сердец.

— Здорово.

— А на выходные мы собираемся в новый клуб лайндансинга. И знаешь, мы планируем поездку в Нэшвилл.

— Вот это тема!

— В моем возрасте непозволительно вычеркивать из жизни десяток лет, чтобы оплакивать мужа, который решил, что больше тебя не любит. Я категорически отказываюсь превращаться в полоумную развалину.

— Мама, ты же знаешь, он вернется. У него просто заскок. Меньше чем через месяц он на коленях приползет к твоей двери и будет умолять, чтобы ты пустила его обратно. Помяни мое слово. Из шлюшек никогда не получается хороших хозяек.

— Посмотрим. А пока я собираюсь наслаждаться жизнью. И если бы у тебя было больше здравого смысла, то ты последовала бы моему примеру, вместо того чтобы целый день торчать в этой тесной, душной конуре. Так не хочешь дать мне парочку своих работ? Я еду завтра в Лурган на блошиный рынок. Там постоянно отираются богачи.

— Я даже не буду отвечать на твой вопрос.

— Как знаешь. Я пошла.

— Ты не побудешь еще немножко?

— Не могу. В одиннадцать придут маляры перекрашивать гостиную. Хочу освежить весь дом. Может быть, когда появится время, ты напишешь для меня пейзажик?

— Хорошо. Ну пока.

— Пока, дорогая. Вот, детка, возьми. — Она протянула сорок фунтов. — Только не трать все на краску. Ты слышишь меня? Купи себе приличной еды в кафе.

— Спасибо, мам. Спасибо тебе.

— Хорошо, хоть кто-то мне благодарен. Все, я ушла. Не забудь запереть за мной дверь. В этом районе держи ухо востро.

Когда мама уехала, Бренда опустилась на колени и внимательно осмотрела раму. Настоящее дерево, ручная работа. Неужели и позолота настоящая? Да, точно, покрытая толстым слоем липкой грязи, обрывками ниток сзади, где некогда крепился холст. Бренда начинала понимать, что мама права. Рама скорее всего стоит немалых денег. Судя по всему, вещь подлинная, не какая-то гипсовая подделка. Нужно ее почистить и пустить в дело.

В приподнятом настроении, Бренда нашла линейку и измерила раму. Нужно сочинить какую-нибудь подходящую по размерам картинку и пусть себе висит в укромном уголке галереи. В таком месте, где бы она не выбивалась из общей экспозиции, ведь все остальные работы будут без рам. Небольшая причуда, о которой критики, возможно, вспомнят, когда сядут строчить рецензии.

Она заварила еще одну чашку кофе и, догрызая остатки арахисового печенья, принялась размышлять, что бы такого ей написать. Позолоченная рама не зря появилась — это, несомненно, хороший знак.