III. Сто лет терпимости во Франции. Реакция

 

 

Церковь предоставляла судье и обвинителю право конфискации имущества колдунов и ведьм. Всюду, где каноническое право остается в силе, увеличивается число процессов против них, обогащая клир. Напротив, везде там, где эти процессы переходят в руки светского суда, они становятся все более редкими и исчезают, по крайней мере у нас в столетний период между 1450 и 1550 гг.

Уже в середине XV в. зажигается луч света, и исходит он из Франции. Пересмотр парламентом процесса Жанны д'Арк, реабилитация последней заставляют многих задуматься над вопросом об общении с духами, добрыми или злыми, над ошибками церковного суда. Ведьма в глазах англичан и большинства ученых базельского собора, Жанна д'Арк для французов – святая, сивилла. Ее реабилитация открывает во Франции эру терпимости. Парижский парламент реабилитирует также мнимых вальдейцев из Арраса. В 1498 г. он отсылает как сумасшедшего человека, обвиненного в колдовстве. При Карле VIII, Людовике XII, Франциске I – ни одного осужденного.

 

***

 

Как раз в это время в Испании, в царствование Изабеллы (1506), при кардинале Хименесе, начинают сжигать ведьм. В Женеве, управлявшейся тогда епископом, за три месяца сожгли пятьсот. Император Карл V тщетно пытается в своих немецких конституциях установить, что «так как ведьмы и колдуны наносят ущерб имуществу и лицам, то их дела должны рассматриваться гражданским судом» (а не церковным). Тщетно запрещает он конфискацию (за исключением случаев оскорбления его величества). Незначительные епископы‑князья, которым колдовство доставляет лучшие доходы, продолжают, как помешанные, сжигать ведьм. В крошечном епископстве Бамбергском сразу сжигают шестьсот, в епископстве Вюрцбургском – девятьсот. Процедура чрезвычайно проста. Сначала свидетели подвергаются пыткам; путем застращивания и мук создаются свидетели со стороны обвинения. Потом крайним применением пытки из обвиняемого выжимают признание, и этому признанию придается вера, несмотря на факты, которые ему противоречат.

Вот пример.

Одна ведьма признается, что похитила с кладбища труп недавно умершего ребенка, чтобы воспользоваться им для своих колдовских снадобий. Ее муж заявляет: «Пойдите на кладбище, и вы увидите там труп ребенка». Могилу вскрывают и трупик в самом деле находят в гробу. И однако судья постановляет вопреки очевидному, что это только кажущаяся видимость, иллюзия, созданная дьяволом. Он предпочитает опереться на признание обвиняемой, а не на факты... И женщину сожгли.

Эти добрые князья‑епископы шли так далеко, что впоследствии самый лицемерно‑благочестивый император, когда‑либо существовавший, император тридцатилетней войны Фердинанд II вынужден был вмешаться и назначить в Бамберге имперского комиссара, который должен следить за тем, чтобы исполнялись имперские законы и чтобы епископский судья не начинал процесса прямо с пытки, заранее предрешавшей его исход и ведшей прямо к костру.

 

***

 

Ведьм легко ловили на их признаниях – часто и без всяких пыток. Многие из них были полусумасшедшие. Они признавались, что могут превращаться в животных. Итальянки часто превращались в кошек и, прошмыгнув под дверью, высасывали кровь из детей.

В странах с большими лесами, как в Лотарингии и на Юре, женщины охотно становились волчицами, и – если им верить – пожирали прохожих (даже когда никто не проходил). Их сжигали. Девушки заявляли, что отдались дьяволу, и, однако, они оказывались девственницами. Их сжигали. Некоторые из них точно сами желали – и как можно скорее – быть сожженными. Порой их толкало безумие, порой – отчаяние. Одна англичанка на пути к костру сказала народу: «Не осуждайте моих судей. Я сама хотела сгубить себя. Родители с ужасом отступились от меня. Муж отрекся. В жизнь я вернулась бы обесчещенной... Мне хотелось умереть... Я налгала на себя».

 

***

 

Первый призыв к терпимости, первый протест против дурака Шпренгера, против его страшного «Руководства» и его доминиканцев принадлежали легисту из Констанца – Молитору. Он высказал ту здравую мысль, что признаниям ведьм нельзя придавать серьезного значения, так как их устами говорит не кто иной, как князь лжи. И он высмеивал чудеса дьявола, доказывая, что они только кажущиеся. Косвенно страшный удар инквизиции нанесли и Гуттен и Эразм в своих сатирах на идиотов‑доминиканцев: «Ради права конфискации те же люди обвиняли и судили, опираясь на тысячу ими вымышленных историй».

Апостол терпимости Шатильон, поддерживавший, заодно против католиков и протестантов, мысль, что не следует сжигать еретиков, направил умы на более разумную дорогу, хотя и не говорил о колдунах. Агриппа, Лаватье, в особенности знаменитый врач из Клев – Вейер прямо заявляли, что если несчастные ведьмы являются игрушками в руках дьявола, то следовало бы считаться с ним, а не с ними, следовало бы лечить их, а не сжигать. Некоторые парижские врачи шли так далеко в своем скептицизме, что утверждали, будто одержимые колдуньи просто обманщицы. Это была, конечно, крайность: большинство из них были больные, находившиеся под властью самообмана.

 

***

 

Мрачное царствование Генриха II и Дианы Пуатье положило конец временам терпимости. В эпоху Дианы снова сжигают еретиков и колдунов. Напротив, Екатерина Медичи, окруженная астрологами и магами, пожелала им покровительствовать. Число их быстро увеличилось. Колдун по прозвищу Три Лестницы, осужденный при Карле IX, насчитал их сотни тысяч и утверждал, что вся Франция – словно единая ведьма.

 

IV. Баскские ведьмы. 1609

 

 

Энергичное преследование священников обнаруживает в Ланкре независимый ум. В области политики он человек даже передовой. В своей книге «О государе» (1617) он прямо заявляет: «Закон выше короля».

Никогда баски не были лучше охарактеризованы, как в книге Ланкра. Как у нас, так и в Испании присвоенные им привилегии позволяли им жить почти республикой. Французские баски были повинны королю только военной службой. При первом громе барабана они были обязаны вооружить две тысячи человек под командой своих военачальников. Духовенство почти не играло никакой роли. Оно мало преследовало колдунов, так как среди него самого было их много. Священник танцевал, носил шпагу, водил свою любовницу на шабаш. Его любовницей была обыкновенно ризничья, или benedicte, убиравшая в церкви. Кюре ни с кем не ссорился, днем читал белую мессу Богу, ночью – черную мессу дьяволу и часто в одной и той же церкви (Ланкр).

Баски из Байоны и Сен‑Жан де Луса, смелые, эксцентричные, невероятно предприимчивые натуры, отправлявшиеся в барках в пустынные моря охотиться за китами, часто оставляли своих жен вдовами. Или они массами уходили в колонии Генриха IV, в Канаду, оставляя своих жен на попечение дьяволу или Богу. Что же касается детей, то эти честные и почтенные моряки думали бы о них больше, если бы были уверены, что это именно их дети. Возвратясь домой, они соображали, считали месяцы и никак не могли согласовать счет.

Женщины, очень хорошенькие, очень смелые, отличавшиеся богатым воображением, проводили день на кладбище, сидя на могилах и болтая о шабаше в ожидании вечера, когда они туда отправятся. На нем они были поистине помешаны.

Сама природа сделала их ведьмами. Они – дочери моря и иллюзии. Они плавают, как рыбы, играют, как рыбы, в волнах. Их прирожденным господином является князь воздуха, король ветров и грез, тот, кто вселялся в Сивиллу и нашептывал ей будущее. Даже их судья очарован ими. «Когда они проходят,– заявляет он,– с волосами, развевающимися на ветру и по плечам, то солнце, пронизывая их, как тучу, играет на них яркими бликами и горячими искрами». «Глаза их ослепляют и одинаково опасны в любви и колдовстве».

Этот уроженец Бордо, человек любезный, первый тип тех светских судей, которые в XVII в. лишили судейскую мантию ее суровости, играет в промежутках на лютне и даже заставляет ведьм плясать, прежде чем их сжечь. Он пишет недурно. Он выражается гораздо понятнее других. И однако в нем есть новая темная черта, присущая духу времени. Большинство ведьм, число которых так велико, что судья не может сжечь всех, очень хорошо понимает, что он будет снисходителен к тем, которые лучше других сумеют приспособиться к его мыслям, к его страстям. Какие же это страсти? Это прежде всего чисто народная страсть, любовь к чудесам и ужасам, удовольствие испытывать жуть и – будем откровенны – также любовь к непристойностям. Прибавим сюда еще тщеславие: чем более ужасным и страшным изображают эти ловкие женщины дьявола, тем более лестно для судьи покорить такого противника. Судья облекается в мантию победителя, царит в своей глупости, торжествует среди глупой болтовни.

Самый интересный документ в этом роде – это испанский протокол аутодафе в Логроньо (9 ноября), который можно прочесть у Льоренте. Ланкр, ссылающийся на него с завистью и явно стремящийся принизить его значение, все же признается, что праздник был очарователен, что зрелище было блестящее, а музыка произвела большое впечатление. На одном эшафоте находились присужденные к костру; их было немного. На другом – масса оправданных. Кающаяся героиня, исповедь которой прочли, откровенно все рассказала... Трудно представить себе нечто более безумное. На шабаше, оказывается, едят рубленое мясо детей, а на второе блюдо подаются вырытые из могилы трупы колдунов. Жабы пляшут, говорят, жалуются на своих любовниц, просят дьявола побранить их. Последний галантно провожает ведьм, освещая им дорогу зажженной рукой умершего некрещеного ребенка и т. д.

У французских басков колдовство имело менее фантастический характер. Кажется, шабаш был здесь не чем иным, как большим праздником, посещаемым ради развлечения всеми, даже знатью. В первых рядах здесь фигурировали люди с закрытыми, замаскированными лицами, которых кое‑кто принимал за князей. «Когда‑то,– говорит Ланкр,– сюда приходили только пастухи. Ныне вы там встретите людей с положением». Чтобы почтить эту местную знать, Сатана иногда назначал епископа шабаша. Такой титул получил от него молодой сеньор Лансинена, с которым дьявол соизволил открыть бал.

Пользуясь такой поддержкой, ведьмы царили. Они держали всю страну в состоянии невыразимого иллюзорного страха. Многие люди считали себя их жертвами и серьезно заболевали. Многие были поражены эпилепсией и лаяли, как собаки. В одном только небольшом городке Ак насчитывалось до сорока таких несчастных лающих. Чувство страшной зависимости связывало их с ведьмами, так что одна дама, вызванная в качестве свидетельницы, при одном только приближении ведьмы – не видя ее – принялась страшно лаять и не могла остановиться.

Те, кому приписывали такую страшную власть, были господами положения. Никто не посмел бы закрыть перед ними двери. Один чиновник, заседатель по уголовным делам в Байоне, устраивал шабаш даже у себя дома. Сеньор Сен‑Пе Уртюби был вынужден праздновать этот праздник в своем замке. Однако его голова настолько пострадала от этого, что он вообразил, будто ведьма высасывает из него кровь. Страх внушил ему мужество, и он отправился с другим сеньором в Бордо, обратился к парламенту, и последний добился от короля назначения двух его членов, д'Эспанье и Ланкра, судьями по делам баскских колдунов. Судьи были облечены абсолютной, безапелляционной властью и действовали с неслыханной жестокостью, осудив в четыре месяца 60 или 80 ведьм, призвав к ответственности пятьсот других, также отмеченных печатью дьявола, но фигурировавших в процессе лишь в качестве свидетельниц (май – август 1609).

 

***

 

Действовать так среди бурного населения, состоявшего из экзальтированных голов, среди толпы смелых и диких жен рыбаков было для двух судей и горсти солдат делом далеко не безопасным. Другую опасность представляли священники, многие из которых были сами колдунами и которых комиссия должна была судить, несмотря на резкую оппозицию духовенства.

Когда судьи прибыли, то немало народа спаслось, убежав в горы. Другие смело оставались, заявляя, что сожжению будут преданы не они, а судьи. Ведьмы так мало боялись, что во время допроса засыпали сном шабаша и, просыпаясь, заявляли, что наслаждались блаженством Сатаны. Многие говорили: «Мы страдаем только от того, что не можем засвидетельствовать ему, как жаждем пострадать во имя его».

Те, которых допрашивали, заявляли, что не могут говорить: Сатана становился им поперек горла.

Более молодой из комиссаров, Ланкр, описавший историю процесса, был человек светский. Ведьмы скоро поняли, что с таким человеком опасность для них не так уж велика. И вот нашлись изменницы. Семнадцатилетняя нищенка Мюрпои (Маргарита), из корысти ставшая ведьмой, приводившая детей на шабаш, сама почти ребенок, принялась вместе со своей товаркой – сверстницей Лизальдой доносить на всех других. Она рассказала, описала все с живостью, страстностью и напыщенностью, свойственными испанцам, с сотней бесстыдных, правдивых или лживых подробностей. Она запугивала, забавляла, подчиняла себе судей, водила их за нос. Этой извращенной, пустой, озлобленной девушке они доверили страшную обязанность найти на теле местных парней и девушек печать Сатаны. Это место распознавалось по тому, что было нечувствительно, что его можно было безболезненно колоть булавками. Хирург пытал старух, она – молодых, вызванных в качестве свидетельниц. Но стоило только ей объявить их меченными, и они могли превратиться в обвиняемых. Какая гнусность: став полновластной госпожой над судьбой этих несчастных, наглая девушка колола иглами их тело и могла по желанию предать смерти эти окровавленные тела.

Она настолько подчинила себе Ланкра, что внушает ему уверенность, будто в то время, как он спал в Сен‑Пе, в своем доме, окруженный слугами и стражей, ночью к нему в комнату вошел дьявол, отслужил черную мессу, будто ведьмы уже подходили к его постели, чтобы его соблазнить, но увидели, что Бог крепко хранит его. Черную мессу служила дама Лансинена, с которой дьявол предавался любви тут же, в комнате судьи. Нетрудно уяснить себе вероятную цель этой гнусной басни: нищенка завидует даме, которая была красива и которая также могла оказать некоторое влияние на галантного комиссара, если бы не была пущена в ход эта клевета.

 

***

 

Запуганные Ланкр и его коллега шли вперед, боясь отступить назад.

Виселицы были воздвигнуты на том самом месте, где Сатана праздновал шабаш. Подобный прием устрашал. Население видело, что судьи сильны и вооружены рукой самого короля. Доносы посыпались, как град. Длинной вереницей потянулись женщины, обвиняя одна другую. Потом пригласили детей, заставляя их доносить на матерей. Степенный Ланкр решает, что восьмилетний свидетель достаточно хорош и заслуживает доверия.

Вынужденный в скором времени отправиться в Беарн, д'Эспанье мог уделить лишь мгновение этому делу. Толкаемый против воли стремительностью юных разоблачительниц, которым грозила опасность, если бы им не удалось сжечь старух, Ланкр вел процесс ускоренным темпом. Достаточное число ведьм было приговорено к костру. Видя себя погибшими, они также заговорили, принялись в свою очередь доносить. Когда первые были приведены к костру, разыгралась страшная сцена. Палач, пристав, сержанты были убеждены, что настал последний их день. Толпа разъяренно вцепилась в колесницы, желая заставить несчастных взять свои обвинения назад. Мужчины приставляли им к горлу кинжалы, и они чуть не погибли под когтями своих взбешенных товарок.

Тем не менее суд вышел с честью из этого положения. Тогда комиссары перешли к более трудному делу – к суду над восемью священниками, находящимися у них в руках. Они были выданы также доносами девушек. Ланкр описывает их нравы, как человек, изучивший все из первых уст. Он вменяет им в преступление не только их галантные похождения на шабаше, но и в особенности их связи с ризничьими. Он повторяет и басни: священники будто отправили мужей‑рыбаков в Новую Землю и привезли из Японии дьяволов, предающих им женщин.

Духовенство было встревожено. Епископ Байонский хотел протестовать, но не осмелился и уехал, назначив своего генерального викария присутствовать при казни.

К счастью, дьявол помог обвиняемым лучше, нежели епископ. Так как он умеет открывать всякие двери, то однажды утром оказалось, что пять из восьми священников скрылись. Не теряя времени, комиссары сожгли трех остальных.

Это случилось в августе 1609 г.

Испанские инквизиторы, ведшие процесс в Логроньо, сумели устроить свое аутодафе лишь с ноября 1610 г. Положение их было затруднительное из‑за огромного числа обвиняемых. Как сжечь целое население? Они обратились за советом к папе и к величайшим ученым Испании. Было решено отступить. Сожжению должны были подлежать только упрямые, те, кто будет продолжать отрицать; напротив, те, которые сознаются, будут освобождены. Это тот самый метод, который спасал священников в процессах о либертинаже. В таких случаях довольствовались их признанием и небольшой епитимьей (Льоренте).

Инквизиция, столь убийственная для еретиков, столь жестокая к маврам и евреям, была к колдунам гораздо снисходительнее. Последние, в большинстве случаев пастухи, отнюдь не находились в конфронтации с церковью. Весьма низменные, порой звериные удовольствия пастухов коз мало тревожили врагов свободной мысли.

 

***

 

Книга Ланкра была специально написана с целью показать, насколько правосудие Франции, светское, парламентское, выше суда церковного. Она написана очень легко, бегло и занимательно. Чувствуется радость человека, с честью избавившегося от большой опасности. Пустая, кичливая радость.

Он с гордостью рассказывает, что после первой казни дети сожженных явились на шабаш с жалобой Сатане. Тот ответил, что их матери не сожжены, а живут и счастливы. Из тучи детям в самом деле послышались голоса матерей, наслаждавшихся безоблачным блаженством. И, однако, Сатана струсил.

На четырех шабашах он отсутствовал, оставив своим заместителем лишенного всякого значения чертенка. Вновь он появляется лишь 22 июля. На вопрос ведьм, где он был, он ответил: «Я выступил вашим защитником против Жанико (имя Христа, собственно – Маленький Жан) и выиграл дело. Те, которые еще в темнице, не будут сожжены». Великий лжец был уличен во лжи. И торжествующий чиновник уверяет, что из головы последней сжигаемой ведьмы вышла целая туча жаб. Народ набросился на ведьму, так что она была скорее побита камнями, чем сожжена в огне. И, однако, несмотря на все свои нападения, толпа никак не могла справиться с одной жабой черного цвета, которая уходила от огня, от палок, от камней и спаслась, будучи дьяволом, куда‑то, где ее никак не могли найти.