Главнокомандующий вооруженными силами США

 

 

I

 

Рузвельт, несомненно, тяжело переживал случившееся – Япония сорвала его великий и великолепный замысел. Вероятно, он думал, что по крайней мере будет пока избавлен от войны с Германией. ФДР снова ошибся, ускорив неизбежное, подбросив Гитлеру всего за две недели до этого монументальное творение спецслужб – подложную «Программу победы». Фюрер не проник в рузвельтовскую логику, наложившую отпечаток на документ, – США только к середине 1943 года будут готовы, а сделал противоположный вывод: коль скоро они в любом случае обрушатся на Германию, адать незачем. Лучше вступить с ними в войну, пока они далеки от завершения подготовки, на первый случай пресечь снабжение морем Англии и в будущем СССР из Америки. Верность Тройственному пакту придаст рвения и Японии в войне против США.

Намерение фюрера прибавить к длинному списку врагов еще США привело в отчаяние правящую верхушку рейха. Фашистские главари, за исключением Риббентропа, пытались отговорить Гитлера от рокового шага. Он не уступил, ибо, замечает У. Манчестер, «стал сдавать под давлением кампании в России. Он во все возрастающей степени поддавался безудержному гневу и интуитивным решениям»1. Самое парадоксальное: «Сенатор Уиллер, крайний изоляционист, стал орудием справедливости. Разгласив якобы секретный военный план, он взорвал минное поле в уме Гитлера»2. Удовлетворение английского автора У. Стивенсона, написавшего эти строки, понятно. Англия Черчилля давно сгорала от нетерпения увидеть США союзником. Но Рузвельт-то определенно перехитрил самого себя, добился прямо противоположного результата. Ему ничего не оставалось делать, как надуть щеки и сохранять величественный вид всевидящего и всезнающего государственного деятеля, каким и войти в американскую историографию, трактующую об этом годе.

11 декабря 1941 г. рептильный германский рейхстаг собрался в Берлине выслушать речь «фюрера германского народа» – Гитлера. Хотя немецкие армии в эти дни терпели тяжкие поражения под Москвой, Гитлер посвятил два дня подготовке речи. Он объявил войну не на жизнь, а на смерть Рузвельту.

Фюрер, задавая тон нацистской пропаганде на годы вперед, сообщил: «только этот человек», Франклин Д. Рузвельт, виноват во Второй мировой войне. «Разрешите мне, – внушал Гитлер, – определить мое отношение к этому другому миру, представленному этим человеком, который в то время, когда наши солдаты сражаются в снегах и льдах, очень уместно предпочитает произносить речи у теплого камелька… То, что он именует меня гангстером, интереса не представляет. В конце концов термин этот рожден в Америке, ибо, без сомнения, в Европе названных гангстеров нет. Рузвельт не может оскорбить меня, я считаю его таким же сумасшедшим, как и Вильсона… Сначала он разжигает войну, затем фальсифицирует ее причины, потом гнусно кутается в тогу христианского лицемерия и медленно, но верно ведет человечество к войне, не уставая призывать бога в свидетели чистоты помыслов его нападения».

Творцы тоталитарной философии обычно «знают» ответы на все. Гитлер не составлял исключения. Причина войны, открыл он рейхстагу, в провале внутренней политики Рузвельта: «Все рузвельтовское законодательство нового курса было ошибочным. Нет никакого сомнения в том, что продолжение этой экономической политики в мирное время привело бы к краху президента, несмотря на его дьявольское искусство». В любом другом государстве ФДР уже отдали бы под суд за «расточение национальных богатств. Он сообразил, что единственное спасение – отвлечь внимание народа от внутренней политики к внешней».

С прицелом на возбуждение ложной классовой ненависти фюрер разглагольствовал о жизни Рузвельта и своей. Он говорил: «Рузвельт происходит из богатой семьи и принадлежит к классу, чей путь гладок в демократических странах. Я, сын из маленькой бедной семьи, пробился в жизни собственным трудом и прилежанием. Когда разразилась Великая война, Рузвельт на своем посту мог ощутить лишь ее приятные последствия – он был среди процветавших, в то время как другие истекали кровью. Я же разделил судьбу простых солдат, выполнявших приказы, и, естественно, вернулся с войны таким же бедняком, каким был осенью 1914 года. Моя судьба была судьбой миллионов, а Франклин Рузвельт был среди так называемых высших десяти тысяч семей. После войны Рузвельт занимался финансовыми спекуляциями. Он обогащался на инфляции, на несчастьях других, а я валялся по госпиталям»3.

В таких красках фюрер изобразил причины войны между Германией и Соединенными Штатами, представляя ее как личный конфликт с Рузвельтом. Официальное объявление войны, состряпанное в германском министерстве иностранных дел, формулировалось в аналогичных терминах, чтобы немцы поняли: они вступают в вооруженную борьбу не с американцами, а с Франклином Д. Рузвельтом. Нацистов давно отмечало стремление лгать по-крупному.

В ответ на объявление войны Соединенным Штатам Германией и Италией 11 декабря Рузвельт попросил конгресс признать состояние войны с этими странами, подчеркнув: «Давно известное и долго ожидавшееся случилось. Силы, стремящиеся поработить мир, ныне двинулись на наше полушарие». Конгресс удовлетворил просьбу президента. Хотя сателлиты Гитлера, 12 декабря – Румыния, а 13 декабря Венгрия и Болгария, объявили войну США, ФДР отнесся к этому с известным чувством юмора. Только через полтора месяца, 31 января 1942 г., президент рекомендует Хэллу передать декларации этих стран в комитеты конгресса по иностранным делам «для информации». К деловому письму государственному секретарю президент присовокупил шутливую приписку: «Мой внучек Джонни добавил бы: «Ну и что из этого?»4

Он знал – от Вашингтона до Европы далеко. Но в тучах фашистской саранчи, опустившейся на западные области СССР, были румынские, венгерские и финские солдаты. Вместе с вермахтом они сражались против СССР. Лишь 5 июня 1942 г. США объявили войну Румынии, Венгрии и Болгарии, а с Финляндией так и не разорвали дипломатических отношений.

Вступление Соединенных Штатов в войну не вызвало подъема, сходного хотя бы с тем, что было в 1917 году. «Изоляционисты» в своем большинстве немедленно сплотились вокруг правительства, о 1935–1941 годах теперь отзывались как о «лебединой песне изоляционизма»5. Но в стране не без их участия получил хождение тезис: Рузвельт «вогнал нас в войну, ибо не имел политической смелости вести нас». Парадов почти не устраивали, патриотических манифестаций было мало, да и флагами особенно не размахивали. Народ, естественно, негодовал по поводу Перл-Харбора, требовал отомстить военным лордам, Токио, но имел относительно смутное представление о целях вооруженной борьбы. Ф. Рузвельт предложил звучный лозунг: «Война за то, чтобы выжить». Заклятые враги президента в пику ему заявили, что уместнее назвать ее «моя (Рузвельта. – Н. Я.)  война».

Один из ярких деятелей эпохи Рузвельта, Д. Ачесон, годы и годы спустя разъяснил: Гитлер совершил «неслыханную глупость», ибо «наконец враги с беспрецедентной глупостью разрешили наши дилеммы, рассеяли наши сомнения и объединили наш народ на долгой и трудной дороге, избрать которую требовал национальный интерес»6. Если бы Рузвельт действительно именно тогда имел в виду вступить в войну с Германией, для помянутого «объединения» не потребовались бы «враги», а оно было бы достигнуто к началу войны. Разброд в умах отразил зигзагообразный курс, по которому ФДР в конечном счете ввел Соединенные Штаты в войну.

Опрос общественного мнения в самом начале 1942 года продемонстрировал смятение умов. 26 процентов опрошенных дали ответ – война за освобождение мира, 14 – война за освобождение, 13 – война за свободу, 11 – война против диктаторов, 9 – война за человечество, 7 – солидаризировались с ФДР: «война за то, чтобы выжить», 6 – народная война, 5 – антифашистская война, 5 – тотальная война и 4 процента – освободительная война7. Преобладали все же мессианские лозунги, большой части американцев страсть как хотелось видеть себя спасителями мира.

Враги в форме были пока далеки, под рукой были те, кого средний американец считал союзником микадо, – японцы, проживавшие в США. Они жили в штатах, прилегавших к западному побережью, главным образом в Калифорнии, – всего 112 тыс. человек, из них 71 тыс. имела американское гражданство. Уже в первые дни войны было арестовано 1266 японцев как «подозрительные». Тысяч восемь японцев попытались было избежать печальной участи и рассеялись по стране. Везде, где бы они ни появлялись, их преследовали. Губернаторы штатов призывали к лютой ненависти к ним. Губернатор Айдахо Ч. Кларк учил: «Япошки живут, как крысы, размножаются, как крысы, ведут себя, как крысы». В дверях ресторанов выставили объявления: «Здесь травят крыс и япошек», в парикмахерских: «Япошек бреют, за смерть не отвечают». Им отказывали в магазинах, о работе говорить не приходилось. Бдительным патриотам этого казалось мало – они шумно требовали репрессировать всех без исключения японцев.

В военном министерстве составили подробные планы заключения их поголовно, включая женщин и детей, в концентрационные лагеря. Дело оставалось за санкцией президента. Рузвельт, занятый по горло текущими военными делами, не имел времени рассматривать объемистое досье. Он решил дело просто и оперативно: 11 февраля президент по телефону отдал соответствующий приказ военному министру Стимсону. Судьба более 100 тыс. человек, из них свыше 60 тыс. женщин и детей, была решена в ходе одного телефонного разговора! В отдаленных местностях США были сооружены концентрационные лагеря, куда за колючую проволоку американские солдаты загнали несчастных людей. Включая тех, у кого была шестнадцатая часть японской крови8. 18 марта ФДР создал военную переселенческую администрацию для управления ими во главе с М. Эйзенхауэром. Патриоты вздохнули полной грудью: Америка спасена от внутренней угрозы.

Президент, однако, заботился о безопасности и аванпостов. Он выдвинул план – согнать более чем стотысячное японское население Гавайских островов на один островок или выслать его в США. Ближайшее ознакомление с проблемой показало, что план Рузвельта нереален: не было необходимого тоннажа, а на Гавайских островах требовались рабочие руки. Рузвельт неохотно отступил, только 2 тыс. «подозрительных» были высланы в США.

Эти технические трудности оказались непреодолимыми и в других случаях. Министр юстиции Ф. Биддл принес проект прокламации об интернировании немцев. «Сколько их?» – осведомился Рузвельт. Министр назвал цифру около 600 тыс. человек. Обсудив проблему, собеседники сошлись, что это физически невозможно. Об интернировании итальянцев ФДР не заботился. Он отмахнулся: «А, эти! Всего-навсего оперные певцы».

В начале мая 1942 года министерство юстиции представило президенту подробный доклад о результатах расследований в связи с депортацией японцев в концентрационные лагеря: конфисковано 2600 револьверов, 1500 радиоприемников, 3000 фотоаппаратов. Однако, указывалось в докладе, «мы не обнаружили в ходе операции каких-либо опасных лиц, о которых мы не, могли узнать другими путями. Мы не считаем, что конфискованный динамит или порох предназначались для каких-либо диверсий. Мы не нашли ни одного пулемета или револьвера в таких обстоятельствах, которые заставили бы предположить, что данный револьвер будет использован на пользу врагу. Мы не обнаружили ни одного фотоаппарата, в отношении которого можно было бы заподозрить, что он предназначен для шпионских целей»9.

Рузвельт ознакомился с докладом. Это не изменило судьбу заключенных. Всю войну они пытались жаловаться на свою печальную участь. Когда одна из жалоб достигла Верховного суда, его большинство в решении от 18 декабря 1944 г. записало: «Мы считаем несправедливым называть переселенческие центры концентрационными лагерями в мрачном смысле этого термина». Судья О. Роберте, оставшийся в меньшинстве, все же отметил: «Так называемые переселенческие центры – эвфемизм для концентрационных лагерей». Франклин Д. Рузвельт считал расправу с японцами справедливой; «великая демократия» защищалась методами, соразмерными своей силе и величине вражеской угрозы, точнее ее представлению обо всем этом.

По-иному думали невинно репрессированные люди. В начале 1945 года 5766 американцев японского происхождения, доведенные до отчаяния издевательствами в одном из лагерей, демонстративно отказались от гражданства США. Об их бедах и вообще о том, как именно в действительности страна готовилась к войне, стало известно много спустя – одним из первых действий президента после Перл-Харбора было создание 19 декабря 1941 г. управления цензуры. Печать и радио попали под жесткий контроль. Вспыхнувшее не слишком сильное недовольство только позабавило президента.

В начале января 1942 года у Рузвельта собрались привлеченные для подготовки ежегодного послания конгрессу. Адъютант сообщил, что министр юстиции Биддл явился с каким-то докладом. Рузвельт улыбнулся и обратился к присутствующим: «Фрэнсис ужасно обеспокоен гражданскими правами, особенно теперь. Он буквально оседлал меня, требуя не ограничивать их. Не смейтесь, не выдавайте меня, а я проучу его».

Вошел Биддл. Президент серьезно, почти торжественно произнес:

– Фрэнсис, вы кстати. Мы как раз обсуждали вопрос о гражданских правах во время войны, и я решил издать прокламацию, текст которой надлежит подготовить вам, отменяющую в значительной степени свободу слова и печати в военное время. Жаль, конечно, но я убежден, что это абсолютно необходимо, и хочу объявить об этом в своем послании.

Биддл широко раскрытыми глазами оглядел присутствовавших. Все промолчали. Он вскочил и произнес горячую речь в защиту демократических свобод. Рузвельт дал ему выговориться и только затем сказал – шутка.

ФДР счел, что начавшаяся война – дело серьезное и игра в демократию в это время неуместна. Да, подтверждает его биограф Дж Барнс, «в войну Белый дом отнюдь не был сильным и стабильным оплотом гражданских прав»10. Адмирал У. Леги, назначенный председателем комитета начальников штабов, доверительно довел до сведения американских командующих: президенту нравится титул «главнокомандующий вооруженными силами» и он не хочет, чтобы его именовали по-иному11. Правда, армейскому командованию стоило труда отучить ФДР говорить о флоте «мы», а об армии «они». Работавшие с Рузвельтом отлично разгадали его желание быть военным руководителем. Гопкинс и другие, не имевшие воинских званий, сочли возможным обращаться к ФДР «г-н президент», но по имени – никогда.

 

II

 

Определение американской стратегии потребовало консультаций с Лондоном. Черчилль начисто ликвидировал мучительную процедуру обмена телеграммами. Во главе внушительной делегации 22 декабря он явился в Вашингтон. Премьер был радостно взволнован: наконец исполнилась его давняя мечта – Англия и США стояли плечом к плечу, как товарищи по оружию. Рузвельт оказал Черчиллю радушный прием, премьеру отвели комнату в Белом доме, дверь в дверь с помещением Гопкинса. Ветераны-англичане были преисполнены решимости наставлять американцев.

Честолюбивые намерения гостей хозяин походя разрушил. ФДР прочитал Черчиллю небольшую лекцию об отношении в США к Англии: «Американская традиция – недоверие, нелюбовь и даже ненависть к Британии, знаете, тут воспоминания о революции, войне 1812 года, Индии, войне с бурами и т. д. Конечно, американцы разные, но как страна, как народ мы против империализма, мы просто не выносим его»12. ФДР поставил гостей на место, а засим – переговоры.

Хотя война против европейских держав «оси» считалась коалиционной, только Советский Союз вел широкие боевые действия против гитлеровской Германии. Рузвельт и Черчилль договорились, что стратегия плана АВС-1 – Германия враг номер один – верна и основные усилия США и Англии сосредоточиваются на европейском театре войны. Каким же образом, по крайней мере, в ближайшем будущем?

ФДР согласился с оценкой Черчилля: гитлеровский «режим держался до сих пор благодаря своим успехам, достававшимся ему без труда, дешевой ценой. Теперь же вместо предполагавшейся легкой и быстрой победы (над СССР. – Н. Я.)  ему предстоит в течение всей зимы выдерживать кровопролитные бои, которые потребуют огромного количества вооружения и горки чего. Ни Великобритании, ни Соединенным Штатам не придется играть какую-либо роль в этом деле, за исключением того, что мы должны обеспечить точную и своевременную отправку обещанных нами материалов». Итак, в обозримом будущем план ABC-1 предстояло выполнять Советскому Союзу.

28 декабря Рузвельт распорядился возобновить приостановленные 7 декабря после Перл-Харбора поставки по ленд-лизу Советскому Союзу. Чтобы не возникло кривотолков, он разъяснил Стимсону: «Вся русская программа жизненно важна для наших интересов».

Руководящие принципы стратегии США и Англии были зафиксированы так «В 1942 году основные методы преодоления сопротивления Германии будут заключаться в следующем: а) во все усиливающихся бомбардировках английских и американских воздушных сил, Ь) в помощи наступлению русских всеми имеющимися в распоряжении средствами, с) в блокаде, d) в поддержании повстанческого духа в оккупированных странах и организации подрывных действий».

Рузвельт и Черчилль согласились, что Тихоокеанский театр являлся второстепенным по сравнению с Европой. Начальник оперативного управления штаба армии генерал Д. Эйзенхауэр докладывал: несмотря на то что «общая боевая мощь» Германии и ее сателлитов в Европе выше, чем мощь Японии, последняя все же «относительно сильнее их», ибо не ведет боевых действий против Советского Союза. Исходя из стратегической аксиомы о том, что необходимо сосредоточить все силы против ослабленного врага, США должны заняться в первую очередь Германией. Правительство и командование США не хотели вступать в решающую схватку с Японией, пока она не была обессилена другими.

Поползновения Рузвельта побудить СССР совершить такие действия, которые вовлекли бы его в вооруженный конфликт с Японией, были пресечены Советским правительством. В Москве разглядели, что крылось за настойчивыми предложениями Вашингтона послать на советский Дальний Восток «помощь» – соединения американской бомбардировочной авиации. Эти предложения повторялись и в дальнейшем, однако Вашингтону не удалось добиться своего. Безрезультатную переписку по этому вопросу завершило послание И.В. Сталина Ф. Рузвельту 13 января 1943 г.: «Нам нужны не авиачасти, а самолеты без летчиков, так как своих собственных летчиков у нас более чем достаточно. Это во-первых. А во-вторых, нам нужна Ваша помощь самолетами не на Дальнем Востоке, где СССР не находится в состоянии войны, а на советско-германском фронте, где нужда в авиационной помощи особенно остра».

Война против держав фашистской «оси» развернулась так, что не все их противники вели борьбу одновременно против Германии, Италии и Японии. По этой причине, а также чтобы Подчеркнуть, что США ни перед кем не имеют союзнических обязательств, Рузвельт отчеканил термин «Объединенные Нации». ФДР очень гордился своей находкой: его осенило после вечера бесплодных споров с У. Черчиллем! Едва встав на следующий день, он горел желанием поделиться своим открытием. Камердинер Преттимен наскоро одел президента и покатил в кресле в комнату Черчилля. Он постучал. Никакого ответа. Тогда ФДР нагнулся в кресле и забарабанил обеими руками в дверь. Раздался приглушенный голос:

– Кто там?

– Я, Франклин.

– Входите.

Преттимен вкатил кресло с президентом в пустую комнату.

– Где ты, Уинстон?

– В ванне.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Хорошо, входите.

Черчилль щурился под маской мыльной пены.

– Уинстон, – закричал ФДР, – «Объединенные Нации» подойдет?

Лицо Черчилля расплылось в улыбке, искаженной хлопьями мыльной пены.

– Отлично!

Термин был найден, а непринужденная беседа в ванной, вероятно, дала повод для анекдота тех лет: Рузвельта ввезли в комнату Черчилля, когда тот расхаживал голый, окутанный только сигарным дымом. Смущенный президент хотел было удалиться. Черчилль остановил его: «Премьер-министру Великобритании нечего скрывать от президента США». Когда Шервуд спросил самого Черчилля, было ли так, тот энергично опроверг слухи – он никогда не беседовал, с президентом, не завернувшись хотя бы в купальное полотенце. «Я не мог бы сделать такого заявления. Президент прекрасно бы понял, что это неправда», – добавил Черчилль. Они знали друг друга – премьер и президент!

1 января 1942 г. в Вашингтоне состоялось торжественное подписание Декларации Объединенных Наций. Ф. Рузвельт, поставивший первым свою подпись под документом, определил порядок церемонии, вслед за ним расписались У. Черчилль, затем – посол СССР в США М.М. Литвинов, потом – представитель Китая. Представители других государств были приглашены на следующий день в госдепартамент, где в алфавитном порядке начальных букв названия своих стран присоединились к декларации. 26 государств и составили Объединенные Нации.

Каждое правительство, говорилось в декларации, «обязуется употребить все свои ресурсы, военные или экономические, против тех членов Тройственного пакта и присоединившихся к нему, с которыми это Правительство находится в войне». Участники Объединенных Наций заявляли о том, что они будут сотрудничать друг с другом и не заключат сепаратного мира с врагом.

12 января 1942 г. Рузвельт растолковал советскому послу, как США намереваются взаимодействовать с СССР. ФДР, сообщил посол в Москву, предложил «дать нам незамерзающий порт на севере, где-нибудь в Норвегии, вроде Нарвика» и коридор к этому порту, это «было бы весьма справедливо». Что до советско-германского фронта, то «он говорил даже о замене наших войск на Кавказе американскими войсками, дабы наши могли действовать и на других фронтах. Американцы могли бы оттуда послать на Украину свои летные силы. То же самое, мол, можно было бы сделать в Мурманске, который американцы защищали бы против немцев и финнов, и освободить там наши войска».

В тогдашней суровой и страшной обстановке на фронтах рассуждения ФДР выглядели сущим ребячеством. Но коль скоро он хотел знать мнение Советского правительства, послу поручили передать: у СССР нет никаких претензий к Норвегии, и поэтому предложение «о занятии Нарвика советскими войсками» не может быть принято. «Предложение Рузвельта о том, чтобы советские войска были уведены с Кавказа и из Мурманска и заменены американскими войсками, не имеет сейчас практического значения»13.

Ход вооруженной борьбы в мире определялся Красной Армией, ибо сокрушающую тяжесть войны нес только Советский Союз. Рузвельт писал Макартуру в мае 1942 года: «С точки зрения большой стратегии в наступающую весну и лето ясен простой факт: русские армии убивают больше нацистов и уничтожают больше вражеского снаряжения, чем все остальные 25 Объединенных Наций, вместе взятые».

Соединенные Штаты также участвовали в бойне. Белый дом, у входа в который встали часовые, подавал пример. С 7 декабря 1941 г. на протяжении трех с половиной последующих лет резиденция президента была затемнена, а ворота закрыты. Члены конгресса при распределении дефицитных зенитных орудий «Эрликон» подняли скандал – они требовали, чтобы орудия были установлены для защиты Капитолия. Батарея уже была поставлена на дежурство – на крыше здания, примыкающего к Белому дому.

Охрана президента была доведена до абсурда. Он пользовался бронированным автомобилем, весившим без малого 4 т. Объезжал страну в железнодорожном вагоне «Фердинанд Магеллан», вес – 120 т, трехдюймовая стальная броня. Организована тщательная защита всех резиденций ФДР, начиная с Белого дома и кончая Уорм-Спрингсом. Подземный ход соединял Белый дом с обширным бомбоубежищем. В случае нападения президента надлежало вывезти в одно из десяти тайных укрытий в Вашингтоне, а если возникнет крайняя опасность, его ждал на аэродроме бомбардировщик, постоянно находившийся в готовности. Чтобы избежать диверсий, все пакеты, поступавшие в Белый дом, просвечивались рентгеновской установкой, а счетчиком Гейгера измерялась их радиоактивность. Поступавшее на стол президента тщательно проверялось, а когда ФДР выезжал, с собой брали запас воды и молока.

От мирной жизни остались лишь поездки на пять – десять дней каждые два-три месяца в Гайд-парк. ФДР резко отказал Элеоноре превратить родной дом в госпиталь и при каждом посещении старался жить местными интересами. Сплетни о соседях, преувеличенное внимание к своему хозяйству, заботы о сохранении инвентаря и пр. Небольшой штат – Г. Гопкинс, но чаще секретарь Б. Хассетт представляли на подпись государственные документы. Никаких формальностей, иногда Хассетт восседал на стульчаке в ванной, пока президент, плескавшийся в воде, совещался с ним. ФДР, разумеется, не упускал возможности серьезно напомнить Хассетту, садившемуся на стульчак, что он одет. Элеоноры в доме не было, иногда ездили к ней обедать в ее коттедж поблизости. После обеда Рузвельт отправлялся к себе, в «большой дом». Разумеется, цензура не пропускала сообщений о поездках ФДР в Гайд-парк. Предполагалось, что он в Белом доме.

 

III

 

С Тихого океана и Дальнего Востока приходили удручающие вести. Японцы били американские войска, захватывали аванпосты США, и было неизвестно, где и когда будет поставлен предел их продвижению. Поражения Соединенных Штатов вызывави гнев в стране, усиливались требования бросить все на Тихий океан. Опрос общественного мнения в феврале показал: 62 процента – за сосредоточение сил против Японии, 25 процентов – за нанесение поражения Гитлеру. Это ставило Ф. Рузвельта перед трудной задачей – разъяснить, кто главный враг.

6 января 1942 г. Рузвельт приехал в Капитолий, чтобы прочитать конгрессу ежегодное послание о положении страны. Его появление на трибуне вызвало неслыханную овацию: аплодисменты не стихали несколько минут. Хотя ФДР не сослался на решения, принятые в беседе с Черчиллем, он изложил их суть. Рузвельт рассказал, как он понимает распределение ролей между участниками фашистского блока. Охарактеризовав его как «заговор», ФДР указал, что роль Японии в блоке – «не допустить наших поставок вооружения Англии, России и Китаю, того вооружения, которое ускоряет день падения Гитлера. Нападение Японии на Перл-Харбор преследовало цель ошеломить и запугать нас до такой степени, чтобы отвлечь наши экономические и военные ресурсы на Тихий океан или даже для обороны Американского континента».

Пока Рузвельт мог занести в свой актив только поражения, поэтому он предпочел сосредоточить внимание не на настоящем, а на будущем. ФДР огласил ошеломляющую программу военного производства США на 1942–1943 годы. Сообщенные им данные потрясли слушателей, особенно тех, кто знал истинное положение вещей, – президент взял многие цифры с потолка. Он заверил, что в 1942–1943 годах США произведут соответственно: самолетов – 60 тыс. и 125 тыс., танков – 25 тыс. и 75 тыс., зенитных орудий – 20 тыс. и 35 тыс., спустят на воду суда общим тоннажем 6 млн. г и 10 млн. г.

В послании было множество удачных словесных находок, одна из фраз – «мир слишком мал, чтобы предоставить жизненное пространство Гитлеру и Богу» – стала крылатым лозунгом американо-английской пропаганды. Рузвельт выразил уверенность в конечном торжестве над врагом, указал, что война будет вестись наступательно, и закончил: «Никакой компромисс не завершит этот конфликт. Никогда нельзя достигнуть удовлетворительного компромисса между Добром и Злом. Только тотальная победа может вознаградить сторонников терпимости и приличия, свободы и веры».

Послание Рузвельта произвело значительное впечатление на американский народ. Тот, кому оно было прямо адресовано, счел возможным скинуть со счетов Америку. 7 января 1942 г. Гитлер подробно рассказал своим лизоблюдам, почему он не верит в силу США: «У американцев нет будущего. На мой взгляд, эта страна находится в упадке. У них расовая проблема и проблема неравенства… Как можно ожидать, чтобы эта страна устояла, – 80 процентов ее доходов поступает из кармана народа, ведь в ней все построено на долларе!» Германской пропаганде Гитлер отдал указание – «по всем станциям возможно чаще говорить о пьянице Черчилле и преступнике Рузвельте»14. По Гитлеру, «преступление» ФДР заключалось в том, что США взяли сторону СССР.

Проходили недели, а волна японского наступления поднималась все выше, размывая, как замки из песка, американские и английские бастионы на Тихом океане. Тихоокеанский флот США был нейтрализован еще в Перл-Харборе, остатки азиатского флота вели отчаянные арьергардные бои в морях, омывающих Индонезию. На Филиппинах американские войска сдавали свои позиции. Острие японского наступления было направлено на Австралию. 15 февраля пал оплот английского могущества на Дальнем Востоке – Сингапур.

В Соединенных Штатах нарастало смятение. Тогда Рузвельт объявил, что в «беседе у камелька» он объяснит соотечественникам военную обстановку. Ее наметили на день рождения Дж Вашингтона. Поскольку в 1942 году он падал на воскресенье, а ФДР давно отказался от выступлений по воскресным дням, чтобы не отвлекать верующих из храмов, – «беседа у камелька» была назначена на 23 февраля. Ударная бригада – Гопкинс, Шервуд и Розенман – села за подготовку речи.

Гопкинс сообщил основную идею: «Президент не хочет убаюкивать американский народ. Он хочет, чтобы люди поняли – идет война с отчаянными сукиными сынами, самыми жестокими ублюдками в мире. Он хочет, чтобы народ понял, с кем имеет дело». Трое составителей провели несколько бессонных ночей и сочинили нужную речь. Кухня Белого дома не жалела бутербродов, кока-колы, кофе и коньяка, а составители щедро оснастили речь разными эпитетами.

Вечером 23 февраля американцы услышали голос главнокомандующего. Он предложил им развернуть карту мира и взглянуть на нее (газеты получили указание напечатать карту в этот день). ФДР очень внимательно и спокойно подсчитывал расстояния, которые оказались виновными в том, что американцы не могли оказать должного сопротивления на Тихом океане, – до их баз было далеко.

Рузвельт напомнил, что во время войны за независимость в XVIII веке «восемь лет генерал Вашингтон и его армия стояли перед лицом значительно превосходившего их врага и несли непрерывные поражения». Он предложил черпать из прошлого уверенность в будущем. «В Берлине, Риме и Токио о нас говорят как о нации слабаков, «плейбоев», которые нанимают английских, русских и китайских солдат сражаться за нас.

Пусть повторят они это теперь!

Пусть скажут они это генералу Макартуру и его людям!

Пусть скажут они это ребятам в «летающих крепостях»!»

Но, предупредил ФДР в заключение, «тиранию, так же как ад, победить нелегко». Слова, написанные Томасом Пейном на барабане вместо письменного стола в 1776 году, а точнее, фольклорные сказания о войне за независимость, уместно прозвучали в суровый 1942 год15.

Пока президент беседовал перед микрофоном «у камелька» в затемненном Белом доме, у побережья Калифорнии, вблизи Санта-Барбары, всплыла японская подводная лодка. Японские адмиралы приказали ознаменовать речь Рузвельта артиллерийским обстрелом побережья. Несколько снарядов попали в скотоводческую ферму. Жертв не было. Следующей ночью в Лос-Анджелесе была объявлена воздушная тревога. Стрельба в чистое небо шла всю ночь. Истерия перебросилась и на столицу: на третью ночь в Вашингтоне дважды звучали сигналы воздушной тревоги, оказавшейся ложной. ФДР потребовал расследования. «С этого момента угроза с воздуха для континентальной части Соединенных Штатов уменьшилась», – съязвил Шервуд.

ФДР проявил необычайный интерес и вкус к делам, которые почти не вошли в официальную историю войны. Он очень много занимался постановкой пропаганды, в том числе «черной» – дезинформацией противников, что входило в компетенцию УСС. В ряде речей, еще до вступления США в войну, он опирался на материалы, добытые американской и английской разведками. Однако в них далеко не все удовлетворяло ФДР. В конце 1941 года ему доставили сборник «Черная история» – яростные антигерманские речи лорда Р. Ванситтарта. ФДР передал его Доновану для возможного использования, предупредив: «Я полагаю, что, пытаясь изобразить немцев варварами на протяжении тысячи лет, хватают через край. Следует подчеркивать несколько иное – вину германского народа за то, что он разрешает существование крайне разрушительного руководства, и вину самого руководства».

Когда в речи 23 февраля ФДР обрушился на «шептунов и злостных сплетников в нашей среде», он пересказал секретные сводки спецслужб. За речью президента последовала сосредоточенная инспирированная кампания печати и радио против «пятой колонны». Общественное мнение было создано. Рядом приказов пересылка по почте пропагандистских материалов недавних «изоляционистов» и лиц, симпатизировавших державам «оси», была запрещена. Он ничего не забывал. Те, кто в канун войны был против его политики, подверглись остракизму. Как ни домогались, например, Дж Кеннеди и Ч. Линдберг с вновь обретенной страстью получить военные назначения.

Рузвельт безоговорочно отказал. Были закрыты некоторые печатные органы, 33 их наиболее активных издателя сели на скамью подсудимых, осуждены и угодили за решетку. Пощадили только «отца» Ч. Кофлина: Рузвельт полагал, что судебное преследование его может вызвать неблагоприятную для правительства реакцию среди католиков в стране.

Поток специально подготовленных передач и статей обрушился на американцев. Они готовились в централизованном порядке Управлением военной информации, созданным в июне 1942 года под руководством Э. Дэвиса. Сам ФДР включал в свои выступления героические эпизоды:, как «летающая крепость» отбилась от 18 японских истребителей, о подвигах экипажа подводной лодки «Сквалус». Он успешно использовал старый прием – множество рассказов об индивидуальном героизме создают нужное настроение. О достоверности их не заботились. Японский линкор «Харуна» не был потоплен американским летчиком, морские пехотинцы на Уэйке не радировали – «дайте нам еще японцев», а сдались, сражение в море у Борнео не было выиграно американцами и т. д. Правда или ложь не имели значения – опросы общественного мнения показали, что Рузвельт стоит на верном пути. Если 11 марта 1942 г. лишь 49 процентов опрошенных считали, что Англия делает все для ведения войны, то 23 апреля так ответили уже 65 процентов. Побед у западных союзников за шесть недель – ноль, лишь нарастала пропагандистская кампания, направлявшаяся президентом.

Наконец 18 апреля 1942 г. в интересах пропаганды ФДР нанес мастерский удар. По его приказу авианосец «Хорнет» скрытно подошел примерно на 1 тыс. км к Японским островам. 16 бомбардировщиков, стартовавших с авианосца, сбросили бомбы на Токио. Назад вернуться они не могли – авианосец не мог принять тяжелые машины. Экипажи получили туманные инструкции приземлиться где-нибудь в Китае, на территории, контролировавшейся гоминдановцами. Самолеты кое-как приземлились. Трое летчиков попали в плен к японцам и были казнены. Рузвельт был весьма удовлетворен набегом. На пресс-конференции у президента попытались выяснить, откуда вылетели бомбардировщики.

Он загадочно ответил: «Из Шангра-Ла»16. Больше от ФДВ ничего не добились. Налет породил крайне преувеличенные слухи о возможностях Соединенных Штатов, чего, собственно, и добивался Рузвельт.

«Я всей душой готов вводить в заблуждение и говорите неправду, – доверился Рузвельт Моргентау весной 1942 года, – если это поможет выиграть войну».

 

IV

 

Рузвельт поднимал боевой дух американцев искусственными средствами. Однако все его усилия пропали бы даром, если бы Красная Армия не только не остановила врага под Москвой, но и погнала его. Вести о победах советского народа были единственным светлым пятном на фоне бесконечных поражений США и Англии в войне с Японией.

В речи 2 3 февраля ФДР говорил о тяжких испытаниях на Тихом океане. И в этот же день с это<