ЧАСТЬ ХIII. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРИЗРАКИ

 

Что это? – удивится читатель. – Разве мы не говорили о литературе во вступлении?» Согласен. Но здесь мне бы хотелось дополнить наши рассуждения теми, увы, редкими случаями, когда литература и жизнь соприкасались: призраки со страниц книг переселялись в реально существующие дома, и наоборот – места, существующие в действительности, служили прообразами литературных мест, населенных привидениями. Я уже рассказал о Лоу‑форде и Уитби, теперь – остальные случаи.

Популярный в Англии стишок о погибшей невесте сочинил поэт Сэмюэл Роджерс (1763–1833), преобразовал в балладу поэт Томас Бэйли (1797–1839) и положил на музыку композитор Генри Бишоп. Песня получила название «Ветка омелы», поскольку с 1830‑х гг. исполнялась на Рождество во многих английских домах.

Сюжет баллады таков: лорд женится на юной дочери барона, и в брачную ночь невеста предлагает ему сыграть в прятки. Девушка прячется в старинный дубовый сундук, чья крышка тут же за ней захлопывается. Приподнять крышку она не в силах, а ее крики никому не слышны. Жених проводит в поисках невесты всю ночь и весь последующий день, но так и не находит ее. Минует несколько лет, сундук продают, и новые владельцы, открыв его, натыкаются на скелет в свадебном платье.

Ветка омелы. Картина Уильяма Лоудана (начало XX в.). Героиня поостереглась бы залезать в сундук, если бы знала, что до нее там побывало минимум пять невест

 

Призрака в балладе нет, но сюжет содержит все предпосылки для его возникновения: любовь и свадьба, смерть юной девушки, пропажа тела, обнаружение скелета и даже аналогия с погребением заживо. Благодаря песенке духи угодивших в сундук невест заполонили викторианские усадьбы. Они бродят по коридорам, щелкают дверными запорами и шуршат занавесками, судя по всему, продолжая играть в прятки, а те, кто их видит, начинают догадываться об их печальной судьбе и с содроганием ждут ужасной находки. Самые известные из невест посещают поместья Минстер Ловелл (Оксфордшир), Бремшилл и Марвелл (оба – Хемпшир), Бесилдон (Беркшир), Экстон (Рутленд). В их честь даже переиначили знаменитую пиратскую песню:

 

Пять призрачных невест на сундук мертвеца.

Ио‑хо‑хо, и омелы ветка!

 

Чарльз Диккенс частенько гостил у своих друзей из семьи Уотсон, владельцев замка Рокингем (Нортгемптоншир). Сам замок, возможно, стал прообразом Чесни Уолд, усадьбы Дедлоков, в романе писателя «Холодный дом» (1853). По другой версии, романная усадьба – это ныне практически разрушенное поместье Хаверхолм в Линкольншире, графстве, где находится Чесни Уолд: «Вазы на каменной террасе перед домом весь день наполняются дождевой водой, и всю ночь слышно, как она переливается через край и падает тяжелыми каплями – кап‑кап‑кап – на широкий настил из плитняка, исстари прозванный Дорожкой призрака… Но как бы там ни было, фантазия не очень‑то разыгрывается в Чесни Уолд. Если случайно и прозвучит ее слабый голос, он потом долго отдается тихим эхом в гулком старом доме и обычно порождает сказки о привидениях и таинственные истории»[113].

В Хаверхолме еще долгое время после написания романа слышались призрачные шаги. О них упомянул, к примеру, лорд Галифакс, ночевавший в усадьбе в июле 1905 г.: «Прежде чем отправиться в постель, я раздвинул шторы и открыл окно, выходившее в сад.

Я пролежал в кровати минут десять, но сна не было ни в одном глазу. И тут я услышал, что кто‑то ходит туда и обратно по посыпанной гравием дорожке под окном. Я подумал, что это кто‑то из слуг, и не обратил на это обстоятельство особенного внимания». Однако шаги не давали покоя гостю. Наутро он выяснил у хозяйского сына, что двери дома к тому времени были крепко заперты и на улицу никто выйти не мог.

В другой раз лорд Галифакс посетил Хаверхолм в сентябре 1906 г., столкнувшись с невидимкой, с шумом и свистом промчавшимся по усадебной аллее к мосту через речку. Приходской священник признался лорду, что «аллея пользуется дурной славой и, когда ему случается бывать в Хаверхолме вечером, он никогда по ней не возвращается. Существует предание, что там появляется призрак монахини, особенно часто ее видели у одного дерева неподалеку от моста».

На месте усадьбы прежде стояло женское аббатство августинского ордена Святого Гильберта (гильбер‑тинцы), основанное в 1139 г. и распущенное в 1345 г. вместе с орденом. Сам дом пришел в запустение после Первой мировой войны. Заметим, что лорд Галифакс не знал о связи Хаверхолма с романом Диккенса.

Элизабет Гаскелл (1810–1863), работавшая над рождественскими выпусками журналов Диккенса, написала ряд историй о призраках, в частности «Рассказ старой няньки» (1852) – один из лучших образцов викторианской мистической прозы. В 1825–1827 гг. юная Гаскелл побывала в усадьбе Клоптон (Уорикшир), а в 1840 г. она популяризовала местные предания о призраках в одном из своих произведений.

По заверению писательницы, в Клоптоне уживались целых три привидения. Первым был призрак Маргарет Клоптон, утопившейся в 1563 г. после того, как отец запретил ей выйти замуж за любимого. Вполне вероятно, она послужила прототипом Офелии из «Гамлета». Шекспир, будучи уроженцем этих мест, гостил в Клоптоне и был погребен в церкви Святой Троицы в городе Стратфорд рядом с часовней‑усыпальницей Клоптонов.

Кроме Маргарет по усадьбе бродила Шарлотта Клоптон, жертва чумы 1564 г., унесшей жизни седьмой части населения Стратфорда. Опасаясь заразы, родственники поторопились доставить тело усопшей в часовню. Через неделю скончался еще один член семьи, и Клоптоны вновь отперли склеп. Гроб Шарлотты пустовал, а ее мертвое тело сидело в углу, привалившись к стене, причем зубами несчастная девушка вцепилась себе в плечо. Компанию двум дамам составлял призрак священника, убитого в усадьбе в конце XVI в. На полу спальни осталась несмываемая полоса крови.

Сейчас нелегко отличить вымысел Гаскелл от подлинной истории поместья. Но можно смело утверждать, что среди Клоптонов из Уорикшира, живших в XVI в., не было никакой Шарлотты, а имя Маргарет носила одна из дочерей хозяина усадьбы Уильяма Клоптона (1537–1592). Однако в 1563 г. она еще не родилась. На всякий случай приведу имена сестер Уильяма, по возрасту годящихся в героини любовной драмы: Элизабет (замужем), Роуз (замужем) и Элеонора. Ну а погибший священник, равно как и прочие ужасы Клоптона, объясняется просто: семья хранила верность католичеству. После смерти Уильяма, ярого нонконформиста, поместье унаследовала его старшая дочь Джойс (1562–1635), жена Джорджа Керью (1555–1629), графа Тотнеса. В 1605 г. в доме проживал друживший с Керью сэр Эмброуз Руквуд (1578–1606), участник Порохового заговора.

Из‑за связи с образом Офелии мифическая Маргарет очень полюбилась англичанам. В 2002 г. промелькнула новость, что археологи нашли колодец, где она утопилась.

Есть основания полагать, что Эмили Бронте (1818–1848) была гораздо чувствительнее к миру духов, чем ее сестра Шарлотта. В романе «Грозовой перевал» (1847) Эмили описала два поместья – Мызу Скворцов и Грозовой Перевал, унылое жилище мистера Хитклифа. Сам Хитклиф, наделенный гротескными, едва ли не дьявольскими чертами, видит привидение дорогой ему Кэтрин Эрншо: «Я знал, что поблизости нет никого из плоти и крови; но с той же несомненностью, с какой мы замечаем в темноте приближение живого существа, хоть глаз и не может его различить, я отчетливо ощутил, что Кэти здесь; не под землей, а на земле»[114]. Деревенский люд поговаривает, что умерший Хитклиф и Кэтрин разгуливают в зарослях вереска на пустоши между Мызой и Грозовым Перевалом.

Прообразом усадьбы Грозовой Перевал считается разрушенная ферма около города Хаворта (Йоркшир), однако о ней не рассказывают мистических историй.

А вот прототип Мызы – поместье Шибден (Йоркшир) – имеет своего призрака. Эмили Бронте посетила Шибден в 1838 г., когда работала гувернанткой по соседству, в ныне не существующей усадьбе Хай Сандерленд.

В ту пору домом владела Энн Листер (1791–1840), путешественница и мемуаристка, которая вела лесбийский образ жизни и, конечно же, страдала от непонимания со стороны своих отсталых современников. В 1930 г. закодированные дневники Листер подверглись расшифровке, и в наши дни их с удовольствием читают поклонники «первой современной лесбиянки».

В 1840 г. Листер путешествовала по Российской империи на пару с последней из своих любовниц Энн Уолкер. Когда хозяйка Шибдена неожиданно скончалась в Кутаиси, ее спутница привезла гроб с телом на родину. По завещанию покойницы ее усадьба досталась Уолкер при условии, что та никогда не выйдет замуж. Похоронив «жену» (или «мужа»?), бедняжка Уолкер забаррикадировалась в одной из комнат Шибдена и попыталась удавиться. Ее откачали, а в 1848 г. отправили в психлечебницу, но затем выпустили оттуда, и она умерла в своем родовом поместье в 1854 г. Однако ее призрак до сих пор ходит по дому в Шиб‑дене под видом Серой дамы.

Не знаю, можно ли считать «смуглолицего цыгана» Хитклифа таким же изгоем общества, как полоумная лесбиянка, но для меня это совпадение весьма символично. В 2011 г. в очередной экранизации романа роль Хитклифа исполнил темнокожий актер (то ли индус, то ли араб), который борется с расовыми предрассудками и мстит миру белых.

Томаса Гарди (1840–1928) никак не назовешь мистиком, но и он отдал дань призракам. Однажды писатель изумительно верно заметил, что «привидения, известно, не тем являются, кто с женой в обнимку спит»[115]. Все легенды, излагаемые Гарди, почерпнуты им из фольклора графства Дорсет.

Усадьба Мелбери описана в романе «В краю лесов» (1887) как Хинток Хаус, поместье миссис Чармонд, а главная героиня носит имя Грейс Мелбери. С Мелбери связан ряд старинных преданий, и одно из них отражено в романе. Это история «о двух братьях, которые сразились друг с другом и пали, после чего их души поселились в Хинток Хаус и жили там, пока священник не заговорил их и не загнал в болото в этом самом лесу, откуда они каждый Новый год, по старому стилю, кочетами скачут к прежнему жилищу»[116]. Английская пословица гласит: «Новый год придет, кочетом запоет».

Как видим, болото успешно заменило озеро и пруд во время обряда экзорцизма.

Из домов, встречающихся в самом известном произведении писателя «Тэсс из рода д'Эрбервиллей» (1891), с точностью идентифицировано поместье Вул‑бридж, которое Гарди обозвал старой фермой Well‑bridge House, где Тэсс и Энджел Клэр поселились после свадьбы. В древности оно принадлежало семье Turberville (в романе – D'Urberville).

Висящие в доме старинные портреты представительниц рода описаны Гарди с гротеском, традиционным для человека прогрессивных убеждений: «Он поднял голову и увидел на панелях, вделанных в каменную стену, два портрета в человеческий рост. Как известно всем посетителям старинного дома, на портретах, написанных около двух веков тому назад, изображены женщины средних лет, и лица их, раз увидев, нельзя забыть. Заостренные черты одной, узкие глаза и усмешка, свидетельствующая о бесчеловечности и вероломстве, даже во сне преследуют человека, так же как крючковатый нос другой, длинные зубы и дерзкий взгляд, высокомерный и жестокий… Портреты произвели тяжелое впечатление на Тэсс, и это было тем более неприятно, что ее прекрасное лицо чем‑то походило на эти резко очерченные лица».

Глядя на такие вот портреты, англичане Викторианской эпохи и сочиняли байки о жестоких и коварных предках. А тем, кто их слышал, подобно Энджелу и Тэсс, портреты казались еще более зловещими. Легендами молодые люди интересуются, доказательство тому – их беседа о призрачной карете: «В шестнадцатом или семнадцатом веке некий д'Эрбервилль совершил в своей фамильной карете страшное преступление, и с тех пор члены этого рода видят карету либо слышат о ней всякий раз, как… Но я расскажу тебе об этом как‑нибудь в другой раз – история слишком мрачная».

Думаю, Энджел и сам плохо помнил легенду, но он знал, что она должна быть мрачной, поскольку предки Тэсс вообще жили в мрачные времена. Позднее ту же легенду пытается пересказать Алек д'Эрбервилль: «Легенда довольно мрачная (!). Говорят, будто стук этой несуществующей кареты может услышать лишь тот, в чьих жилах течет кровь д'Эрбервиллей, – и для него это является дурным предзнаменованием… Говорят, некий д'Эрбервилль похитил красавицу, а она пыталась выскочить из кареты, в которой он ее увозил; завязалась борьба, и он ее убил… или она его, я забыл, кто кого. Такова легенда…»[117]

Гарди блестяще обрисовал механизм формирования легенд о призраках. Первый этап – мрачность эпохи, населенной аристократами‑преступниками. Второй – любовная интрига с участием красавицы. Третий – убийство (преднамеренное или случайное). Четвертый – предзнаменование, касающееся членов рода. Согласно местному преданию, записанному Гарди в 1877 г., убийство совершилось на дороге, соединяющей два дома Тарбервиллов – Вулбридж и ныне разрушенный Бир Регис.

Литературоведам не удалось отыскать реальный прототип усадьбы Блай из «Поворота винта» Генри Джеймса, находящейся в Эссексе и описанной как «большой старинный дом, некрасивый, но удобный, воплощавший некоторые черты более древнего здания, наполовину перестроенного и наполовину использованного». Дух порочного слуги Питера Квинта впервые показывается на вершине одной из домовых башен, «квадратных, неуклюжих, зубчатых сооружений»[118]. Для фрейдистов, толковавших повесть, башня служит фаллическим символом, а усадебный водоем, на берегу которого героиня (а может, и ее подопечная Флора) видит призрак гувернантки мисс Джессел, – символом женского начала.

Дом с привидениями. Картина Джона Гримшоу (1870). Дом будто бы сошел со страниц литературных произведений о призраках

 

Образ усадьбы Блай мог быть вдохновлен рисунком Томаса Гриффитса «Дом с привидениями», напечатанным в иллюстрированном журнале «Черное и белое» (1891). В этом же номере публиковался рассказ Джеймса «Сэр Эдмунд Орм», и писатель, листая журнал, обратил внимание на рисунок, изображающий двух детей, мальчика и девочку, в испуге глядящих на противоположный берег озера, где стоит дом с башней, в чьем окне сияет призрачный свет, отражающийся в воде. Немало таких домов изобразил на своих картинах викторианец Джон Гримшоу (1836–1893).

Сэр Артур Конан Дойл, к сожалению, тоже редко использовал реальные прообразы. Так, он полностью выдумал аббатство Хемптон[119] – усадьбу в Хемпшире из романа «Торговый дом Гердлстон» (1890), дав типично викторианское описание дома с привидениями: «Здание это даже с первого взгляда производило зловещее впечатление. Его высокие белые стены были покрыты пятнами плесени, а кое‑где по растрескавшейся штукатурке, подобно Следам пролитых слез, от самой крыши до фундамента струились зеленоватые полосы. Внутри, в тесных, низких коридорах и на узких лестницах, держался сырой, могильный запах. Прогнившие полы и потолки были одинаково изъедены червем. В коридорах валялись большие куски отвалившейся от стен штукатурки. В бесчисленные трещины и щели постоянно задувал ветер, и в больших, унылых комнатах то и дело слышались какие‑то вздохи, шорохи, шелест, и это производило впечатление чего‑то почти сверхъестественного»[120].

Легенда о призраке Хемптонского аббатства повторяет бытующие в народе представления о жизни монахов. Населяющие обитель доминиканцы утратили былую святость, предаваясь разгулу, попойкам и злодеяниям. Их грозит вывести на чистую воду новый послушник, юный и набожный. Монахи, устрашившись разоблачения (да и воды тоже – после вина‑то!), запирают ревнителя в подвале, где его съедают голодные свирепые крысы. Дух жертвы слоняется по дому, построенному на месте проклятого монастыря. Полагаю, читатель и без моей помощи пройдет тест под заголовком «Отметь стереотипы».

Народные поверья всплывают и в романе «Собака Баскервилей» (1901). Речь идет, конечно, о пресловутых черных псах. Дотошные исследователи творчества Конан Дойла установили прообраз Баскервиль Холла – поместье Кромер (Норфолк). Когда в 1901 г. писатель возвратился из Южной Африки, мучаясь от брюшного тифа, журналист Бертрам Робинсон повез его отдохнуть на восточное побережье. Владелец поместья Бенджамин Бонд‑Каббелл пригласил друзей на обед в Кромер и рассказал им о своем предке Ричарде Каббелле, проживавшем в XVII в. в Девоншире.

Согласно семейному преданию, Ричард уличил жену в неверности. Та в страхе убежала на болота Дартмура, но сквайр погнался за ней и, настигнув, убил. Верная собака жены накинулась на убийцу и вырвала ему горло. Каббелла погребли в фамильном склепе, а собака бесследно исчезла. Вскоре жители Дартмура заметили огромного черного пса, завывающего по ночам около склепа. В течение многих лет Каббеллов преследовал призрак, пока они не перебрались в Норфолк.

Конан Дойл заинтересовался рассказом и начал тут же вместе с Робинсоном сочинять историю о девонширской семье, над которой тяготеет проклятие: призрачная собака, оказывающаяся существом из плоти и крови. Кроме сюжета писателя покорила великолепно переданная рассказчиком атмосфера Дартмура: скалистая пустошь, угрюмый небосвод, быстро сгущающийся туман, бескрайние болота. Бонд‑Каббелл мог, впрочем, не напрягать память: в Норфолке есть свои болота, хотя и не такие колоритные, как в Дартмуре, и есть своя собака – Черный Шак.

Робинсон отклонил предложение Конан Дойла о соавторстве, но взялся сопровождать его в прогулках по Девонширу. Не прошло и месяца, как они поселились в Принстауне. На фоне бледного неба темнело здание тюрьмы, где в то время содержалась тысяча осужденных за тяжкие преступления. Путешественники наблюдали трясину, превратившуюся затем в Гримпенскую топь. В воображении писателя вставал подернутый сеткой дождя Баскервиль Холл с отпечатками ног на тисовой аллее, но поблизости не было подходящего здания, и Конан Дойл использовал в качестве прототипа поместье Кромер.

В пору завлечения спиритизмом писатель участвовал в сеансах, которые устраивали в усадьбе Грумбридж (Кент) сестры Луиза и Элиза Сент. В романе «Долина ужаса» (1915) Конан Дойл изобразил Грумбридж в виде усадьбы Бирлстоун. По легенде, Грумбридж посещает дух конюха, утонувшего в 1808 г. во рву с водой, окружающем усадебный дом. Время от времени его видят одетым в рыжую куртку и стоящим в дверях маленького коттеджа в саду. Конан Дойл поведал о знакомстве с привидением в своей последней книге «Грань неведомого» (1930). Вероятно, о судьбе конюха был осведомлен и режиссер Питер Гринуэй, в чьем фильме «Контракт рисовальщика» (1982) поместье Грумбридж сыграло роль Комптон Энсти, сельской усадьбы мистера Герберта, чей труп вылавливают изо рва с водой. В «Долине ужаса» поиски трупа успехом не увенчались, нашли только одежду.

Чудовище Хьюго Баскервиля. Иллюстрация Сидни Пейджета (1902) к роману Артура Конан Дойла. Художник недвусмысленно трактует призрак из семейной легенды как существо из плоти и крови, подобное псу Степлтона

 

Действие большинства рассказов Монтагю Родс Джеймса происходит в Англии, и в них писатель предпочитает вслед за коллегами выдумывать дома, соборы, церкви и аббатства, составляя порой гибриды исторических зданий, благо его познания о них глубоки и основательны. Но в тех немногих рассказах, где действие переносится на континент, Джеймс описывает реально существующие места, иногда даже под собственными именами.

Так, аббатству в городе Сен‑Бертран‑де‑Комэнж (Франция), расположенному на отрогах Пиренеев, посвящен рассказ «Альбом каноника Альберика» (1895). Джеймс посетил город и аббатство в 1892 г. Гостиница «Золотой лев» в Виборге (Дания) описана в рассказе «Номер 13» (1904). В Виборге писатель останавливался в 1899 г. Такой гостиницы там нет, но она могла исчезнуть в XX в., когда город утратил много исторических памятников. В рассказе «Граф Магнус» (1904) под именем Робек выведен замок Ульриксдаль в окрестностях Стокгольма (Швеция), а в образе зловещего графа Магнуса различимы черты трех членов семьи Делагарди, чьим родовым гнездом являлся замок. Аббатство премонстрантов в Стейнфелде на горах Эйфель (Германия) описано в рассказе «Сокровище аббата Фомы» (1904) под впечатлением от витражей из этого монастыря, хранящихся в лондонском Музее Виктории и Альберта. Аббат Фома – вероятно, аббат Иоганн VI Шюс фон Арвайлер, возглавлявший обитель в 1517–1538 гг. и добровольно сложивший полномочия. Сохранился даже монастырский колодец, в котором сидел мерзкий страж сокровищ.

Перечень английских географических названий в произведениях Джеймса не столь впечатляющ, но кое‑какие любопытные прообразы у них имеются.

Рассказ «Потерянные сердца» написан в 1892–1893 гг. и впервые опубликован в 1895 г. В нем выведена усадьба Асуорби Холл в Линкольншире, жилище холостяка мистера Эбни, увлекающегося оккультизмом и жаждущего обрести власть над духами, для чего он использует старинный рецепт: «Вынуть сердце из живого объекта, сжечь сердце дотла и смешать пепел с пинтой красного вина». Этим способом он «изъял» двух подростков – цыганку и бродячего итальянца. Третьим предназначено стать Стивену Эллиоту, дальнему родственнику мистера Эбни. Прибывший в 1811 г. в усадьбу мальчик встречает призраков убиенных детей и делается свидетелем страшной смерти настигнутого ими колдуна.

Особенно впечатляет ночное видение Стивена. Очутившись в коридоре спящего дома, он заглядывает в застекленное окошко над входом в заброшенную и запертую ванну. Сквозь наружное окно ванны светит луна, и мальчик различает «свинцового цвета существо, невыразимо тощее и жалкое». Оно «было завернуто в одеяние, напоминающее простыню, тонкие губы расплывались в слабой ужасающей улыбке, руки крепко прижимались к сердцу». Это привидение цыганки, чей труп спрятан в ванной. Ладонями оно прикрывает зияющую на груди дыру. Вместе с мальчиком‑итальянцем, зарытым в погребе, они бродят по дубовому парку, оглашая его голодными криками и простирая к небу бесцветные руки с длинными ногтями. Сколь несовместимы эти образы с наивными побасенками о бедных детях! И сколь близки они к древним духам!

Ну а сама усадьба? «Высокое квадратное здание из красного кирпича, возведенное во времена правления королевы Анны», имеет «каменные колонны крыльца» в стиле неоклассицизма, изготовленные в 1790 г., круглое окно на фасаде, «застекленные галереи с колоннами», крылья с «покрытым орнаментом куполом с золотистым флюгером», а также церковь с часами на краю парка. Усадьба с таким названием располагалась неподалеку от города Слифорда в Линкольншире. Именно ее описал Джеймс. Со смертью последнего представителя семьи Уичкот, владевшей домом, он был полностью снесен в 1951 г. Сохранилась лишь церковь Святого Дионисия.

В 1811 г. Асуорби владел сэр Томас Уичкот (1763–1828), баронет, но прототипом мистера Эбни был не он, а Томас Тейлор (1758–1835), друг Уильяма Блейка, переводчик Платона и Аристотеля, приверженец неоплатонизма, орфических мистерий, религии Диониса и обрядов Митры. В академических кругах бытовало предание, что в своем доме Тейлор совершал кровавые жертвоприношения древним богам. При этом он был дважды женат и имел пятеро сыновей и дочь.

Большая часть детства Джеймса прошла в Суффолке. Он не раз объяснялся в любви крошечным усадебным домикам, встречающимся в этом графстве. Они выполнены «преимущественно в итальянском стиле» и окружены парками. «Их серые, дубовые ограды, благородные деревья, заросли камыша на берегах прудов и леса вдали всегда приводили меня в восторг, – признавался писатель. – Больше всего я люблю воображать, каковой была жизнь в таком доме, когда его только построили, – тогда землевладельцы процветали, и даже если денег у них было не очень‑то много, жизнь их отличалась разнообразием (не то что сейчас). Если бы у меня был такой дом, и мне бы хватало денег на его содержание, я бы принимал в нем друзей в ограниченном количестве».

Отец Джеймса служил священником в селе Греат Ливермир к северо‑востоку от города Бэри Сент‑Эдмундс, и мальчик мечтал пожить когда‑нибудь в соседней усадьбе Ливермир. Мечта его не исполнилась – в 1923 г. усадьбу разрушили, – зато он обессмертил ее в рассказе «Ясень» (1904) под именем Кастрингем Холл. В те годы дом еще существовал, но парк понес кое‑какие утраты: «Если вы смотрели на дом со стороны парка, то справа видели огромный старый ясень. Он рос в шести ярдах от дома, а его ветви почти касались стены. Думаю, он стоял там с тех пор, как Кастрингем перестал быть крепостью, ров его был засыпан и на свет появился жилой дом елизаветинского стиля».

В 1690 г. в Бэри Сент‑Эдмундс казнили ведьму – миссис Матерсоул. Роковым для нее было свидетельство владельца поместья Мэтью Фелла, поклявшегося, что он трижды наблюдал из окна, как она в полнолуние рвала ветки «с ясеня близ моего дома»: «Забравшись на дерево в одной сорочке, она обрезала веточки необыкновенно большим и кривым ножом и при этом что‑то бормотала себе под нос». Фелл пытался поймать ее, но успевал увидеть лишь зайца, бегущего к деревне. Перед казнью ведьма произнесла многозначительную фразу: «Будут еще гости в усадьбе!»

Вскоре в Кастрингеме стали происходить загадочные события, а потом сэра Мэтью нашли в его постели мертвого и почерневшего. Окно в спальне на втором этаже, с которым соприкасались ветки ясеня, было открыто ночью. В 1734 г. та же участь постигла внука Мэтью – сэра Ричарда, после чего выяснилось, что полый ствол дерева обитаем. В дупло провалился кот, и его дикие вопли, сопровождающиеся звуками борьбы, вызвали обмороки у присутствующих дам.

Садовник, осветивший внутренности дерева, от ужаса выронил туда фонарь, и ясень загорелся. Из ствола вылезло «круглое, величиной с голову, охваченное огнем тело». Упав на землю, оно обернулось крупным пауком, жилистым и сухим. Несколько таких чудовищ выкарабкалось из дерева, и все они были уничтожены слугами. Когда ясень догорел, среди его корней нашли круглую яму. В яме «лежала скрюченная мумия или скелет человеческого существа» с высохшим черепом, который «как заявили те, кто его изучал, принадлежал женщине, умершей пятьдесят лет назад». Надо ли говорить, что в гробу миссис Матер‑соул, зарытом на кладбище, при эксгумации не обнаружили ни тела, ни костей, ни даже праха.

Надгробие, подписанное Mothersole, находится на кладбище при церкви Святого Петра в Греат Ливер‑мир, где похоронены родители писателя. Вероятно, покоящаяся под ним женщина повешена за колдовство. Правда, в 1690 г. суда в Бэри Сент‑Эдмундс не было, но в 1694 г. там судили и оправдали некую матушку Маннинг, а в 1664 г. судья сэр Мэтью Хейл приговорил к повешению ведьм Эми Денни и Роуз Каллендер. Известно также, что Джеймс обожал своего домашнего кота и испытывал отвращение к паукам.

Чета Анструтер, герои рассказа «Розарий» (1911), живут в поместье Уэстфилд Холл в Эссексе. В погожий денек миссис Анструтер решает разбить на заболоченной полянке в саду розарий, для чего велит убрать оттуда уцелевший от беседки дубовый столб. Беседку снес предыдущий владелец после того, как члены его семьи, отдыхающие в саду, пожаловались на видения и сны о судах и казнях. Однако столб сохранился, более того – он стоял там еще до возведения беседки.

Садовник выкапывает столб, и сны начинают докучать Анструтерам, а по усадьбе разносятся нечеловеческие вопли. Наконец хозяйка, проходящая в одиночестве по саду, замечает в самшитовом кусте жуткое лицо – гладкое, розовое, похожее на карнавальную маску. Его глаза закрыты, рот разинут, а между губами торчит один‑единственный зуб.

Из приходских книг напуганные хозяева узнают, что в XVII в. в Уэстфилде проживал ушедший в отставку «сэр, лорд‑главный судья времен царствования Карла II». После его смерти приход Уэстфилда охватило волнение, и дабы похоронить судью, собрались все окрестные священники. Они погребли тело, вбив столб «в поле, граничащее с церковным двором Уэстфилда». Местный викарий конца XVII в. добавил к этому сообщению запись: «Quieta non movere» («Не тревожьте спящего»).

Джеймс, несомненно, имел в виду поместье Вилд в городе Брентвуде (Эссекс), которым с 1668 г. владел судья сэр Уильям Скроггс (1623–1683). По отзывам современников, Скроггс был человеком бессовестным, грубым и несдержанным. Его деяния вошли в историю как образец судебной несправедливости. В 1678 г. он был назначен лордом‑главным судьей и проявил свои дурные наклонности в ходе ведения процесса о так называемом папистском заговоре. В апреле 1681 г. Карл II сместил его с должности с предоставлением пенсиона. Судья умер 25 октября 1683 г. в своем лондонском доме и был погребен в церкви Святого Петра по соседству с усадьбой Вилд. Писатель нарочно противопоставил дух Скроггса, судившего католиков, мнимым папистам‑нечестивцам из народных легенд.

В рассказе «Вид с холма» (1925), несмотря на заверения Джеймса о воображаемом месте действия, скорее всего, обрисованы окрестности фермы Вуд‑лэндс (Херефордшир), где писатель гостил в 1906–1929 гг. у Гвендолен Макбрайд и ее дочери Джейн, которых он опекал. Имена деревень и церквей в рассказе полностью выдуманы, однако под видом Фулнакер‑ского аббатства, похоже, выступает бывший приорат Килпек со знаменитой романской церковью, находящейся в 2,5 км от фермы. Здешний Холм Висельника (Gallows Knapp; искаженное knap – «вершина холма») расположен в километре от Килпека. Это название присутствует в рассказе. Из леса на холме герой, мистер Фансшоу, еле выбрался, преследуемый духом мистера Бакстера, повешенного здесь мертвецами за свои оккультные опыты с их костями. Но почему реальный холм так назван, в точности неизвестно.

В исследовании, посвященном английским аббатствам (1926), Джеймс рассказал о монастыре Серн (Дорсет) около деревни Серн Эббас, по его мнению, основанном в 987 г. в качестве противовеса «злому старому гиганту» на соседнем холме Трендл. Под гигантом подразумевается геоглиф, известный ныне под именем «Великан из Серн Эббас». Имея размеры 55 м в высоту и 51 м в ширину, гигантская фигура эрегированного мужчины вырезана на склоне холма посредством траншеи 30 см шириной и примерно такой же глубины. Траншея проделана по траве и земле, в результате чего оголился мел.

Происхождение фигуры и ее возраст пока не определены. По разным версиям, она ассоциируется с кельтским божеством солнца или плодородия, римским Геркулесом и саксонским богом неба Тиу. Так как первое письменное упоминание о фигуре относится к 1694 г., есть мнение, что она появилась незадолго до этой даты (предполагают даже, что это пародия на Оливера Кромвеля, выполненная в 1650‑х гг.). Тем не менее гигант занял важное место в фольклоре Дорсета. Согласно поверью, записанному в Викторианскую эпоху, женщина, заснувшая на фигуре, будет благословлена на плодовитость, а заснувшая на изображении пениса гиганта сможет исцелиться от бесплодия.

Изучивший историю гиганта Джеймс полагал, что он принадлежит к языческим временам. В рассказе «Званый вечер» (1925) увлекающийся древними верованиями мистер Дэвис и его молодой друг ежемесячно ходят на холм с вырезанной на нем фигурой «старика». Обоих позднее находят мертвыми (Дэвиса – в доме, юношу – в лесу) со следами ритуального убийства или самоубийства. Трупы хоронят не на церковном кладбище, а на перекрестке дорог. Когда их везут туда, на лужи крови, капающей с тела Дэвиса, слетаются жирные черные мухи, которые затем поднимаются тучей и скрываются в доме покойного. В дальнейшем призрачные мухи обитают на пепелище сожженного крестьянами жилища колдуна. Церковный служка характеризует это явление как «Повелитель мух» – буквальный перевод с древнееврейского имени бога Бааль Зевув (Вельзевул), сопоставляемого христианами с дьяволом. По описанию на него похожи кельтский бог сельского хозяйства и виноделия Суцел‑лус и ирландский бог‑друид Дагда. Очевидно, кто‑то из них изображен в виде «старика на холме».

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Как – то поздним вечером в понедельник ко мне в кабинет зашла жаба, и, хотя ее появление ничем особенным не отличалось, мне показалось, что не стоит предаваться размышлению на подобные темы, а то можно увидеть более грозных пришельцев из иных миров.

М.Р. Джеймс

 

Наступил момент подведения итогов. К проблеме правдоподобия мы возвращаться не будем. Об этом довольно сказано во вступлении, а при обзоре английских привидений как культурного феномена достоверность рассказов о них серьезной роли не играет. О мнении автора читатель, надеюсь, составил представление по тому насмешливо‑ироническому тону, который сопровождает большую часть вышеизложенных легенд.

Нет нужды систематизировать способы появления привидений и места их обитания. Благоприятная для призраков обстановка и вызванный ими страх великолепно переданы в художественной литературе, а в тех фольклорных сказаниях, которые я попытался проанализировать, это направление слабо развито, ведь они посвящены главным образом прижизненной судьбе духов. Почему так произошло, мы поймем чуть ниже.

Впрочем, некоторые приемы, выработанные английским фольклором за последние столетия, я постарался отметить, среди них – кости, спрятанные в стене за камином или под плитами пола; черепа, бережно хранимые в доме; оживающие фамильные портреты; водоемы со злыми духами; кареты с безголовыми лошадьми и адскими псами. Можно лишний раз подчеркнуть то значение, что имеют для будущих привидений окна и башни, потайные комнаты, подземные ходы. Но и средства, помогающие людям умереть, ничто по сравнению с причинами, вызвавшими смерть.

Каковы же, если допустимо так выразиться, личности английских привидений, свод преданий о которых начал складываться в XVI–XVII вв.? В глаза прежде всего бросается трагичность их судьбы. Это почти всегда жертвы, организаторы и участники преступлений – случайных и предумышленных.

Среди призраков исторических деятелей, за исключением членов королевской семьи, преобладают казненные и убиенные, будь то узники Тауэра, христианские мученики из Гластонбери, Чартерхауса, Уордли и Смайтлса, евреи из Норка, Эдуард II, Пирс Гавестон, Саймон Садбери, а также погибшие в сражениях, во время осады или эпидемии. Иногда личность убитого полностью выдумана (отец Бенедикт из Вестминстера), а иногда выдумана его смерть (Прекрасная Розамунда, Мэри Бэнкс из Корфа, Бланш Арунделл из Уардора). Но и в этих случаях рассказ о нем демонстрирует нравы прошлого по аналогии с «человеческой» кожей на дверях зданий.

Другая категория страдальцев – лишенные свободы. Она включает в себя заточенных в темницу (Элеонора Бретонская, Жанна Наваррская, герцогиня Глостер, Мария Стюарт), замурованных в стенах замка (Мэри Ле Муан из Барнвелла, Элеонора де Померой) или монастыря (Констанция де Беверли из Уитби и прочие монахини), запертых в доме (Дороти Уолпол из Рейнема и множество безымянных жен и дочерей). Поскольку читателя и слушателя особенно завораживали муки жертвы, эту категорию составили почти сплошь женщины – хрупкие и нежные создания. Даже когда пострадавшим оказывался юноша (например, сын хозяина усадьбы Астон), его подменяли девушкой (дочерью).

Вслед за женщинами издевательствам подвергаются убитые и запертые дети. Мучения самих детей (мальчик и девушка из Чиллингема, Элеонора Синглтон из Чинг‑ла, Аннабель Лей из Арретона) дополнены наказаниями их мучителей (Свирепый Билл из Литтлкота, мачехи из Бишема, Наннингтона и Фарингдона).

Чуть позднее (не ранее XIX столетия) формируется категория жертв любви и ревности, опирающаяся отчасти на античные (несостоявшаяся любовница Павсания у Плутарха), отчасти на собственные народные (баллады о женихах) традиции. Здесь по‑прежнему правит бал суровый исторический рок (Дороти Бомонт из Дадли, влюбленные из Гудрича) и совершаются убийства (Мэри Брагг из Манкастера, невеста из Дакра, Луиза Картерет из Лонглита, Энн Дикси из Босворта) и самоубийства (Констанция Люси из Брюса, невеста из Ордселла, Сара Флетчер из Кор‑тьерса). Сентиментальная атмосфера, царящая в тех же балладах XVII в., где правонарушений нет, сменяется очередной демонстрацией мерзостей минувших эпох. Лишь в историях, обязанных своим содержанием ку