Место, где кончается гравитация

 

О на спустилась с Ирокезского холма в долину. На полу в коридоре ее старого дома рассеялись кровавые следы, образовав расширенную спираль. Дверь квартиры Розова была плотно закрыта, и прищурившийся голубой глаз смотрел на нее сквозь замочную скважину. Дыхание прерывалось. Девушка учуяла его страх. Медленно проведя ладонью вниз по двери, она почувствовала тепло, учащенное сердцебиение. Из его носа полилась кровь, и Розов отпрянул.

Она пошла вверх по ступеням.

Горожане были похожи на странные сложные песни, мотив каждой из которых она знала наизусть. В моменты одиночества, отчаяния и грусти люди думали о ней и, сами того не осознавая, звали ее.

Девушка встала босыми ногами на ковер. Платье терлось об исцарапанные бедра. По прямой, от шеи до промежности, кожу стягивали черные пластиковые швы, и она медленно, чтобы не порвать безжизненное тело, двинулась вперед. Пройдя по сигаретному пеплу, поднимавшемуся в воздух от ее шагов, она подошла к окну и посмотрела на фабрику. Сейчас там тихо, но это ненадолго. Она повернулась к зеркалам, где не увидела своего отражения. Только лица знакомых и чужих жителей Бедфорда. Пустые существа. Потерянные. Ничтожные. Они взирали на нее, плененные зазеркальем. Люди стучали, молили выпустить их на свободу. Она чувствовала грохот стекла, раздававшийся внутри нее.

Началось восстание. Толпа разом взвыла, каждый рвался вперед, чтобы услышали только его песню. Похожий на нескладное жужжание звук становился все громче. Безумие, к которому, впрочем, она уже привыкла.

Они наседали друг на друга: пушистый черный паук с бледно-голубыми глазами, женщина, затушившая недокуренный «Парламент» о мягкую нежную плоть маленького сына; щеголь Уильям Прентис, одетый в костюм-тройку, скалился, и сцепленные за спиной руки кровоточили.

Их были тысячи. Замахнувшись, она ударила по одному из зеркал. Множество серебряных осколков упало к ногам. Из пальцев текла черная кровь. Она разбила второе зеркало. Потом третье, четвертое, пятое… и последнее. Шестое.

Из обломков, двигаясь волнистыми кругами, выплыла огромная процессия истерзанных речных тварей. Мужчины с обгоревшей кожей и черными легкими — когда-то они работали на фабрике. Завернутый в полиэтилен младенец кричал, хоть и не умел еще дышать, когда был убит. Пес по имени Бенджи, которого неделю назад сбил Дуглас Боучер на снегоочистителе. Шестилетняя девочка с косичками, которая непрестанно спрашивала: «Мамочка, можно я?» Тэд Мэрли, умерший пять лет назад, держал в руке лопату и повторял названия звезд…

Выбравшись из квартиры, толпа двинулась вниз по лестнице. В среду на рассвете каждый из них, став невидимым, проскользнул в родную обитель.

 

ГЛАВА 21

Плесень

 

Ты должна сделать это!

Из подвала шел неприятный запах: от бесконечного дождя помещение стало сырым, появилась плесень. Мэри Мэрли слушала, как о металлическую трубу за окном кухни с длительными промежутками во времени ударялись капли.

Среда, шестой день дождя. Приближался полдень. Комната уже погрузилась в темноту. Стул, на котором сидела Мэри, был усыпан крохотными белыми комочками. Сперва она приняла их за кусочки штукатурки, но потом вспомнила, что это следствие активной готовки.

Последние несколько дней она много пекла. Директор супермаркета «Шоус», в котором Мэри работала, не брал с нее на этой неделе денег за продукты: подобие компенсации за потерю близкого человека. Каждый родитель, лишившийся дочери, получал ровно тридцать долларов и семьдесят шесть центов, на которые мог купить муку, ванильный экстракт, масло, шоколадное печенье и овощное масло «Криско». Подразумевалось, что жить от этого стало гораздо легче.

В это утро Бобби Фулбрайт, постучав в заднюю дверь, спросил, может ли он забрать Лиз в школу. Мэри ответила, что дочь спит и ему лучше ехать сегодня без нее. В ближайшую неделю она, вероятно, не захочет общаться с внешним миром. Тогда Бобби попросил разрешения хотя бы поговорить с Лиз. Вопреки четким убеждениям (мальчикам не следует находиться в спальнях юных леди без присмотра) Мэри сказала «да» — по большей части из-за того, что у нее не было сил отказать. После смерти Сюзан она почти не спала, и становилось все тяжелее думать о чем-либо. Мысли не слушались, порхая в затуманенном сознании, как мотыльки из снов лунатика.

Через десять минут Бобби и Лиз, держась за руки, спустились вниз. Когда он и уехали, Мэри ощутила легкую ревность, хоть и не разобралась, к кому из детей больше.

Вскоре после их отъезда Мэри почувствовала запах плесени, но потом он усилился, превратившись в гнилостную вонь. Она доносилась из подвала, и хотя надо было пойти посмотреть, Мэри не торопилась. Все равно ничего не поделаешь, пока не прекратится дождь. Поэтому она лишь распахнула несколько окон, и занавески заколыхались от ветра. Мэри вспомнила, как шестилетняя Сюзан играла в привидение, прячась за шторами и устрашающе охая.

Затем ожили воспоминания, как они вдвоем, бывало, вместе пекли печенье. Сюзан отказывалась облизывать лопатку или миску с остатками сладкого теста и всегда налетала на самое первое готовое печенье. Прелестная девчушка.

 

* * *

 

Спасаясь от вони, Мэри поехала в «Шоус» за продуктами. По дороге она слышала только плеск воды под колесами и голоса, обыгрывавшие различные ситуации из далекого прошлого. Река под мостом стремительно поднималась, уже почти достигла уровня улицы. Рабочие из Корпуса Кристи, одетые в зеленые пластиковые плащи, забрасывали берег мешками с песком. Непонятно зачем, ведь все равно не удастся воспрепятствовать течению реки и гибели маленьких домиков.

По пути Мэри заметила несколько машин, набитых багажом и мчавшихся через долину к главному шоссе. В магазине она узнала, что Тэо Адамс, президент «Банка народного наследия», не оповестив никого заранее, умчался с женой Луис в Вотервилль. Сам банк, «Чоп Моп Шоп» и еще много магазинов по всему Бедфорду закрылись. Возможно, подумала Мэри, люди разъехались отдыхать или нашли работу в других городах. Хотя странное время они выбрали для отпуска, да еще в такой спешке… Большинство семей из ее квартала — Мэрдоки, Тиллотсоны, Густавсоны и Брэннаны — покинули свои дома.

На обратном пути, проезжая мимо школы, Мэри припарковалась в двадцати футах от нее. Иногда она так делала, чтобы отдохнуть — если сильно уставала за рулем или нервничала. Много лет назад, когда обе дочери учились, Мэри приезжала сюда с единственным желанием — забрать девочек и больше никогда не возвращаться домой. Но сейчас причин для таких визитов не было, витал лишь призрак не сбывшихся когда-то намерений. Иногда Мэри представляла себя юной девушкой, у которой все еще было впереди, а главное — выбор. Или воображала, что дочки, совсем еще маленькие, с неопределенным будущим, внутри этих школьных стен. Но теперь в своих размышлениях Мэри не мечтала забрать их из Бедфорда, а просто сидела в машине, путешествуя во времени в ту пору, когда перед ней стоял выбор и можно было задуматься над последствиями.

Наблюдая за зданием школы, Мэри думала лишь о любимой дочери, веселый смех которой был единственным, ради чего она терпела жизнь в этом городе. Одна девочка, слава богу, не страдавшая слепой любовью к Бедфорду, выживет. Она сидела сейчас за партой, в то время как другая была зарыта под землей меньше чем в миле отсюда.

Приехав домой и разгрузив машину, Мэри принялась печь. И вот она сидела в кухне и созерцала беспорядок, воцарившийся вследствие Большого кулинарного праздника. Ее джинсы и пол были заляпаны мукой и сахаром; печенья, наполовину сырые, прилипли к противню, и повсюду валялись пропитанные жиром бумажные полотенца; сложенные в кучу вафли охлаждались в морозильнике; на столе стоял трехслойный шоколадный пирог с ромом. Символ чего — непонятно. Видимо, дня смерти.

Зазвонил телефон. Сегодня он весь день не давал покоя, но Мэри не торопилась подходить. Наверняка эта болтливая дура Эйприл Уиллоу хочет занести вегетарианскую запеканку, соевый творог или еще какую-нибудь ерунду.

Мэри налила себе французского зинфандель и посмотрела на часы: полтретьего. Вопреки ее ожиданиям аромат выпечки не уничтожил другой запах, и она прижала к носу кухонное полотенце, чтобы не чувствовать гнилую смесь. Мэри не хотела спускаться вниз, видеть старые вещи и одежду, оставшиеся после Сюзан, и слышать среди громыхания котла звуки шагов из прошлого.

 

* * *

 

«Ты должна сделать это, больше некому! Дружки из Корпуса Кристи побоятся испачкать свои лакированные туфли „Феррагамо“. Ты, и никто другой». Она все утро думала об этом.

Глотнув еще немного вина, Мэри отправилась в подвал.

По мере того как она спускалась, запах усиливался. Словно в сломанном холодильнике стухло мясо. Оказавшись на самой нижней ступеньке, Мэри плотно зажала нос воротником. Странно, ведь она была здесь всего несколько дней назад… что могло так быстро испортиться, откуда эта вонь?

Протечки в фундаменте оставили на коричневом кафельном полу дюймовый слой воды. Трубы, тянувшиеся через весь потолок, были обмотаны таким слоем пластика, что в некоторых местах его комки напоминали папье-маше. На подходе к комнате Сюзан смердело так, что у Мэри заслезились глаза. Может, плесени столько накопилось? Или какое-то больное животное? Тут она громко простонала: скунс! Ну конечно, испугался, обрызгал чертов подвал и сдох!

Мэри заглянула в комнату Сюзан и… застыла на месте. Помещение освещала темно-синяя керамическая лампа, стоявшая на старой тумбочке. Кровать была аккуратно застелена — сверху на гладкой простыне лежало стеганое одеяло, выброшенное Мэри еще пять лет назад… Она зажмурилась. Затем открыла глаза, но ни лампа, ни одеяло, ни старые свитера Сюзан, сложенные стопкой на кровати, не исчезли.

Лиз. Наверняка она использовала эту комнату для свиданий с Бобби! Но нет, невозможно — последний раз Мэри была здесь в пятницу и видела лишь заржавевший пыльный каркас кровати и прохудившийся матрас.

— Кто здесь? — надрывисто спросила она. — Мой муж наверху, и учтите, я уже позвонила в полицию!

Тишина. Мэри была уверена, что поступает правильно. Кто бы это ни был, он, кажется, ушел. В любом случае нет смысла звонить Дэнни Уиллоу. Шериф решит, что несчастная психопатка Мэри Мэрли после смерти дочери страдает галлюцинациями. А если он, не дай бог, увидит, в каком состоянии ее кухня!.. Нет, нельзя никому звонить. Возможно, вещи так и лежали во время ее последнего визита, она просто не помнит…

— У моего мужа пистолет! — крикнула Мэри.

В следующую секунду дверь подвала открылась, и монстр вошел внутрь. Безжизненное, мертвое существо. Бледное. Худое.

У Мэри дрогнуло сердце.

На нем было надето изящное платье с высоким воротником, все пуговицы были оторваны, и виднелись черные стежки — от горла до груди. Кожа была сшита неряшливо, но достаточно крепко, словно у фаршированного теленка, отправленного в духовку.

Мэри хотела прислониться к стене, но за спиной было пусто, и она упала в грязную воду. Брызги полетели в лицо.

Чудовище наблюдало за ней. И Мэри знала, кто это.

Нет, неправда, молила она про себя. Это сон. На самом деле она сейчас в родном доме в Корпусе Кристи, беспрекословно подчиняется приказам отца-тирана. Или, может быть, едет вместе с девочками на старом «бьюике» через мост прочь из города?.. Вот жизнь, которой не было. Тропа, с которой она свернула. Кошмар, от которого скоро проснется…

Стукнул котел, вода вспенилась. Монстр подходил все ближе, и Мэри неожиданно почувствовала внутри себя пустоту, смерть. Рассудок покидал ее, мысли двигались отдельно от сознания. Так… все хорошо… Просто прекрасно… где вино?!

Она закрыла глаза. Открыв, посмотрела на руки, на потолок и наконец на дверь. Монстр исчез. Мэри широко улыбнулась.

— Ты моя хорошая, — сказала она.

На месте чудовища теперь стояла маленькая девочка лет шести с косичками, перевязанными голубой лентой. На ней было надето платье с белым пояском. Прелестное создание.

— Где я? — спросила девочка ровным холодным голосом.

Мэри улыбнулась еще шире. Все по-прежнему хорошо.

Чудесно.

— Солнышко…

Котел взревел. Вода на полу забурлила. Через ледяной поток Мэри подползла совсем близко к девочке — настолько, что ощущала ее кислое дыхание, чувствовала на щеке его влагу.

— Какая же ты хорошенькая, моя крошка мисс Маффит, — проворковала она.

Девочка склонила головку, и Мэри вспомнила, как маленькая Сюзан держала на руках свою годовалую сестру. Подскочив, малышка уселась на кровать, свесив над водой короткие ножки.

— Мне некуда идти, — сказала девочка. Она улыбнулась, показывая маленькие зубки, усеянные красными точками.

— О, мне так жаль, — ответила Мэри и разрыдалась, не в силах себя остановить. Она никогда не оплакивала смерть Тэда, не пролила ни единой слезинки после похорон на этой неделе. Но сейчас — все правильно, как нужно. Это сон, и она точно была не в аду…

Девочка болтала ножками. Вода на полу закружилась быстрее, пронзая кожу Мэри холодом.

— Моя мама бросила меня, — пожаловалась малышка.

— Может быть, она не знала, что делать? Считала, что слово мужа — закон…

— Мне некуда идти, — снова сказала она.

— Это будет твой дом, — ответила Мэри.

Несмотря на то что от девочки ужасно пахло, одежда была в грязи, кожа облезала и в голубых, как васильки, глазах отражалось только зло (в отличие от маленькой Сюзан), Мэри осталась на месте, хотя здравый смысл велел ей бежать без оглядки. Но это же дар…

Девочка улыбнулась.

— Нет места лучше, мамочка! Дом, милый дом! Я вешаю шляпку… я снова здесь!..

— Я рада, Сюзан, — ответила Мэри. Она не могла вспомнить: разве Сюзан не умерла? Кто была эта маленькая девочка?

— Ты правда рада?

— Очень! Найдем тебе комнату, я уберу в ней… А еще, Сюзан, я испекла тебе пирог.

— Эта комната здесь? В подвале? — спросила девочка, еще сильнее болтая ногами.

— Где захочешь!

На этот раз девочка улыбнулась так широко, что нижняя губа опустилась, и по подбородку потекла черная кровь.

— Покажи мне, как ты рада.

Ужас и паника одолели Мэри. Моргнув, она на секунду увидела, что это была вовсе не девочка, а женщина без волос — только бледный череп с множеством черных швов. Страшная. Ужасающая. Родная…

Мэри снова моргнула. Появилась девочка — маленькая, счастливая, прелестная.

— Показывай! — потребовала она, пухлой ручкой поманив Мэри на кровать.

Картинка быстро менялась перед глазами: девочка, маленькая женщина, затем обе. Мэри огляделась вокруг, ожидая увидеть еще больше крови, конец света или своего мужа, но в комнате было пусто.

Она села на постель дочери и обняла ее. Милая, любимая Сюзан. Зловоние — смесь бумажной фабрики и протухшего мяса — стало таким сильным, что Мэри подавилась. Она поняла, но слишком поздно, что это был не дар и не сон… Дом протяжно застонал, и сквозь стены, воздух и голубые глаза девочки послышался громкий смех.

 

ГЛАВА 22

Кислотный тест

 

Придя в среду утром в класс, Лиз Мэрли ожидала встретить удивленные взгляды, выражение сочувствия или хотя бы услышать имя Сюзан. Но, несмотря на то что присутствовала лишь половина класса, никто даже не заговорил с ней. Наступил очередной, ничем не выдающийся день. Почти все наблюдали за дождем, просовывая руки в окна и широко раскрывая рты, словно хотели вдохнуть его.

Андрэа Йоргенсон торопливо списывала домашнюю работу, а сидевший рядом Оуэн Рид грозился плюнуть в нее — в качестве легкого флирта. Видимо, изменив решение, всосал слюну обратно в рот.

— Ты отвратителен! — сказала Андрэа.

— А тебя легко соблазнить, деточка.

Она возмущенно спряталась за тетрадью.

 

* * *

 

На математике изучали производные. Корпя над собственными каракулями в тетради, Лиз безуспешно пыталась понять, как же найти этот чертов игрек.

На уроке английского обсуждали «Великого Гэтсби». Дори Моррисон пустилась в размышления о том, насколько нецелесообразна сцена смерти женщины под колесами автомобиля, если с самого начала произведения речь идет о моральных инвалидах.

— Я, конечно, понимаю, он вроде как воплощение романтической американской мечты и все такое, но не слишком ли эгоистично покупать дом и устраивать вечеринки, чтобы какая-то там цыпочка заметила тебя?

На физкультуре играли в вышибалы, и, как обычно, одноклассники не замечали Лиз: ни один мяч не полетел в ее сторону. Вернувшись в раздевалку, Лиз переоделась в свои вельветовые брюки, затем, осмотрев себя, решила, что выглядит в них как корова, и конечной остановкой послужило подозрение: «Кажется, я совсем выжила из ума». Никто сегодня даже вскользь не упомянул имя Сюзан. Возможно, потому что она вовсе не умерла… а до сих пор бродила по Мэйн-стрит или сидела в своей квартире, курила сигареты одну за другой и профессионально демонстрировала странности поведения.

Когда Лиз закончила переодеваться, к ней подошла Андрэа Йоргенсон. Она жила с тетей и сестрой в трейлер-парке в южной части города и постоянно носила высокие FM-ботинки,[7] настроенные на «Fresh Meat».[8]

В школьном туалете на исписанных граффити стенах было много сообщений типа «Андрэа — шлюха».

— Эй, ты в порядке? — спросила она, мягко дотронувшись до плеча Лиз и поправив свои золотисто-каштановые волосы.

— Не думаю. Моя сестра умерла. Ты знала об этом?

Андрэа молча подтянула длинные ботинки. С началом перемены в раздевалке вокруг них образовалась суета: щелканье замков, бережное накладывание макияжа перед зеркалом, разглядывание тел друг друга с одобрениями: «Ну что ты, куда тебе еще худеть-то!»

Андрэа понизила голос:

— М-да, это аномально.

— Что?

— Я… чувствую ее. А ты? Такое ощущение, будто она во мне. Не знаю, как это слово… — Девушка нахмурилась. — Одержимость. Точно!

Она явно хотела сказать что-то еще, но отвернулась и вышла из раздевалки. Лиз почувствовала на себе пристальный взгляд оставшихся девочек: Керри Дюбуа, Лора Хенрич, Луис Андриас, Джейн Ходкин — все они смотрели на нее. Но их глаза были пусты, безжизненны. Это напомнило ей о сестре. Лиз повернулась, чтобы закрыть свой шкафчик, а когда оглянулась, все уже разбежались.

Из-за сильного дождя школьников отпускали домой раньше, поэтому четвертый урок, химия, был на сегодня последним. Сев за свою парту в конце кабинета, Лиз с удовольствием слушала, как ее любимая учительница Алфия Гония, женщина с золотистыми волосами, темными у корней, вела занятие.

Тихонько жужжали флуоресцентные лампы над головой. В окно барабанил дождь. В полумиле от школы находилось кладбище, черные ворота которого Лиз видела со своего места. Она задумчиво смотрела, рисуя в тетради извилистые линии и «восьмерки».

Десять минут спустя Лиз трудилась над экспериментом. Нужно было добиться стабильного раствора при добавлении твердых веществ. Согласно теории, в большинстве нагретых растворов эти самые вещества расщепляются, но как только достигнута критическая точка, процесс растворения останавливается, и на дне пробирки образуется осадок. Эта общепризнанная истина действовала не только в химии, но и в реальной жизни, где на каждого приходилась своя порция дерьма.

Лиз залила в пробирку раствор и приготовила твердые вещества над сиявшей, словно молитвенная свеча в церкви, горелкой Бунзена. Не успела она поднять пробирку, как та выскользнула из ее пальцев и, ударившись о бедро девушки, полетела на пол. На голубой футболке образовалось огромное пятно от соляной кислоты. Кусочки стекла разлетелись по полу с тихим постукиванием, как ножки краба. Испугавшись, что кислота сожжет ее кожу, Стив Маккормак, сообщивший однажды, что Сюзан трахается за деньги, быстро наполнил водой литровый сосуд. Лиз могла, конечно, объяснить ему, что специально приготовленный раствор способен разъесть только жевательный аспирин, но сейчас было не время. Стив облил водой ее колено, промочив насквозь штаны, и Лиз почувствовала, как холодные струи текут по ногам.

В классе наступила тишина. Все смотрели только на нее. Так же как в ночь на фабрике. Так же как те отражения в зеркалах в квартире Сюзан. Так же как сегодня в раздевалке… просто лица.

«Ты, похоже, намочила штаны!» — мысль показалась смешной. Прикрыв рот, Лиз начала негромко хихикать. «Выглядишь забавно. Никто на тебя никогда не посмотрит!» Не особо весело, но почти. Смех усилился. «Ты — жирная тупая корова. Теперь они будут вечно шушукаться о тебе, расскажут Бобби, какая ты идиотка. После этого он наконец бросит тебя. Однажды он проснется и поймет: ты — фальшивка, неудачница. Абсолютный ноль». Эти мысли, хоть и не ее собственные, вихрем пронеслись в голове. Лиз смеялась все громче. «Да, они думают, ты прямо здесь обмочилась!»

Она посмотрела вниз и на секунду засомневалась: вдруг правда… ну нет, не могла. Тогда бы она почувствовала тепло. «Ты так расстроилась из-за этого, что теперь все видят, какая ты тряпка! Они знают!» Чей это был голос? «Кусок дерьма. Это должна была быть ты!»

Сюзан. Голос принадлежал ей… и Лиз сейчас не спала. Сюзан… о боже. Она вселилась в ее сознание. Смех Лиз усилился, почти перейдя в рыдания.

Мисс Гония прошла в конец класса. Вместо привычной улыбки на Лиз был направлен пустой мрачный взгляд. Протянув руку, учительница приподняла ее подбородок. В шею Лиз впилисьдлинные ярко-розовые ногти. Она резко отвернулась, в страхе подумав: «Эта женщина сейчас вскроет мне горло».

— Элизабет? — сказала мисс Гония.

— Кажется, я намочила штаны… — ответила Лиз и заплакала.

 

* * *

 

После этого инцидента было решено отправить Лиз в учительскую, к школьному психологу, который позвонит ее маме. Но миссис Мэрли не брала трубку, поэтому Бобби, забравший рюкзак Лиз, вызвался отвезти ее домой.

Они вместе вышли из учительской. Прозвенел звонок, и коридоры заполнились торопившимися домой учениками. Лиз слышала эхо от криков и шуток, на фоне которых до нее доносилось жужжание. Она помнила этот звук. Он приснился ей в ночь перед смертью Сюзан и сейчас, казалось, исходил от окружавших ее людей. Картина медленно прояснялась, и Лиз начала понимать, что происходит.

Бобби крепко взял ее за руку.

— Я люблю тебя, — прошептала Лиз. Потому что это была одна из немногих вещей, в которых она была уверена. Когда стучишь по дереву, оно издает характерный звук, если только не горит; предметы падают вниз, если ты не в космосе; кровавые сестры не приходят к тебе на кладбище, если они не Сюзан Мэрли; и самое главное — что бы ни случилось, Лиз любила Бобби Фулбрайта.

Когда они вышли через парадную дверь на улицу, где два часа назад парковалась ее мама, все, кто там находился, прекратили свои дела и замерли. Мистер Бруттон уронил портфель на мокрый асфальт, но не торопился поднимать его. Старшеклассники, спешившие к своим машинам, остановились, а те, кто уже отъезжал, ударили по тормозам. Автобусы не двигались, и ждавшие под навесом дети не бежали занимать места.

Лиз слышала, как Луис Андриас сказала Оуэну Риду и Стиву Маккормаку:

— Пошли ночью на фабрику. — Фраза прозвучала поверх обычного гула беседы. — В моем сне…

Затем слова будто поглотились. Все разом стихло.

Не было слышно ни звука, кроме шума дождя и жужжания. Машины замерли. Все лица были повернуты в одну сторону. Они смотрели, наблюдали. Знакомые злые черты. Лиз вспомнила зеркала в квартире Сюзан, ночь ее смерти, раздевалку, урок химии двадцать минут назад… только пустые лица. Они выглядели в точности как Сюзан. Все до единого.

Бобби сильнее сжал ее руку.

— Какого черта… — прошептал он.

Лиз потащила парня вперед, и они вместе побежали к его машине. Как только они отъехали, девушка выглянула в окно: все медленно задвигались, будто выходя из транса. Хлопнули дверцы автомобилей, школьники начали разъезжаться; подняли упавший на дорогу портфель и возобновились разговоры.

— В моем сне, — слышала Лиз голос Луис, — Сюзан Мэрли вернулась…

Лиз поняла, что случилось, и теперь изо всех сил боролась, чтобы не закричать.

 

ГЛАВА 23