Глава IX. Оставление Никоном патриаршей кафедры

Обстоятельства, при которых произошло оставление Никоном патриаршей кафедры. Сам Никон за разное время указывал и на разные причины, почему он оставил патриаршество. Истинные причины оставления Никоном патриаршества. Как смотреть на оставлено Никоном патриаршей кафедры: было ли оно искренним, или только притворным.

6-го июля 1658 года государь Алексей Михайлович давал торжественный обед прибывшему в Москву грузинскому царевичу Теймуразу. Ранее, на подобные обеды царя, обыкновенно приглашался и патриарх Никон; но на этот раз его не пригласили. Когда грузинский царевич церемониально шел на царский обед, окольничий Богдан Матвеевич Хитрово, по поручению государя, очищал пред ним путь среди толпы, собравшейся поглазеть на шествие. В это время в толпа случился патриарший стряпчий, князь Димитрий Мещерский, которого за чем-то посылал патриарх. Хитрово, разгонявший толпившийся народ палкою, задел по головекнязя Мещерского. Последний, обращаясь к Хитрово, сказал, как это передавал потом сам Никон: «напрасно-де бьешь меня, Богдан Матвневич, — мы не приидохом зде просто, но с делом». Окольничий спросил Мещерского: «кто ты еси?» — Мещерский ответил: «патриарш человек и с делом послан». — На это Хитрово заявил «не дорожися-де (патриархом) и ударил его по лбу и уязви его горко зело». Мещерский отправился к Никону, план пред ним и жаловался на побои Хитрово.

Случай с князем Мещерским Никон принял за кровную обиду себе лично. Его самолюбие уже сильно страдало от того, что государь не пригласил его, как обычно, на торжественный обед, а тут еще публичное оскорбление его стряпчему, с обидным публичным заявлением: «не дорожися патриархом». Вспыльчивый, невыдержанный Никон сейчас же написал царю письмо, в котором требовал немедленного удовлетворения за обиду его стряпчему. Царь во время обида собственноручно написал Никону, что он — царь расследует эта дело и лично увидится с патриархом. Это царское письмо немедленно было отослано к Никону с стольником Матюшиным. Но Никон не успокоился и заявил Матюшину, что желает удовлетворения именно сейчас. о чем посланный и доложил государю, который еще продолжал сидеть за обедом с царевичем. Тогда терпеливый Алексей Михайлович, чтобы успокоить гневливого Никона, еще из-за обеда послал к нему другое письмо с тем же Матюшиным. Но Никон, прочитав это второе письмо царя, не только не успокоился, но капризно и с угрозою заявил посланному: «волен-де Бог и государь, коли-де мне оборони- не дал, а я-де стану управливаться с ним церковию».

8-го июля в Москве с особою торжественностью совершался праздник Казанской Божией Матери, причем на всех службах этого праздника всегда бывал царь со всем своим синклитом, а самые службы совершал патриарх. Последний, по обычаю, посылал приглашать царя к службам. Но царь на этот раз ни на одной службе не присутствовала Никон увидел в этом прямое пре небрежете к себе, публичное оскорбление царем его патриаршего достоинства.

10-го шля в Успенском соборе был праздник в честь Ризы Господней, присланной царю Михаилу Федоровичу персидским шахом. И на этом празднике всегда бывал царь с своим синклитом, но теперь он не только отказался присутствовать на вечерне и за всенощной, а прислал после заутрени, к Никону князя Юрия Ромодановского, который заявил Никону: «царское величество гневен на тебя и сего ради к заутрени не прииде и ко святой литоргии ожидати не повеле». К этому Ромодановский от имени царя прибавил; «ты-де царское величество пренебрегл еси и пишешься великим государем, а у нас един есть великий государь — царь». На это Никон ответил: «называюся аз великим государем не собою: сице восхоти и повели называтися и писатися его царское величество. И на сие свидетельство имеем мы: грамоты писаны царского величества рукою». На это Ромодановский возразил: «царское величество почте тебя, яко отца и пастыря, но ты не уразумел, и ныне царское величество повеле мне скаэати тебе: отныне впредь не пишешься и не называешься великим государем, а почитать тебя впредь не будет». Если бы Никон был человек сколько-нибудь сдержанный и уравновешенный, если бы он сколько-нибудь правильно понимал свои отношения к государю и свое действительное положение в государстве, то он, конечно, скрыл бы свое личное неудовольствие и обиду, постарался бы по времени видеться с царем, объясниться с ним и уладить возникшие между ними недоразумения, как это хотел и предлагал ему сделать государь. Но Никон был слишком невыдержан, горд и самолюбив, слишком избалован постоянным необычным вниманием к нему царя, чтобы хотя временно показать пред ним свое архипастырское смирение и уступчивость. Никон вовсе и не думал смиренно идти на какие-либо компромиссы с царем, а решил действовать, как подсказывали ему его чрезмерное честолюбие, его обиженная гордость: он решил публично и торжественно отказаться от патриаршесгва, конечно в тех видах, что царь снова всенародно и уничиженно будет молить его остаться на патриаршем пре столе подобно тому, как царь ранее всенародно, плача и кланяясь до земли, молил его принять патриаршую кафедру 10-го июля, в праздник Ризы Господней, Никон ранее велел привести в Успенский собор, где он служил, простую монашескую ряску, клобук и священническую палку. В конце литургии, по заамвонной молитве, он прочитал положенное поучение и, обратившись к народу стал говорить о своем патриаршем недостоинстве, и в закличете заявил, что более он патриархом не будет, и чтобы пасомые впредь патриархом его больше уже не называли. После этого Никон сам снял с себя патриаршее облачение и хотел было надеть простую монашескую рясу, ранее припасенную, но власти не допустили его до этого, и но надел на себя черную архиерейскую мантию, черный клобук, взял в руки клюку, и направился к выходу из собора. Но народ не пустил его, а послал к царю доложить о случившемся в собор крутицкого митрополита Питирима. Государь, выслушав доклад Питирима, послал в собор к Никону своего знатнейшего и уважаемого боярина — князя Алексея Никитича Трубецкого. Пришедши в собор Трубецкой говорил Никону: «для чево он патриаршество оставляет, не посовтовав свеликим государем, и от чьево говенья, и хто ево гонит? и что б он патриаршества не оставлял и был по прежнему». И патриарх говорил: оставил-де я патриаршество собою, а ни от чьево и ни от какого гонения, государева-де гнева на меня никакого не бывало; а о том-де я и преж сего великому государю бил челом и извещал, что мне болши трех мне на патриаршестве не быть. И дал мне письмо это письменное показание Трубецкого, а велел поднесть государю. Да со мною ж приказывал, велел бить челом, что б государь пожаловал, велел дать ему келью. И просил я у него себе благословения, и он меня не благословил, а говорил: какое-де тебе отменя благословение? Я-де недостоин патриархом быть; а будет же тебе надобно, и я-де тебе стану исповедать грехи свои. И я ему говорил: мне до того какое дело, что твою исповедь мне слушать, то дело не мое. И про то про все великому государю я известил; и великий государь послал меня к патриарху в другоряд, и то письмо велел ему, патриарху, отдать, и велелему говорить, чтоб он патриаршества не оставлял и был по прежнему; а келей на патриаршем двор много, в которой он похочет, в той живи; и письмо ему я отдал. И патриарх Никон сказал: уже-де я слова своего не переменю, да и давно-де у меня о том обещанье, что патриархом мне не быть. И пошол из соборной церкви вон».

После этих переговоров с царем чрез князя Трубецкого, Никону не оставалось ничего боле делать, как выйти из собора, что он и сделал, направившись уже не в патриаршие хоромы, а на подворье своего Воскресенского монастыря, откуда он чрез сутки и переехал на жительство в самый Воскресенский монастырь, отстоящий от Москвы в пятидесяти с небольшим верстах.

Из приведенных нами сведений об обстоятельствах оставления Никоном патриаршего престола совершенно не видно тех побуждений, которые заставили Никона оставить патриаршество. Никон заявил Трубецкому, что он оставляет патриаршество Собою, что ему ни от кого никакого гонения и никаких обид не было, что он и ране не думал быть патриархом боле трех лить, почему, не смотря на приглашение государя остаться патриархом по прежнему, он твердо настаивает на своем решении от казаться от патриаршей кафедры. 10-го июля Никон оста вил патриаршество, а 12 июля царь посылал к нему в Воскресенский монастырь того же князя Трубецкого, которому Никон говорил: «а что поехал он с .Москвы вскоре, не известя великого государя, и в том пред великим государем виноват; а убоялся тово, что ево постигла болезнь, и ему в патриархах не умереть; а впредь-де он в патриархах быть не хочет; а только-де похочу быть патриархом, проклят буду и анафема».

Впоследствии Никон о причинах оставления им патриаршества говорил не раз и говорил не то, что переда вал князь Трубецкой, а нчто другое и притом неодина ковое за различное время. Так в письм к царю 1661 г. в декабри Никон заявляет, что так как государь не дал ему удовлетворения на его жалобу об избиения патриаршего стряпчего князя Мещерского окольничим Богданом Хитрово, и так как он, Никон, вместо удовлетворения испытал только «тщеты, укоризны и уничижение не праведное», то он и оставил патриарший престол. На собор 1666 года царь просил допросить Никона: «какой гнев и обида, и, чтоб с спрестола сшол, от него, великого государь, к нему, Никону, присылка была ли? И бывший Никон патриарх сказал: «немилость-де великого государя к нему-то, что на околничего Богдана Матвеевича недал оборони и к церкви ходить не почал; а присылки-де, чтоб он с престола сошел и патриаршество оставил, от великого государя к нему не бывало, а сошел-де он собою».

Итак, здесь Никон причиною оставления им патриаршей кафедры выставляет то единственное чисто случайное обстоятельство, что царь не дал ему управы на Богдана Матвеевича Хитрово, публично ударившего патриаршего стряпчего князя Мещерского. Но, очевидно, эта причина была слишком ничтожна сама по себе и ради нее, конечно, не стоило оставлять патриаршую кафедру. Это хорошо понял Никон и потому в других случаях, чтобы не по казаться мелочным и вздорным человеком, постарался указать другие боле серьезные причины оставления им патриаршего престола. Так, в письме к Паисию Лигариду, в июне 1662 года, Никон заявляет: он потому оставил патриаршую кафедру, что царь стал гневаться на него, удаляться его, перестал ходить к церковным службам туда, где служил он, Никон, что «прислал к нам в келию единого от своих со многими неправедными словами поносными, и мы-то слыша его прещение и гнев без правды, помыслили дати место гневу, понеже стало быти не учего, — суд и всякая церковная управления царская держава восприят и нам быти стало не у чего. И по совершении святой литоргии, елико достойно яже о себе, во святой церкви пред Богом и всеми людьми о всем засвидтельствовахом, и до царского величества посылал ключаря, да весть о нашем отхождении, яко ничто же Божией церкви лукаво сотворихом, и се гнева ради твоего неправедного, повинуясь евангельскому словеси: аще гонят вас из града, бежите во ин град»... Значит, Никон, по этому его заявлению, оставил патриарший пре стол не потому, что царь не дал емуудовлетворения за оскорбление его стряпчего, идаже не потому только, что Царь на него гневается без правды, напрасно, но, главным образом, потому, что царь отнял у Никона и захватил в свои руки весь церковный суд и все церковное управление, так что патриарху не у чего стало оставаться и он поэтому, оставил свой престол.

В своей грамоте к константинопольскому патриарху Дионисию Никон заявляет, что когда царь не дал ему удовлетворения по делу князя Мещерского, в чем Никон увидел публичное поругание его патриаршего сана, когда царь, вопреки обычаю, перестал ходить к тем церковным службам, которые совершал Никон, когда прислал к нему сказать, чтоб он впредь не смел называться великим государем и царь почитать его более не будет; тогда, говорит Никон, исповедав гнев царя пред всем народом, «яко гневается царь без правды, сего ради и в церковное собрате нейдет», решил удалиться в пустынное место. На вопрос же посланных от царя: по какой причине он оставляет патриарший престол? отвечал: «даю место гневу царского величества, зане, кроме правды, его царского величества синклит, бояре и весьнарод, церковный чин небрегут и безчиния многая творят, а царское величество управы не дает, и в чем мы печалимся, и он гневается на нас». Здесь Никон, кроме ранее отмеченной причины — неправедного царского гнева на него, указывает новую причину оставления им патриаршей кафедры: что будто бы царский синклит, бояре и весь народ «небрегут церковный чин и творят многия беззакония», и когда он, как архипастырь, указывал царю на это при скорбное обстоятельство, «царское величество управы не дает», и даже более: стал гневаться за это на Никона, которому, в виду, указанных обстоятельств, ничего не оставалось делать, как оставить кафедру. Следовательно, причины оставления Никоном патриаршей кафедры были глубже и серьезнее, чем случайное оскорбление патриаршего слуги окольничим Хитрово.

Еще более обстоятельный и более откровенный ответь об истинных, интимных причинах оставления патриаршей кафедры Никон дает в своих возражениях на вопросы Стрешнева и ответы на них Паисия Лигарида. В своем возражении на 5-й вопрос Никон говорит, что царь, на поставлении его, Никона, в патриархи, торжественно пред всем народом, синклитом и освященным собором обещался неизменно хранить заповеди Божии, все церковные законы и правила, «и елико он, великий государь царь, поясняет Никон, поелику возможно пребывает в своем обещании, повинуяся святей церкви, — и мы терпели. Егда же он, великий государь царь, изменился от своего обещания, и на нас гнев положил неправильно, якоже весть, и мы, помня свое обещаше о хранении заповедей Божиих», эасвидетельствовав публично «о напрасном цареве гневе», оставили патриарший престол и водворились в пустыне. Тут же далее Никон заявляет, что еще во время литургии он тогда из собора, с своим диаконом Иовом, послал письмо к царю такого содержания: «се вижу на мя гнев твой умножен без правды, и того ради соборов святых во святых церквах лишавшись; аз же пришелец есмь на земли; и се ныне, поминая заповедь Божии, дая место гневу,—отхожу от места и града сего, и ты имаши ответь пред Господом во всем дати».

В приведенных словах Никон, как на единственного виновника своего невольного оставления патриаршего престола, указывает на царя: Никон потому именно оста вил престол, что царь, обещавшийся, при поставлении Никона в патриархи, хранить все заповеди Божии, все церковные законы и правила, изменил в этом отношении своему торжественному и публичному обещанию, и, к тому же, стал неправедно гневаться на Никона, почему и вся вина оставления последним патриаршей кафедры исключительно падает на царя.

В ответе на 17 вопрос Никон уверяет, что будто бы он, на вопрос посланных от царя — Рамодановского и Матюшина: зачем он уходил от патриаршества, отвечал так: «от не милосердия ево — царева иду с Москвы вон, и пусть ему, государю, просторнее без меня, а то, на меня гневаяся, и к церкви не ходить, и про тот гнев всему государству ведомо, что он, гневаяся на меня, не приходил. А вселенстей велицей церкви обид много стало и божественных заповедей Христовых, и св. апостол и св. отец правил, как обещал на нашем поставлении, не почал соблюдати. А мы, на избрании своего патриаршества, и сами обещались, с клятвою и подписанием руки своея, Божия заповеди и св. апостол и св. отец хранит. А он, великий государь, чрез божественный правила суд церковный отъял, нас самех, и епископов, и аримандритов, и игуменов, и весь священничесий чин велел своим приказным людям судить». И, несколько ниже. Никон замечает, что он ушел из Москвы потому, «что от гнева царева невозможно стало жить».

Здесь Никон, кроме царского гнева на него, от которого ему «невозможно стало жить», указывает и новые причины своего удаления с патриаршей кафедры: обид много стало от царя всей вселенской церкви, царь, вопреки божественным правилам, захватил церковный суд и подчинил всех духовных, начиная с патриарха, суду своих царских приказных людей. И еще: Никон и по тому ушел с патриаршества, «что-б ему, государю, просторнее было без него, Никона». Смысл последнего заявления будет более ясен и понятен из слов Никона, заключающихся в ответе на 26-й вопрос. Здесь Никон пишет: «егда изволил Бог Никону митрополиту быть на патриаршестве, и Никон митрополит усмотре во царе, и великом князе порок, который противен евангельским святынь заповедям, или противно что святым апостольским н отеческим правилом, и ему. Никону, по писанному во псалмех, не стыдяшеся говорити о заповедях Господних и св. апостол и св. отец правилех пред цари и пред бояры, а ему, государю царю, и государевым бояром, слушати во всеыъ. И он, госу дарь, и его бояра все обещались во святей велицей церкви пред Господом Богом и пресвятою Богородицею и всеми святыми и всем освященным собором, заповедей Христовых и св. апостол и св. отец правил слушати, и ничтоже инако коею-либо тщетною хитростию, по преданию человеческому и стихиям мира сего, мудрствовать. И от исперва убо быль царь благ и кроток и послушлив был, И Никон на патриаршестве был. А как царь и великий князь развратился со святою соборною и апостольскою церковию, и святые заповеди Божия, и св. апостол и св. отец правила в презрение положил, а Никона—патриарха. не печаль слушать, по и укоряти неподобно», тогда Никон оставил патриаршество, «дан место гневу царскому».

Здесь Никон выставляет и еще новую причину оставления им патриаршества. По его объяснению дело стояло так: он под тем только непременным условием согласился сделаться патриархом, если царь и бояре будут слушать его во всем, когда он будет говорить и настаивать пред ними на точном хранении и соблюдении заповедей Божиих, правил св. апостол св. отец. Они дали ему та кое обещание, и в начали царь действительно «послушлив был», т. е. во всем слушал Никона и во всем подчинялся ему, почему «Никон на патриаршестве был». Но потом царь «Никона—патриарха не почал слушать», и даже более: стал его ,укорять неподобно», и тогда Никон оставил патриаршество. Значит, пребывали: или непребывание Никона на патриаршей кафедре зависало единственно от послушания или непослушания царя Никону: слушает царь Никона, — он остается патриархом, перестает царь слушать Никона, начинаете действовать по-своему, Никон оставляет патриаршество.

Находясь, после соборного лишения сана, в ссылке в Ферапонтов монастыре, Никон, 21 декабря 1671 года, писал государю, что когда он, Никон, вопреки его желанию был избран и поставлен патриархом, «я, ведая свою худость и недостаток ума, много раз тебе бил челом, что меня в такое великое дело не станет, но твой глагол превозмог. По прошествии трех лет бил я челом отпустить меня в монастырь, но ты оставил меня еще на три года. По прошествии других трех лет опять тебе бил челом об отпуске в монастырь, и ты милостивого своего указа не учинил. Я, видя, что мне челобитьем от тебя не отбыть, начал тебе досаждать, раздражать тебя, и с патриаршего стола сошел в Воскресенский монастырь».

В приведенном позднейшем письме к царю Никон представляет дело своего ухода с патриаршей кафедры в высшей степени оригинально,совершенно отлично от того, что он говорил по этому поводу ранее, именно: он теперь уверяет, что будто бы всегда считал себя, по своей худости и недостатку ума, непригодным для занятия патриаршей кафедры, и если на это согласился, то единственно по настоянию царя и освященного собора, при чем он, ставши патриархом, все-таки постоянно думал об оставлении патриаршей кафедры и не раз просил царя о своем увольнении от патриаршества. Но царь решительно отказывал ему в этих ходатайствах. Тогда он желая во чтобы то ни стало оставить патриаршую кафедру и уйти в монастырь, стал нарочно поступать таким образом, чтобы своим поведением в конце раздражить царя, вывести его из терпения и тем заставить забыть Никона.

Современники дело ухода Никона с патриаршей кафедры объясняли однако гораздо проще. Вятский епископ Александр, например, пишет государю: «многим мнится, благочестивый царю, яко сего ради кручинен был Никон, что на пир не зван. Не сего ли ради и дерзостно послал стряпчего своего безобразно в царскую твою палату, чрез волю твою государеву, где ему и быть не годится?». В другом месте тот же епископ замечает: «Никон ум погубя, оставил престол и ни ким гоним, гордости ради и гнева, остави власть, многа богатства взем, отъиде».

Таким образом сам Никон, по разным случаям и в разное время не одинаково отвечал на вопрос, почему он оставил патриаршество. Сначала — князю Трубецкому в Успенском соборе — он говорил, «что оставил патриаршество собою, а ни от чьево и ни от какова гонения, государева гнева на него никакого не бывало»; то заявлял — тому же Трубецкому в Воскресенском монастыре 12 июля — что он оставил патриаршество, так как убоялся тово, что ево постигла болезнь и ему-б в патриархах не умереть;» то заявлял, что царь «не дал ему оборони» на Богдана Хитрово; или: что царь на него раз гневался и перестал ходить в церковь туда, где служил Никон: то указывал причину оставления им патриаршей кафедры в том обстоятельстве, что царь, бояре и народ стали пренебрегать церковным чином и творит многие бесчиния, а царь за это управы не дает; то уверял, что царь перестал соблюдать заповеди Божии, правила св. апостол и св. отец, захватил себе весь церковный суд, стал обижать святую вселенскую церковь, перестал слушаться Никона и даже начал укорять его «неподобно;» то наконец уверял, что он будто бы никогда нехотя быть патриархом и, сделавшись им поневоле, под давлением желания царя, синклита и освященного собора, постоянно стремился оставить патриаршество, пока своевольным удалением с патриаршей кафедры, не достиг этой всегда желанной для него цели.

Очевидно не в намерениях и интересах Никона было указывать и точно формулировать истинные причины неожиданного оставления им патриаршества, почему в разное время он и указывал на разные причины. Понятно, что Никон, с своей точки зрения, имел серьезные основания поступать таким образом. Дело в том, что Никон считал себя и действительно был великим государем, он действительно царил и в церкви и государстве, и даже заслонял собою настоящего царя. Он требовал от последнего безусловного подчинения себе во всех делах церковных, соблюдения всех правил св. апостол и св. отец, постановлений благочестивых византийских императоров, всего церковного чина и всех церковных постановлений. Но в то время церковность была неразрывно связана со всею государственною, общественною и частною жизнию, проникая решительно все и всюду, так как все, начиная с царя, хотели тогда строить свою жизнь согласно с заповедями Божиими, правилами св. апостолов, св. отец и всеми церковными узаконениями. В виду этого Никон, требуя себе права контроля и опеки над церковностию и ее строгого соблюдения всеми в жизни, в существе дела присвоивал себе контроль над всею тогдашнею государственною, общественною и частною жизнию, так что вей и во всем обязаны были подчиняться властным требованиям и указаниям патриарха, человека к тому же нетерпимого, гордого, самолюбивого и очень сурового и скорого на расправу с теми, которые не подчинялись ему безусловно. Естественно, что постоянная, властно-настойчивая и очень стеснительная архипастырская опека Никона, многим. казалась тяжелым, невыносимым игом, переносить, которое у многих не хватало сил и терпения. Царь сна чала беспрекословно подчинялся своему «собинному», очень настойчивому и притязательному другу, который все более входил в роль опекуна и пестуна царя, всей государственной и общественной жизни, но потом, с течением времени, благодушный и уступчивый обыкновенно Алексей Михайлович начал тяготиться тяжелой патриаршей опекой,, стал постепенно освобождаться из под властной тяжелой руки Никона, стал стремиться действовать самостоятельно, независимо от того, нравится или нить какой либо его поступок патриарху Никону. Никон подметил изменившееся к нему отношения царя и увидел в этом измену царя, его отступление от правого истинно-христианского пути, так как прежние — подчиненные отношения к нему царя, признавал единственно нормальными и настоящими отношениями благочестивого православного царя к духовному главе народа — патриарху. До крайности самолюбивый, неправильно представлявший, какими должны быть его отношения к царю, Никон вовсе не думал мириться с изменившимся положением дел, и держал себя по прежнему гордо и притязательно, как бы он и на самом деле был великим государем, действительным законным контролером всей государственной и общественной жизни и всей деятельности самого царя. Тогда, выведенный из терпения притязательностью Никона, государь приказал сказать ему, чтобы он впредь не называл себя великим государем и что таким царь более почитать его не будет. Никон, оказалось, не мог ни отпарировать, ни с достоинством выдержать нанесенный ему удар, для этого у него не хватало ни нравственного мужества и благородства, ни характера и выдержки, ни должного христианского смирения, присущего архипастырю церкви. Никон, по своему обычаю, стал бросаться из стороны в сторону и чем далее, тем все более и более терял равновесие и всякое благоразумие. Он смотрел тогда на все совершавшееся только с точки зрения своего личного положения, личного самолюбия, оскорбленный личной гордости. Он, пред которым доселе все преклонялось: царь, бояре, архиереи и все, который царил и в церкви и государстве, давая тон и направление их жизни, должен был теперь низойти на уровень обыкновенного заурядного подданного царя, должен был признать власть царя высшим для себя руководящим началом, наравне с другими подданными подчиняться всяким идущим от царя приказаниям, внушенным может быть даже личными врагами Никона, которых у него было так много. При таком положении дел патриаршество, казалось Никону, только унижало его, делало его жалким в глазах всех, привыкших доселе видеть его на недосягаемой высоте, рядом с царем и даже затенявшим, своею исключительною властию и мощию последнего. При такой настроенности Ни кона ему оставалось одно: или восстановить и закрепить свои прежние отношения к царю, или же, если это невозможно, совсем отказаться от потерявшего для него цену патриаршества. Не раздумывая долго, под влиянием болезненно уязвленного самолюбия, Никон поспешил проделать известную нам сцену всенародного отречения от патриаршества в московском Успенском соборе. Конечно он при этом надеялся, что царь придет в собор и вместе с боярами и народом будет молить его остаться на патриаршестве. Но этого не случилось и Никон уехал на житье в свой Воскресенский монастырь.

Что причина удаления Никона с патриаршества заключалась действительно в стремлении царя ввести власть Ни кона в должные и потому более узкие границы, что бы она нисколько не теснила и не затемняла царской власти, а была бы только верным слугою и работницею последней и притом в том только круге деятельности, пределы и сферу которой укажет ей царская власть, — это видно из некоторых оброненных Никоном выражений, когда он указывал на причины оставления им патриаршей кафедры. Так он заявил, что потому ушел из Москвы, что бы государю было «просторнее без меня», чем Никон ясно признал, что будучи патриархом, он действительно стеснял государя. В другом случай он говорит, что пока царь, «послушлив был и Никон на патриаршеств был», а как скоро царь «Никона патриарха не почал слушать», он оставил патриаршество, т. е. и здесь Никон признает. что оставление им патриаршей кафедры зависло единственно от того обстоятельства, что царь, ране во всем послушный Никону, теперь перестал его слушать.

По поводу оставления Никоном патриаршества невольно возникает вопрос: действительно ли Никон совсем хотел оставить патриаршество, или это было одним притворством с его стороны, рассчитанным только на то, чтобы побудить этим царя приклониться пред патриархом и признать его своим опекуном?

Если взять во внимание заявления Никона в Успенском соборе 10-го шля, и его заявленья вскоре после оставления им патриаршества, то, на основании их, можно предположить, что он окончательно оставил патриаршество и о возвращена не думал. Так, по свидетельству, вполне согласному, всех лиц, бывших в соборе 10 июля, и после дававших официальные показания о событии, Никон торжественно и окончательно отказался от патриаршества и всенародно заявил, что боле патриархом он уже не будет и чтобы впредь его не считали таким. Эго вполне подтверждается и показанием князя Трубецкого, который 12 июля был у Никона в Воскресенском монастыри ч от имени государя говорил ему, чтобы он, «кому изволит Бог и Пресвятая Богородица быти на ево место патриархом, подал благословение, а церковь и дом Пресвятыя Богородицы, покаместа патриарх будет, благословил. бы ведать Крутицкому митрополиту». На это предложена Никон ответил: «а кого Бог изволить и пресвята Богородица и великий государь укажет быти на ево место патриархом, и он, патриарх, благословляет, и великому государю бьет челом, чтоб церковь Божия не вдовствовала и безпастырна не была, а церковь и дом пречистая Богородицы благословляет, покаместа патриарх будет, Крутицкому митрополиту... А впредь-де он в патриархах быть не хочет; а только-де я похочу быть патриархом, проклят буду и анафема». В письме к царю, в июле того же 1658 года, в котором он просить царя простить его в том, что он отправился из Москвы в Воскресенский монастырь не дождавшись царского разрешения и указа, Никон уже выражается о себе: «смиренный Никон, быешш патриарх, при чем свой скорый отъезд из Москвы объясняет своею болезнию: «многих ради своих болезней, пишет он, велел отвестися в ваше государево богомолье в Воскресенский монастырь». То же самое Никон подтвердил, 15 февраля 1660 года, посланным к нему от царя: Прокофию Елизарову и дьяку Алмазу Иванову. Он говорил им: «а что-де ему нарицатися патриархом, и он-де того имени не отрицался, только не хощет именоватись московским, потому что престол великия Росии оставил своею волею, и к великому государю с боярином со князем Алексеем Никитичем Трубецким и с околничим Родионом Матвеевичем Стрешневым он, патриарх, приказывал, и те слова и ныне держит непреткновенно, и то, что к возвращению на прежнее святительский престол и в мысли у него нет: как-де он тогда, оставляя престол, благословил его, великого государя, и весь освященный собор обирати патриарха, кого Бог благословит, так и ныне-то благословение подтверждает же, и связанным всем, которым во отшествие подал разрешение, так и ныне тех прощает и благословляет».

Из приведенных свидетельств оказывается, что Никон окончательно отказался от патриаршества и, в первое время, вовсе не думал возвращаться на патриаршую кафедру, почему и благословлял государя и освященный собор избрать немедленно на его место нового патриарха.

К сожалению, царь не воспользовался вовремя указанным настроением Никона и опустил подходящий момент сразу и окончательно разрешить патриарший кризис немедленным избранием нового патриарха, а Никон, с своей сторону, стал потом колебаться в своем решении окончательно оставить патриаршество, стал уже уверять в том, что он от патриаршества не отрекался и даже стал заявлять притязания вновь занять патриаршую кафедру.

В первый раз, после своего удаления с патриаршей кафедры, Никон выступила на общественную деятельность как ревнитель церковных порядков, которые без него грубо, будто бы, стали нарушаться. В марте 1659 года он обратился с особым посланием к государю, в котором заявляет, что «некто дерзну седалище великого архиерея всея Росии олюбодействовати незаконно и непреподобно и святые недели Ваий деяние действовати», т. е. Никон здесь указывал царю на то обстоятельство, что будто бы старинное у нас действо хождения на осляти в неделю Ваий, совершенное тогда крутицким митрополитом Питиримом, было незаконно, так как это действо, знаменующее торжественный вход Христа на осляти в Иерусалим, может совершать будто бы только один патриарх, а не простой архиерей, и потому государь поступил неправо, дозволив совершить это действо крутицкому митрополиту. Заявляя все это государю, Никон замечает, что он делает это «ни собою, ниже к возвращению зря, яко пес к своей блевотине—к любоначалию и власти, но жалея погибаемо добро и в книги (к книгам) обратившеся, помянули есмы негде писанное, яко не впадает добрая мысль в сердце человеку, кроме Божия смотрения». Когда 17 мая того же 1659 года был у Никона, по поручению государя, дьяк Дементий Башмаков, Никон между прочим говорил ему: «что власти его поставленники многие и им-де его, патриарха, почитать доведется,... что он, Никон, хотя и оста вил патриаршество своею волею и московским не зовется и николи зваться не будет, но патриаршества не оставил и благодать остается при нем», при чем указывал на сделанные им исцеления больных.

Очевидно Никон не хотел уже оставаться спокойным зрителем тогдашних событий, а решил вмешиваться в церковные дела, мотивируя свое вмешательство ревностию к сохранению правых церковных порядков, которые-де, с его удалением, грубо нарушаются крутицким митрополитом. В то же время Никон заявляет уже требование, чтобы архиереи, как его ставленники, почитали его и слушали, так как при своем ставлении они дали ему рукописное обещание слушаться его и почитать как своего отца.

Вмешательство Никона в церковные дела показывало, что он уже стал тяготиться своим уединением, своею полною отрешенностию от общественных дел, что его снова потянуло к публичной общественной деятельности и он уже не мог более оставаться спокойным. Его особенно сильно угнетало теперь то обстоятельство, что он со всем удален от царского двора, где так недавно он был первым лицом, пользующимся особым исключи тельным положением и почетом. В его воображении не вольно воскресали былые роскошные царские приемы и обеды, которых он теперь был лишен. С присущею ему не сдержанностию Никон поспешил в послании сообщить царю свое угнетенное настроение, свою крайнюю печаль и свое томление по поводу невольного отсутствия его на одном имянинном обеде у царя. В июле 1659 года Никон пишет про себя государю: «бе иногда во всяком богатстве и единотрапезен бе с тобою (царем), не стыжуся о сих похвалитися, питан яко телец на заколете толстыми многими пищами, по обычаю вашему государзву, его же аз много насладив, вскоре не могу забыти: еже ныне июля в 25 день торжествовася рождение благоверные царевны и великие княжны Анны Михаиловны вси возвесилившеся о добром том рождестве насладившись. Един аз, яко пес, лишен богатые вашея трапезы; но и пси, по реченному, напитываются от крупиц, падающей от трапезы господей своих. Аще не бы яко враг вменен, не бы лишен малого уломка хлеба богатые вашея трапезы». Картинно изобразив свои томления при воспоминании о роскошных царских трапезах, на которых он уже более не присутствуег, жалуясь на то, что он забыть, тогда как другие пируют с царем, Никон то уничижение, то властно и учительно молит царя не гневаться на него—Никона. «Аз пишу не яко хлеба лишаяся, говорить он, но милости и любве истязая от тебе, великого государя, и да не посрамишися и о сих от Господа Бога... А аз егда не зело богатился нищетою, тогда паче и паче приумножена ваша милость... Самого тебе молю, престани, Господа ради, туне гневатися; солнце, речеся, во гневе вашем да не зайдет... Аз же ныне паче всех человек оболган тебе, великому государю, поношен и укорен неправедно; сего ради молю: претворися Господа ради и не дей мне грешному немилосердия... Како не имати постыдетися глаголющего: блажени милостивы, яко тии помиловани будут? Како имаши помилован быти, сам не быв милостив?.. Господа ради молю, престани от таковых! Аще и царь еси велий, от Бога поставленный, но правды ради. Чтожь ли моя неправда пред тобою, что церкви ради суда на обидящего просил? И не точию суд праведен получил, но и ответы полны немилосердия». Так молил Никон царя переменить гнев его на милость к нему, но и в письме такого характера не мог удержаться от гневных и укорительных выражений по адресу государя. «И дивлюся о сем, пишет он царю, како вскоре в такое дерзновен<