Да, что это я?.. Значит, так, господа.

Наверное.

Мои чувства в этом отношении можно априори не учитывать, поскольку они якобы недоказуемы. Забавно… Климентию Каспаровичу, моему куратору (правда, в этом случае больше подходит слово “опекун”) лучше подобного не говорить - заклюёт. “Ненаучно, молодой человек. Стыдно должно быть! Вы же будущий учёный, а несёте, извините меня, такую чушь! Что за обывательщина!?” Et cetera, et cetera...

Верно, ненаучно. Но ведь воняет же!..

Господи, скорей бы уж…

Да, что это я?.. Значит, так, господа.

Полтора месяца прошло с того дня, когда я, Аркадий Рестман, студент пятого курса С.-ПбГУ, будущий биолог, прилетел на арктическую станцию “Гренландия” пройти практику.

Хвастаться не буду – поначалу было тяжело. Потом привык… Нет, я лучше с самого начала, а то обязательно собьюсь… Честно говоря, немного страшно…

Не каждый день умираешь повторно.

* * *

Мне почти двадцать два, я собираюсь стать зоологом, специалистом по фауне Арктики и… я синтрет. Синтет-реципиент. Да, тот самый, которым вам, наверное, все уши прожужжали за последние шесть-семь месяцев.

Помнится, на весь мир трубили, что проблема физического бессмертия практически разрешена. “Свершилось!” Научились выращивать в пробирке любые органы человеческого тела, ну, исключая головной мозг, конечно. (Э-э, во всяком случае, мыслящий головной мозг.) Первые пересадки смертельно больным показали результаты ф а н т а с т и ч е с к и е . Это вам не овечка Долли…

Я был одним из первой тройки “абсолютов”. Мне и ещё двоим – в Японии и в Канаде – пересадили не просто, там, лёгкие или позвоночник… Всё тело. Всё, вплоть до последней реснички.

Преклоняюсь перед современной медициной!

Мне сложно описать свои чувства в тот момент, когда я очнулся в палате интенсивной терапии после операции. Вы никогда не умирали? Что ж, тогда вы меня вряд ли поймёте…

Меня плитой придавило. В собственном доме. Слышали про теракт в Симферополе? Как мрачно пошутил хирург, проведший операцию, “ты, парень, через обратную гильотину прошёл!” В общем и целом, несмотря на логическую неувязку, он прав. Мне ведь, считай, не голову отрезало, а туловище. Бетонная глыба аккуратно так накрыла, по самый подбородок.

Удивительно, но я ещё запомнил этот серый, крупчатый на изломе “нож” где-то под носом…

Климентий Каспарович утверждал, что со временем уберёт “такое травмирующее воспоминание”. Пока не выходит что-то. Но к делу!..

…Нас, я имею в виду персонал станции, двое всего было. Моим компаньоном и старшим товарищем был Влад Маркелов, техник по обслуживанию оборудования. При том уровне автоматизации, который имеет место на “Гренландии”, больше людей и не требуется. (Честно говоря, можно и вообще без человека обойтись, такие здесь машины. Но – инструкция, Её Величество.) Всех обязанностей – дежурные исследования да поддержание обжитости (читай – порядка в доме).

Пищу готовили по очереди, уборку осуществляли по штатному расписанию, короче — скукотища.

Я-то ещё надеялся в свободное время понаблюдать за поведением белого медведя в естественной среде обитания. Ага, сейчас!.. За месяц с лишним – ни одного следа, не то, чтобы “самого” увидеть. Я всё более склоняюсь к мнению профа Картакова, что популяция почти вымерла…

О том, что я синтрет, Влад не догадывался. Тайна личности. Поразительно, но в институте всё-таки смогли сохранить моё новое лицо (а пластику пришлось делать!) в секрете. Думаю, не в малой степени из-за этого меня отправили сюда, на северо-восточное побережье Гренландии, на станцию мониторинга атмо -, био - и литосферы.

Итак, всё было обыденно, скучно и монотонно… До двадцать третьего октября. В этот злополучный день произошло сразу три события: хорошее, плохое и ужасное. Однако, я опять забегаю вперёд…

Сначала сработал один из моих инфракрасных “капканов” - индикаторов теплового излучения. Я их понатыкал штук тридцать: около агло; на верхушках торосов; около полыней, где ледовая крыса (нерпа кольчатая) резвится да тюлени толстые, аппетитные.

Так вот! Зачирикал он, когда мы с Владом завтракали в аппаратной. Я аж подпрыгнул на стуле, разлив горячий шоколад на приборную панель. Подскочил к монитору и завопил не своим голосом:

- Владька, “хозяин” объявился! Аврал!

Эта флегма отвратительно медленно поставила кружку на стол и спокойно осведомилась:

- Чего разорался? – он взял губку и аккуратно промокнул опасную лужицу. – Ты пойдёшь или мне наведаться?

- Ещё чего! Сам, конечно… - я в возбуждении принялся хватать всё подряд, что´, как мне казалось, может понадобиться на месте: бинокль, карабин с ампулами-транками, сеть, «прищепки» для метки, медикаменты – вдруг он больной? – и, конечно, радиомаячок.

Шаг 2-й

Добрался я быстро и без приключений. Слава Богу, ни одна широкая расселина мотоход не задержала. “Горбунок” - машина классная, быстрая и маневренная, даром, что маленькая и смешная: смахивает на гибрид жука с мотоциклом.

Жив я остался. Этот дуралей, видимо, ничего плохого не хотел. Скорее всего, он просто обнюхивал незнакомый предмет, а я его спугнул. “Хозяин”, как все медведи, ринулся на объект потенциальной угрозы и сшиб меня с ног. Помню полёт и дикий рёв. Просвистел метров шесть, не меньше, и куда-то свалился.

Редкая вещь: я упал в одну из достаточно глубоких (для этих широт) расщелин. Повезло больше, чем Смоку Беллью. Трещина во льду оказалась новенькая, широкая и длинная, как маленькая долина. Бураны ещё не успели её замести, только немного припорошили.

 Я всего лишь отбил себе рёбра и рассадил ногу об обломки льда, забившие теоретическое дно этой “траншеи”. Однако, на том везение и закончилось. До кромки было все три метра, а под рукой, естественно, альпинистского снаряжения не наблюдалось. Положеньице…

Я взял в руки полулуковицу рации, уютно примостившуюся на пузе:

- Влад! Влад, ты не ругайся, пожалуйста… Я в западню попал. Чёрт!.. В щель свалился, недалеко от маячка, - об обстоятельствах сего приключения, я, понятное дело, предпочитал умолчать – Маркелыч засмеёт.

- Как тебя угораздило, студент?! – мне так и виделось лицо Влада: вытаращенные глаза под вздыбившимися смоляными бровями и отвисшая челюсть, обрамлённая “норвежкой”. – Ты чего там, в акробатике упражняешься? Кончай дурака валять, возвращайся, метель начинается. – Видимо, не очень-то он мне поверил.

Пришлось объяснять. Когда я закончил, Влад только и сказал:

- Сиди, везунчик, еду, - и отключился.

- Осторожнее там…- ну, глупее я ничего сказать не мог. К чёрту!.. Я тоскливо вздел голову.

В общем-то, эта новая наука вылупилась из яйца, столь сложно взращённого, что говорить о какой-то смычке наук, как в случае с биохимией или астрофизикой, не приходилось. “Отцами” и “матерями” были и кибернетика, и медицина (психиатрия, цитология, хирургия и др.) и, кстати, биохимия, и ещё пропасть всего, что может выговорить только привыкший к латыни и греческому высоколобый.

Герберт Уэллс, Мэри Шелли, Александр Беляев – человечество мечтало о физическом бессмертии и до них, но они наиболее ярко выразили идею, которая была воплощена в жизнь с рождением синтретики: физическая оболочка человека может быть заменена, был бы жив мозг – это на самом простом, что называется, обывательском уровне.

Теперь мы знаем, что это реально. После расшифровки генома и первых опытов клонирования стало понятно, что началось движение, остановить которое - невозможно…

Лучше бы заглох.

Маркелов молчал.

Я ещё не предполагал ничего плохого − он всё-таки в четырёхтонной машине, любящей работу на износ.

Шаг 3-ий

Вот тогда э т о произошло в первый раз.

Все звуки, цвета, ощущения…

Где Влад?

Я осторожно ощупал его тело. Влад был жив. Только крови много потерял. Судя по всему, какая-то железка пробила ему большую грудную, ключицу и вышла через трапециевидную. Вышла – мягко сказано. Вырвала, зараза, по дороге кусок плоти. Плохо, очень плохо. К тому же, обогрев его комбинезона был нарушен и максимум через час он начнёт ещё и замерзать.

Я старательно отгонял от себя мысли, что десять кэмэ с ношей в восемьдесят килограммов – это не воскресная прогулка, тем более при таком ветре и температуре воздуха. Мне может просто не хватить сил, и тогда погибнем мы оба.

Я вздрогнул, вскочил и стал сматывать тросик. Надо привязать Влада на спину, чтобы легче было. Только бы он не замёрз!..

Прояснения не намечалось. Широкие молочные полотнища подсекали под колени, норовя свалить на столешницу твёрдого наста. Меня мотало из стороны в сторону, как пьянчужку, однако я упорно цеплялся глазами за очередной ориентир и продолжал переставлять ноги. Как автомат. Пот заливал глаза, но я уже не мог поднять онемевшие руки.

Шаг последний

Я остановился, как вкопанный. Шок, что я испытал, был сродни удару холодным железом в сердце. Меня охватило жгучее чувство стыда, хоть я и не помнил, чтобы отвязывал Маркелова.

Я завыл, как пёс, и бросился по цепочке своих следов, заметаемых порошей, назад, на запад.

И снова вырубился.

Теперь-то надо объяснить.

Эта сволочь – моё тело, а ещё точнее – клон, действовала очень рационально. “Он” начинал верховодить только тогда, когда “спинным мозгом” чувствовал опасность для себя. Когда мои физиологические или некие другие реакции подсказывали ему, что “дело – труба”. “Он” экономил даже мою энергию. Гадина!..

…Всё повторилось – я очнулся, когда почти подходил к воротам шлюза.

Я знал, что возвращаться бесполезно. И не только из-за “него”. Влада наверняка уже замело, и в этой пелене я его просто не увижу. Да и где искать?

Но всё-таки я – Человек.

Я пошёл.

* * *

В следующий раз я увидел окружающее “своими” глазами только через четыре часа. Надо думать, боролся я с “ним” очень долго.

Передо мной была обмороженная стенка шлюза с электронным табло. Ярко-зелёные цифры оформились в осмысленную информацию: почти вечер.

За стенами ревел осенний буран, сотрясая станцию в припадке ярости.

Скоро он стихнет.

И тогда ударит мороз.

Я, наконец, успокоился. Я понял, что должен сделать.

Легко, стараясь думать только о горячем обеде, я быстро вошёл во второй, маленький, непромышленный тамбур, приспособленный лишь для персонала. Очистил его от фанерных лопат, взял автоген и моментально заварил входную, наружную дверь. Выключил горелку и выбросил её в коридор жилого комплекса. Скинул с себя термокостюм и отправил его туда же. Потом закрыл дверь перед носом у самого себя и с размаху саданул ботинком по электрозамку.

Успел.

…Я наговариваю этот диск, сидя на полу. Я уже три раза отключался. “Он” отчаянно хочет жить. Ногти на руках все сломаны. Больно жутко. Ну, вы сами всё увидите, когда меня найдёте.

…Я не пытаюсь оправдаться. С медицинской точки зрения это нелепо, с общечеловеческой – не нужно.

Знаете, я всё же счастлив! Я выиграл эту битву.

И скоро я стану свободным.

Губы плохо слушаются…

Наверное.

Мои чувства в этом отношении можно априори не учитывать, поскольку они якобы недоказуемы. Забавно… Климентию Каспаровичу, моему куратору (правда, в этом случае больше подходит слово “опекун”) лучше подобного не говорить - заклюёт. “Ненаучно, молодой человек. Стыдно должно быть! Вы же будущий учёный, а несёте, извините меня, такую чушь! Что за обывательщина!?” Et cetera, et cetera...

Верно, ненаучно. Но ведь воняет же!..

Господи, скорей бы уж…

Да, что это я?.. Значит, так, господа.

Полтора месяца прошло с того дня, когда я, Аркадий Рестман, студент пятого курса С.-ПбГУ, будущий биолог, прилетел на арктическую станцию “Гренландия” пройти практику.

Хвастаться не буду – поначалу было тяжело. Потом привык… Нет, я лучше с самого начала, а то обязательно собьюсь… Честно говоря, немного страшно…