Только к вечеру мы добрались до железнодорожного моста. Дождь лил как из ведра — ледяной дождь.

Луис Ламур

Ручей повешенной женщины

Аннотация

Место у ручья Повешенной Женщины, где находится корраль скотовода Билли Джастина, пользуется дурной славой — слишком часто стал пропадать скот. Чтобы дать отпор ворам, хозяин нанимает вольного ковбоя Барни Пайка, парня, который не боится тяжелой работы, особенно когда в карманах нет денег. Барни, вооружившись винчестером, берется за дело и в первую же ночь обнаруживает непрошеных гостей...

Луис Ламур

Ручей повешенной женщины

Глава 1

Только к вечеру мы добрались до железнодорожного моста. Дождь лил как из ведра — ледяной дождь.

Увязая в раскисшей глине, мы спустились по насыпи и укрылись от непогоды под мостом. Разожгли костерок и, обступив его, принялись гадать: куда же подевались заработанные за лето деньги?

Нас было трое. Еще несколько часов назад мы даже не знали друг друга; теперь же нас объединяла общая цель — мы стремились на Запад. Что до меня, то я возвращался домой. Впрочем, где он, мой дом?.. Ведь я — перекати‑поле; ветер изредка прибивает меня к чьей‑нибудь изгороди, а потом несет дальше… Куда направлялись мои спутники, я понятия не имел.

Костер тихонько потрескивал, и плясали оранжевые языки пламени, выхватывающие из мрака черный силуэт моста. Временами под навес задували порывы ветра, обдававшие нас холодными брызгами дождя. В эти моменты пламя с шипением стелилось по земле.

Лесные шорохи напомнили мне время, проведенное в Монтане, лагере Хартмана и Лиггетта. Зима была почти бесснежной, лишь изредка налетали вьюги, но морозило вовсю. В тот год ручей промерз до дна, и лед растаял только поздней весной.

И все же, несмотря ни на что, то было славное времечко. Уютная хижина надежно защищена от ветров, пузатая печка в избытке дарила тепло, к тому же я нашел в той хижине кипу старых журналов и несколько книжонок.

А если не было охоты читать, я просто сидел и размышлял.

С юных лет я запоминал места, где побывал. Когда делать было нечего, я деталь за деталью восстанавливал в памяти то или иное событие. А вслед за этим всплывали образы знакомых людей, припоминались и наши разговоры, и все прочее.

Когда припоминаешь все подробности, невольно начинаешь понимать, что дело куда серьезнее, чем казалось поначалу. Да, серьезнее, потому что знаешь: былое постоянно станет возвращаться к тебе в воспоминаниях. Да еще задумываешься о себе самом. А если начинаешь копаться в себе, рассматривать себя как бы чужими глазами, на душе иной раз становится очень неспокойно.

Грош цена тому ковбою, который не способен наблюдать. Что поделаешь, ремесло забрасывает тебя в самые глухие края, и где бы ковбой не оказался, он очень скоро знает каждую лощину, холм, каждый кустик на многие мили вокруг. Ты примечаешь звериные тропы, источники, убежища, где можно укрыть стадо от непогоды, — да мало ли что еще.

Так вот, в том лагере Хартмана и Лиггетта над очагом всегда висел котелок с печеными бобами. И сколько я не ел их, никогда они мне не приедались. Сейчас, сидя в сумерках под мостом у этого распроклятого костра, я вспоминал и лагерь, и этот котелок с бобами. До чего же мне хотелось еще разок их отведать…

Один из моих нынешних спутников, здоровенный негр, заявил, разглядывая меня:

— Похоже, тебе частенько приходилось пускать в ход кулаки?

— Да, случалось, то тут, то там, — пожал я плечами.

— Ты что же, мастак драться?

— Да как сказать… Просто дерусь, и все, как придется.

— А я вот боксировать умею, — откликнулся он.

С виду он казался, пожалуй, на год‑другой старше моих двадцати шести. Высокий — около шести футов, крепкого сложения. И кулачищи у него были изрядные.

Да и он обо мне отозвался с похвалой.

— У тебя руки что надо. — Он потрогал мой кулак. — Костяшки ровные. Такие лучше выдерживают удар. Сдается мне, из тебя вышел бы неплохой боксер.

Двенадцать часов назад ни один из нас и слыхом не слыхивал о своих нынешних спутниках. А познакомились мы в кутузке.

Я угодил туда за драку. Я вечно влипаю в истории из‑за драк. Не то чтобы я специально нарывался, — характер у меня такой. Люблю подраться.

Ветер пронизывал до костей, и по‑прежнему лил дождь. Подняв воротник куртки, я протянул руки к огню.

Он подошел ко мне вплотную.

— Оружие есть?

— Когда‑то у меня был винчестер, — ответил я. — Но то когда‑то…

Шериф выругался.

— Потому что мы не знали, что он за тип. Мы оказались полными идиотами. Только потом Фарго вспомнил о старой афишке. Там объявлена награда за этого человека… живого или мертвого. Его разыскивают за убийство.

Фарго посмотрел на меня.

— Как тебе звать, ковбой?

— Пайк, — ответил я. — Барнабас Пайк. Кое‑где меня зовут Пронто.

— Пронто? note 2 Потому что ты такой проворный?

Я усмехнулся прямо ему в лицо:

— Может, из‑за того, что я слишком быстро завожусь. В смысле теряю голову, когда меня выводят из себя. Правда, не всегда…

— Охотно верю, — кивнул шериф. — Я видел Салти после вашей драки.

Они еще немного покрутились у нашего костра, даже подошли к реке, и, наконец, собрались уходить. Один лишь Фарго немного замешкался. Он стоял, ковыряя сапогом землю в том самом месте, где недавно сидел Ван Боккелен.

— Пять тысяч, — произнес он. — Это ведь куча денег.

— Знаете, мистер, — отозвался я, — этот джентльмен мне сразу же пришелся не по нутру. Но я в жизни никого не продавал и впредь не намерен этим заниматься.

— Я так и думал, — проговорил Фарго. — Но советую: не связывайся с этим парнем. Держись от него подальше. От такого добра не жди.

— Ты, верно, бывал на Западе? — заметил я.

— Да, приходилось, — кивнул он. — Может статься, и еще раз придется.

Мы снова замолчали. Мне ужасно хотелось хоть ненадолго задремать, но уже совсем скоро мог появиться поезд. Сидя у огня, я мечтал о том, чтобы в составе оказался хоть один пустой вагон. Терпеть не могу товарняков, если нет пустого вагона.

— Значит, мы компаньоны, Пронто? — спросил Эдди.

— Почему бы и нет? — сказал я.

Глава 2

Эдди сел.

— Это правда, что ты вчера сказал? Мы и в самом деле компаньоны?

— Ну разумеется.

— А куда мы направимся?

— Как куда? На Запад… Может, в Майлс‑Сити… или в Медору. В первое же подходящее место.

— Я сумею заработать себе на хлеб. Вот увидишь, парень.

— Ну и отлично, — отозвался я.

— А ты давно занимаешься этим делом?

— Угу. С тех пор, как мне стукнуло двенадцать. Сперва работал вместе с братом, пока его не убили. А потом сам по себе. Мой брат не очень‑то ловко обращался с кольтом, но слишком уж о себе воображал… И вот как‑то в одном ковбойском городке налетел на судебного исполнителя…

Внезапно по крыше вагона загремели шаги. Несколько секунд спустя сверху свесилась белобрысая голова, и мы увидели ухмыляющуюся физиономию Ван Боккелена. Потом он свесил вниз ноги и, раскачавшись, спрыгнул на пол рядом с нами.

— Ты бы мог так и под колеса угодить, — заметил я.

Он хохотнул в ответ:

— Мой номер еще не выпал.

В глазах его вспыхнули бесовские огоньки, и это мне совсем не понравилось. Может, оттого, что в его усмешке таилось еще и презрение. А по‑моему, никто не имеет права презирать другого человека… особенно тех, кто придерживается иных взглядов на жизнь. Время от времени мне доводилось видеть, как умирают люди, и я что‑то не замечал, чтобы провидение о ком‑то из нас заботилось особо.

Сдается мне, наш жребий определяется по большей части случайностью, капризом судьбы и стечением обстоятельств. Люди, смерть которых я видел, почти всегда умирали оттого, что оказывались не в том месте, не в то время, а уж какими они были, не играло ровным счетом никакой роли. Отличные ребята погибали так же легко, как и негодяи, храбрецы так же внезапно, как и трусы.

Что до меня, то я всегда делал так, как считал нужным, и не рисковал понапрасну. Ведь на моей памяти столько парней погибло — и все из‑за того, что люди хотели показать, какие они храбрецы; а некоторые гибли совсем уж по‑дурацки, просто поддавшись на подначки и ввязавшись в совершенно бессмысленное предприятие.

— Те четверо, они приходили по мою душу? — поинтересовался Ван Боккелен.

— Угу.

— И что они сказали?

— Да ничего особенного. Только, похоже, им очень уж хотелось заполучить тебя. Так что тебе лучше избегать людных мест, — добавил я. — А мы как раз подъезжаем к городу.

— Ты называешь это городом? — Он загоготал. — Не город, а с десяток придорожных лачуг. Да и не стану я бояться площадных шутов.

«Площадные шуты… « Так иногда называли блюстителей порядка в маленьких городках. Но сам я не считал их шутами. Как правило, констебль или судебный исполнитель в таком городишке — человек отнюдь не робкого десятка, и, дай ему возможность, он покажет, на что способен. Потому я и решил: чем дальше мы будем держаться от Ван Боккелена, тем лучше. Парень явно напрашивался на неприятности. На кладбище Бут‑Хилл полно таких ребят.

— Плевать мне на них. — Ван Боккелен похлопал себя по карманам. — У меня найдется, чем их угостить!

Ну почему все эти «крутые» ребята так похожи друг на друга, и разговорчики их — ну просто один к одному? Сколько раз в своей жизни я слышал такой же вот треп? И каждый из этих парней воображает, что имеет патент на удачу и лучшие в мире мозги. Все они сидят в своих норах, точно дикие звери, и лишь время от времени выходят на охоту. А потом снова скрываются от закона да бахвалятся планами на будущее. И кончают так же, как шайка Юнца Джеймса, — нарываются на кучку фермеров или дельцов в каком‑нибудь захолустном городишке и превращаются в ворох тряпья, изодранный пулями.

— Твоя пушка, — сообщил я ему, — она поможет тебе устроиться в Бут‑Хилл со всеми удобствами. На тамошнем кладбище места хватает.

Эдди Холт поднялся.

— Пронто, давай слезем да раздобудем чего‑нибудь съестного.

Ван Боккелен фыркнул:

— Вы что, ребятки, совсем без гроша? Не дурите. Держитесь меня, будете купаться в долларах.

— А ты, что же, миллионер? — Я усмехнулся.

Ну что ж, коли ее Пат и впрямь отменный едок, решили мы, то нам нельзя ударить в грязь лицом. В общем мы воспользовались ее приглашением и постучали в дверь. Хозяйка вновь наполнила наши тарелки, а затем вынесла на крыльцо здоровенный бумажный пакет, доверху набитый всякой снедью.

— Вот, возьмите немножко на дорогу, — сказала она. — И еще чуток кофе, если у вас найдется, в чем его сварить.

— Спасибо, мэм, — сказал я. — Большое вам спасибо.

— Премного обязан, — блеснул учтивостью Эдди.

— Говорят, бродяги ставят пометки на дверях домов, где их покормили. Это правда?

— Понятия не имею, мэм. Но я всегда буду вспоминать этот дом как обитель прекраснейшего цветка старой Ирландии. Вы просто прелесть, мэм.

— Ох, да Бог с тобой! Ладно, вы получили свой завтрак. А теперь ступайте своей дорогой.

Ночь мы снова провели в товарном вагоне, слыша сквозь сон потрескивание стенок на повороте и тяжкое громыханье колес по рельсам. Ван Боккелена мы больше не видели. Я был уверен, что он покинул город раньше нас, и, признаться, весьма радовался этому.

— Где следующая остановка? — полюбопытствовал Эдди. — Я еще ни разу не ездил в этом направлении.

— Полагаю, в Джимтауне. Если мы сумеем запастись там провизией, то сможем потом доехать до самого Майлс‑Сити. Придется, правда, чуток затянуть пояса.

Поезд мчался вперед, изредка издавая низкие протяжные гудки. Страна, по которой мы сейчас катили, была покрыта простиравшимися на многие мили пшеничными полями. Порою мелькали полоски пастбищ. Однообразие бескрайней прерии время от времени нарушалось пологими холмами или небольшими озерцами и болотцами, обрамленными низкорослым кустарником.

Сигары были отличные.

Фарго взял одну и себе; мы дружно закурили. Несколько раз затянувшись, он заметил:

— А у вас, похоже, все в порядке.

— Да, вроде бы в порядке, — подтвердил я.

— А я, знаете, все голову ломаю — откуда у парней без гроша в кармане, — ну совсем без гроша, так что приходится дрова колоть, чтобы подкрепиться… так вот, откуда у них вдруг берутся деньги на обед в ресторане?

— Послушайте, мистер, чтобы вы ни затевали, вы суете нос не в свои дела.

Он лишь ухмыльнулся.

— По части носа у тебя передо мной большое преимущество. Ты мой можешь свернуть набок, а я твой — нет. Кто‑то меня опередил.

Что я мог ему ответить? Только рассмеяться… Мне ведь и впрямь уже несколько раз ломали нос.

— Ладно, черт с ними, с носами! Лучше скажи — следишь за нами?

— Да нет. Просто еду на Запад. Вы больше не видели Ван Боккелена?

Странно, однако же… Я так увлекся мыслями о Томе Гетти, что начисто позабыл про Ван Боккелена.

Но я промолчал. Фарго с минуту помолчал, а потом сказал, разглядывая кончик своей сигары:

— Пайк, ты с виду — парень честный. Может, и колючий, но честный. Потому‑то мне и не хочется, чтобы ты нарвался на неприятности.

— Разберусь, — я пожал плечами. — В конце‑то концов, мои дела — это мои дела.

— Ну и отлично. — Фарго протянул руку. — Ребята, меня зовут Джим. Так что Джимом меня и называйте. А если понадобится помощь, я к вашим услугам.

Мы с Эдди повернулись и побрели к западной части города, чтобы снова запрыгнуть на наш товарняк, который вскоре отбывал со станции. И вот, когда мы уже миновали несколько кварталов, Эдди вдруг выпалил:

— Слушай, Пронто, он же пинк, пинкертошка! Сыщик, значит, из конторы Пинкертона.

Что ж, это объяснение придавало смысл всему происходящему… Но кого он выслеживал? Ван Боккелена?

Он сказал нам тогда, у костерка, что Ван Боккелен разыскивается за убийство, а ведь пинкерты, как правило, охотятся только за грабителями. Я и сказал об этом Эдди. Но тот возразил мне:

— А вдруг этот Ван Боккелен убил пинка?

Глава 3

Чуток не доезжая до станции Майлс‑Сити, мы спрыгнули с поезда и направились на Пацифик‑авеню.

— Большой город, — сообщил я Эдди. — И скотоводов здесь хватает. — Впрочем, сделав шаг‑другой, пришлось поправиться. — Беру свои слова обратно. Правильней сказать — скотины много. Овец вот, любят, видать…

Свернув в переулок, мы прошли мимо ряда домов и вскоре очутились у салуна Чарли Брауна. У крыльца стояли несколько ковбоев с ранчо «Шляпа X». Заметив, что я тащу с собой упряжь, один из них съязвил:

— Парни, глядите‑ка. Наконец‑то Пронто пристроил седло куда следует.

— Но бычков‑то сгоняю, положим, я, а не они меня, — парировал я, как сумел.

Опустив седло на тротуар, я небрежно вытащил из кармана окурок сигары, что дал мне Фарго. Ковбои уставились на меня во все глаза, а я, закуривая, устроил целое представление — поразил их своим процветанием.

— Мы с Эдди, — я кивнул в сторону моего чернокожего приятеля, — мы ищем применение нашим силам и моему седлу.

— Попробуй сунуться на «Бриллиантовое Р», — ухмыльнулся один из этих лоботрясов. — Похоже, они всегда готовы принять тебя обратно.

— Можешь всякому передать, — невозмутимо ответил я, — пусть эти безмозглые быки с «Бриллиантового Р» спят спокойно. Я отходчив.

— Они будут просто счастливы это услышать, — заметил другой ковбой. — А то Батч Хоган вчера вечером плакался, какая, мол, без тебя в городе тоска смертная. Вздуть и то некого.

— Да он же вроде уже раз вздул меня.

— А ты оставайся тут — и сегодня вечером получишь еще один шанс.

— А он по‑прежнему околачивается у Джона Чинника?

Ковбои переглянулись.

— Оно и видать, что тебя долго здесь не было. Как‑то вечером Чинник покинул наши края… по особому приглашению.

Для меня это была новость. Впрочем, не сказать, что очень неожиданная. Салун Чинника долгое время служил притоном самых отъявленных головорезов. Что бы ни стряслось, ты всегда мог разузнать подробности происшествия в салуне Чинника… Если, конечно, тебя там знали.

Носатый Джордж со всей честной компанией обычно там и останавливался, когда приезжал в город. И ведь Том Гетти был дружен кое с кем из них… Я уже открыл рот, чтобы спросить насчет Тома, но что‑то вдруг заставило меня остановиться… В конце‑то концов мы с Томом хоть и дружили, но никогда не были компаньонами.

Теперь времена изменились. В округе появлялись все новые и новые лица. Большие хозяйства теряли много скота, в хозяевам это, естественно, не нравилось. И отсюда вытекало следующее: когда они наконец подумают разобраться с этим делом своими силами, то уж мешкать не станут.

На всей границе не найти лучшего напарника, чем он. Пайк был мастером на все руки: и ковбоем, и охотником, и звероловом, и даже лесорубом. Кроме того, он слыл одним из лучших борцов. Только вот характер у него — точно порох. Так что мы с ним непременно перегрызлись бы.

Про него рассказывали сотни всевозможных историй. Например, о том, как он заявился в лагерь индейцев со старенькой винтовкой в руках. Индейцы решили, что на такое способен только сумасшедший и не тронули его. А в другой раз индейская пуля угодила ему в лицо. Пайк поскакал за доктором, но сломанная челюсть так зверски болела, что он попросту взял и вырвал добрый кусок челюсти вместе с костью — такой большой, что на нем помещалось два зуба. Правда, я не знаю, стало ли ему после этого легче.

В результате мы с Эдди вернулись к Чарли Брауну и снова навалились на тушеное мясо. Мы пожирали его с такой жадностью, что Чарли не удержался и спросил:

— Снова на мели, Пронто?

— А когда я был не на мели?

— Но долги ты всегда отдавал. — Чарли оперся о стойку бара. — Слушай, Пронто, может, тебе нужно немного деньжат? Могу подбросить.

— Спать мы можем и в конюшне, — отозвался я. — А есть будем у тебя, покуда ты нас не вышвырнешь. Нам бы только побыстрее работу подыскать…

Чарли с минуту помолчал, а потом сказал:

— Знаешь, Пронто, я собираюсь втянуть тебя в одно дело, хотя вовсе не уверен, что ты будешь мне за это благодарен. Биллу Джастину нужны двое для работы в лагере на ручье Повешенной Женщины.

— А что там плохого?

Он внимательно посмотрел на меня, но промолчал. Лишь минуты через две наконец проговорил:

— Ну‑ка, ребятки, подойдите ближе к стойке.

Я оглянулся на Эдди.

— Что скажешь, парень? Зима, похоже, выдастся холодной, а там хоть за дровами не придется далеко ходить.

— У меня вся жизнь — сплошные неприятности, — заявил Эдди, — так что мне не привыкать.

— Чарли, скажи Биллу Джастину, что он заполучил двух бравых парней. Мы согласны.

И в тот же миг дверь распахнулась, и на пороге появился высоченный ковбой, полностью загородивший дверной проем своими могучими плечами. Хоган работал на «Бриллиантовом Р» — грузил в вагоны скот, предназначенный для отправки. А дрался он так, что только щепки летели.

— Провалиться мне на этом месте! — расплылся он в широкой ухмылке. — Да ведь это тот малыш, что так любит подраться

На самом‑то деле я вовсе не такой уж малыш. Во мне пять футов и десять дюймов росту, а вешу я сто семьдесят фунтов. Но рядом с Хоганом меня и в самом деле можно было принять за малыша.

Глава 4

Мы нашли в повозке ящик с различными кухонными припасами. Я ополоснул рот, а потом плеснул воды себе на голову и за шиворот. Стояло раннее утро, поэтому вода еще не успела нагреться и здорово освежила меня.

— Знаешь, что я тебе скажу? — начал Эдди. — Для парня, который все делает не так, ты не слишком уж плох. Ты таки достал его. Раз‑другой ты неплохо достал его.

Эдди хохотнул.

— И куда же мы направимся? Скоро выпадет снег, а мне не по душе голодать в заснеженных краях.

Мы залпом выпили кофе, и Эдди закурил сигарету. Я порылся в карманах в поисках окурка сигары, но когда нашел его, обнаружил, что он смялся и замусолился до полного безобразия. Но не пропадать же добру… Вот и запихал в рот остатки сигарного листа. Хотя, должен признаться, я не особый любитель жевать табак.

Всяк знал стадо Билла Джастина. Длиннорогих коров в его стаде насчитывалось совсем немного, преобладали короткорогие. Он в свое время пригнал их из Орегона и скрестил с несколькими бычками восточной породы. Джастин был дальновиден и всегда заботился о состоянии пастбищ. На каждом лугу у него паслось меньше скотины, чем у соседей, зато коровы нагуливали куда больше мяса, причем гораздо лучшего качества. И при каждой продаже он получал наивысшие прибыли.

Само собой, таких коров трудно было спрятать и еще трудней перепродать. И уж если у него начал пропадать скот, значит, кто‑то играет по‑крупному.

Пока мы катили по тропе, я занялся делом. Сперва очистил от смазки винтовки и зарядил их. Потом взялся за кольты. Стемнело. Мы свернули с дороги к рощице у неглубокого ручейка, струившегося вниз по склонам.

— Не надо огня, — сказал я, когда Эдди принялся собирать хворост. — Обойдемся без костра.

По‑братски разделив банку бобов и буханку хлеба, мы заели это консервированными персиками — пищей богов.

Растянувшись под деревом, я принялся гадать: что же задумал Билл Джастин? Наверное, он надеется, думал я, что нам удастся добраться до лагеря на ручье Повешенной Женщины так, чтобы никто об этом не разнюхал. А когда враги нас обнаружат, мы уже подготовимся их встретить.

Если скотокрады и впрямь так опасны, то мы с Эдди вполне можем нарваться на неприятности. На серьезные неприятности…

— Что ж, когда доберемся до ручья, тогда и придет время заботиться о переправе. Так что покамест можно было не беспокоиться…

А между тем в голову неотвязно лез вчерашний разговор с Эдди. Я ведь и впрямь немногого достиг. Первоклассный ковбой при каком‑нибудь стаде — но что, собственно, это значит? Сорок монет в месяц, если повезет, тридцать, если не повезет. Да частенько еще и на голодном пайке сидишь. А что в старости? Подметать в салуне? Присматривать за лошадьми на ранчо? Да, без толку заглядывать в будущее…

Лагерь стоял среди деревьев на невысоком уступе за ручьем Повешенной Женщины. У бревенчатой хижины в два окна располагался корраль. Неподалеку находился брод, по которому обычно переправлялись через ручей. Брод этот был хорошо виден от двери хижины.

Бад Оливер слыл храбрецом и отличным ковбоем. Я знал его не первый день и не считал, что его очень уж легко запугать. И если он так спешит убраться отсюда, значит, и впрямь надо ждать серьезных неприятностей.

Место здесь было глухое и дикое. Еще несколько лет назад здесь находилось самое сердце индейских владений. За рекой, не так уж далеко отсюда, генерал Крук сражался с сиу при Роузбаде. Всего в пятидесяти‑шестидесяти милях отсюда был разгромлен Кастер. И по сию пору в эти края забредало немного белых людей.

Здесь росли сочные травы и в избытке хватало воды. Трудно было подыскать лучшее место для выгула скота. На такой траве коровы тучнели и жирели, словно их взращивали на отборном зерне. Неудивительно, что Билл Джастин разбогател, владея здешними пастбищами.

Хижина была вымыта и вычищена до блеска. Лучше и не пожелаешь. Мы обнаружили в нашем новом жилище железную кухонную плиту, множество кастрюль и котелков, шесть коек, несколько скамеек, два стула и стол. Повсюду лежали книги и старые журналы. В общем, все дышало уютом и как нельзя более подходило для долгой зимовки.

Глава 5

Конек сперва сделал вид, что смирился, а потом неожиданно взбрыкнул. Что ж, я не возражал. Я просто погнал его вверх по косогору. Так что в конце концов он оставил свои фокусы, и мы пришли к полному взаимопониманию.

Эдди протянул мне винтовку, и я поскакал к зарослям. Я догадывался, каких действий с моей стороны ожидают возможные враги, поэтому решил схитрить. Не стал спускаться к броду через реку, а обогнул хижину и под прикрытием деревьев поднялся на гребень холма.

Ручейки, сбегавшие по эту сторону водораздела, впадали в ручей Повешенной Женщины, а за хребтом сбегали к Тонга‑Ривер. В том месте, где я сейчас находился, между двумя этими потоками пролегало около восьми миль. А края тут были, как я уже сказал, самые дикие и безлюдные.

На вершине я оглянулся. За ручьем Повешенной Женщины виднелись окрестности холма Джима Покера и Выдриного ручья. Наверняка вы в жизни не видели более мирной и безмятежной картины, чем эти дикие просторы. Но меня не обманывали тишина и покой.

Холмы, горные хребты и берега ручьев заросли густым лесом. Близ воды кое‑где виднелись кущи ив. Поскакав взад‑вперед по обрыву, я увидел множество оленей. А у истока ручья Мертвеца вспугнул двух лосей, но не стал их преследовать, боясь привлечь к себе внимание.

Несколько раз мне попадались отпечатки конских копыт. Один раз они принадлежали двум всадникам, бок о бок ехавшим на север. А чуть позже, миновав следы стада из шести‑восьми бизонов, я обнаружил следы еще одной лошади.

Отпечатки были небольшие, едва заметные, нечеткие. Это сразу же меня насторожило. Я проехал несколько миль по этому следу, пока не стало темнеть и не пришло время возвращаться в лагерь. Но, повернув обратно, я уже знал кое‑что интересное… Всадник, ехавший на лошади с нечетким следом, какое‑то время простоял на небольшой прогалине в начале ущелья, которое выходило к броду. С этого места незнакомец мог следить и за переправой, и за тропой, ведущей к хижине.

На прогалине осталось множество отпечатков — следов лошади, нетерпеливо переминающейся с ноги на ногу. Хотя всадник и провел там некоторое время, он не спешился, так что о нем самом мне не удалось ничего узнать. Разве только то, что вряд ли он был здоровяком‑тяжеловесом, судя по нечеткости отпечатков.

Направившись к открытой настежь двери, я выглянул наружу. Само собой я не высовывался в проем, а выглянул, стоя у стены, напротив двери. Однако даже и отсюда я сумел разглядеть брод и трех всадников, пересекающих реку в нашем направлении.

Кто перегоняет стада с тех пор, как дорос до колена самому маленькому пони, тот может представить себе любое клеймо, даже если сам его не видел. «Стропило 88» полностью закрыло бы «Джей с чертой». И готов биться об заклад: тот, кто придумал такое клеймо, наверняка учитывал это.

— Мистер, я не видел ни единой коровы с клеймом «Стропило 88». А если увижу, то непременно подстрелю, чтобы взглянуть на ее шкуру изнутри.

Всадники находились в тени деревьев. Я очень жалел, что не могу как следует разглядеть их лица. Казалось, они не обращали особого внимания на хижину, из чего я сделал вывод, что они полагают, будто я один. Что ж, так вполне могло получиться, если их предупредил кто‑то из горожан. Ведь я лежал на дне повозки, и видно было только кучера…

— Такие разговоры до добра не доведут, — произнес высокий узкоплечий парень. Кольт он носил совсем низко на бедре, как недавно вошло в обычай у местных головорезов.

— У тебя, дружок, впереди еще длинная зима. Ведь можно и не дотянуть до весны…

— А знаешь, — доверительно сообщил я, — это — отличная мысль. Именно такая мысль и должна вас всех занимать. Что и говорить, когда, вернувшись в город, я узнал, что Ригни линчевали, а Чинника вышвырнули из города, я подумал, что люди в Майлс‑Сити немного изменились.

Когда мы заперлись в хижине и затворили ставни, я присел у печки, поскольку к вечеру стало довольно прохладно, и принялся обдумывать ситуацию. Чем дольше я ее обдумывал, тем меньше она мне нравилась. Если не считать индейцев, то я почти не стрелял в людей. И мне вовсе не хотелось этим заниматься. А что касается индейцев, то с ними все было понятно. Несколько раз у нас происходили стычки, когда индейцы пытались воровать наш скот.

Угонщикам надо было доставить животных на рынок. Значит, они перегнали их к железной дороге либо вывели из этих краев своим ходом. Не исключалось и другое: скот до поры до времени прятали в здешней глуши, чтобы собрать стадо для длинного перегона.

Человек, хорошо знающий здешние места, без труда может незаметно собрать большое стадо — где‑нибудь к востоку отсюда. Конечно, ему придется действовать осторожно, да еще понадобятся толковые помощники… И если он затем повезет коров на Восток, то не захочет рисковать и подолгу держать скот возле железной дороги. Все должно происходить быстро: подогнать стадо, погрузить и увезти.

Правда, продать скот можно и в Дэдвуде. И на каких‑нибудь приисках. Но в этом не хватало размаху…

Если выберусь отсюда живым.

Глава 6

Я вышел из хижины. Утренний холодок пробирал до костей. Для заморозков было еще рановато, но в воздухе уже витало предвестие зимы. А когда морозы на носу, начинаешь радоваться, что у тебя есть уютное жилище, где можно укрыться от зимних вьюг.

Одно я мог сказать в пользу Джастина: он не скупился на продукты. В хижине стояли ящики с консервированными помидорами и персиками, целый мешок сахара. Нашлось вдоволь муки, бобов, сухофруктов, риса и плюс ко всему этому — несколько бочонков с пивом.

Я развел огонь и обратился к Эдди:

— Если хочешь, мы можем готовить по очереди. Но отведавши мою стряпню, ты, наверное, на это не согласишься. Повар из меня никудышный.

— Что ж, давай поваром буду я. Но только мне тоже хочется пасти скотину, а сидя в хижине этому не выучишься.

— А ты хорошо готовишь медвежьи плюшки?

— В жизни о них не слыхал.

— Медвежьи плюшки — это пончики… пышки… жареные пирожки — называй, как знаешь.

— Парень, я приготовлю тебе такие пончики, каких ты сроду не пробовал.

Вот Эдди я мог понять. Ведь он цветной, а на Западе ему окажут лучший прием, чем где бы то ни было. Конечно, и тут можно наткнуться на спесивых глупцов, воображающих, что если человек иначе выглядит, то он и чувствует иначе, чем все. Но на пастбище о человеке судят не по внешности, а по его работе и умению справляться с трудностями.

Что же до меня, то я не собирался давать ему никаких поблажек. Если он сможет выполнять свою работу, — вот и славно. И тогда мне наплевать, как он выглядит, даже будь у него хоть две головы — если, конечно, вторая есть не просит. За время нашего знакомства я уже успел повидать его в деле, и он, признаться, мне понравился — парень прямой, гордый и сильный.

В тот день мы знакомились с окрестностями. Ездили туда‑сюда, собрали небольшое стадо. По большей‑то части нам придется отъезжать миль на двадцать от лагеря, а то и дальше. Но пока что мы только приглядывались — что к чему. По ходу дела я рассказывал Эдди, что значит быть ковбоем.

— Зима — такое время, когда ковбой, — если только он не остался без места и не перебивается чем придется, — может спокойно отоспаться. Мне, правда, со сном никогда не везло. Меня обязательно угораздит наняться на такую работу, где трудишься больше обычного. Так вот, значит, Джастин послал нас сюда, чтобы мы зимой уберегли как можно больше скота. Главное — делать во льду проруби, чтобы животные не остались без воды. Лучше пробивать неширокие продолговатые отверстия. А вокруг разбрасывать листья и ветки, чтобы коровы не скользили по льду.

Эдди внимательно слушал, Я продолжал объяснять:

— Кругом тут в основном пастбищная трава и бизонья травка. Лучшего места и быть не может. И запомни: если скот сможет добраться до травы, то даже зимой все будет хорошо. Мы первым делом обшарим окрестности и сгоним скот поближе к лагерю. Особое же внимание обращай на ослабленных животных. И непрестанно присматривайся. Присматривайся, не беспокоит ли что животных, не видать ли индейцев. И еще присматривайся — не появятся ли скотокрады! Смотри, не заметишь ли чего странного или неожиданного, например, какие‑нибудь необычные следы. Словом, не упускай из виду ничего. И помни: ни одна корова сама по себе не станет долго брести по прямой. Они либо пасутся и бродят туда‑сюда, либо лежат, пережевывая жвачку. А если животные долго идут по прямой, значит, их что‑то подгоняет. Правда, иногда так стадо направляется на водопой…

Я говорил, а сам все оглядывался по сторонам, присматривался. Например, я уже знал, что где‑то в этих краях бродит огромный старый гризли… Я видел следы его когтей на стволе дерева. Гризли царапают кору, чтобы таким образом застолбить свою территорию. Когда другой медведь забредет сюда, он сразу же увидит на стволах эти царапины. И если они окажутся слишком высоко, то пришелец повернется и даст отсюда деру.

Волчьи следы я тоже видел — отпечатки лап здоровенного зверюги. Как я прикинул, он весил, наверное, фунтов сто пятьдесят. Немногие дорастают до таких размеров. И еще здесь, конечно, водилось множество оленей, лосей и антилоп.

Сперва мы скакали вверх по ручью Повешенной Женщины в сторону Следового ручья, а потом свернули на восток, к Выдриному. Там нам попались следы небольшой группки индейцев — двух мужчин и нескольких скво с детьми и подростками. Свои пожитки они везли на травуа — на специальном индейском приспособлении. Два шеста связывают и волочат за лошадью или собакой, а сверху нагружают поклажу. Индейцы направлялись на запад, к Биг‑Хорну. Один из лошадиных отпечатков что‑то напомнил мне, но я никак не мог сообразить — что же именно?

Лишь поздним вечером, когда давно уже стемнело, мы наконец вернулись в хижину. Приближались к ней мы очень медленно и осторожно, но за время нашего отсутствия решительно ничего не изменилось. Задав корм скотине, я немного побродил вокруг.

Не то чтобы я что‑то искал. Совсем нет. Просто мне хотелось узнать, каково тут ночью. В темноте все выглядело совершенно иначе, чем днем. Я просто ходил взад‑вперед и приглядывался к очертаниям деревьев и скал, вдыхал ночные запахи.

И вдруг меня насторожил какой‑то запах. Я различал запах сосен, запах лошадей в коррале, дыма над очагом, свежесрубленных деревьев… но ко всему этому примешивался едва уловимый аромат. И почему‑то он навевал чувство одиночества, даже тоски…

Следующие пять дней мы работали как проклятые. В поисках скота мы отправлялись то на запад, в сторону Роузбада, то забирались далеко на север, вплоть до Грязного ручья и ручья Черепов. Найденные стада мы перегоняли на юг, поближе к нашему лагерю. Для снега вроде бы еще было рановато, но ведь в Монтане погода непредсказуемая, поэтому мы решили для начала обшарить как можно большее пространство. А уж п