Заинтересованные свидетельства

Из всего этого становится понятно: тот, кто читает Евангелия как стенографический протокол, понимает их неверно. Евангелия не стремятся исторически повествовать об Иисусе, не желают описать его «развитие».

С начала до конца они стремятся возвестить о нем в свете его воскресения как о Мессии, Христе, Господе, Сыне Божьем. Ведь первоначально «евангелие» означает не евангельский текст, но, как ясно уже из посланий Павла, устно провозглашаемую весть: хорошую, радостную весть (euangelion) . И написанное Марком первое «Евангелие Иисуса Христа, Сына Божьего» желает передать то же самое послание веры теперь в письменной форме.

Евангелия не стремятся быть незаинтересованными, объективными документальными повествованиями и уж тем более не нейтральной научной историографией. В то время этого вообще не ожидали, поскольку посредством описания исторических событий всегда также указывалось на их значение и результат: тем самым это повествование, которое в определенной форме также представляет собой свидетельство, ярко окрашенное находящейся за ним позицией автора. Историки Геродот и Фукидид имели расположение к греческим реалиям. точно так же, как Ливии и Тацит — к римским. Они ясно выражали свою позицию и даже нередко выводили наставления из событий, о которых повествовали. Они давали не только повествовательно–реферирующее, но поучительно–прагматическое написание истории.

Евангелия являются истинными свидетельствами еще в намного более глубоком смысле. Они, как показала после Первой мировой войны «школа истории форм» путем исследования отдельных слов Иисуса и историй о нем вплоть до мельчайших деталей, были определены и выражены в самом разнообразном опыте веры отдельных общин. Они созерцают Иисуса очами веры. Тем самым они являются заинтересованными и заинтересовывающими свидетельствами веры: документы не безучастных очевидцев, но убежденных верующих, которые желают призвать к вере в Иисуса Христа и поэтому имеют интерпретирующую, даже исповедующую форму. Повествования, которые одновременно — в самом широком смысле этого слова — являются проповедью. Эти свидетели настолько охвачены Иисусом, как человек может быть охваченным только в вере, и они хотят передать эту веру дальше. Для них Иисус — не просто фигура прошлого. Для них он жив и сегодня и имеет решающее значение для слушателей этого послания. В этом смысле Евангелия хотят не только повествовать, но благовествовать, затронуть, пробудить веру. Они представляют собой заинтересованное свидетельство или, как часто говорят, используя соответствующее греческое слово, «керигму»: благовестие, провозглашение, весть.

Кажется, мы уже достаточно сказали о том, что является особенностью христианства. Итак, что делает христианство христианством? Оно отличается от современных форм гуманизма, от мировых религий или от иудаизма: собственно христианское — всегда Христос, который, как мы увидели, идентичен историческому Иисусу из Назарета. Иисус из Назарета как Христос, как определяющий, решающий, основополагающий, делает христианство христианством.

Однако мы должны не только, как делали это до сих пор, нарисовать формальные контуры. Теперь нам также необходимо дать содержательное определение: Иисус Христос в своей личности представляет собой программу христианства. Поэтому мы сказали уже в начале этой главы: христианство заключается в активизации воспоминания об Иисусе Христе в теории и на практике. Но для содержательного определения христианской программы нам необходимо знать: что за воспоминания о нем мы имеем? «Мы должны вновь ясно ответить на вопрос: кто такой Иисус? Все остальное рассеивает внимание. Он — наша мера, а не церкви, догмы и благочестивые люди. Их ценность полностью определяется тем, насколько они направлены на отказ от самих себя и призывают следовать за Иисусом как за Иисусом, как за Господом» (Е. Кеземан [Kasemann]).

Б. ПРОГРАММА

I. Общественный контекст

Если сущностью христианства является сам Иисус Христос и если этот Иисус Христос — программа христианства, тогда возникает вопрос: кто же этот Иисус? Чего он хотел? Ибо кем бы он ни был и чего бы ни хотел, но христианство будет выглядеть различно в свете того, как каждый из нас воспринимает его личность и дела. И не только в сегодняшнем, но уже и в тогдашнем общественном культурно–религиозном контексте задавали вопрос, который в конце концов стал вопросом жизни и смерти: Иисус — чего он хочет, кто он: человек истеблишмента или революционер? Охранитель закона и порядка или борец за радикальные изменения? Представитель исключительно внутреннего духовного образа жизни или поборник свободной мирской жизни?

Истеблишмент?

Иисус часто кажется «одомашненным» в церквах и почти превратился в представителя религиозно–политической системы, оправдывая ее догмы, культ, церковное право: невидимая глава ясно видимого церковного аппарата, гарант всего появившегося в вере, обычаях, дисциплине. Чего ему только не приходилось авторизовать и санкционировать на протяжении 2000 лет истории христианства в церкви и обществе! Какие только христианские правители и князья церкви, христианские партии, классы, расы не ссылались на него!

За какое огромное множество странных идей, законов, традиций, обычаев, мер он должен был расплачиваться! Поэтому вопреки самым разным попыткам одомашнивания необходимо разъяснить: Иисус не был человеком церковного или общественного истеблишмента.