СПЕЦИАЛИСТ ПО ПРОДАЖАМ, ИССЛЕДОВАТЕЛЬ, ПАТРИОТ.

 

МОЯ ЛИЧНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

«Всякая революция, кровавая или бескровная, имеет две фазы. Первая ‑ это борьба за свободу, вторая ‑ борьба за власть. Фаза борьбы за свободу божественная. Тот, кто участвовал в ней, неизменно чувствует, физически, что его лучшее и самое драгоценное внутреннее «Я» вышло на поверхность. Мы знаем, что верность истине стоит выше, чем наше собственное участие в управлении страной, ‑ и именно поэтому мы не должны быть обществом, которое бы отказывалось от этических норм во имя политических миражей». (3)

‑ Моя жизнь превратилась в кошмар, и я проснулся, ‑ сказал я своей бабушке Мамалин Джонсон, слезы текли по моим щекам, капая с моего подбородка на ее лакированные туфли. Она, выслушав, ласково погладила меня по плечу.

Слова, которыми мы обменялись, обои и мебель в комнате, моя любимая бабушка Мамалин, даже вкус моих слез в сочетании с всепоглощающим чувством горя ‑ все это запечатлелось в моей памяти.

Это было лето 1950 года перед тем, как я должен был пойти во второй класс. Первый год, оставшийся в моей памяти как в тумане, и у этого была причина.

Жизнь моя и моей семьи кардинально изменилась по сравнению с предыдущим годом. Настолько кардинально, что прошел почти год, прежде чем я понял, что жизнь не становится проще. Мое заикание становилось все хуже. В редкие моменты я мог говорить связно, ограничиваясь короткими предложениями, лишенными слова «Вы», и только с моей мамой или бабушкой. Иногда, когда я был зол, я мог говорить четко, или во время разговора с деревьями, когда был один в лесу. Видимо, мое разочарование в общении через речь из‑за заикания усилилось травмой, пережитой в прошлом году. Тогда я еще не знал, позитивно или негативно эта травма повлияет на мою будущую жизнь и жизнь других людей.

В жаркий июльский день 1949 года мой отец помог забраться сначала моей маме, потом мне в седло нашего резвого четырехлетнего «дареного коня» Вояка. Должна была состояться первая моя поездка верхом. Волнение момента в сочетании с заиканием заставило меня буквально потерять дар речи. Насколько я помню из фотографий, сделанных в то время, я был одет в пропитанную потом бледно‑желтую рубашку из хлопка, темные шорты, коричневые носки и грязные теннисные туфли. В шесть лет я был очень худой и даже не занял оставшееся пространство седла позади моей мамы.

Мама, держа в руках поводья, мягко скомандовала коню: «Давай, Вояк. Не робей». Он начал медленный спуск к узкой, покрытой известняковым щебнем дороге рядом с нашим участком. Дойдя до гравийной дороги, конь повернул влево, на мгновение разочаровав меня, поскольку я думал, что мы собирались совершить совсем небольшую прогулку. До оживленного асфальтированного перекрестка было около четверти мили, его

 

было опасно пересекать. (Моя мама решила ехать в противоположном направлении, мы могли бы проскакать пару миль, прежде чем доехали бы до дороги с автомобильным движением.)

Когда конь повернул от нашего дома на деревенскую дорогу, мама подтолкнула его пятками по бокам. На новую команду «Пошли» конь ответил мягким рывком и начал быстрой рысью спускаться вниз по середине дороги.

Скорость была слишком быстрой для безопасного выезда на гравий. Я тогда не знал этого и не испугался, пока не увидел приближающийся перекресток. Я закричал: «Лллучше притормозить. Ммможет бббыть, сссюда едет мммашина». Прежде чем я произнес последние слова, мама начала соскальзывать с седла. Я не мог видеть ее лицо, когда она исчезла под конем, и вожжи исчезли вместе с ней. Конь на всем скаку понесся вперед. Через мгновение осознание того, что я остался один в седле, без возможности управлять конем, захлестнуло меня. Быстро я потянул его за гриву, но безрезультатно. Именно тогда я понял, что неуправляемый конь не собирается останавливаться перед перекрестком. Я прыгнул. Насколько я помню, падение было стремительным и при моем приземлении на острые камни мне было совсем не больно, хотя мне в тот момент казалось, что мое тело никогда не перестанет по ним катиться. Пыль начала оседать, я сел, перепуганный, вытер от липкой крови глаза и смотрел на маму. Она лежала в рассыпанной куче гравия у дороги. Я подбежал к ней.

Первое впечатление было, как будто она просто лежит с широко открытыми глазами, в шоке от падения. Потом я заметил, что ее глаза не моргали, а вокруг головы была лужица густой крови. Боясь оставлять ее у дороги и не имея достаточно сил, чтобы тащить ее, я начал кричать в сторону нашего дома в надежде, что мой отец услышит меня. Почти сразу же он откликнулся:

‑ Что случилось? Что случилось?

Я уже не мог отвечать. Он опустился на колени, заговорил с мамой, но остановился на полуслове, очевидно, увидев, что взгляд ее неподвижен, а задняя часть ее головы имела большую вмятину. Мгновенно он подхватил ее, и, пока мы бежали обратно к дому, он крикнул моей одиннадцатилетней сестре, чтобы она вызвала скорую помощь. До сегодняшнего дня я не могу вспомнить, как мы добрались до больницы.

Жуткие сцены этой трагедии не были моим кошмаром. Он не повторялся снова и снова в моей голове ‑ эти воспоминания отделились от меня, в моей психике возник барьер, отделивший эту травму. Это естественная человеческая реакция. Если бы я был замучен последствиями психотравмы, я не смог бы добровольно вспомнить любой другой несчастный случай или пытки. Это явление лежит в основе данной книги.

Кошмар начался в течение последующего года, когда мы поняли, что мать никогда не восстановится. После удара копытом лошади она потеряла более четверти мозга. Навсегда исчезла ее способность чувствовать запах, вкус, слышала она только одним ухом. Это были физические нарушения, развившиеся у нее. Ее общее эмоциональное состояние станет очевидным для меня много лет спустя. Для моего детского восприятия еще хуже чем то, что случилось с мамой, был постоянный страх, с которым я жил, из‑за хронического алкоголизма моего отца. Годы спустя моя сестра присоединится к той же безнадежной битве с бутылкой. Так алкоголь заставил меня заикаться.

 

Много раз я слышал, что состояние здоровья мамы объясняется повреждением ее мозга и что мое заикание началось из‑за неправильной работы моего мозга. Это заставило меня заинтересоваться темой работы человеческого мозга и узнать все о нем. Я подслушивал все разговоры взрослых о мозге моей матери. Мое любопытство, связанное с темой разума, достигло предела и определило главный интерес всей моей жизни.

В то время я представлял себе, что узнаю достаточно о работе ума и мозга, чтобы помочь и маме, и себе.

Отношение ко мне как ребенку было особенным. Я считался умным, но мои оценки в школе отражали нечто иное. Диагноз, поставленный мне, скорее всего, был неправильным. Более вероятно, что я страдал от того, что сейчас называют синдромом дефицита внимания (ADD). Преимущество заики обозначило для меня мои первые задачи личного совершенствования, когда я вышел в самостоятельную жизнь.

Это объективное отношение к самому себе пришло ко мне в раннем возрасте. Мне не было еще шестнадцати лет, когда я ушел из дома в поисках собственного счастья. Первые попытки завершились полным провалом, но я не мог вернуться в дом моих родителей, потому что они уже были разведены.

Молодой, побитый жизнью и отверженный, я смог определить для себя две вещи. Во‑первых, я должен научиться общаться, чтобы наслаждаться любым успехом в жизни, и я пошел к этой цели методично, сначала самостоятельно поступив в местный ночной колледж. В нем я изучал искусство речи, предпринимательское право и психологию. В библиотеке я изучал функции мозга и их влияние на разум. Я не мог надеяться на диплом об образовании, так как моего заработка от двух работ не хватало, чтобы посещать необходимые занятия и стать выпускником этого учебного заведения. Но я учился постепенно, приобретая полезные знания и навыки. Во‑вторых, примерно в это время я начал понимать, что обладаю естественной способностью продавать. Возможно, эта способность развилась во мне еще в детстве, когда я учился «читать людей» через язык их тела вместо того, чтобы говорить с ними.

Моя первая настоящая работа в сфере продаж оказалась настолько успешной, что моя клиентская база была уменьшена моим работодателем. Я ответил на это, идя еще дальше.

Война во Вьетнаме разгоралась, и я подходил под этот «проект». Я знал, что меня могут забрать в армию в ближайшее время, и всеми силами желал отсрочки и освобождения от воинской обязанности. В ближайшее время я начал работать на корпорацию Ampex и Министерство обороны в гражданской должности. Эта работа тесно связала меня с учеными высшего уровня, работающими в сфере влияния на поведение приматов и человека. По иронии судьбы, я узнал о работе мозга больше при случайных контактах с этими учеными, чем работая на различных исследовательских объектах, таких как учебные заведения, государственные психиатрические учреждения, военные базы, НАСА, Йекерс‑центр по изучению приматов.

В следующие годы через участие в национальных и международных продажах я пришел на руководящие должности в продажах и маркетинге. Моя личная жизнь, в плане взаимоотношений в любви, снова была в не лучшем состоянии, но моя карьера шла вверх через дальнейшее изучение разума, мозга, поведения человека, это компенсировало недостаток эмоционального самовыражения. Секреты относительно силы убеждения, как

 

сознательного, так и подсознательного, которые я узнал, уже давно стали функциональной частью арсенала моего ума в оборонительных и наступательных средствах контроля. Я решил стать «фанатом контроля». Моя фантазия не подсказала мне, что мои способности контроля когда‑то сами начнут контролировать меня, а точнее ‑ определят мой жизненный путь.

Примерно в 1986 году мой друг заметил, что я оказался в пресловутой «зоне комфорта» в плане представления прибыльных идей для других и посоветовал мне пойти в бизнес для себя. Вскоре после этого он предоставил мне отличную возможность, уйдя в отставку с должности исполнительного директора по маркетингу, и предложил мою кандидатуру в качестве кандидата для его замены.

По иронии судьбы, впервые в жизни моя кандидатура была отклонена, поскольку я не обладал, по крайней мере, степенью магистра в области управления бизнесом. Вскоре мой друг, свободный от корпоративных «золотых наручников», основал собственную фирму, которая стала очень успешной.

Примерно в это же время мой давний знакомый из детства, с которым мы давно не виделись, вновь появился в моей жизни. Он представил меня своему другу Алексу Хьюстону, любителю музыки в стиле кантри. Через него я познакомился с Рэем Майерсом и его женой Региной. Казалось, Хьюстон искал приобретения бизнес‑навыков ведения международных переговоров, чтобы организовать большие сетевые продажи для финансирования производственных операций. Посвятив несколько дней бесплатному обучению Хьюстона, я сделал некоторые довольно интересные наблюдения о нем и его идеях. Во‑первых, у Хьюстона была потенциально прибыльная идея изготовления электрического конденсатора, который мог бы повысить эффективность крупных промышленных предприятий. Во‑вторых, Хьюстон произвел на меня приятное впечатление умением просчитать возможные риски. В‑третьих, Хьюстон согласился финансировать мою разработку маркетингового плана для предложения иностранным покупателям. И, наконец, мы с Хьюстоном договорились, что я буду управлять компанией как президент, если это дело получится. Я думал: «Нет проблем!»

Самой интригующей частью этих начинающихся отношений была моя осведомленность о том, что Хьюстон склонен к нечестности. Я почувствовал острую необходимость в юридической консультации о том, как юридически обеспечить себе защиту от нечистоплотности Хьюстона. В течение нескольких дней мы с Хьюстоном заложили концептуальную и юридическую основу для начала нашего бизнеса. Я разработал логотип и название UniPhayse. В то время я определил для себя, что если Хьюстон будет честно выполнять свои обязательства, мы будем успешными. А если это не получится, то у меня имелись полномочия, чтобы заставить его работать.

Несколько месяцев спустя с портфелем бизнес‑ и маркетинговых стратегий и демонстрационной моделью предлагаемого товара в руках мы с Хьюстоном летели на самолете в Гонконг. Там мы были встречены высоким хорошо одетым корейским джентльменом, который представился как Уильям Юн. Он был владельцем международной транспортной компании. Его корабли перевозили по всему миру практически все ‑ от металлолома до коконов китайского шелкопряда.

Господин Юн, как он предпочитал называться, в соответствии с Дальневосточным протоколом, интересовался проведением переговоров о создании совместного с его друзьями предприятия в самой населенной стране на Земле, Китайской Народной

 

Республике. Все распоряжения персоналу, касающиеся работы с Хьюстоном, были отданы Юном, и мы полетели с ним в Пекин для начала переговоров с Министерством горнодобывающей промышленности. Через несколько дней трудных переговоров между мной и заместителем главы Министерства у нас появилось рабочее соглашение.

Изысканный банкет был устроен нашими гостеприимными китайскими партнерами, и именно там я узнал, что Министерство горнодобывающей промышленности Китая стало частью Министерства обороны. Чувство патриотизма овладело мной в первый раз в моей жизни. Я был в курсе, что Китай поставляет ракеты в Ливию и страны на Ближнем Востоке, с которыми у США были конфликтные отношения. Китайцы поставляли много ракет и другого оружия в обмен на дешевую ливийскую нефть. Китай был единственной страной, которая осмелилась бросить вызов введенному администрацией Рейгана торговому эмбарго. Мысли об этом заставляли меня чувствовать себя изменником и предателем. Но я вспоминал о том, что сотни других американских компаний уже работали в Китае. Хьюстон отказался обсуждать эту тему.

Во время обратного рейса из Пекина в Гонконг я поделился своими патриотическими опасениями с г‑ном Юном, зная, что скоро он станет моим бизнес‑ партнером. Он избавил меня от страхов о возможных последствиях, красноречиво выдав мне свое запутанное объяснение, которое на то время выглядело для меня убедительным.

Хьюстон и я вернулись в Теннеси, и я впервые увидел свою будущую жену Кэти, когда она встретила нас у ворот аэропорта. Она показалась мне молодой, красивой, очень тупой и была одета как проститутка. Я изменил свой шаг, чтобы идти в нескольких шагах от нее, когда мы направились в зону получения багажа. Через несколько недель после нашего визита в Китай делегация китайских инженеров и специалистов по финансам прибыла к нам в Теннеси для дополнительных переговоров и получения технических данных о производстве.

Вскоре после этого я получил таинственный звонок от кого‑то из служащих Государственного департамента США. Мне сказали, что кому‑то из моей китайской делегации было отказано во въезде в страну из‑за того, что он был определен как международный поставщик оружия для террористов. Меня заверили, что никаких проблем из‑за этого не возникнет и что эта информация не будет обнародована. Я поблагодарил за важную информацию.

Через пару месяцев мой новый гонконгский партнер г‑н Юн пригласил меня, мою жену, Хьюстона и его жену Кэти приехать в Китай для официального подписания соглашения о совместном предприятии. Когда я спросил Хьюстона, будет ли его жена вместе с ним, он категорически ответил «Нет». Я тогда предложил сопровождать его жену и мою в поездке в Китай. Он снова ответил «Нет», сославшись на то, что это слишком далеко и дорого для простой увеселительной прогулки. К этому времени я уже достаточно понимал китайский язык и знал, что наши партнеры не любят и не уважают его, а поведение Кэти смущало меня. Позже я узнал, что Хьюстон на самом деле в это время планировал доставить Кэти и Келли в небезызвестную Богемскую рощу для проституции.

Моя поездка в Китай проходила хорошо, хотя моя жена и я были в процессе начавшегося развода. Прежде чем я готов был вернуться в США, я получил необычную информацию от человека, который показал мне досье из китайского Министерства обороны. В этом досье были данные обо мне, которые могли быть получены только через тщательное отслеживание моих прошлых профессиональных связей. Знание английского

 

языка у этого человека было достаточным, чтобы в довольно грубой и нервозной манере переводить содержимое этого досье. Он имел фотографическое свидетельство допуска в Министерство обороны США, который я когда‑то имел, и сказал, что китайцы обо мне «знают все». Мысли о шантаже пронеслись в моей голове. Но эти мысли мгновенно развеялись, когда он от имени своего правительства высказал истинные опасения. Они касались Алекса Хьюстона, а точнее, его связей с ЦРУ, наркотиками, отмыванием денег, детской проституцией, а также рабством. Никакого упоминания о контроле над сознанием не было, хотя он и сказал, что Хьюстон был «очень плохой человек», а его преступная деятельность была связана с Белым домом. Мое первое недоверие было естественным, но тут мне был представлен широкий перечень доказательств в виде документов на официальных бланках ЦРУ и правительства США.

Я высказался в том духе, что Хьюстон слишком глуп и нечестен, чтобы работать на спецслужбы США, но на эти слова мне показали фотографию, от которой меня замутило. На ней Хьюстон, ухмыляясь демонической улыбкой, насиловал маленького очень напуганного черного мальчика. Позже я узнал, что этот мальчик был с Гаити.

Ознакомившись со всеми этими очевидными доказательствами, я спросил:

‑ Что вы (ваше правительство) хотите, чтобы я сделал?

Он ответил:

‑ Избавьтесь от него, отстранитесь от него и всех его сообщников.

Я поинтересовался у него, каким путем я мог бы это сделать. Он заявил:

‑ Выбирайте любой способ.

Я сказал, что единственный способ, который я знал, это приобрести принадлежащую ему часть акций компании, но для этого мне нужны были деньги. Он ответил:

‑ Дайте нам схему действий, и это будет сделано.

Я вернулся в Теннеси, имея с собой договор с китайским правительством на поставку продукции на сумму в тридцать один миллион долларов. К нему прилагался телекс‑аккредитив, выписанный на меня и компанию со связанного с Хьюстоном банковского счета в Нью‑Йоркском отделении печально известного Международного банка кредитования и коммерции (BCCI). Сумма составляла один миллион долларов. В контракте была прописана сумма около десяти миллионов долларов валовой прибыли для меня и господина Юна.

Принимая во внимание обвинение, выдвинутое китайцами в адрес Хьюстона, я точно знал, в чем состоял мой план дальнейших действий. Любой другой подход к решению этой проблемы мог вызывать негативную реакцию, и все могло быть потеряно. Когда я работал с «Capital International Airways», косвенно моим работодателем было ЦРУ, поэтому я знал, что первая же моя ошибка может стоить мне жизни. Я успокаивал себя мыслью, что Хьюстон был не только порочен, но и глуп, в ЦРУ не должны были его особо любить, иначе зачем ему нужно было выходить за пределы круга влиятельных извращенцев и привлекать меня для международного бизнес‑проекта.

 

Я поехал в свой офис, чтобы начать поиски чего‑то сделанного Хьюстоном, что нарушало бы наш договор, подписанный при основании компании. Хьюстон уехал за город, вероятно, для проведения одного из своих развлекательных шоу, так что я имел полный, беспрепятственный доступ ко всем документам, касающимся его работы. Как я и предполагал, весь процесс поиска занял не больше пятнадцати минут. Похоже, Хьюстон и его старый приятель, который познакомил меня с ним, были, как это называется, «продавцы через заднюю дверь». Я собрал счета транспортных расходов и ‑ вот ирония судьбы ‑ бланк квитанции, сохраненной Хьюстоном, когда он обналичивал чек клиента. Была даже копия письма, в котором Хьюстон особо поручал клиенту не обсуждать эту сделку с кем‑либо в нашей компании, кроме самого Хьюстона и его друга, бис­извращенца Рэя Майерса. После этой находки я созвонился с местным адвокатом‑ корейцем (чью визитку дал мне г‑н Юн, когда я был в Гонконге), чтобы начать процесс передачи акций. С удовлетворением я написал письмо об отставке Хьюстона.

Задача была решена, я вышел из кабинета и направился к старому дорогому другу (ныне покойному), который имел большие связи в американской и иностранной разведке. Я искал ответы на вопрос, кому я мог бы в тот момент доверить свою жизнь. Он был генерал ВВС в отставке из отдела разведки и был для меня важным источником информации.

Слово «рабство», произнесенное на ломаном английском офицером китайской разведки, звенело в моих ушах, пока я добирался до холла местной гостиницы, где мы договорились встретиться с моим приятелем‑«призраком» для разговора наедине. Я хотел извлечь наибольшую пользу из нашей встречи. Слово «рабство» вызывало мрачные вопросы в моей голове, перекрывая другие важные мысли, я чувствовал дискомфорт, осознавая возможную связь такой деятельности с техниками контроля над сознанием. Я знал, что могу обсуждать со своим надежным другом любые темы. Очень хотелось избежать в разговоре темы контроля над сознанием, не потому что я опасался осуждения, но потому что она представляла особый секрет, о котором я патриотично умалчивал в течение двадцати лет.

Разговор сразу принял серьезный оборот. Я рассказал ему о нашем бизнесе, особенно о досье китайской разведки на Хьюстона, и очень скоро мой друг прервал меня на полуслове, широко улыбнувшись:

‑ Парень, ты все тот же, и ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

‑ Да, ‑ ответил я.

Он имел в виду рок‑балладу 70‑х годов певца Боба Сегара под названием «Все тот же». Это прозвище было дано мне друзьями по игре в покер, подразумевая мою страсть к точному просчету рисков. Азартные игры я презирал. Моей страстью был «риск‑ менеджмент», а покер дал мне великолепные возможности для этого. Мои друзья дорого расплачивались раз за разом, пока не поняли, что моей стратегией игры в покер был не «подсчет карт», а применение способности читать язык их тела. Она включала и отслеживание микродвижений мышц вокруг глаз. Хьюстон проиграл мне в карты. Фраза, сказанная генералом, подразумевала, что мне «повезло проскочить над адом», пройдя через короткий период деловых отношений с Алексом Хьюстоном.

 

С этого момента разговор перешел к теме контроля над сознанием. Несколько минут я слушал подробности о тайной индустрии работорговли, организованной ЦРУ по всему миру, и разговор перешел ближе к нашему штату Теннеси. Я узнал, что Кэти и ее маленькая дочь стали жертвами контроля над сознанием на основе травмы. Они были рабами, собственностью «дяди Сэма». Я узнал, что применение всех известных мне техник контроля над сознанием распространяется на частный сектор общества. У меня пересохло во рту от волнения. Я спросил:

‑ Как можно людей информировать обо всем этом?

Он улыбнулся и сказал:

‑ Я бы не стал этого делать! Что ты собираешься делать с ними, если выведешь на чистую воду?

Прежде чем я успел ответить, он перебил меня:

‑ Ты все тот же, но ничего не знаешь о дяде Сэме. Сейчас большинство в ЦРУ, ФБР и мафии ‑ люди одного сорта, и они поглощают своим влиянием армию.

‑ Я уже понял это, но как мне спасти их ‑ Кэти и Келли? ‑ спросил я.

Генерал ответил:

‑ Окей. Звони Кэти по телефону, пока тот, кто ее обрабатывает и контролирует, отсутствует. Используй такую‑то последовательность, состоящую из звонков на ее телефон, обратного вызова и повторного звонка. Скажи ей, что ты Бог, процитируй ей отрывок из Библии. Они все запрограммированы на основе христианских символов и текстов.

Объяснив, что эта последовательность действий даст мне полный контроль над Кэти, он продолжал:

‑ Она будет делать все, что прикажешь ей делать. Помни, что Бог повелевает. Найди себе проповедника, который знает Библию и выбери из нее стих, который будет иметь двойное назначение. Ты знаешь, что то, что делаешь ‑ делаешь во имя Бога. И имей в виду, если ты сделаешь это ‑ с этого момента ты сам по себе...

‑ Марк, это безумие, ‑ продолжил он. ‑ Езжай в Китай, забирай их с собой и забудь про эту красно‑бело‑синюю яму дерьма. Здесь нужно все вычищать. Есть много хороших парней, которые рискнули бы своими задницами, чтобы прекратить этот бардак, но ты же не собираешься спасать весь мир.

‑ Нет, ‑ вставил я, ‑ я говорю только о себе и этих двоих, которых дядя Сэм считает не людьми, а чем‑то совсем другим.

После этого мы обсудили некоторые тонкости этого дела и как потом юридически защитить Кэти и Келли от посягательств Хьюстона. После той встречи я больше не виделся с моим другом.

 

Я возвращался к своей машине, и в моей голове звучали детали этого разговора. Моя собственная жизнь вдруг показалась мне похожей на поцарапанную пластинку проигрывателя, когда игла ходит по одному и тому же замкнутому кругу. Мысли мои были совсем далеки от тех патриотичных сомнений, которые я испытал когда‑то по поводу поставок китайских ракет в Ливию господином Юном.

Теперь я чувствовал только гнев на то, во что моя страна превратилась за годы, прошедшие с того времени, когда я работал на ее оборону. Сейчас мне казалось, что мой ум ‑ мой злейший враг. Меня переполняла ненависть ‑ меня лишили всего, что я любил, чем гордился, и теперь мне было стыдно быть американцем. Я еще не знал, что скоро настанет момент, когда мне будет стыдно за то, что я ‑ мужчина. Это произойдет, когда из воспоминаний Кэти и Келли я узнаю историю их жизни.

В течение долгой поездки в свой уединенный дом в пустыне к юго‑западу от Нэшвилла я продумывал возможные риски в предстоящем деле «кражи» двух рабов с плантации ЦРУ. Мои опасения были не о том, могу ли я это сделать. Больше всего тревожил вопрос, относящийся к Кэти, ‑ как я дальше собираюсь поступить с ней?

Ясности в этом вопросе не было, и я пробормотал про себя: «Жизнь снова усложняется».

В течение нескольких дней я играл в Бога и координировал перемещение Кэти и ее 8‑летней дочери Келли в квартиру недалеко от дома Хьюстона. Хьюстон не знал об этом. Как меня проинструктировали, я намеренно заложил мощные программные установки в подсознание Кэти. Эти команды частично разблокировали амнезический барьер в мозгу Кэти, который прикрывал ее воспоминание о том, что Хьюстон собирается убить ее. Я, сам того не подозревая, через свои установки вскрыл для нее правду об этом.

Кэти и Келли казались мне очень дезориентированными и оторванными от реальности. В их новой, простенько обставленной кухне, я спокойно выслушал взволнованное объяснение Кэти о том, что Бог послал меня к ней. Она «знала», что это было правдой, потому что ее руки сами открыли Псалом в Библии, глава 37, стих 37, где написано «Марк, идеальный мужчина».

Я разместил эту библейскую цитату в ее сознании с помощью скрытого внушения во время игры в Бога по телефону, и сейчас, за несколько минут до этого сделал так, чтобы Кэти «случайно» открыла ту же самую страницу. Она сказала: «Видите, Бог сделал это снова, чтобы Вы это увидели».

Исходя из опыта психопрограммирования, я ответил: «Да, будь я проклят, Вы правы! Это единственное, что может объяснить все это». Я всеми усилиями старался скрыть свою внутреннюю иронию, и мне очень хотелось быстрее уйти от этой темы, не рисковать ‑ меня предупреждали, что рабы программирования сверхнаблюдательны.

Сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю, что тогда я не допускал, что эти мои действия могут быть кощунством. Я считаю себя духовным человеком, но мои ранние поиски ответов на вопросы жизни вызвали во мне холодное и циничное отношение к Библии, Корану и учению Будды. Но это отношение к официальным религиям ничего не могло сделать с тем ужасом, который нахлынул на меня в тот момент.

 

Я вспомнил нацистские исследования в сфере контроля над сознанием, проводившиеся под руководством Гиммлера на семьях из северной Европы, которые в течение нескольких поколений были сатанистами. Христианство, особенно католичество, было выбрано Гиммлером в качестве религиозного фона/подкладки для программирования «избранных» в его экспериментах по контролю над сознанием. Эти «избранные» должны были стать лидерами его Нового мирового порядка*. Я спросил Кэти, к какой религии она принадлежала, прежде чем встретила Хьюстона. Она ответила: «Мормоны, но до того я была прилежной католичкой».

Я был взволнован таким шокирующим откровением. Я снова быстро сменил тему и предложил нам пойти на обед и обсудить ее новую работу в качестве моего помощника, которая начнется на следующий день. Сегодня мы хотели обсудить план ее развода.

Вечером того же дня я начал искать защищенный телефон, чтобы найти кого‑то из моих прошлых знакомых, кто имел бы связи в ЦРУ. Мне нужно было получить быстродействующую формулу восстановления психического здоровья, чтобы помочь этим двум несчастным. Выяснилось, что мои знакомые знали об этом не больше меня.

Вернувшись домой, я обнаружил, что мне звонит обеспокоенный Алекс Хьюстон, вернувшийся из «отпуска», проведенного в Бойс‑Тауне, Небраска. Он уже искал жену, которая «исчезла».

Я сделал вид, что ничего не знаю об этом, и предложил ему прийти ко мне на следующий день для обсуждения некоторых неотложных дел. На следующее утро я нашел адвоката для Кэти, и у нее уже были оформлены документы о разводе.

В тот день у меня был Гранвиль Ратклиф, заместитель местного шерифа, которому я доверял присматривать за моим домом, когда был в отъезде. Сейчас он должен был засвидетельствовать и юридически поддерживать процесс развода Кэти и Хьюстона и уведомление Хьюстона об увольнении из компании. Мои последние слова, сказанные Хьюстону и записанные на диктофон, были: «Ты можешь очень пожалеть, если свяжешься еще раз со мной или с ними. Алекс, пошел вон!»

Добившись юридического успеха в деле Кэти, я вспомнил, что должен был заняться своим собственным разводом. Между мной и женой было взаимное согласие о необходимости развода. Она переехала во Флориду и поселилась там в доме со своей матерью. Мы подали на развод. Я согласился продать дом и то, что осталось от нашего совместного имущества.

По‑прежнему будучи не в состоянии обеспечить квалифицированную помощь Кэти и Келли, я заботился об их безопасности, переместив их в мой дом, пока он был не продан. Ко мне зашел сосед и рассказал, что видел человека, имевшего пистолет и фотографировавшего мой дом. Последовали новые навязчивые визиты неизвестных лиц, и я все больше начинал нервничать.

Я снова созвонился со знакомым сотрудником ЦРУ, который вращался среди коррумпированной элиты Нэшвилла. Через несколько дней он сообщил мне, что кто‑то очень хотел моей смерти, и добавил:

‑ Ты прекрасно знаешь, почему!

 

Дом был продан быстро, и я решил уйти из компании, избавиться от всех деловых обязательств. Господин Юн приехал в Нэшвилл и купил акции Хьюстона. Я проводил его в аэропорт, мои последние слова, сказанные ему, были: «Прощай, друг». Он ничего не знал о том, что происходит, и я больше никогда не видел его. В тот день я навел порядок в своем офисе, передал ключи арендодателю, закрыл личные банковские счета и счета компании.

Мне было очень тяжело. Сейчас я понимаю, что это был процесс перерождения обычного человека в патриота.

Теперь я хотел понять, что происходит в моем правительстве. Но пока я искал ответы на эти вопросы, мы должны были быть в безопасности. Моей следующей остановкой в этой погоне должен был стать Лас Вегас, Невада. Там я был знаком с некоторыми влиятельными персонажами преступного мира, которым я помогал в организации вечеринок с азартными играми, когда работал на «Capital International Airways». Я надеялся, что они помогут и защитят меня, по крайней мере, пока я не выясню, что знала Кэти. Эти люди были частью новых финансовых схем ЦРУ. Один из них небрежно заметил, раскуривая свою кубинскую сигару:

‑ Ты не можешь спрятать яйцо в курятнике, парень.

Мой собеседник холодно сообщил мне, что я оказался замешанным во что‑то, что затрагивает нашу национальную безопасность. Я решил ввести в заблуждение этого умника и загадочно ответил:

‑ Окей, я увезу их (Кэти и Келли) на Аляску и затаюсь как немой хамелеон.

Это должно было запутать мои следы и защитить меня от киллеров ЦРУ.

Кэти и я еще несколько дней оставались в Лас‑Вегасе, ожидая возвращения Келли, ‑ в самый последний момент (похоже, что не обошлось без вмешательства ЦРУ) суд обязал ее провести время с ее биологическим отцом Уэйном Коксом. Позже из медицинских отчетов я узнал, что она провела рождественские каникулы «в аду».

Было ощущение страшного одиночества, казалось, мы быстро идем ко дну. Опять я чувствовал себя отчужденным от всех в этом мире. Но я говорил себе, что принял единственно верное решение и не должен отступать. Я сидел верхом на тигре из той самой поговорки и не мог соскочить с его спины и выжить.

ПРИМЕЧАНИЕ МАРКА ФИЛЛИПСА:

3. "...мы не должны быть обществом, которое бы отказывалось от этических норм во имя политических миражей..."

‑ 1991, «Римско‑католический еженедельник».

 

ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА:

* "... нацистские исследования в сфере контроля над сознанием, проводившиеся под руководством Гиммлера на семьях из северной Европы, которые в течение нескольких поколений были сатанистами. Христианство, особенно католичество, было выбрано Гиммлером в качестве религиозного фона/подкладки для программирования «избранных» в его экспериментах по контролю над сознанием. Эти «избранные» должны были стать лидерами его Нового мирового порядка..."

‑ Потомственный сатанизм и католичество. Ритуальное духовное и физическое насилие в облачении христианского символизма. Как мы увидим дальше из содержания книги, именно эта модель, во всех ее деталях, когда‑то выбранная Гиммлером, будет использована создателями ‑ того же самого ‑ Нового мирового порядка в наше время. И, что еще важнее, эту же модель можно отследить в прошлое, подобравшись к ее создателю, разработчику ‑ Римско‑католической церкви.

Предлагаю читателю, если он заинтересован не просто узнать историю «Президентской модели» Кэти О'Брайен, а понять самую большую тайну мировой политики, внимательно отследить по ходу текста все, что связано с Ватиканом, а особенно с Орденом Иезуитов, с Иезуитами. Все упоминания об Иезуитах и Ватикане будут не случайны.

 

Глава 3

 

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПСИХИКИ КЭТИ

«Лучшим подарком, которым мы могли бы осчастливить другого человека, была бы хорошая память» . (4)

Это была неделя после Рождества 1988 года. Я выполнял половину из того, что пообещал публике в Лас‑Вегасе. Со всеми нашими оставшимися личными вещами, упакованными в контейнер и тайно отгруженными на другой корабль, я и моя «новая семья» с домашними животными сели на паром до Анкориджа, Аляска. Тысяча шестьсот миль путешествия через лед и снег займут около трех дней и дадут мне время все обдумать. Из‑за нашей ограниченности в денежных средствах я знал, что на самом деле не было места, где бы мы могли спрятаться от ЦРУ. Кэти и Келли, казалось, были счастливы и верили, что они в безопасности. Это было для меня главным. Мой план был убедить людей в ЦРУ в том, что мы не представляем угрозу их безопасности. Еще в древнем Риме в качестве приема психологической войны применялся этот способ, когда делают вид, что уходят навсегда, чтобы больше не заявлять о себе.

Там, куда мы направлялись, уже не будет солнца, по крайней мере, до весны. Поздно ночью, примерно на половине нашего путешествия, я вышел уединиться на верхнюю палубу в передней части судна. Я был благодарен ветру за то, что он жалил снежинками мое лицо и заставил меня закрыть глаза, сосредоточившись на мыслях. В это время я был словно распят в состоянии я