На пути к высокой цивилизации

 

Иногда великие открытия просто носятся в воздухе, и многие предчувствуют созревание их благотворных плодов. Так, еще до того, как Луи Пастер продемонстрировал принципы бактериальной инфекции, Земмельвейс разработал способы профилактики родильной горячки, а Листер ввел в хирургию принцип антисептики. Оба этих новшества принесли неоценимую пользу в тех областях, в которых они были использованы. Земмельвейс не понял, что его метод предупреждения родильной горячки может быть и средством профилактики хирургической инфекции. Когда этот факт был открыт Листером, автор не понял, что его идею о находящейся в воздухе заразе можно перенести на распространение инфекционных заболеваний. Ни один из этих новаторов не осознал значимость разработки понятий об общих принципах бактериальной инфекции. Эту миссию они оставили Пастеру. Он открыл основополагающий принцип и показал, что его можно приложить ко всем инфекциям и ко всем заразным болезням. Если Листер произвел революцию только в хирургии, то Пастер произвел революцию в медицине.

Бактериальной инфекции мы уже касались в предыдущих главах, но открытие принципов инфицирования будет здесь изложено более подробно, так как это выдающийся пример использования научного метода в медицине. Труды Пастера стали плодом длительного и трудоемкого приложения научного метода, что было тогда большой редкостью в сфере медицины. Сила, которой обладает научный метод во внедрении прогресса в медицину, никогда не была продемонстрирована с большей ясностью, нежели теми изменениями, которые произошли в медицине после открытий Пастера.

Умер он в 1895 году.

В результате работ Пастера люди, впервые в истории, смогли осознанно бороться с заразными инфекционными болезнями. Как следствие этих трудов, появилась медицинская наука совершенно нового типа. На первый план вышла профилактическая медицина. Профилактика, призванная предупредить болезни, потеснила лечение. Лечение стало попыткой преодолеть то, с чем не успели справиться методами профилактики. Меры предупреждения инфекционных болезней стали сильнейшим оружием в руках современной цивилизации в битве за улучшение жизни человечества. Если цивилизация даст себе труд использовать это оружие в полной мере, то лечение инфекционных болезней исчезнет, ибо сами болезни просто перестанут существовать.

Пастер был французским химиком, а не врачом. Первые его работы были посвящены изучению кристаллов двух форм виннокаменной кислоты, содержащейся в вине. Потом Пастер заинтересовался болезнями вина, а затем, шаг за шагом, болезнями насекомых, домашних животных и, наконец, человека. На каждой из этих стадий он делал замечательные открытия, и любой его вклад в науку мог бы принести ему неувядаемую всемирную славу. Болезнь вина, привлекшая внимание Пастера, была для Франции серьезной экономической проблемой. В здоровом вине виноградный сок сбраживается в алкоголь, а больное вино загнивает и становится горьким и клейким. Для начала Пастер изучил процесс брожения и нашел, что оно вызывается дрожжами, которые, как говорил Пастер, являются «такими же живыми существами, как вы. Дрожжи едят сахар, как вы едите пищу, а затем выделяют в отходы алкоголь и угольную кислоту, как вы в процессе пищеварения избавляетесь от ненужных веществ, использовать которые организм не может».

Изучение ферментации (брожения) вина привело Пастера к идее о невозможности спонтанного самозарождения. Это была излюбленная тема тогдашних философов и метафизиков. Вопрос, коротко говоря, заключался в следующем: все ли живые существа возникают из семян и яиц, в которых жизнь уже существует, или жизнь может возникать в косной материи, то есть спонтанно зарождаться? Преобладало мнение о том, что спонтанное зарождение возможно и что блохи, вши, мухи и черви самостоятельно зарождаются из неживой материи гниющих органических веществ. Изобретение микроскопа позволило увидеть бактерии, и многие философы и метафизики стали считать, что и эти микроорганизмы способны к самозарождению из неживой материи. Пастер решил проблему самозарождения, поставив контролируемый эксперимент. Он наполнил две емкости способным к ферментации раствором. Содержимое одной емкости он вскипятил, убив тем самым там все живое, и запечатал емкость так, чтобы в нее не попадала пыль. Жидкость в контрольной емкости он тоже вскипятил, но после кипячения не стал запечатывать, то есть пыль могла свободно попадать во вторую емкость. Жидкость могла свободно бродить под воздействием дрожжей и бактерий, которые проникали в вино вместе с пылью и начинали размножаться в благоприятных условиях. Жидкость в первой емкости осталась стерильной. Жизнь в ней не возникла. Таким образом, Пастер установил, что живые организмы не возникают спонтанно из неживой материи. Он также показал, что организмы, вызывающие брожение или гниение, должны быть занесены в раствор из наружных, внешних, источников. Иными словами, непременным условием начала брожения или гниения является предварительное присутствие в растворе инфицирующих микроорганизмов.

Вооружившись этими идеями, Пастер вернулся к изучению испорченного вина. Исследовав вино, он обнаружил в нем бактерии. Теперь он мог сказать производителям вина: «Эти крошечные, похожие на палочки тельца (бактерии) являются причиной болезни ваших вин. Они попадают в вино из воздуха, и если условия в вине оказываются для них благоприятными, то они начинают размножаться и расти, то есть вызывать нездоровую ферментацию так же, как дрожжи вызывают здоровое брожение». Далее Пастер показал, что микроорганизмы, вызывающие болезнь вина, можно убить нагреванием. Процесс нагревания до температуры, достаточной для того, чтобы убить бактерии, но недостаточной для того, чтобы испортить напиток, называют теперь пастеризацией. В наши дни пастеризации по большей части подвергают молоко. После того как было установлено, что инфекционные болезни человека, по сути, ничем не отличаются от «нездоровой ферментации» вина, было также обнаружено, что молоко часто бывает источником заражения туберкулезом, брюшным тифом, септической ангиной и другими болезнями.

Следующим объектом внимания Пастера стала болезнь шелковичных червей. Так же как в случае болезни вина, болезнь шелковичных червей была для Франции серьезной экономической проблемой, так как производство шелка было одной из главных отраслей промышленности Франции начиная с эпохи Генриха IV. В 1849 году среди шелковичных червей разразилась настоящая эпидемия, вследствие которой ежегодные доходы от продажи шелка уменьшились с пяти миллионов долларов до трети миллиона. Шелкоткацкая промышленность всего мира оказалась под угрозой уничтожения, ибо из Франции болезнь распространилась на Испанию, а оттуда перекинулась на Турцию, Сирию и Китай. По просьбе правительства Франции Пастер занялся изучением причины болезни. В течение пяти лет Пастер работал над этой проблемой, применяя трудоемкие и кропотливые научные методы. В конце концов он открыл, что шелковичные черви страдали двумя инфекционными болезнями; в обоих случаях были предложены профилактические меры – и отрасль была спасена.

В течение всех пяти лет Пастера нещадно критиковали за медлительность; но, несмотря на критику и тяжелую болезнь, он продолжал упорно работать. За то время умерли две дочери Пастера, а сам он был частично парализован. Французское правительство обеспечило его первоклассной лабораторией и положило жалованье в пятьсот долларов в год. Эта забота помогла ему выдержать превратности судьбы, но наибольшее удовлетворение принесло ему полученное в то время письмо Листера. Листер ввел в хирургическую практику антисептику и тем самым произвел в хирургии революцию. Листер писал Пастеру, что антисептика стала приложением открытых им причин брожения и порчи вина. Листер считал, что раневая инфекция возникает по той же причине, что и болезнь вина.

Только в 1875 году Пастер наконец принялся за изучение заразных болезней животных. Так же как в случаях болезней вина и шелковичных червей, тому были веские экономические причины.

Во Франции, среди овец, разразилась эпизоотия сибирской язвы. Было известно, что болезнь вызывается сибиреязвенной бациллой, но средств предупреждения эпидемий в то время не существовало. За решение этой проблемы и взялся Луи Пастер. Работая с сибирской язвой, Пастер сделал единственное в своей жизни случайное открытие. То было открытие первостепенной важности, так как не только привело к обнаружению средства профилактики эпидемий сибирской язвы, но и открыло путь к созданию вакцин для борьбы с другими инфекционными болезнями. В то время Пастер изучал также птичью холеру. Микроорганизм выделили и выращивали в бульонной культуре. Для того чтобы поддерживать активный рост бацилл, бульон приходилось часто менять. Если этого не делать, то бактерии отравляются собственными выделениями так же, как дрожжи отравляются выделяемым ими алкоголем и со временем теряют активность и перестают размножаться. Пастер возобновлял культуры, перенося небольшое количество микробов из старого бульона в свежий. Потом несколько капель зараженного бульона помещали на хлеб и скармливали курам, которые неизменно погибали от холеры. В ходе одного эксперимента, по счастливой случайности, курам скормили бациллы из старой культуры, среду которой не меняли много дней. К удивлению сотрудников пастеровской лаборатории, эти куры не подохли; правда, они несколько дней болели, но потом выздоровели. Пастер решил накормить их бациллами из свежего бульона. Куры, получившие ослабленные бактерии, не заболели от смертоносных бацилл, вскормленных на свежем бульоне. Куры приобрели иммунитет, переболев инфекцией, вызванной ослабленным штаммом холерных бацилл. Пастер много раз повторил опыт с неизменным результатом. Таким образом был установлен принцип бактериальной вакцинации.

После этого Пастер использовал этот принцип для разработки вакцины против сибирской язвы у овец. Для этого выращенные в культурах сибиреязвенные бациллы затем ослабляли таким же способом, что и бактерии птичьей холеры. Ослабленные бациллы вводили овцам. Овцы выживали и становились невосприимчивыми к вирулентным штаммам возбудителей сибирской язвы. Пастер объявил о своем открытии и сразу столкнулся с мощной оппозицией. Общество потребовало публичной демонстрации метода, и Пастер принял этот вызов.

Стадо из пятидесяти овец было разделено на две группы по двадцать пять животных каждая. Двадцати пяти подопытным животным ввели культуру ослабленной сибиреязвенной бациллы; двадцати пяти животным из второй группы не вводили ничего. Спустя некоторое время животных обеих групп заразили вирулентным штаммом возбудителя сибирской язвы. Сравнение смертности в обеих группах сразу должно было показать, насколько ценен такой метод вакцинации. 2 мая 1881 года в Пуйи‑ле‑Фор собралась огромная толпа овцеводов, ветеринаров и врачей. В их присутствии Пастер ввел вакцины двадцати пяти овцам первой группы. В большей дозе вакцина была им введена 17 мая. Через две недели животным обеих групп ввели вирулентный штамм бациллы. 2 июня снова собралась толпа, чтобы своими глазами оценить исход опыта. Все овцы, получившие вакцину, были живы; все овцы контрольной группы погибли.

Открытия Пастера принесли неоценимую пользу винной, шелкоткацкой промышленности и овцеводству. Английский биолог Хаксли по этому поводу сказал, что «одних этих открытий с лихвой хватило бы на то, чтобы покрыть убытки от репараций в пять миллионов, которые Франции пришлось выплатить Германии в 1870 году». Но работа Пастера на этом не закончилась. Теперь перед ним стояла еще более трудная проблема – разработка приложения открытых принципов к профилактике заболеваний человека. Для этой цели было выбрано бешенство, или водобоязнь. В то время эта болезнь встречалась у животных намного чаще, чем в наши дни, и нередки были случаи заболевания людей. Несмотря на то что как причина смерти бешенство встречалось очень редко, люди испытывали перед ним буквально суеверный страх. От других инфекционных болезней был шанс выздороветь, но бешенство неизбежно приводило к смерти. В ходе длительной серии экспериментов Пастер установил, что вирус бешенства фиксируется в нервной системе. Ученый не стал выделять микроорганизм в чистом виде, собственно говоря, с уверенностью выделить его невозможно и сегодня, и поэтому не мог получить вакцину – то есть ослабленный штамм в бульонной культуре, – как это было сделано в случае птичьей холеры и сибирской язвы. Пастер выращивал вирус в нервной системе живых кроликов. После того как кролики погибали от бешенства, их спинной мозг высушивали и тем самым ослабляли вирус. Затем высушенный спинной мозг измельчали и взвесь вводили здоровым кроликам. После этого животные становились иммунными к истинному бешенству. При заражении бешенством болезнь проявляется по прошествии инкубационного периода длительностью три недели или больше. Иммунитет после введения вакцины развивается намного быстрее. Следовательно, профилактика бешенства возможна даже в тех случаях, когда заражение уже имело место.

 

Первым пациентом Пастера стал Жозеф Мейстер, девятилетний мальчик из Эльзаса. Ребенка в четырнадцати местах покусала бешеная собака. Пастер долго колебался, не решаясь ввести вакцину ребенку из опасения, что она может причинить ему вред, но в конце концов ученого убедили произвести опыт, так как в противном случае Жозеф неминуемо умер бы от бешенства. Пастер ввел новое профилактическое средство, и мальчик не заболел. Вскоре после этого к Пастеру привезли еще одного больного. Четырнадцатилетний подпасок по имени Берже Гюпиль пытался спасти от бешеной собаки маленького ребенка, но был сам ею искусан. Вакцина Пастера спасла его от смерти. Во дворе Института Пастера стоит статуя, изображающая мужественного подростка, борющегося с бешеной собакой.

После этих двух успешных случаев профилактики бешенства к Пастеру начали со всей Европы съезжаться люди, покусанные бешеными собаками. Первыми американцами, получившими спасительную вакцину, стали четверо детей из Ньюарка (штат Нью‑Джерси). Дети приехали в Париж в декабре 1885 года, спустя полгода после того, как Пастер ввел вакцину Жозефу Мейстеру. В следующем году образец вируса был отправлен в Америку.

Ни одно из своих открытий Пастер не использовал для лечения болезней. Все разработанные им методы были чисто профилактическими. Выявление причины инфекционных болезней сделало возможным появление превентивной (профилактической) медицины. Профилактические мероприятия сделали самые нездоровые кварталы наших городов более здоровыми, чем дворцы всего столетие назад. Профилактические методы, использованные в общественном здравоохранении, повлияли на развитие цивилизации больше, чем любые другие новшества. Многие методы профилактики оказываются важны как для отдельных людей, так и для общества в целом. Вакцинация против брюшного тифа, дифтерии, скарлатины, а с недавнего времени и против туберкулеза – это примеры индивидуальной профилактики. Сифилис стал одной из первых болезней, для которой была разработана действенная профилактика. До этого предпринимались бесчисленные, но безуспешные попытки каким‑то образом взять под контроль и обуздать эту болезнь. Профилактика сифилиса была разработана русским биологом Мечниковым, учеником Пастера. В 1906 году Мечников объявил, что сифилис можно предотвратить, если втереть в инфицированное место мазь, содержащую тридцать три процента каломели. Правда, эффективность вакцинации можно было гарантировать только в том случае, если втирание производилось в течение нескольких часов после заражения. Мечников разработал свой метод профилактики в опытах на человекообразных обезьянах и на добровольцах. Профилактика действительно оказалась эффективной. В 1909 году Мечников получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине.

Приложение открытых Пастером принципов привело также к созданию дифтерийного антитоксина. Антитоксин, хотя он и не является лекарством, стал одним из немногих специфических средств лечения дифтерии. В принципе дифтерия – это всего лишь местное воспалительное поражение горла. Дифтерия была бы не более опасна, чем тяжелая ангина, вызываемая другими микроорганизмами, если бы возбудители дифтерии, размножающиеся на поверхности органов, не производили токсин, или яд, который может проникать в кровь и поражать нервную систему и сердце, что во многих случаях приводит больного к смерти. В течение многих столетий дифтерию считали одной из самых опасных детских болезней. До недавнего времени для ее лечения не существовало никаких средств. Люди, перенесшие дифтерию, выживают, потому что в их крови образуется антитоксин, который нейтрализует яд дифтерийных бацилл. Впоследствии эти лица приобретают иммунитет против дифтерии, потому что в их крови сохраняется образовавшийся антитоксин. Этот антитоксин прямо противодействует эффектам дифтерийного токсина, то есть является, в полном смысле слова, антидотом (противоядием). Если лошадям вводить, постепенно повышая дозу, дифтерийный токсин, выделенный из живых возбудителей, то в крови животных вырабатывается антитоксин. Выработанный антитоксин циркулирует в крови иммунизированных животных. У лошадей малыми порциями забирают кровь, готовят сыворотку и после нескольких этапов дальнейшей обработки получают коммерческий препарат антитоксина. Если эту сыворотку ввести ребенку, страдающему дифтерией, то всосавшийся токсин нейтрализуется, и развитие болезни прекращается.

Дифтерийный антитоксин врачи получили в год смерти Пастера. В том году, то есть в 1895‑м, умирало пятьдесят процентов детей, заболевших дифтерией. В течение пяти лет после введения в практику антитоксина смертность снизилась до двенадцати процентов. С тех пор смертность от дифтерии неуклонно снижается, по мере того как люди начинали по достоинству оценивать эффективность прививки, которую применяют теперь повсеместно. Раньше смерть от дифтерии воспринималась как нечто обыденное, но теперь единственная смерть в городе от этой болезни становится предметом общественного разбирательства.

К сожалению, немногие бациллы продуцируют яды, которые можно нейтрализовать антитоксином. Большинство бактерий очень слабо проявляют свое присутствие в крови. При некоторых болезнях возбудителей можно обнаружить с помощью серологических (сывороточных) тестов, благодаря чему стала возможна диагностика таких заболеваний. Так, например, произошло в случае с сифилисом. Сывороточный метод диагностики этой болезни был разработан Вассерманом, и поэтому метод диагностики получил название «реакция Вассермана». Метод основан на том, что в крови больного сифилисом находится вещество, разрушающее красные кровяные тельца (эритроциты) в крови барана. Такого разрушения не происходит, если в реакции используют кровь человека, не страдающего сифилисом. До введения в практику реакции Вассермана не существовало надежных методов диагностики сифилиса после того, как миновали его ранние стадии, а кроме того, было невозможно оценить эффективность лечения. Но теперь мало существует болезней, диагностировать которые можно с точностью, с какой теперь диагностируют сифилис с помощью реакции Вассермана. Результатом широкого применения реакции Вассермана стало уяснение того факта, что сифилис встречается гораздо чаще и течет более упорно, чем думали раньше, и что поздний сифилис приводит к развитию многих расстройств и болезней, которые раньше считались не связанными с сифилисом. На поздних стадиях болезни во многих органах возникают опухолеподобные разрастания, «гуммы», нарушающие деятельность органов, в которых они располагаются. При этом возникают симптомы, вовсе не характерные для сифилиса. Гумма может симулировать злокачественную опухоль, в связи с чем выполняют ненужную хирургическую операцию. Во всех таких случаях реакция Вассермана указывает истинную причину расстройства, и появляется возможность избежать напрасной операции.

Установление правильного диагноза болезни – это, пожалуй, самая ценная услуга, какую врач может оказать больному. Правда, многие пациенты недооценивают важность правильной диагностики. Они больше уповают не на название болезни, а на исцеление. Они ждут от врача не диагноза, а операции или таблеток. Больные не могут понять, что если врач не может определить болезнь, то он не может ее лечить. Установление верного диагноза позволяет врачу выбрать из многих болезней, вызывающих сходные симптомы, именно те, против которых у медицины есть действенные средства. Кроме того, что не менее важно, верный диагноз позволяет выявить болезнь на ранней стадии, когда, даже не имея радикально действующих лекарств, врач может предложить средство, обрывающее течение болезни. Так, не существует лекарств, вакцин и сывороток для лечения туберкулеза, но при выявлении болезни на самой ранней стадии ее прогрессирование можно остановить. Если же болезнь не выявлена, то ее прогрессирование неизбежно приведет к инвалидности или смерти.

Точно так же не существует методов лечения склероза артерий, но повышение артериального давления, которое развивается за месяцы, а иногда и за годы до склероза, можно выявить и лечить. Таким образом, можно предупредить склерозирование артерий. Рак обычно бывает излечим на ранней стадии, когда возможно хирургическое удаление опухоли. В поздних стадиях рак – безусловно смертельное заболевание. В большом проценте случаев жизнь и смерть больного зависит от ранней диагностики. Правда, на ранних стадиях распознают, как правило, только поверхностно расположенные опухоли. Создание диагностического анализа крови на рак, равного по надежности реакции Вассермана на сифилис, позволит ежегодно спасать тысячи жизней. И самое главное, для этого потребуется лишь улучшение качества диагностики.

В процессе улучшения диагностики сифилиса выяснилось, что старые методы его лечения были отнюдь не так эффективны, как думали раньше. Около четырехсот лет назад Парацельс впервые применил ртуть для лечения сифилиса, и в течение всего этого времени врачи были уверены, что ртуть действительно излечивает сифилис. Джон Гунтер осознанно заразил себя сифилисом для того, чтобы его изучить; он был уверен, что сможет вылечиться ртутью. Позже Гунтер умер от болезни сердца; несомненно, в данном случае речь шла об осложнении позднего сифилиса. После того как в медицинскую практику была введена реакция Вассермана, стало ясно, что полностью вылечить сифилис ртутью часто оказывается невозможно. Ртуть смягчает симптомы болезни, но не способна уничтожить все спирохеты. Отсроченные эффекты болезни развиваются, несмотря на лечение, и этим эффектам прежде приписывали другие причины. Только в последнее время стало ясно, что паралич, атаксия и определенные формы поражения сердца развиваются вследствие сифилиса. Раньше считали, что, переболев один раз сифилисом, человек приобретал пожизненный иммунитет против повторных заражений. После того как для лечения сифилиса стали применять сальварсан и болезнь, наконец, поддалась полному излечению, обнаружилось, что после перенесенного сифилиса не остается стойкого иммунитета, и человек может заболеть им снова. Прежняя убежденность в стойком иммунитете была основана на том, что, поскольку ртуть не излечивает сифилис, постольку заболевание продолжалось, и повторное заражение было поэтому невозможно.

Диагностика сифилиса, основанная на реакции Вассермана, показала, что необходимо средство более действенное, чем ртуть. Реакция Вассермана была введена в практику в 1907 году; пять лет спустя Эрлих объявил об открытии эффективности сальварсана в лечении сифилиса. Открытие сальварсана стало отчасти доказательством одного из утверждений Парацельса. Он считал, что для каждой болезни существует специфическое лекарство и что получать такие лекарства надо методами химии. В XX веке эта идея пережила свое научное возрождение в работах Эрлиха. Эрлих обнаружил, что ткани или участки тканей имеют свойство поглощать некоторые красители и не поглощать другие. То же самое касается бактерий и паразитов. Это свойство было с успехом использовано для окрашивания бактерий и их обнаружения при микроскопическом исследовании. Так, исследуя под микроскопом мокроту больного с целью обнаружить туберкулезную палочку или исследуя гной из мочеиспускательного канала для обнаружения гонококков, применяют красители, которые не поглощаются другими бактериями. Благодаря этой разнице можно выявить интересующие врача микроорганизмы.

Эрлих, пустив в ход то, что он сам называл «химическим воображением», выдвинул идею о том, что бактерии и паразиты, возможно, поглощают и яды с той же избирательностью, с какой они поглощают красители. Если удастся найти яд, убивающий болезнетворные микроорганизмы, но щадящий ткани тела, то этот яд станет идеальным средством лечения инфекционного заболевания. Именно так ведет себя хинин при малярии; для малярийных плазмодиев он ядовит в большей степени, чем для человеческого организма. Но, к сожалению, хинин не действует на бактерии и сифилитические спирохеты.

После серии многочисленных экспериментов Эрлих нашел органическое соединение мышьяка, убивающее спирохеты сифилиса. Это соединение в дозах, необходимых для уничтожения бледных спирохет, оказалось безвредным для человека. В 1911 году Эрлих опубликовал сообщение об открытии лекарства от сифилиса, которое он назвал сальварсаном, или соединением 606. Именно таким было число экспериментов, выполненных в ходе поиска лекарства. Со времени введения в практику сальварсана его химическое строение было модифицировано, что улучшило фармакологические свойства и повысило безопасность применения. При надлежащем применении сальварсан оказался ядовитым для спирохет лекарством, но безопасным для человека соединением, излечивающим сифилис.

Эффективность сальварсана в наибольшей степени проявляется на стадии первичного сифилиса, но при длительных курсах излечения можно добиться и на более поздних стадиях болезни. Однако если спирохеты успели внедриться в центральную нервную систему и привести к параличу или атаксии, то введение сальварсана не приносит пользы больному.

Стоит особо отметить, что люди, искавшие средства борьбы с сифилисом, занимали почетные места во врачебном мире, имели в нем высокий авторитет. Это, пожалуй, удивительно, ибо сифилис до сих пор считается постыдной болезнью, о которой не принято упоминать в приличном обществе. Некоторые моралисты и большинство священников считают сифилис адекватным наказанием за безнравственность. Такая точка зрения указывает на то, что эти моралисты и священнослужители на деле препятствуют прогрессу цивилизации и благополучия человечества. В течение прошлых столетий социальный контроль над сифилисом находился в их руках, но они не сделали ровным счетом ничего, чтобы улучшить положение с этим общественным и нравственным злом. Теперь современная медицина вырвала бразды правления из рук моралистов и духовенства. В течение всего шести лет – с 1905 по 1911 год – приложение научных методов к изучению сифилиса привело к открытию и идентификации вызывающего болезнь микроорганизма, разработке надежной профилактики и точной диагностики, а также способа лечения, несовершенного только в одном отношении. Современная профилактика позволяет эффективно предотвратить заболевание сифилисом, но только в том случае, если человек знает, как этой профилактикой пользоваться. К сожалению, общественное мнение, до сих пор находящееся под влиянием моралистов, противится распространению знаний и навыков профилактики. Моралисты играют не последнюю роль в том, что сифилис до сих пор встречается довольно часто.

Сальварсан не излечивает третичный сифилис, когда дело доходит до паралича и атаксии. Только в этом отношении медицинский контроль над болезнью является неполным. Поэтому продолжаются поиски новых средств лечения сифилиса. Эти исследования привели ученых в самую трудную и наименее развитую отрасль медицины – в сферу, где занимаются душевными болезнями и безумием.

Лечение душевных болезней развито не так хорошо, как лечение других болезней, потому что безумие только недавно стали рассматривать как медицинскую проблему. Даже сегодня признание человека невменяемым требует судебного решения, в отличие от установления диагнозов других заболеваний. Возможно, этот древний обычай сохранился потому, что невменяемого человека лишают свободы и прав собственности. Однако человека могут лишить свободы и в связи, например, с проказой или иным инфекционным заболеванием меньшей продолжительности. Людей не направляют в суд для подтверждения диагноза оспы или кори; в таких случаях окончательным является врачебное суждение, согласно которому больного и направляют на карантин, изолируя от общества. В прежние времена к душевнобольным относились как к преступникам и заключали в тюрьмы; это отношение сохранилось и до сих пор, когда для подтверждения невменяемости требуется решение суда. Причина заключается в том факте, что медицинский диагноз душевных расстройств не является таким же надежным, как диагноз телесных болезней. К медицинским диагнозам душевных расстройств относятся с меньшим доверием, потому что пока недостаточно развиты психология и ее медицинское приложение – психиатрия. Неопределенность в методах установления диагноза при подозрении на безумие хорошо видна в судебных процессах в связи с убийствами, когда решают вопрос о вменяемости подсудимого. Выступая перед судом, именитые психиатры подчас высказывают диаметрально противоположные мнения. Если бы вопрос стоял о сифилисе или брюшном тифе, то не было бы никаких разногласий, ибо диагностика в таких случаях была бы определенной и положительной. Правда, всего тридцать лет назад диагностика сифилиса и брюшного тифа отличалась такой же неопределенностью, какой сегодня остается диагностика душевных болезней.

Во все прошлые эпохи никто всерьез не занимался лечением душевнобольных. Лишь недавно с психически больными людьми начали обходиться гуманно, но и теперь их заболевания не являются предметом такого же интенсивного изучения, как другие болезни. Этот интерес не пробудится до тех пор, пока цивилизация не поднимется в своем развитии и не появится сочувствие и сострадание к людям, потерявшим рассудок вследствие болезни, равные сочувствию и состраданию к людям, страдающим недугами физическими.

Такое различение между телесными и душевными болезнями имеет очень давнюю историю, но наибольшим оно было в средневековой Европе. Средневековые христиане строили госпитали, куда имели доступ все, страдавшие физическими болезнями, но в тех госпиталях и домах призрения не было места для душевнобольных. Если безумие принимало форму религиозного экстаза, то была вероятность, что к таким больным отнесутся как к святым и окружат их почитанием. Если же безумие принимало непристойную или грубую форму и если священники не могли изгнать из такого больного дьявола, каковым он, как полагали, был одержим, то несчастного заковывали в цепи и помещали в сумасшедший дом, где условия содержания были хуже, чем в тогдашних тюрьмах. В этих жалких убежищах, голодные и холодные, они оставались до самой смерти, сгнивая в собственных экскрементах. Единственным лечением было жестокое битье, когда крики умалишенных начинали действовать на нервы «санитарам».

В нехристианских странах той эпохи обхождение с душевнобольными было не в пример лучше. В арабских странах с безумцами обходились по‑доброму, а их восточную страсть слушать интересные истории использовали для того, чтобы больные не тревожились. Только в 1547 году в Лондоне была организована первая лечебница для душевнобольных – в госпитале Святой Марии Вифлеемской, название которого было вскоре сокращено до «Бедлама». Условия, в которых содержались больные, вполне оправдывают значение, какое вскоре приобрело нарицательное существительное «бедлам». В медицинском учебнике, написанном в период открытия Бедлама, так описываются методы лечения умалишенных: «Я объявляю, что всякий человек, являющийся безумным, сумасшедшим, неистовым или одержимым демонами, должен был заключен в крепкий дом или камеру, где мало света и всегда царит полумрак. К такому умалишенному должно приставить сторожа, которого бы сумасшедший сильно боялся». Жестокость, каковой должен был обладать сторож, нашла свое воплощение в жестокостях, которые постоянно проявлялись в отношении душевнобольных.

 

 

САНГВИНИК

Гравюра из медицинской поэмы школы Салерно. В тексте этот типаж характеризуется так:

 

Каждый сангвиник всегда весельчак и шутник по натуре,

Падкий до всякой молвы и внимать неустанно готовый.

Вакх и Венера – услада ему, и еда, и веселье,

С ними он радости полон и речь его сладостно льется.

Склонностью он обладает к наукам любым и способен.

Что б ни случилось – но он не легко распаляется гневом.

Влюбчивый, щедрый, веселый, смеющийся, румянолицый,

Любящий песни, мясистый, поистине смелый и добрый.

 

На жаргоне «новой психологии» такого человека охарактеризовали бы как чувственный тип открытого экстраверта

 

В XVIII веке Бедлам стал одной из лондонских достопримечательностей, где многочисленные посетители дивились странностям его обитателей. В некоторых лечебницах умалишенных держали в клетках и показывали любопытным за умеренную плату. Бедлам посещали Сэмюель Джонсон и Босуэлл. Стил привез в Лондон троих школяров, чтобы посмотреть «львов, усыпальницы, Бедлам и другие места развлечений для простых умов, сильно действующих на воображение».

Тем умалишенным, кому в Бедламе, несмотря на лечение, становилось лучше, было позволено покидать его стены и бродить по стране, занимаясь нищенством. На груди таких нищих висела табличка, а в народе такого сумасшедшего называли «Том из Бедлама». Джон Обри, писатель конца XVII века, пишет: «Томы из Бедлама бродили по стране вплоть до начала гражданских смут. Этих несчастных, поврежденных умом людей помещали в Бедлам, а после того, как к ним возвращались крупицы разума, им позволялось бродить по Англии и просить милостыню. На левом рукаве они носили оторочку, которую не могли оторвать, а на шее, на веревке или шнурке, висел бычий рог. Подходя к дому, где бедняга желал получить милостыню, он трубил в рог, куда ему наливали питье. На этот случай у больного была с собой затычка для острого конца рога». Вероятно, Эдгар из шекспировского «Короля Лира» имеет в виду именно этот обычай, когда говорит: «Бедный Том, твой рог пуст». В сценах лечения короля Лира Шекспир демонстрирует большее знание о безумии, чем можно было почерпнуть в медицинских учебниках того времени. Зятем Шекспира был доктор Холл, известный своими изысканиями в области лечебного применения трав, но ни он, ни какой‑либо другой врач не могли в то время снабдить Шекспира нужными сведениями. Шекспир мог бы с полным правом сказать: «О, кто может помочь больному сознанию?»

Шекспир, говоря о «больном сознании» предвосхитил медицинскую науку почти на столетие. Томас Виллис, знаменитый лондонский практик XVII века, стал, кажется, первым врачом, считавшим безумие болезнью. Виллис первым дал классическое описание прогрессивного паралича, не зная, впрочем, что он вызывается сифилисом. Кроме того, Виллис стал первым врачом, определившим наличие сахара в моче больных сахарным диабетом. Для этого Виллису приходилось пробовать мочу на вкус. Надо заметить, что и врачи и больные многое приобрели от прогресса современной химии.

В начале XIX века отношение к душевнобольным было немногим лучше, чем в Средние века. Венская башня безумцев была одной из главных достопримечательностей города. Там, так же как раньше в Бедламе, больных выставляли напоказ в клетках, как животных в зверинце. Башня б<