Перспективы постпутинского транзита

Из всей совокупности представленных фактов, как видится, однозначно следует неизбежность транзита от современного состояния к некоему обществу «постпутинизма». Это общество, вне всякого сомнения, будет искать пути адаптации к современной высокотехнологичной экономике, развитию среднего класса и приспособления к его запросу на участие в управлении государством. Как это будет происходить и какие политические подвижки в этом направлении мы, возможно, увидим уже в относительно скором будущем?

 Считается, что инициаторы модернизации могут опираться на один из трех институтов: бюрократию, «силовиков» или доминирующую партию. Это различие соответствует трем основным типам авторитарных режимов: персоналистско‑бюрократическому, военному и однопартийному [Гельман, 2013; Гельман, Стародубцев, 2014]. Однопартийные режимы обладают наибольшей устойчивостью – их средняя продолжительность составляет 35 лет [Шкель, 2013]. Следующие по долговременности – персоналистские режимы, длящиеся в течение нахождения у власти определенного человека (средняя продолжительность 19 лет). Наиболее уязвимы и недолговечны военные режимы, чья средняя продолжительность чуть превосходит семь лет.

 «Путинизм» в своем политическом аспекте наиболее полно может быть описан в рамках персоналистско‑бюрократической парадигмы [Lehoucq, 2013]. Он явно не опирается ни на авторитет армии, ни на авторитет доминирующей партии. Источником легитимации режима выступает авторитет В. Путина, который политически обеспечивает проект выравнивающей модернизации, реализуемый государственным аппаратом и создаваемыми им государственными компаниями (условно говоря, расширенной госбюрократией).

 Известно, что для успешной реализации бюрократической модернизации необходимы значительный потенциал легитимного насилия «сверху», высокое качество самого государственного аппарата, а также обеспечение автономии государства, проявляющейся в изоляции бюрократии от влияния со стороны групп интересов. Наиболее рафинированный пример успешной персоналистско‑бюрократической модернизации – Сингапур Ли Куан Ю [Гельман, 2013]. В российских реалиях потенциал легитимного насилия «сверху» и степень автономии государства выглядят довольно высокими, в то время как качество государственного аппарата – наиболее узким местом. Очевидность подобной констатации вытекает, помимо прочего, из настойчивых и непрекращающихся попыток со стороны «источника легитимного насилия» всеми возможными способами повысить эту эффективность.

 Если определять политический аспект современного «путинизма» как бюрократически‑персоналистский авторитаризм, то только два направления его трансформации выглядят достаточно правдоподобно. Первое – движение в сторону партийного авторитаризма. В историческом плане эта модель представляется привлекательной в силу того, что обеспечивает расширение возможностей для участия общества в управлении государством, способствует долгосрочной устойчивости курса на модернизацию, снижает риски потери управляемости при смене группировок элит и т. д.

 Успешная однопартийная авторитарная модернизация возможна при развитости идеологии, наличии рычагов влияния на общественность и административный аппарат, отсутствии внутрипартийного раскола. Яркий пример успешного функционирования однопартийной системы дает КНР, чьи модернизационные успехи стали возможны, в частности, благодаря устойчивости официальной идеологии и огромному опыту работы с массами.[268] Ничего похожего в современной России мы не наблюдаем. Неоднократные попытки построить крупную партию, действительно авторитетную для значительного числа избирателей – равно как и попытки выработать «национальную идею», – неизменно завершались неудачей.

 Можно предполагать, что слабость предпосылок для движения в этом направлении очевидна и для В. Путина, явно уделяющего немного внимания развитию партийной системы и органов представительной власти. Подобная ситуация сама по себе содержит риски, являющиеся оборотной стороной преимуществ, которыми мы пока не можем воспользоваться: возникают проблемы управляемости процессами передачи власти и обеспечения преемственности курса, разрушения или деградации механизмов поиска межэлитного консенсуса и т. д. Эти риски должны быть отрефлексированы и учтены в рамках альтернативной модели трансформации.

 Такой моделью (если по вышеизложенным соображениям исторической недолговечности отвергнуть вариант военной диктатуры) может быть только обновленная версия персоналистско‑бюрократического авторитаризма. Если взглянуть на события последних лет под таким углом зрения, окажется, что они переполнены признаками подобного «преобразования»; этих признаков много, и они уже сейчас складываются в систему. Не представляет большого труда реконструировать вектор этого преобразования и дать определение его конечному пункту: «авторитарный демократизм». Термин сконструирован по аналогии с хорошо известным старшему поколению «демократическим централизмом». Последний делает акцент на то, что «центр» формируется демократически и этим обеспечивается легитимность его прав на руководство. «Авторитарный демократизм» не имеет такого очевидного источника легитимации, как последовательное демократическое формирование органов власти, уполномоченных принимать решения от имени всего общества (с развитой оппозицией, эффективной конкуренцией внутри «партии власти» и т. п.), поэтому ищет свою легитимацию не столько в формальных процедурах,[269] сколько в стремлении к проведению действительно легитимного, т. е. поддерживаемого и разделяемого уверенным большинством избирателей политического курса.

 6.4. Контуры «авторитарного демократизма» как следующей стадии развития России