ЧЕ ГЕВАРА. ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК РЕВОЛЮЦИИ

 

…Я всегда любил мечтать и никогда не перестану, пока не остановит пуля… Че Гевара

Я думаю, что он был… самым совершенным человеком нашей эпохи. Сартр Ж.П.

 

 

 

 

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

 

В конце 1963 года на Кубу, где я работал советником посольства СССР, приехал известный советский латиноамериканист И. Р. Григулевич (Лавренский). Он собирал материал для своей книги «Культурная революция на Кубе». При моем содействии ученый посетил видных кубинских деятелей просвещения, литераторов, политиков. Ему очень хотелось познакомиться с одним из лидеров революции – Эрнесто Геварой. Зная о большой загруженности министра, я все же попытался...

– Юрий, сожалею, но очень занят, – сказал он со свойственной ему прямотой.

– Команданте (соответствует званию майора, в Повстанческой армии Кубы – высшее воинское звание, – Ю.Г .), – выложил я на стол последний «козырь», – это не просто ученый, а очень интересный человек и собеседник, бывший разведчик в странах Латинской Америки...

Гевара помолчал (видимо, рассматривая свой календарь), а потом быстро сказал: «Жду вас с ним завтра в час тридцать». Я не удивился, так как знал, что команданте принимает визитеров только после 12 ночи...

Иосиф Ромуальдович очень был доволен встречей и особенно беседой. Сам много рассказывал собеседнику о своих латиноамериканских похождениях...

В 1965 году, когда я снова приехал на Кубу, на этот раз в краткую командировку, мне сказали, что Гевары в стране нет. Я посетил его семью, передал привезенные детям и супруге Эрнесто московские подарки. На мой вопрос о нем неразговорчивая Алеида, жена Эрнесто, сказала, что он в очень ответственной загранкомандировке... Через три года я прилетел в Гавану, чтобы освещать для АПН Международный конгресс культуры. В советскую делегацию входил и мой друг Григулевич, сообщивший, что пишет о Че Геваре, погибшем в Боливии, книгу в серию «Жизнь замечательных людей» и что он собирается встретиться на Кубе с отцом Эрнесто и его другом А. Гранадос.

Вскоре я уехал на работу в Перу, куда мне привезли подаренную Иосифом книгу «Че Гевара» с дарственной надписью: «Милому Юре Гаврикову, геваристу и партизану добрых дел; на добрую память от Иосифа». При встрече в Москве он, поблагодарив меня, сказал, что «если бы ни ты, этой книги не было бы. Надо было тебе о нем писать, хотя бы воспоминания».

Как будто телепатический отзвук этого пожелания привел меня на работу в посольство СССР в Лиме, где среди других коллег по дипкорпусу оказался мой старый приятель с Кубы (теперь ее посол в Перу) Антонио Нуньес Хименес. Мы частенько вспоминали с ним общих друзей и знакомых с Острова. Антонио, капитан Повстанческой армии, воевавший под началом Че Гевары и хорошо знавший его, любил рассказывать о своем друге. Многое из этих рассказов сохранилось в моей памяти, что также явилось побудительным началом для написания этой книги.

Но это удалось сделать значительно позднее: жизнь вносила свои коррективы в наши планы и мечты. После Перу была командировка в Колумбию, где я близко столкнулся с последователями революционного мечтателя (о чем расскажу в этой книге).

И вот уже сама судьба повелела исполнить завет моего друга Иосифа: московское издательство «Вече» предложило мне писать книгу об «аргентинском кубинце», незабвенном Че.

Первоначальное сомнение (было много написано о нем) быстро прошло. Ведь о Геваре, да и то весьма поверхностно, знает только старшее поколение россиян. С момента выхода той же книги Григулевича (Лаврецкого) прошло почти 35 лет.

К тому же за эти годы появилось много ранее неизвестных фактов и материалов. Некоторые были недоступны для рядового читателя. Но больше всего меня убедил мой личный «эксперимент»: на вопрос «Что вы знаете о Че Геваре?», задаваемый моим студентам, в лучшем случае звучал ответ: «Кажется, какой‑то кубинец, по‑моему, революционер»(!)

И это при том, что Гевара остается кумиром для простых тружеников, для демократической интеллигенции за рубежом.

Об этом мы говорили и с его дочерью Алеидитой в Москве осенью 2003 года.

Его образ в последние годы переживает «второе пришествие» и стал бессмертным. Об этом же и слова его соратника и друга Фиделя Кастро: «Пример Че переживет его самого, потому что он живет реальной жизнью, как будто мы ощущаем физическое присутствие Че, с его идеями, поступками, достойными подражания. Он оставил после себя глубокий след и уважение среди людей не только в Латинской Америке, но и в Европе, и повсюду в мире»[1].

Все это и побудило автора создать как можно более объективное жизнеописание «героического партизана», как называют Че Гевару кубинцы. Что получилось из этого намерения, судить читателю.

P.S. Книга имеет приложения, состоящие из некоторых выступлений, статей и писем Э. Че Гевары. Большинство из них еще не публиковались на русском языке (перевод с испанского – Юрия Гаврикова).

 

 

Глава 1 ИСТОКИ

 

Чилийско‑боливийская граница. В небольшой бар при контрольно‑пропускном пункте зашли двое мужчин средних лет. В руках у одного, который постарше, небольшой чемоданчик‑«дипломат». Они заказали виски со льдом и стали молча пить. Через минут десять один из них стал нервно посматривать на часы. Спустя некоторое время в бар, где кроме упомянутых посетителей никого не было, вошел высокий мулат и сел за соседний столик. Встретившись взглядом с упомянутыми посетителями, он обворожительно улыбнулся и, приподняв свой стакан, сказал: «За ваше здоровье!» и тут же добавил: «Я пью тот же виски, что и сеньоры...»

Аргедас‑старший (а это был он, А. Аргедас, бывший министр внутренних дел Боливии, со своим младшим братом, вызвавшимся проводить его до границы) понял, услышав эти условные фразы от мулата, что это кубинец Рикардо, которого они поджидали. Тот, продолжая болтать какую‑то чепуху о пользе виски, пересел за их столик. Улучив подходящий момент, он тихо спросил у министра, прошел ли он уже пограничный контроль. Получив утвердительный ответ, мулат заторопился: «А я еще нет, счастливого вам пути!» При этом он невозмутимо прихватил стоявший на полу «дипломат» Аргедаса и вышел...

(Через несколько дней СМИ Боливии распространили сообщение о бегстве за рубеж министра внутренних дел этой страны Антонио Аргедаса, одного из наиболее доверенных людей президента Баррьентоса).

Запомним этот факт и перенесемся в боливийскую сельву (джунгли) ноября 1966 года, где готовятся события, которые призваны потрясти весь континент, а возможно и весь мир. В это время самолетом из Сан‑Пауло (Бразилия) в столицу Боливии Ла‑Пас прибыл некто Адольфо Мена. В его удостоверении было указано, что он является специальным уполномоченным Организации американских государств, собирающим информацию о социально‑экономических отношениях в сельских районах Боливии. В кармане «уполномоченного» лежал также паспорт на имя уругвайского коммерсанта Рамона Мена Гонсалеса. На вид ему было лет пятьдесят: седой, с залысинами, в толстых роговых очках, в ладно сидящем костюме и при галстуке. Упомянутое удостоверение с датой 3 ноября 1966 года давало его обладателю право свободно перемещаться по всей стране.

Но какое отношение имеет этот сеньор к герою нашего повествования? Самое прямое, ибо под столь неузнаваемой личиной в эту высокогорную андскую страну тайно въехал Эрнесто Че Гевара (!) Внешность была изменена настолько, что его не узнала даже собственная семилетняя дочь, когда он заехал в Гавану попрощаться с женой и детьми. Отец приласкал ее, погладил по голове. После его ухода дочь спросила у матери: «Он что, влюбился в меня, этот старик?»

Гевара, или Рамон, как он стал теперь называть себя, вскоре перебирается на приобретенное заранее ранчо «Каламина». Там, у реки Ньякауасу, предстояло организовать партизанский лагерь‑базу для развертывания очага новой партизанской войны на континенте.

7 ноября 1966 года Че делает первую запись в своем Дневнике, который он будет вести изо дня в день на протяжении почти года, до самой своей гибели в местечке Ла‑Игера. Прочтем хотя бы часть этой записи:

«...Ночью прибыли на ранчо. Поездка прошла в целом хорошо. Мы с Пачунго, соответствующим образом изменив свою внешность, приехали в Кочабамбу[2] и встретились там с нужными людьми. Затем за два дня добрались сюда на двух «джипах» – каждый порознь.

Не доезжая до ранчо, мы остановили машины... чтобы не вызывать подозрений у одного из соседних крестьян, который поговаривает, что мы наладили якобы здесь производство кокаина. В качестве курьеза отмечу, что неутомимого Тумаини он считает химиком нашей шайки... Прошли пешком около 20 километров, добираясь до ранчо, где уже находятся три партийных товарища...»[3].

После смерти Гевары этот документ войдет в историю под названием «Боливийский дневник». Фотокопию его страниц и передал министр Аргедас кубинцам (помните сцену в баре на чилийско‑боливийской границе?), причем безвозмездно, «из патриотических побуждений». Послушаем его самого:

«Из бесед с североамериканскими чиновниками, – говорил он на суде после своего добровольного возвращения на родину, – я установил, что правительство США хотело... дать дневнику майора Эрнесто Гевары собственную версию и внести значительные изменения в оригинал с целью оправдать многостороннюю вооруженную агрессию против Кубы и массовые репрессии внутри страны...» И далее: «Я убедился, что моя родина в значительной степени лишилась национального суверенитета и что спецслужбы США в Боливии всемогущи»[4].

Высший военный трибунал, судивший Аргедаса, не вынес никакого решения по его делу, а самого обвиняемого освободил. Год спустя в него стреляли неизвестные из машины. Он был ранен. По выходе из госпиталя попросил политического убежища в мексиканском посольстве. Оттуда выезжает в Мексику, а позднее – на постоянное жительство в Гавану.

А несколько ранее Фидель Кастро выступил по гаванскому телевидению, представив фотокопии дневника Че, а также других документов, захваченных боливийскими властями при его пленении. Он сообщил всему миру о попытках армейского командования Боливии продать иностранным издательствам Дневник чуть ли не за миллион долларов[5].

Убедившись в подлинности «Боливийского дневника», кубинское руководство решило опубликовать его большим тиражом на Кубе для бесплатного распространения, а также безвозмездно передать зарубежным издательствам копию этого документа для его опубликования за границей. А президент Боливии генерал Баррьентос был вынужден признать, вопреки своим первоначальным «опровержениям», что Гавана действительно располагает подлинными фотокопиями документов Эрнесто Гевары.

Но на этом боливийским властям и их «вдохновителям» не удалось поставить точку. В июле 1970 года команданте Фидель пошел дальше. Но прежде чем рассказать об этом, поговорим о том, кто был Че Гевара, каково его происхождение, как он появился на Кубе и почему сражался за ее свободу...

В 1961 году министра революционного правительства команданте Гевару посетила делегация советских журналистов. Я сопровождал делегацию. По просьбе гостей Че рассказал о семье, о своем детстве, студенческих годах, поделился воспоминаниями о родной аргентинской земле. По ходу его рассказа, благо мне не нужно было переводить (это прекрасно делал его преподаватель политэкономии из Москвы, баск по национальности, И. Мансилья), я делал некоторые заметки, по которым буду цитировать министра.

«Отец мой, – вспоминал Че, – аргентинец в одиннадцатом поколении, кстати, тоже – Эрнесто Гевара, в котором течет испанская и ирландская кровь. О последней свидетельствует фамилия моей бабушки по отцу – Линч. Она из тех ирландцев, которые вели освободительную борьбу против английского господства и были вынуждены бежать в Аргентину. Там они после долгих скитаний и упорного труда стали весьма зажиточными землевладельцами. Муж упомянутой бабушки (заметим, самой любимой для Че. – Ю.Г .), по образованию землемер, занимал видный пост в аргентинском правительстве. Их старший сын, Эрнесто, уже не был богат и учебу на архитектора совмещал с работой, часто менял профессии, пытался стать предпринимателем, но преуспел мало».

В этом месте наш собеседник остановился, стал раскуривать большую гаванскую сигару, к которым он пристрастился в годы повстанческой войны на Кубе. Лицо его приобрело задумчивое выражение. Еще раньше мне доводилось слышать о глубокой любви, какую испытывала к нему, своему первенцу, его мать, и что Эрнесто платил ей тем же. Поэтому я интуитивно почувствовал, о ком сейчас заговорит команданте... Конечно, о ней, Селии де ла Серна, «моей старушке», как ласково, на латиноамериканский манер, звал маму Че.

«Она принадлежала к старинному аргентинскому роду. Вышла замуж за моего отца в 1927 году, за год до моего рождения. Вслед за мной появились еще две сестры и два брата».

– В детстве вас тоже звали Че? – поинтересовался один из гостей.

На лице анфитриона появилась лукавая, столь типичная для него улыбка.

– Нет, в детстве меня звали Тэтэ (уменьшительное от Эрнесто) или Чанчо (по‑русски поросенок. – Ю.Г .) за то, что я часто бегал чумазым и в испачканной одежде. Что касается слова «че», то оно у нас, аргентинцев и уругвайцев, служит междометием, меняющим свою окраску в зависимости от интонации говорящего. За постоянное употребление этого слова мои кубинские соратники прозвали меня Че...

Мне оставалось только сожалеть, что рассказчик, далеко не любитель говорить о своей персоне, так и не поведал гостям, что в ходе партизанской войны на Кубе это прозвище стало его боевым псевдонимом, который люди во всем мире добавляют теперь к его имени и фамилии – Эрнесто Че Гевара. Он опустил также еще одну любопытную деталь: на банкнотах, выпущенных Национальным банком революционной Кубы, стояла подпись его первого президента в виде слова «Че».

«В отличие от отца, – продолжал Гевара после этого небольшого отступления, – мать всегда интересовалась политикой, страстно любила книги, научила меня читать в 4 года, и я тоже пристрастился к чтению. (Их сосед X. Агилар был поражен, увидев в руках у читавшего подростка Эрнесто книгу с трудами философа Фрейда. – Ю.Г .). Она была моей первой учительницей, так как я из‑за болезни два года занимался дома и пошел в школу сразу в четвертый класс»...

Пыхнув сигарой, он с улыбкой добавил: «Мы с ней всегда были «партизанами». Будучи антиперонисткой, она не побоялась произнести на площади, где собирались адепты генерала Перона, речь с разоблачением его лживых обещаний... Продолжала она манифестировать и в полицейском участке, куда ее привез молодой лейтенант полиции. Успокаивая ее, он сказал: «По‑моему, сеньора, Вы не поняли, что мы просто хотели спасти вам жизнь, вас бы там просто могли разорвать!» И с этими словами он отпустил уже немолодую женщину домой»...

«Наш дом, – вспоминал министр, – был открыт для всех оппозиционных веяний. Среди друзей моих родителей было много эмигрантов из франкистской Испании, в том числе доктор Хуан Гонсалес Агилар, наш сосед, бывший заместитель главы республиканского правительства. Моя мать вместе со мной возила его детей в колледж в г. Кордова на своей машине. Отец и мать оказывали всяческое содействие национальному комитету помощи республиканской Испании. Частым гостем у нас был генерал Хурадо, рассказы которого о перипетиях гражданской войны я слушал мальчишкой с большим интересом...»

Опять же все очень кратко и с большими «купюрами». Поэтому добавим, что в доме у семьи Гевара была большая библиотека в несколько тысяч томов: художественная литература (даже книги русских классиков), труды по истории, философии, психологии. Были работы Маркса, Кропоткина, Ленина. Особое место занимали книги известных поэтов – Бодлера, Гарсии Лорки, Пабло Неруды. Эрнесто не только любил поэзию, но и сам сочинял стихи. К одному из них, написанному накануне экспедиции на яхте «Гранма», мы вернемся несколько позже. В его рюкзаке вместе с упоминавшимся «Боливийским дневником» была обнаружена тетрадь с его любимыми стихами.

Беседа с журналистами продолжалась далеко за полночь, была выпита не одна чашка крепчайшего кубинского кофе. Неожиданно команданте прервал свой рассказ и нагнулся под стол, как будто искал там что‑то. Он сидел на торце длинного стола, я – по правую руку от него. И вот тогда я впервые увидел, как серьезно болен Че: спрятавшись под стол, чтобы не смущать гостей, с помощью ингалятора он боролся с приступом астмы (!)

Чтобы выяснить причины столь серьезного заболевания, предоставим слово его отцу:

«Я хорошо запомнил этот день – 2 мая 1930 года. С женой и маленьким Эрнестито мы поехали купаться в открытом бассейне. День выдался холодным (ведь в Южном полушарии это был уже конец осени), дул резкий ветер. Видимо, сильно охладившись, Тэтэ стал сильно кашлять. Врач определил астму, приступы которой у него стали повторяться по ночам. По совету врачей мы переехали в город Кордову, расположенный в предгорьях Кордильер.

Несмотря на недуг, старший сын очень любил спорт: играл в регби, футбол (правда, в основном стоял в воротах), увлекался конным спортом и даже планеризмом. Но основной его спортивной страстью был велосипед: он никогда, даже будучи мальчишкой, не был домоседом.

Однажды одиннадцатилетний Эрнесто в компании с восьмилетним братом Роберто забрались в кузов грузовика и укатили за восемьсот километров от Кордовы. Но гораздо больше треволнений доставлял нам наш первенец, когда стал совершать свои велосипедные вояжи по континенту. Тем более что со свойственным ему презрением к опасности мог прислать домой письмо в стиле «черного юмора»: «Если через месяц не получите от меня вестей, значит, сожрали крокодилы или мою голову засушили индейцы хибаро и продали ее американским туристам».

«Правда, – продолжает дон Эрнесто, – Тэтэ всегда говорил, что у него, как у кошки, семь жизней. Помню, как неожиданно для всех нас пришло письмо под Новый, 1959 год, накануне вступления Повстанческой армии Фиделя, где находился и наш сын, в Гавану. Эрнесто писал нам: «Дорогие старики! Самочувствие отличное. Израсходовал две (жизни, это означало, что он был дважды ранен в боях. – Ю.Г .), осталось – пять. Продолжаю работать (эта фраза, видимо, для конспирации. – Ю.Г .). Вести – редкие, так и будет впредь. Однако уповайте, чтобы бог был аргентинцем. Крепко обнимаю вас всех[6].

К рассказанному старшим Геварой хотелось бы добавить об увлечении Эрнесто шахматами, тем более что тому свидетелем автор был сам. В 1939 г. одиннадцатилетний Тэтэ жадно читает сообщения о ходе международного шахматного турнира в Аргентине. Он болеет за кубинца Хосе Р. Капабланку против Мигеля Найдорфа и Александра Алехина (первого, как и всех евреев, проживавших в Аргентине, считали поляком, а второго – французом. – Ю.Г .). Че говорил мне, что шахматы для него всегда были лучшим отдыхом, хотя времени на них почти никогда не оставалось. Конечно, он не мог пропустить такую возможность, как приезд на Кубу после победы там революции международных гроссмейстеров из СССР В. Смыслова, Б. Спасского, М. Таля, своего земляка М. Найдорфа и др. Он всегда принимал участие в их сеансах одновременной игры. Частенько достигал ничейного результата, а у М. Таля даже выиграл партию. Для молодого чемпиона мира, по‑видимому, это было таким шоком, что он стал (я присутствовал при этом. – Ю. Г .) вытирать слезы.

По воспоминаниям близких людей, Эрнесто обладал решительным и волевым характером. Никогда не стеснялся признаться в своих недостатках, был не просто самокритичен, но порою беспощаден к самому себе. Человек предельно искренний, он не терпел ложь и условности мещанской морали.

Как‑то, молодым студентом, он был приглашен на вечеринку в один богатый дом, где «угощали» разглагольствованиями дядюшки‑политикана. Услышав от него утверждение, что‑де победа над нацизмом – это заслуга английского премьера Черчилля. Эрнесто громко хихикнул и сказал: «Черчилль – это английский бульдог. Он добивался лишь сохранения империи в интересах королевского дома да кучки денежных мешков», Так как дядюшка не нашелся, что ответить дерзкому юноше, он, оглядев его, заметил, что «брюки можно было бы надеть и поприличнее». «Брюки как брюки, – невозмутимо парировал Эрнесто, – у меня, кроме этих, еще одни есть, но только более старые»[7].

Но еще больше ненавидел он несправедливость в любом ее проявлении. В двенадцатилетнем возрасте, с согласия родителей, он подрядился собирать виноград у одного землевладельца в течение месяца. Из‑за приступа астмы он попросил расчет за проработанные дни, но хозяин заплатил ему только за половину проделанной работы. Эрнесто клокотал от гнева и просил отца поехать на плантацию и «набить рожу этому скотине»[8].

Это была не единственная попытка молодого Гевары поддержать материально себя и семью. Увлекаясь химией, он составил порошок для борьбы с вредителями растений. Стал расфасовывать в пакеты под торговой маркой «Ураган» продавать владельцам хозяйственных магазинов. Но прогорел. Позднее он признается: «Я, как и мой отец, в бизнесе слаб»[9].

Можно без преувеличения сказать, что у Че на протяжении всей его жизни было весьма развито понимание социального неравенства. Во время его путешествия по Перу один местный плантатор щедро и гостеприимно угощал его «будущего доктора», в своем доме, где для Эрнесто был приготовлен ночлег. Хозяин имел неосторожность неуважительно отозваться о своих работниках‑индейцах. Молодой аргентинец поблагодарил за угощение и решительно отказался ночевать в хозяйском доме, добавив: «Лучше уж я пойду ночевать в барак к индейцам!»[10].

Особенно эта черта Гевары проявлялась, когда он облачался в белый халат медика. Находясь проездом в чилийском городе Вальпараисо, по просьбе знакомых он осматривает бедную старушку‑астматичку. Вот что он записал в своем дневнике после ее посещения:

«Именно в последних минутах существования тех, для кого каждый следующий день – предел мечтаний, особенно отчетливо постигается трагедия трудящихся всего мира...» И далее: «У оказавшихся в нищете не существует отца или матери, есть только плохо скрываемая агрессивность по отношению к тем, кто не может больше содержать себя... Властям следовало бы... гораздо больше расходовать средств на создание лучших социальных условий»[11].

Некоторые биографы Гевары считают, что решение пойти учиться на медфак университета было принято им после смерти любимой бабушки Аны. Действительно, вспоминая об этом, Эрнесто говорил о том ощущении бессилия, которое овладело им, когда он увидел ее угасание.

И все же он решил стать врачом, а не инженером, как того хотел его отец, в первую очередь в силу тех своих качеств, о которых говорилось выше. Именно эти черты его характера побуждали его к врачебной деятельности, чтобы исцелять не только людей, но и общество, в котором они живут. О социальной направленности медицинских «штудий» Гевары говорит и выбранная им специальность лепролога, так как лепра (по‑русски проказа) – это болезнь обездоленных.

В связи с этим уместно задаться вопросом: насколько молодой Гевара был «связан» с политикой? Предельно ясно на этот вопрос отвечает его отец в своих воспоминаниях:

«Во время господства Перона в Аргентине существовало множество подпольных боевых организаций, выступавших против диктатуры. В одной из таких организаций некоторое время участвовал и я. На глазах у Тэтэ в нашем доме фабриковались бомбы для защиты от полицейских во время демонстраций. Однажды сын сказал: «Папа, разреши мне помогать тебе, иначе я начну действовать самостоятельно»... Тэтэ был в те годы демократом и антифашистом, но стоял несколько особняком от политических битв того времени. Разумеется, учитывая его болезнь, я не толкал его к более активному участию в политике...»[12].

Все это, бесспорно, влияло на формирование в последующем главной цели жизни Гевары – служить трудящимся и обездоленным. Но для реализации подобной цели нужно было поглубже познакомиться с жизнью простых людей, их чаяниями, заботами, условиями труда. А этому, как ничто другое, способствуют путешествия. Организованные чем примитивнее, тем лучше для закалки духа и укрепления выносливости и здоровья. И первый большой план – в одиночку пересечь на велосипеде солончаковую степь Салинас Грандес, иногда именуемую Аргентинской Сахарой, имея при себе лишь 0,5 л воды.

На первой остановке, около группы кактусов, Эрнесто делает запись в дневнике:

«Все утверждают, что моя затея невозможна. Но текущая в моих жилах славная смесь Ирландии с Испанией намертво уперлась именно в пол‑литра воды. Пора ехать дальше!»[13].

И снова нас поражает необычность поведения совсем еще юного паренька: несмотря на его тяжелый недуг, он не только «как все», но впереди, совершает поступки, которые не под силу, пожалуй, даже бывалому мужчине. Кстати сказать, Че никогда не был сторонником насилия как такового, вопреки бытующему мнению о нем, всегда старался мирно решать любые конфликты. Его друг Альберто вспоминал, как на танцах в одном городке, куда они приехали с Эрнесто, тот увлекся молодой метиской. Когда они вышли во двор подышать воздухом, на него кинулся муж партнерши с пустой бутылкой в руках. Че ловко вырвал бутылку и примирительно сказал: «Извини, старина, я не знал, что она замужем». Заговорив об этом с Альберто на привале, Эрнесто предложил ему дать друг другу обещание «не заигрывать с женщинами на народных гуляньях»[14].

Практичен он не по возрасту. Увидев, что его мопед дышит на ладан и, зная о высокой цене рекламы, велосипедист на последние деньги публикует в журнале открытое письмо фирме мопедов «Микрон»:

«Господа, направляю на проверку мопед вашей марки. На нем я совершил путешествие в четыре тысячи километров по двенадцати провинциям Аргентины. Мопед на протяжении всего путешествия функционировал безупречно, и я не обнаружил в нем малейшей неисправности. Надеюсь получить его обратно в таком же состоянии»[15]. Фирма «Микрон» предоставила Эрнесто новый мопед и частично покрыла расходы, связанные с путешествием.

Но при всей активности Эрнесто, его неуемной энергии далеко не каждый сверстник находил с ним общий язык. Это удалось, пожалуй, только медику из лепрозория Альберто Гранадосу, старше его на шесть лет. Послушаем, что Гранадос вспоминает о своем младшем друге:

«С Че я познакомился еще в 1941 году, когда ему было 13 лет. Мой брат Томас учился с ним в одном классе в колледже. Нас сдружила страсть к чтению и любовь к природе. Я стал частым гостем в доме Гевары, где имелась прекрасная библиотека... Че быстро постиг все премудрости жизни на лоне природы. Научился быстро разжигать костер, сооружать из ветвей шалаш... Разумеется, в те далекие годы нам и в голову не приходило, что ему придется когда‑либо воспользоваться опытом юного робинзона для партизанской борьбы.

Мы, конечно, знали, что в начале XIX века наши патриоты вели партизанские действия против испанцев. Знали о партизанской войне крестьянских вожаков во время мексиканской революции, борьбе против интервентов‑янки генерала Сандино... Мы восторгались подвигами советских партизан в тылу немецких войск... Но никто из нас, включая Че, тогда не предполагал, что и у нас это возможно... Однако мы не стояли в стороне от политической борьбы. Наоборот. По всей стране студенты принимали в ней самое активное участие. Мы считали себя антиимпериалистами и антифашистами, боролись против Перона, устраивали забастовки, демонстрации, дрались с полицией...»[16].

Переехав вместе с родителями в Буэнос‑Айрес (1945 г.), Эрнесто поступает на медицинский факультет Национального университета, стажируется в институте аллергических болезней у доктора Писани (предсказывавшего большое научное будущее для своего ученика) и подрабатывает в муниципальной библиотеке. В каникулы Гевара непременно посещал Кордову, где навещал в лепрозории своего друга Миаля (слово из начальных слогов двух испанских слов – «Ми Альберто», мой Альберт. – Ю.Г. ).

В 1951 году Альберто Гранадос планирует путешествие по странам Южной Америки, чтобы поближе познакомиться с жизнью народов этих стран, а также собрать материалы для книги о работе местных лепрозориев. Эрнесто с восторгом принял предложение друга сопровождать его в этой поездке.

Вот что вспоминал Миаль об этом путешествии:

«Естественно, денег у меня на такую поездку не было, но зато был транспорт – старый мотоцикл, который я постоянно чинил. Что касается расходов на пропитание, то этот вопрос меня особенно не волновал: я рассчитывал на случайные заработки, а также на солидарность моих коллег – врачей в лепрозориях...

29 декабря, нагрузив нашего «коня» всевозможной хозяйственной утварью, палаткой, одеялами, вооружившись автоматическим пистолетом и фотоаппаратом, мы двинулись в путь, пока в Чили... Ночевали в поле или в лесу. Хуже было с едой... На хлеб насущный пришлось зарабатывать «в поте лица своего». Мы мыли посуду в ресторанах, лечили крестьян, выступали в роли грузчиков, ветеринаров, матросов... Эрнесто все больше увлекался проблемой лечения проказы... Вид этих несчастных прокаженных, отверженных близкими и обществом, вызывал в нем живейшее участие, он думал посвятить свою жизнь их лечению...»

Недалеко от чилийской столицы мотоцикл Альберто сломался окончательно. Соорудив над ним «саркофаг» в виде шалаша, друзья пешком пошли на север, к чилийско‑перуанской границе. В Перу их интересовали жизнь и быт потомков великих инков – тамошних индейцев, а также археологические памятники этой древней цивилизации, особенно Мачу‑Пикчу.

(Когда автор работал в Перу, ему довелось познакомиться с развалинами этого города‑крепости, названного путешественниками «перуанским чудом», и с расположенным неподалеку городом Куско, бывшей столицей империи инков. Здания инкские зодчие возводили из тщательно подогнанных друг к другу каменных глыб, между которыми не проходит даже лезвие бритвы. Купальни, водоемы, водостоки и прочие сооружения зачастую вырубались прямо в скалах.)[17].

Неудивительно, что молодые путешественники были поражены увиденным. Предоставим слово Альберто Гранадос:

«Этот мертвый город (Мачу‑Пикчу. – Ю.Г .) нам казался полным жизни. Само его существование вселяло в нас веру в светлое будущее наших народов. Мы были убеждены, что потомки строителей крепости рано или поздно сбросят с себя оковы векового рабства и, конечно, при нашем самом деятельном участии...»[18].

Любопытно, что в ответ на слова Миаля о желании создать партию индейцев и привезти ее на Побережье (по‑испански Коста. – Ю.Г .) для голосования за него, будущего лидера индоамериканских народов, Че бросает реплику: «Революция без выстрелов?! Ты с ума сошел!»[19].

И, как всегда, друзья не проезжали мимо лепрозориев. О посещении двух из них рассказывает Миаль в своей книге «С Че по Южной Америке», вышедшей в Гаване на испанском языке в 1986 году. В первом, расположенном высоко в горах, его основатель доктор Песче не только показал больных и рассказал о процессе их лечения, но и пригласил молодых коллег в дом на ужин, во время которого зашел также разговор о книге Песче про жизнь и культуру индейцев, с которой гости уже были знакомы. И вот здесь происходит весьма многозначительная сцена для понимания взглядов и характера Гевары.

На вопрос хозяина, как они оценивают упомянутую книгу, Альберто, хотя и сдержанно, но похвалил ее. Когда Песче повторил тот же вопрос персонально для Эрнесто, тот поднял глаза от блюда, долго смотрел на автора и... не сказал ничего. Во время прощания, уже на пороге дома, когда Песче шутливо пообещал не выпустить их, пока Гевара не выскажет своего мнения о книге, Че ответил: «Видите ли, доктор, Ваша книга плоха. Разве только описание пейзажа, но и оно ничего не добавляет к уже сказанному другими. К тому же не верится, что истинный профессор‑марксист, которым Вы являетесь, единственно, что он видит негативного в жизни индейца, – это его психология... Это – пессимистическая книга, не похоже, что она написана ученым и тем более коммунистом»[20].

Оставшись наедине, Гранадос стал отчитывать младшего друга за нетактичное поведение: «Старик накормил нас, помог приобрести билеты, дал денег, встретил тепло, и единственно слабое место его, что он – графоман, а ты его прямо по лицу отстегал, говнюк». С выражением боли на лице Эрнесто, ненавидевший лицемерие и ложь, отвечает другу: «Разве ты не видел, как я не хотел высказываться о книге!» Другого варианта для Че не существовало...

Комментируя этот случай, Альберто писал:

«Че был не из легких попутчиков. Он был острым, даже язвительным на язык, и скучать мне с ним не приходилось. В пути, бывало, мы с ним ссорились и ругались по пустякам. Но он, впрочем, как и я, не был злопамятен, быстро остывал, и до следующего «конфликта» мы путешествовали в мире и согласии. И все‑таки он был идеальным напарником. Несмотря на свой недуг, он разделял со мной по‑братски все тяготы путешествия и не разрешал себе каких‑либо поблажек и скидок на болезнь. В трудностях проявлял завидное упорство и если брался за какое‑нибудь дело, то обязательно доводил его до конца»[21].

Не менее гостеприимно путешественники были встречены коллегами в небольшом местечке на реке Амазонке, Сан‑Пабло. Там им даже была предоставлена возможность участвовать в лечении прокаженных, применить психотерапию. В этих целях аргентинцы организовали из больных футбольную команду, устраивали другие спортивные состязания, охотились в их компании на обезьян, беседовали с ними на самые разнообразные темы.

Больные искренне привязались к молодым медикам. Пытаясь хоть как‑то отблагодарить их, пациенты построили для них плот, чтобы добраться до колумбийского порта Летисии, тоже расположенного на берегах Амазонки. В честь дружбы Аргентины с другими латиноамериканскими народами они назвали плот «Танго‑Мамбо» (первый любят танцевать аргентинцы, а второй танцуют по всей Латинской Америке). Спустя несколько лет Гевара, находясь в Мехико, получит бандероль из Перу, в которой будет пачка фотоснимков о пребывании Альберто и Эрнесто в Сан‑Пабло.

Некоторые фото напомнили ему посещение на охоте амазонских индейцев, как они с Альберто ели жаркое из молодой обезьянки (на деревянном блюде она походила на новорожденного ребенка) и пили домашнюю брагу «масато». На вопрос, как делается этот напиток, хозяин привел их в хижину‑«кухню», где группа молодых и старых беззубых индианок жевала куски местного корнеплода юки и выплевывала разжеванную массу в большой чан, затем из этой массы выжимали сок, и он бродил до необходимой кондиции (даже бывалого доктора Гранадос чуть было ни вырвало!).

А пока друзья‑аргентинцы плывут на плоту по Амазонке и так увлечены фотографированием и любованием дикой природой на ее берегах, что не заметили, как проплыли колумбийский порт назначения и пристали к большому острову, оказавшемуся уже бразильской территорией.

Так как плыть на плоту обратно, против течения, было делом безнадежным, путешественники приобретают лодку, отдав за нее «Танго‑Мамбо» и все свои скудные сбережения. Вид у них по прибытии в Летисию был настолько непрезентабельный, что местная полиция сажает обоих за решетку. Правда, выручила друзей их национальность. Узнав, что арестованные прибыли из футбольной страны Аргентины, начальник полиции, фанат футбола, обещает их освободить при условии, что некоторое время они потренируют местную футбольную команду, которой предстояло участвовать в районном чемпионате.

Но в столице страны, Боготе, их снова из‑за недоразумения и неприятия Геварой несправедливости взяли под стражу. На одной из площадей города Эрнесто стал чертить на земле план предстоявшей им с Альберто поездки по городу. Причем чертил здоровым ножом для разрезания бумаги, который он всегда носил с собой. Стоявший неподалеку постовой решил проявить бдительность (в стране имела место <