Вторая чеченская военная кампания

 

Тем, кто находился на переднем крае, приказы командования нередко казались безрассудными. Часто таковыми они и являлись. Но приказы не обсуждают, а выполняют… И ценой нечеловеческих усилий и огромных потерь бойцы всё-таки выполняли поставленную задачу. Вечная память павшим, честь и слава живым!

 

Штурм Комсомольского

 

С Героем России полковником Алексеем Николаевичем Махотиным из Санкт-Петербургского отряда спецназа Министерства юстиции «Тайфун» мы познакомились несколько лет назад. Мы нередко встречались с ним на спортивных соревнованиях, посвящённых памяти погибших бойцов отряда «Тайфуна». Отряду пришлось участвовать в самых значимых событиях Первой и Второй чеченской военных кампаний. «Тайфун» штурмовал Грозный в декабре 1994 года, освобождал Дагестан в августе-сентябре 2000 года. И никогда бойцам отряда не забыть трагические события марта 2000 года, когда они оказались в самом пекле боёв в селе Комсомольское. Тогда ещё подполковник Махотин командовал сводным отрядом Минюста, который наступал на позиции боевиков на самом опасном направлении — вдоль реки Гойты. За две недели кровопролитных боёв сводный отряд из ста человек потерял десять погибшими и более двадцати ранеными, но задача была выполнена.

Рассказывает Герой России, полковник Алексей Николаевич Махотин:

— В августе 1999 года командир нашего Санкт-Петербургского отряда спецназа Министерства юстиции «Тайфун» ушёл в отпуск. Я остался за него исполнять обязанности командира отряда.

Шестнадцатого августа я должен был ехать в Воронежскую область — маме исполнялось семьдесят лет. И тут пятнадцатого числа приходит телефонограмма: «В течение суток экипироваться и прибыть в Москву на аэродром Чкаловский для отправки на Северный Кавказ». Мы со вторым замом решили тянуть жребий, кому ехать. Ехать хотели и он, и я, но кто-то из нас должен был остаться на базе отряда в Санкт-Петербурге. Повезло мне. Но если бы даже жребий выпал ему, я бы всё равно поехал сам. Воспользовался бы своим служебным положением, отменил бы и демократию, и результат жеребьёвки.

Причины такого моего рвения можно было отыскать в недавнем прошлом. Дело в том, что я в Первую чеченскую кампанию был в Чечне в составе питерского СОБРа (специальный отряд быстрого реагирования милиции. — Ред.), и после её окончания у меня осталось ощущение какой-то незавершённости.

После Первой кампании всё тяжёлое оружие, скопившееся в от ряде «Тайфун», сдали на склад — мы же не армия. Остались только автоматы, ручные пулемёты Калашникова и снайперские винтовки. Хорошо ещё, что подствольников (ГП-25, подствольный гранатомёт автомата Калашникова. — Ред.) было много, почти у каждого второго. Они нас потом здорово выручили.

К середине августа 1999 года изо всех подразделений Минюста в Дагестане собрали человек четыреста. После того, как туда прибыли мы, нас с ещё двумя отрядами отправили в Хасавьюрт. И мы разместились в тюрьме. Обстановка в округе была неспокойная, здесь проживало много чеченцев-акинцев, которые при случае могли бы сыграть роль пятой колонны. Тут мы начали переживать: «Вот как нам не повезло, не придётся участвовать. В тюрьме этой всё самое главное просидим».

До нас тюрьму охранял только волгоградский отряд спецназа ГУИН (Главное управление исполнения наказаний Министерства юстиции. — Ред.). На усиление прислали наш отряд и отряд из Тулы. Волгоградцы разместились в административном здании, но больше места там не было. Можно, конечно, было расположиться во дворе, под навесом — погода стояла тёплая. Комизм ситуации был в том, что так или иначе одному из отрядов доставались только тюремные камеры. Нам выпал жребий выбирать. Естественно, что мы выбрали навес во дворе. Тульские ребята заняли камеры. Только тот, кто работает в системе ГУИН, может по-настоящему оценить, что для нас это значило. Смеялись все от души. Как гласит русская народная пословица: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.

В тюрьме было несколько сотен заключённых. Мы должны были оборонять этот объект, чтобы предотвратить возможные попытки боевиков освободить своих. Наверняка среди заключённых были не только обычные уголовники, но и пособники боевиков. Но если бы пришлось оборонять тюрьму в случае нападения, это было бы очень сложно, ведь совсем рядом находились жилые дома и сады.

По мере возможности мы укрепили въезд мешками с песком, на крыше оборудовали огневые точки, но понимали, что в случае нападения держать эту тюрьму нам было бы очень тяжело по объективным причинам: не приспособлена она была для обороны от нападения извне. Поэтому, когда поступил приказ выдвигаться в сторону гор, покинули мы это место без сожаления.

Сначала отправили нас в село Шамхал, потом в Карабудахкент, где компактно проживают кумыки. Боевиков к себе кумыки не пустили. Собрали ополчение, которое с карабинами СКС (самозарядный карабин Симонова образца 1944 года. — Ред.) выставило оцепление. Да и милиция там работала очень эффективно.

Нас они встретили очень радушно, разместили вместе с ещё несколькими отрядами в школе. Глава администрации села дал задание жителям близлежащих домов кормить нас. Помню, какие огромные кастрюли борща с мясом они приносили нам! А ещё, когда попросили дать возможность помыться (жарко ведь, лето), так они для нас воду грели, помогали во всём… В общем, отнеслись к нам уважительно, как к своим защитникам.

Вместе с местными милиционерами мы провели операцию в населённом пункте Губден. Там находился районный центр ваххабизма (экстремистское религиозное течение. — Ред.).

Прошла информация, что сюда начали просачиваться боевики. Чтобы предотвратить возможные провокации, приняли решение заранее обезвредить лидеров местных ваххабитов. Милиционеры накануне вычислили дома тех людей, которых надо было задержать. Каждому нашему отряду дали по два-три милиционера, которые указали нам эти адреса. В 4.55 утра мы должны были подойти каждый к своему дому. Ровно в 5.00 утра все одновременно должны были зайти в мужскую половину каждого из этих домов и выхватить нужного нам человека. Но при любом стечении обстоятельств в 5.05 мы все должны были обязательно выйти из домов.

Операция прошла отлично. Утечки информации об операции не было. Выехали мы тихо и незаметно. Всего захватили одиннадцать человек, двое из которых оказались серьёзными фигурами, а остальные — лидерами местного значения.

И как раз тогда в сложную ситуацию попал сводный отряд дагестанской милиции в селе Ванаши-Махи. Наш «Тайфун» срочно отправили в тот район на помощь милиционерам.

Об этом необходимо рассказать особо. Дело было так: дагестанские милиционеры вошли в село, расположились в его центре и решили попить компот — нашли время и место! Боевики за всем этим какое-то время просто наблюдали, и затем, естественно, атаковали их. В этом бою около десяти милиционеров погибли, более двадцати были ранены.

Необходимо было вывести милиционеров из Ванаши-Махи. С этой целью одна группа нашего отряда «Тайфун» двинулась по ущелью в сторону села.

Другой группе отряда «Тайфун», которой командовал я, и спецназу ГУИН из Курска была поставлена задача взять господствующую высоту, метров шестьсот вверх. Мы стали подниматься, разбрасывая вперёд и вокруг гранаты из подствольников, чтобы создать перед собой зону безопасности. Таким способом постепенно боевиков мы оттеснили. Мы заняли высоту и, как могли, окопались в щебёнке, зная, что к семи вечера нас должны были сменить.

Перед нами эту же высоту пытались занять бойцы из краснодарского отряда ГУИН. Боевики с высоты их обстреляли. Потерь у наших не было, только одному нашему бойцу пуля попала в мушку автомата.

Вся это местность — сплошные горы с ущельями. Склоны самой высоты покрыты кустами-колючками и мелкими камнями. Сверху всё хорошо просматривалось, поэтому незаметно боевики подойти могли только ночью. Массовой атаки мы не ожидали, но отдельные боевики могли подобраться. Так и произошло, когда на следующий день после нас позиции на высоте занял курский отряд ГУИН. К ним незаметно подобрался боевик, и в бою тогда погиб Михаил Токарев. Посмертно его наградили орденом Мужества. А самому боевику удалось уйти.

Для родителей это было страшным ударом. Трагедия усугубилась тем, что за год до этого в Курске, пытаясь спасти утопающую женщину, погиб его брат Александр Добротворцев. Таким образом, оба брата погибли, а больше детей в семье не было…

Ночью боевики вполне могли нас атаковать. Что творилось дальше в «зелёнке» (густые заросли. — Ред.), было непонятно. Мы видели «вертушки» (вертолёты. — Ред.), которые вечером пролетели над нами дальше вперёд в сторону Кадара и высадили десант. И потом всю ночь мы слышали звуки сильного боя как раз с того направления. Стрельба то разгоралась, то затихала. Скорее всего воевал десант, который высадили с вертолётов. Мы переживали, потому что стрельба продолжалась очень долго, и предполагали, что нашим там приходится несладко.

Сверху нам было видно, как выходили дагестанские милиционеры: досталось им крепко, шли еле-еле, вид у них был побитый.

А в шесть часов вечера начался проливной дождь. Одеты мы были легко, на себе был только боекомплект. Ни плащей, ни палаток, ни еды…

Я запрашиваю командиров: «Когда нас сменят?». А мне отвечают: «Нет такой возможности». Часам к одиннадцати вечера стало так холодно, что передать словами это просто невозможно! Вся одежда промокла насквозь. И сейчас я помню, какой мукой казались нам эти долгие часы под проливным дождём без всякой возможности где-либо спрятаться или согреться! Нескончаемая пытка в течение многих часов с прилипшей к телу ледяной мокрой одеждой!.. Мы с Колей Евтухом пытались одежду повесить над собой на колючки. Ничего не помогало. Тогда мы троих ребят направили вниз, чтобы они разжились в штабе хоть парой бутылок водки или спирта, — хоть как-то согреться. Это было тоже очень непросто: ночью спускаться по осклизлым от дождя камням, а потом снова взбираться с каким-то грузом в гору. Но нам не приходило даже в голову, когда мы посылали ребят, что в этом нам могут отказать! Вы не поверите: нам-таки отказали… Водку в штабе не дали, да ещё и послали куда подальше.

Когда мы на следующий день спустились, то узнали, что штабисты сами квасили постоянно, водка-то у них была. Не хочется думать о людях совсем плохо: наверное, они просто не поверили, что мы были на грани, что реально замерзали! А под утро нас тряс такой колотун, что я думал, что от переохлаждения мы тут все разом и окочуримся. Но чудны дела Твои, Господи! После такого… у нас никто даже не заболел. Тут невольно проводишь параллели с Великой Отечественной. Фронтовики рассказывали: было всё — обморожения, ранения, но гриппом и ангиной не болел никто. Каждая клеточка организма в такие моменты включала все свои защитные силы, отвечая на состояние стресса, в котором находился боец.

На следующий день на этой высоте нас сменил другой отряд. Ещё через день курский отряд ГУИНа занял позиции на высоте. Именно в эту ночью боевик убил одного нашего бойца, а сам ушёл.

Позже мы поднялись в горы к Кадарской зоне. Нам — пяти отрядам спецназа ГУИНа, которые прибыли из разных регионов страны, — поставили задачу занять перевал между селами Ванаши-Махи и Чабан-Махи. Остальные отряды должны были нас прикрывать. По плану командования, после взятия нами перевала спецназ Внутренних войск «Кобра» должен был штурмовать гору.

Всех людей, что проживали в сёлах, вывели заранее подальше от предполагаемых боевых действий. В этот раз наши отряды продвигались вперёд по всем правилам военной науки: соблюдая фланги, занимая господствующие высоты, блокируя направления возможных контратак и атак с тыла. Шли мы очень жёстко: граната направо — граната налево. И патронов тоже не жалели, простреливали всё перед собой. Таким образом мы создавали перед собой безопасную зону. А погода стояла сухая, патроны нам дали трассирующие. Поэтому оставили мы за собой шлейф густого дыма — горело сено в сараях, сами сараи и дома.

Но эта тактика себя оправдала, и нам удалось избежать потерь. Эта стрельба проводилась специально, чтобы боевики ясно понимали, что нас много, что мы хорошо вооружены и настроены очень решительно. Поэтому прямого контакта с боевиками в Ванаши-Махи у нас не было. Они отходили, не вступая в бой.

Подходим к сужению в горах, где всего пять домов от края ущелья. Врываюсь я со своей группой в один из домов. Первое помещение там — вроде кухни с прихожей. На столе стоит банка со сметаной. А у стены — шкаф древний-древний. И вдруг вижу фигуру в камуфляже с автоматом: прямо на меня смотрит страшное-страшное грязное лицо с бородой. Я по нему — длинной очередью от бедра: та-да-да-да-да!.. Сметана по комнате летает!.. Меня всего заляпало с головы до ног. И тут я наконец понимаю, что стрелял-то я в своё собственное отражение в шкафу в зеркале! Вот так я себя не узнал…

Когда мы заняли Ванаши-Махи, меня вызвали к командованию и на подведении итогов дали нагоняй. Зачем так сильно надымили? Из-за этого командование с наблюдательных постов не видело поле боя. Нас, как штрафников в Великую Отечественную, отправили в «отстой» — дожидаться наказания.

Дальше, как и планировалось, штурмовать гору Чабан двинулся спецназ Внутренних войск «Кобра». С ними была часть ярославских и дагестанских омоновцев. На штурм пошли они утром. Но накануне прошёл сильный дождь, шёл всю ночь и с утра только усилился. Бэтээры не смогли подойти к их позициям и поддержать огнём — колёса буксовали и скользили по мокрым склонам. Сумела до «Кобры» добраться только гусеничная бээмпэ, но под самой горой боевики её сожгли.

Спецназовцев из «Кобры» вместе с омоновцами боевики зажали в очень неудобном для обороны месте. Обстреливали боевики их с трёх сторон с расстояния двухсот-четырёхсот метров. А ещё прямо перед «Коброй» был бугор, за который они не могли высунуться, сразу попадали под огонь, да ещё и в лоб!

Тут вызывают меня в штаб. Вижу такую картину — генерал-полковник Лабунец из Внутренних войск бегает туда-сюда, орёт по радиостанции своим спецназовцам: «Расстреляю всех! Вперёд!». Мой непосредственный командир говорит: «Ну что? Вы тут самые крутые? Тогда давайте вместе с ещё двумя ГУИНовскими отрядами, которые будут вас прикрывать, идите «Кобре» на помощь».

Как потом выяснилось, весь сыр-бор был вот из-за чего: начальство уже доложило наверх, что населённый пункт нами контролируется. На самом деле «Кобра» лежала под огнём, уткнувшись в землю под горой. И непонятно было, как можно было подниматься «вперёд в атаку» под шквальным огнём со всех сторон.

Мне дали нашего ГУИНовского полковника. Сказали: «Он будет осуществлять общее руководство тремя отрядами, а в бою командовать и принимать решения должен ты». Мужик он оказался неплохой. Пошёл с нами вперёд. Вот только никакого опыта боевых действий у него не было. Ведь он занимал должность заместителя начальника ГУИН по режиму.

Представьте такую картинку: идёт дождь, кругом грязь, проволока от управляемых реактивных снарядов под ногами путается. Ползти очень тяжело, ведь мы были экипированы по полной программе. А высота, на которую мы лезли, чтобы подойти к тому месту, где «Кобра» залегла, — это метров восемьсот будет вверх. Проползли примерно половину и видим: перед нами дорога-серпантин, открытый участок метров двести. С обеих сторон — глазу не за что зацепиться, всё открыто. Если действовать по правилам, то гору надо обойти. Но если идти вокруг горы, получается очень долго. С полковником решили так: наш отряд вместе с ним пойдёт вперёд. Два других отряда решили гору обходить.

Только вылезли мы на этот серпантин, по нам к-ааа-к ударили!.. На наше счастье, расстояние до боевиков было метров шестьсот, стрельба получилась неприцельная. Но ощущения всё равно неприятные. Вот бежит человек передо мной, а я вижу, как у него между ног трассера (трассирующие пули, оставляющие в полёте видимый след. — Ред.) пролетают! Ребята, которые за мной бежали, потом рассказывали: что то же самое видели — пули летали и у меня за спиной и между ног!

Уложили боевики нас своей стрельбой на землю в грязь, в ручей. Полковник «геройски» рядом со мной лежит. Ребята у меня были опытные: взяли с собой дымовые шашки. Поставили дымовую завесу. Дым дорогу закрыл, а пулемётчик Коля Евтух в это время занял выгодную позицию и начал нас прикрывать. Так что сумели дорогу мы всё-таки нормально перебежать.

Ползём дальше, карабкаемся по камням. До штаба «Кобры» добрались только к ночи. Остальные два отряда чуть ниже остались и прикрывали потом нас снизу и сбоку.

Наутро от генерала из Внутренних войск команда опять всё та же: «Вперёд! Расстреляю!..». Ребята из «Кобры» в шоке, это давление на психику сверху действует губительно. А в это время продолжается дождь, техника колёсная так и не может подойти к нашим позициям.

Дальше без огневой поддержки какие-то действия предпринимать было бессмысленно. Нам на месте это очевидно: надо подождать, пока немного земля подсохнет. Но вместе с этим я понимаю, что если мы не пойдём с «Коброй» вперёд, то генерал сделает именно нас виноватыми во всём.

Говорю ребятам: «Пошли на позиции». Понятно, что было это безрассудно и отчаянно с нашей стороны, а делать всё равно нечего. Приползаем на выступ, по которому с трёх сторон метров с двухсот-четырёхсот нас «духовские» пулемётчики и снайперы начинают долбить непрерывно. Картина безотрадная: кругом коровы раздувшиеся лежат, они попали под бомбёжку заодно с боевиками. Тут же боевик мёртвый валяется. Накануне через бугор он из мёртвой зоны за бугром вылез и, как камикадзе, взорвал себя и троих ярославских омоновцев.

Перед самой высотой, куда нам надо лезть, — опять тот самый бугор. За ним нам ничего не видно. Решили насколько пар пулемётчиков со снайперами вперёд выдвинуть, чтобы они хоть как-то нас прикрыли. Но только они метров двадцать-тридцать проползли, как боевики их заметили и давай с горы по ним лупить! Ребята на открытом месте лежат. Ничего сделать нельзя. Еле-еле мы их назад оттянули.

А полковники в штабе, на которых генералы по рации орут, что они их расстреляют, опять дают команду «Вперёд!» взводным и заместителю командира «Кобры» по спецоперациям майору Коле. Сами-то командиры находятся в штабе, в доме в низине, по ним-то никто не стреляет!

Вдруг смотрю — на небольшое деревце залезает солдатик со снайперской винтовкой и начинает бить в тыл, по крыше дома, где находится наш штаб. Я ему: «Ты что делаешь!?.» А он рукой махнул — это он так офицерам в штабе решил показать, что пули-то кругом летают…

А командиры всё кричат, стоит такой ор… Тут подходит к нам майор Коля. Он понимает, что должен идти вперёд, это как раз на него кричат. И в то же самое время он ясно понимает, что идти вперёд нельзя. Естественно, что Коля нервничает, дёргается. Подошёл к нам в открытую и стоит. Мы-то сами лежим под бруствером, в землю уткнувшись. Прямо над нами гранаты от «духовских» подствольников пролетают, но взрываются чуть дальше, нас не задевают.

Генеральский напряг — дело обычное. И многих уже нормальных ребят это погубило. Вот и Коля стоит теперь: не знает, что делать. Мы ему: «Коля, присядь, пригнись хотя бы!». А на голове у него сфера (защитная каска. — Ред.) с ярким таким камуфляжем. И буквально через минуту видим — закрутился он, как юла, начал движения какие-то странные совершать. Сам в одну сторону как-то непонятно полетел, сфера с головы — в другую!.. Мы втроём к нему бросились, к земле прижали. Вкололи укол обезболивающий. До сих пор помню его взгляд умоляющий… Видим — у него в области виска пулевое отверстие!

По рации докладываем: «У нас «трёхсотый!» (раненый. — Ред.). А время — часа четыре, через час уже начнёт темнеть и «вертушки» вообще не полетят. Дождь продолжается, колёсная техника к нам наверх подойти не может! Но что-то из техники на гусеничном ходу всё-таки к нам пробралось. Колю спустили вниз и успели до темноты в госпиталь в Махачкалу доставить. Он выжил. Это был единственный случай на моей памяти, когда для спасения одного человека были предприняты такие действия. Потом, когда потери стали массовыми, всё опять пошло привычным порядком.

Тут смотрим — два «крокодила» (ударные вертолёты МИ-24. — Ред.), которые сопровождали МИ-8 с раненым Колей, идут прямо на нас. Я говорю соседям слева, ярославским омоновцам: «Обозначьте зелёными ракетами левый фланг, а я — правый, чтобы они по нам не долбанули». Обозначаю зелёной ракетой свой правый фланг и вижу, что они слева на центр нашей позиции пускают красную ракету — дают вертолётам целеуказание на нас! Я связываюсь со своим штабистом и кричу очень нехорошими словами: «У вас есть связь с вертолётами? Нас обозначили красными ракетами, вот-вот по нам ударят!..» Минута тишины… А вертолёты так красиво на нас идут! Вдруг слышу: «Циклон» (это был мой позывной), это отвлекающий маневр. Они прикрывают вертушку с раненым».

Опять нам командуют: «В атаку!». Теперь через нас взвод Внутренних войск должен был пройти, а мы должны были его прикрывать. Бездарность этого приказа обсуждать не с кем, поэтому пошли вперёд. Боевики таким шквальным огнём встретили!.. Несколько человек сразу ранило. Ребята остановились и начали отходить. Мы раненых вытаскиваем и слышим, что гул от стрельбы на нас надвигается — боевики сверху пошли в атаку! А у нас позиция плохая: из-за бугра, что высится перед нами, мы ничего не видим, только слышим нарастающий гул стрельбы.

Начали пулять мы почти вертикально вверх из подствольников, чтобы хоть как-то зону прямо перед собой за бугром прикрыть! Этим мы добились того, что через бугор боевики не полезли. Вся ночь так и прошла: мы лежим, время от времени за бруствер гранаты руками забрасываем, чтобы хоть как-то их отпугнуть.

Нам ещё повезло, что в штабе находился очень толковый офицер, выпускник Академии имени Фрунзе. Он серьёзно помог нам огнём «Утёса» (крупнокалиберный пулемёт. — Ред.) и «Василька» (82-мм автоматический миномёт. — Ред.). Я давал координаты, из «Утёса» трассирующими пулями били и уточняли у меня: «Правильно?». Я корректировал или подтверждал, и по этому месту бил «Василёк». Это боевиков существенно сдерживало, особенно когда они в атаку сверху на нас пошли.

Утром вышло солнце, земля подсохла. Наконец-то подошла наша техника и поддержала огнём. Рывок — высота взята. Убитые боевики, которых «духи» не смогли с собой забрать, так и остались валяться на позициях.

После удачного штурма высоты мы опять стали в фаворе. Правда, состояние у нас было аховое. Переохлаждения, ползания по грязи круглыми сутками дали о себе знать. Нас — на транспорт, на базу, на самолёт и домой. А по дороге даже успели заехать на Каспий искупаться…

 

В горах под Харсеноем

 

До конца 1999 года ещё одна группа нашего отряда, которой командовал командир отряда «Тайфун», работала в Чечне. А в начале 2000 года настала очередь ехать моей группе из сорока семи человек. 4 февраля поездом мы выехали из Санкт-Петербурга и 7 февраля прибыли во Владикавказ. Собственно спецназовцев было тридцать, остальные обеспечивали охрану и связь. На машинах нас перебросили в Урус-Мартан. По дороге мы видели следы боевых действий в Алхан-Кале на окраине Грозного. Помню, как у меня, когда я проезжал эти места, мелькнула та же самая мысль, что и полгода назад в Дагестане: «Не повезло, война прошла стороной».

Генерал Шаманов поставил нам задачу усилить подразделения армейского спецназа, которые работали в предгорьях и горах. Людей у них не хватало. Да и осенью 1999 года в Дагестане спецназ Минюста хорошо себя зарекомендовал, особенно в горах. Сначала там идут высоты, до двух тысяч метров, с лесом, а дальше уже скалистые горы. Задача перед нами была поставлена такая: искать на склонах подходящие тропы, чтобы по ним технику наверх можно было загнать.

Высадили наши две группы на две соседние высоты — 1892 и 1886 метров над уровнем моря. В ясную погоду друг друга мы даже видели, но идти с одной горы на другую надо было часов восемь. С нами был артиллерийский расчёт и армейские разведчики. Помню: как раз в то время неподалеку ездила чеченская машина с зенитным пулемётом, за нашими вертолётами охотилась. Однажды часов в шесть утра сбили чеченцы вертолёт МИ-24, он летел на высоте полторы тысячи метров. По-моему, эту машину с пулемётом так и не поймали.

Нам говорили, что еды надо взять на три дня, да и всего остального по минимуму. Но мы как-то почувствовали, что тремя днями дело вряд ли обойдётся, и еды, вопреки пожеланиям, взяли примерно на неделю. Как в воду глядели — забрали нас с этих гор через восемнадцать дней.

На высотах у нас была база, откуда мы уходили утром и куда возвращались вечером. Но как мы ни искали, дороги для прохода техники так и не нашли. Через три дня нам поставили задачу просто оставаться на вершинах и вести наблюдение. С вертолёта сбросили еды ещё на пять дней.

В зоне видимости нашей второй группы стояла пара домиков, и ночью в этих домиках горели огоньки. Ночами мы иногда наблюдали и слышали, как в тех районах по ущельям передвигались боевики, наши их издалека в приборы ночного видения наблюдали. А 21 февраля у армейских разведчиков произошла страшная трагедия.

21 февраля издалека мы услышали стрельбу под Харсеноем. Чуть позже по закрытой связи передали, что там в одном бою были убиты почти все псковские разведчики армейского спецназа. Всего погибли тридцать три человека, из них двадцать пять человек разведчиков. Выжили только двое.

Наши ребята, что находились на высоте, которая была ближе к месту боя, потом мне рассказали подробности этих событий.

Где-то после обеда 21 февраля пошла стрельба, взрывы. Закончилось всё быстро, минут за пятнадцать-двадцать. Наша группа находилась на базе, на высоте. От места боя примерно в километре, если по прямой. Когда уже потом они спустились со своей высоты и начали сопоставлять факты, то стало ясно, что это был бой под селом Харсеной. У погибших разведчиков это был последний выход, дальше их должны были заменить.

Когда наши бойцы побывали на том месте, то стало ясно, что позиция у разведчиков была невыгодная, на полянке в низине они расположились. А «духи» их с высоты атаковали. Да и расслабились они чуть-чуть. Этому тоже была своя причина.

Сами разведчики говорят, что человек может эффективно работать на выходе только три дня. Конечно, можно и месяц ходить по горам, но результат будет нулевым. На четвёртый день человек начинает уставать. Дают о себе знать и тяжесть снаряжения, и холод, и недосыпание. Таких профессионалов, которые могут неделю в горах воевать, очень мало. А псковские разведчики тогда работали на выходе целых восемь дней, а вокруг местность не осмотрели. Вроде кругом свои, урчит рядом наша техника. Кажется, уже всё закончилось, пришли. А, как не раз было доказано на практике, расслабляться можно только дома.

Разведчики тремя группами сидели, метрах в двадцати друг от друга. Сначала их обстреляли из «мух» (ручных гранатомётов. — Ред.). В каждую группу боевики, скорее всего, сделали по одному выстрелу из гранатомёта. Ведь когда рядом разрывается заряд, человек попадает в прострацию. Это не контузия, но в течение нескольких минут с человеком можно делать всё что угодно.

Если бы наши ребята с соседней высоты сразу же туда пошли, как бой начался, всё равно они не успели бы. Но под перекрёстный огонь боевиков попали бы они точно. Ко всему ещё огромное количество мин. Напичкано ими было всё.

На первый взгляд, когда с горы смотришь на равнину, кажется, что это недалеко. А на самом деле идти по времени надо прилично, больше часа. Потом наши ребята всё-таки ходили на место боя. С одной горы перешли на другую, по ней прошли и вышли по ручью. В ту зиму снег был по пояс, рыхлый. Когда идёшь нагруженный, то постоянно проваливаешься по пояс, дыхалка забивается. К себе на базу они только к вечеру вернулись.

На следующий день, 22 февраля, на другой стороне высоты наши бойцы нашли разгрузки раненых боевиков, места их остановок, банки из-под прибалтийской тушёнки, сгущёнки. Были там и цинки (оцинкованные коробки для хранения патронов. — Ред.). Самое интересное, что серии совпадают с нашим боекомплектом. Вот и думай что хочешь…

Батареи у раций начали садиться. Еда закончилась. Что-то случилось с рукой у нашего ГУИНовского фельдшера из Майкопа. От какой-то занозы рука у него очень сильно распухла, а врач нашего отряда находился на соседней высоте. Мы собирались вести фельдшера туда, чтобы врач вскрыл его воспалённую руку и как-то её очистил. Но потом прикинули — восемь часов туда, восемь — обратно. За день не управиться. Поэтому и не пошли.

Как раз тут к нам залетел какой-то шальной вертолёт. Мы обрадовались — думали, нам продукты привезли. А он сбрасывает нам десять ракет для ракетной установки ПТУРС нашего артрасчёта. Наш «лепила» (на жаргоне — врач) обрадовался, запрыгнул в вертолёт и умчался.

Еда совсем закончилась. У себя мы нашли палку заплесневелой колбасы. Варили её несколько раз, и «бульон» этот пили. Ещё мы в ручье, который был под высотой, гранатами заглушили четыре маленькие рыбки, горную форель. Оповестили соседей с другой высоты об этой своей радости. Те тоже было пошли с гранатами на «рыбалку», но ничего не поймали.

Сидение на горе закончилось 28 февраля. У нас был всего один день в Урус-Мартане, чтобы помыться и поесть по-человечески. И тут прошла информация, что боевики просачиваются в населённые пункты Алхазурово и Комсомольское. Нас перебросили туда, и для нас начались самые страшные бои за всю Вторую кампанию.