Источник под соснами. Кукушка.

Обязательство

И как раз в ту ночь я преподнес в дар Гере звезды, то есть предложил ей разделить со мной мою небесную державу.

Как такое произошло? Э! Во-первых, потому что мы полюбили друг друга и сразу же честно друг другу об этом сказали. Это главная и необходимая причина. А еще потому, что друг в друге мы взаимно поддерживали иллюзию, необходимую для важных любовных решений: будто все наши предстоящие дни будут похожими на тот, который мы только что пережили.

Остальное не более чем побочные обстоятельства.

Не верьте россказням, будто мне не удалось взять Геру силой и она уступила мне лишь в обмен на обещание сделать ее владычицей Вселенной. Те, кто сочинил подобную басню, наверняка хотели добыть оправдание для своих собственных слабостей.

В любви случается, что нам отказывают в том, чего мы просим; но нас никогда не обязывают давать то, что мы желаем подарить сами. И я не выбрал бы супругой богиню, которая предложила бы мне столь грубую сделку.

Конечно, какое-то время мы исполняли естественный балет, где обе взаимно притягивающиеся силы, прежде чем раствориться друг в друге, восхищаются друг другом, чтобы придать больше достоинства и блеска самому растворению.

Расставшись с рыбаком, мы прилегли в сосновой роще, где бил теплый ключ. Гера пожелала в нем искупаться. Не означало ли это, что она хотела очиститься перед любовью и в то же время явить себя целиком моему взору? Между водой и женским началом существует явное сообщничество, как между мужским началом и огнем.

Опустившись на колени, Гера поднесла ладони к самому истоку, позволяя текучему хрусталю воды струиться по ее лилейным рукам. Я залюбовался ее дивными формами, сулившими и наслаждение, и крепких детей. И вдруг мне захотелось понаблюдать за ней тайно, чтобы она этого не знала. Я исчез.

Сначала Гера искала меня глазами. Потом, дрожа, отошла от источника, и ее обеспокоенный взгляд обратился к небу. То был час, когда свет уже начинал угасать; колесо солнечной колесницы опускалось за горизонт, на небесах только что появилась Афродита, украшенная холодными каменьями, которые я подарил ей предыдущей ночью.

Афродита! Вот оно, обстоятельство. Если бы не Гера, я, быть может, опять отправился бы к вздорной богине ради еще одной изнурительной бессонной ночи. Но если бы не Афродита, смог бы я воздать должное надежным достоинствам Геры?

Она же, не видя моего возвращения, встревожилась и обратилась к соснам. Сосна — говорящее дерево. При малейшем дуновении ветерка иглы начинают трепетать, перешептываться, словно тысяча языков. Надо лишь уметь слушать сосны.

— Где Зевс? — спросила Гера. — Куда он делся?

Но сосны стали моими сообщницами.

— Мы не знаем, мы не видели, — лепетали они. — Жди его, растрогай его своим терпением.

Тогда Гера в задумчивости села на ковер сухой хвои, зная, что ее судьба богини решается в этот час.

Но тут перед ней опустилась, встопорщив серые перышки, зябкая весенняя птица: несчастная, дрожащая от холода кукушка. Она неуклюже подскакивала на желтых лапках и издавала свой монотонный призыв.

Гера улыбнулась.

— Совсем замерзла, бедняжка! Из какого гнезда ты выпала, несчастная птичка? — произнесла она, растрогавшись.

Гера взяла кукушку, не проявившую никакого испуга, и прижала ее к своей груди, чтобы согреть. Едва почувствовав себя в таком хорошем месте, я снова принял свой наиболее мужественный божественный вид. Но Гера, сжав ладони, удержала мое желание в плену — там, где оно и находилось.

— Так ты полагаешь, братец-насмешник, что я тебя не узнала? — воскликнула она. — Превращение разыграно было неплохо, но слишком уж ты дрожал от холода для этого времени года. И почему, кстати, ты принял обличье самой неверной птицы во всем мироздании? Неужели ты считаешь, что я настолько невежественна и не знаю, кто такая кукушка? Ведь самец кукушки проявляет упорство лишь для того, чтобы завлечь самку; но стоит им спариться, как он ее бросает, не оставляя ей другого выхода, кроме как подбросить в чужие гнезда маленьких сироток, которым уготовано стать такими же бессердечными, как и их отец.

— Гера, Гера, речистая моя сестричка, — ответил я, — если я и нацепил на себя этот наряд, то только чтобы показать: ветреная птица сама хочет попасться в ловушку.

Гера вновь стала серьезной.

— Зевс, Зевс, я знаю, что с того мгновения, как стану твоей, я уже никогда не смогу обойтись без тебя.

Никто во Вселенной из принадлежащих к мужскому роду не остается безразличным к таким заявлениям. Ах! Как же Гера была не похожа на Афродиту, утверждавшую, что это я никогда не смогу обойтись без нее!

— Я знаю, — продолжала Гера, — что другие богини захотят тебя обольстить и им это удастся. С этим я смиряюсь, какие бы страдания мне это ни принесло. Ты владыка дня и света, так что твоего блеска будут домогаться со всех сторон. Но прошу тебя, уделяй другим лишь дневные часы и оставь мне ночи.

— Если ты щедро заполнишь мои ночи, прекрасная Гера, зачем мне искать днем других наслаждений или другой любви?

Да, все это говорят, говорят... до. Так и должно быть.

— Но знай также, — сказал я, — что для тебя у меня не осталось ни одной части мира, я все раздал. Мои братья получили море, металлы и мертвых. У Памяти воспоминания, у Афины разум. Искусства отданы Музам, а драгоценные камни я оставил в руках Афродиты...

— Я не прошу у тебя ничего, — возразила Гера, — только останься со мной навсегда.

Ишь! Мне всерьез надо было решить, чего я хочу. «Обзаведись подругой», — советовал мудрый Океан. Настал момент выбора между обязательством и вечным поиском, между цепью и пустыней.

И я радостно надел на себя цепь, повторив:

— Навсегда.

Такие обязательства, сыны мои, надо брать на себя только в радости, в уверенности и в радости. Слишком уж рано приходит сожаление! И если оно коснулось вас в тот самый миг, когда вы связали себя, то лучше предпочтите пустыню. Она предлагает гораздо больше возможностей, чем думают; там сходятся тропы и встречаются странники, идущие к какому-нибудь труду или единственному завоеванию. Порой можно даже пройти один из отрезков вдвоем, как два одиночества-близнеца.

Но это не то состояние, что годится царям, да и никому другому, кто должен управлять каким-либо сообществом. Остерегайтесь одиноких правителей; именно из них выходят тираны.

Итак, Гере предстояло стать моей супругой. У нее не было ничего, кроме себя самой, стало быть, ей предстояло получить все. Царствуя над сном бога Дня, она становилась владычицей Ночи на вечные времена.

 

 

Божественная свадьба.

Четыре определения судьбы

Никогда прежде первые объятия божественной четы не были случаем для особого празднества.

Еще затемно я призвал Ириду; стремительная вестница умчалась с моим посланием, и с наступлением дня ее пути в небе оплели землю, подобно радужной сетке.

Ирида сказала богам: «Зевс приглашает вас на свою свадьбу. Было собрание власти, было собрание голода; сегодня будет собрание счастья».

С помощью легких ветров я разогнал облака над Олимпом, чтобы люди внизу могли смотреть на нас, и повелел, чтобы рядом с моим престолом был воздвигнут еще один.

Божества длинными вереницами прибывали со всех сторон света. Сбегались, танцуя и подпрыгивая, сатиры, дриады и наяды, покинувшие свои леса, реки и озера. Чинно выступая, шли Океан и прекрасная Тефида, спокойные, улыбающиеся; каждый миг к ним присоединялось их бесчисленное потомство. Также выйдя из моря, приближались Нерей и прелестная Дорида, и за ними — семьдесят шесть Нереид; а семьдесят седьмая, Амфитрита, шла об руку с Посейдоном, у которого была собственная многочисленная свита морских гениев. Даже мой брат Аид согласился подняться из царства Преисподней, и Персефона, которая как раз начала свой земной год, служила поводырем слепому супругу. Наша мать Рея тоже, конечно, явилась; но почему даже по такому случаю она упрямо не захотела расстаться со своим траурным убором?

Когда боги заполнили просторный амфитеатр гор и солнечная колесница поднялась в весеннее небо, мы с Герой вышли вперед, и Музы слили воедино свои голоса, образовав сладчайший хор.

Облаченная в белое Гера держала в одной руке свадебный розовый гранат, а в другой — скипетр из слоновой кости, увенчанный кукушкой, давая понять, что приручила эту ветреную птицу. Неизменный павлин Геры шел с ней рядом, горделиво распуская хвост.

Гера, до этого весьма сдержанная, если не скромная, держалась столь надменно, а ее глаза блистали таким торжеством, что у меня зародились некоторые опасения по поводу будущего. Но в конце концов, от меня самого зависело, останусь ли я господином. Я надел свой золотой венец и зажал в руке пучок молний; на моем плече сидел царственный орел. Кое-кто из насмешников утверждал, что мы выступали, будто посреди птичьего двора. Но я вас заверяю: мы были прекрасны.

Времена Года и Грации составляли нам кортеж; нимфы устилали нам путь свежими цветами; Геспериды, явившиеся из своего далекого сада, преподнесли новобрачной полную корзину золотых яблок.

Как видите, мои дочери не проявляли к Гере никакой враждебности и, ничуть не раздражаясь из-за нового статуса своей тетки, делили с ней ее радости. Это было доказательством ума Геры, которая смогла снискать расположение моих детей, рожденных от прежних любовниц. Хорошая супруга так и поступает, принимая своего избранника целиком, вместе с его прошлым.

Собравшиеся боги на миг выразили удивление, поняв, что у них появилась царица — ведь речь шла именно об этом. Гера, еще вчера не располагавшая никакой особой властью, вдруг оказалась на первом месте. Она была так прекрасна, так величава, так естественно царственна! Ее счастье было столь лучезарным, что в восторге, сменившем удивление, все боги как один вскочили и приветствовали новобрачную ликующими криками. Ну что ж! Я сделал удачный выбор.

Держа копье и Эгиду, я велел Афине встать на свое обычное место по другую сторону моего престола, чтобы показать: я намерен сохранить разум. Тут ко мне приблизилась Фемида и спросила:

— Правда ли, что ты обещал Гере всегда быть ее супругом?

— Да, — ответил я. И добавил: — Закон препятствует этому?

— В этом деле закон — твое обязательство.

Потом Фемида обратилась к Гере:

— Обещала ли ты Зевсу всегда быть ему супругой?

— Да, — кивнула головой Гера.

— Тогда, — заключила Фемида, — боги свидетели, вы соединены браком.

Будучи моей второй любовью, она не проявила ни одобрения, ни хулы, ни сожаления. Фемида лишь бесстрастно удостоверяла.

Но Метида, Деметра и Мнемосина владели собой не так хорошо.

«Я была слишком осторожна», — упрекала себя первая. «Я слишком проста и непосредственна», — думала вторая.

«Я слишком стара для него», — говорила себе моя кроткая тетушка Память.

Многие взгляды, которыми обменивались и другие богини, выдавали сожаление, зависть или досаду.

Это взаимное обязательство, будучи публичным, приобретало законную силу, и отныне любая богиня, которая попыталась бы добиться моей любви, похитила бы что-то у Геры и, даже преуспев, оказалась бы, пусть и неявно, в низшем положении, как и всякий похититель по отношению к обладателю. В том и состоял триумф Геры.

Пускай те из вас, сыны мои, кому институт брака не всегда благоприятствовал, соблаговолят простить меня: это мы его изобрели.

Афродита, с ног до головы осыпанная звездами, улыбалась всем по кругу, желая доказать, что никто не может отнять у нее превосходство красоты, но все догадывались, что она уязвлена в самое сердце.

Откуда донеслось это рыдание, из каких далеких долин памяти достигло на миг моего слуха? Я наклонился. Ах, это бедняжка Эвринома с ее рыбьими плавниками смотрела на Олимп и видела, как осуществлялись ее напрасные мечты — но не с ней.

А этот легкий силуэт, что обрисовался на фоне гор и проскользнул меж рядами богов, держа в руках кривой рог, из которого сыпались тысячи плодов? Амалфея, дорогая малышка, вечная девушка-подросток, ты тоже была здесь.

На земле потомки царя Мелиссея и царя Келея и многие другие государи, взявшие с них пример, принесли в нашу честь обильные и пышные жертвы. Скольких тучных тельцов с рогами, увитыми листвой, скольких густорунных овнов заклали на очищенных камнях алтарей; сколько вертелов закрутилось, и благоухание, облегченное тимьяном, лавром и розмарином, порадовало наши ноздри и наполнило предвкушением! А золотистые цыплята и нежные голуби, а горячие лепешки из тонко смолотой пшеницы, а сыры с острым запахом — и хранившиеся всю зиму, и свежеприготовленные, еще совсем молочные, которые смешивают с медом! Ах! Дети мои, какое изобилие и какая вкуснятина!

В этом смешении запахов я без труда узнал аромат рыбы, которую нам посвятил Счастливый рыбак, приготовив ее с укропом на костре, один на кромке своего взморья; его подношение среди множества прочих доставило мне ничуть не меньшее удовольствие.

Но шум пиров, устроенных внизу, стал почти заглушать звуки нашего, поскольку пьянящий мед, достигая нас, лился рекой в первые глиняные кубки и его летучие силы кружили головы и людям, и богам.

Я смотрел на свою прекрасную Геру и думал о детях, которые у нас будут. Смотрел со своего престола на большое олимпийское застолье и на неисчислимые людские празднества, до бесконечности отражавшие пир богов. Я видел сатиров, улыбающихся нимфам вод; видел смертных девушек, ищущих взгляды своих будущих спутников и мечтающих о свадьбе, подобной нашей. Сколько поцелуев этим вечером будет укрыто кустами и сколько ручьев услышат обмен клятвами!

Я был счастлив, ведь мое счастье, смертные, питается вашими мечтами.

— Гера, — сказал я, склонившись к супруге, — у нас будут сыновья. Я бы хотел, чтобы наш первенец был крепким, изобретательным и работящим и чтобы он помогал мне в огненных делах, выковывая людям многочисленные дары, которые я замыслил сделать.

Это во мне прояснялся образ Гефеста, божественного труженика, бога работы.

Но Гера тоже мечтала, и тоже о сыне — красивом, властном завоевателе, чьи победы переполнят ее гордостью. Может, она слишком погорячилась со своей мечтой, которой предстояло воплотиться в Аресе, боге сражений?

— Еще я хочу, — продолжал я, — чтобы мы породили, в память об этом дне, дочку, которая станет распорядительницей будущих празднеств и будет разливать божественное питье тем, кто расположен к любви. Я желаю, чтобы она оставалась вечной девушкой и навсегда запечатлела тебя такой, какая ты сейчас. Мы назовем ее Гебой.

— Ты думаешь о богах и о мужчинах, — отозвалась Гера, — а я хочу подумать о богинях и женщинах. Я уже давно слышу, как они стонут от родовых мук. Наш союз станет для них вечным благодеянием, если мы произведем на свет богиню, покровительницу рожениц, которая облегчит боль и поможет счастливому разрешению от бремени. Илифия — вот как мы ее назовем. Благодаря этой богине и смертным, и бессмертным продолжение рода будет обеспечено более надежно...

Рождение, Праздник, Труд и Война; не в этих ли четырех словах заключался весь удел моего ближайшего потомства — ваш удел, дети мои, вечно кружащийся вокруг этих четырех столпов?

Я представлял себе бесконечную вереницу ваших поколений. Да, я был счастлив, как может быть счастлив царь.

Спускался вечер. Я поискал глазами тройной взгляд Гекаты и увидел, что она одобряет мой выбор.

На вашей земле продолжались возлияния, песни и пляски. И боги на Олимпе тоже пели. Мы с Герой, снова в сопровождении кортежа Граций, Времен Года и Муз, удалились к широкому золотому ложу, которое было нам приготовлено. И ночь, укрывая нас, развернулась, подобно павлиньему хвосту, сверкая мириадами звезд, владычицей которых отныне стала Гера.

 

 

Пауза

Расстанемся же, смертные дети мои, на этих счастливых воспоминаниях. Я заметил, что говорю долго, дольше, чем вы привыкли слушать. Солнечная колесница углубилась в море; настал час, когда надо идти к Гере. Я делаю это на протяжении стольких тысячелетий! Увы, не все ночи свадебные.

Тому из потомков моего рода, кто узнал мой голос, я предоставляю возможность перевести мои слова на ваш язык. Если его рассказ покажется вам неуклюжим, тяжеловесным, порой непонятным или противоречивым, не браните его за это и не вините меня. Ущербный человеческий язык не обладает всеми модуляциями языка богов. Только в самих себе, размышляя или грезя над священными словами, вы, может быть, иногда сумеете уловить аккорд музыки сфер.

В какой-нибудь другой день, в Дельфийской долине с ее пламенеющими скалами или под чуткими соснами Олимпа, среди обломков ваших прекраснейших творений или же на пляже золотого Навплийского залива, я, Зевс, вернувшийся царь богов, бог людей, снова сяду и продолжу, в том же времени, что и ваше, свою историю.

 

II

Дни людей

 

Зевс, повелитель бессмертных, властитель природы, законом

Путь указующий миру, тебя нам приветствовать должно.

Жизнью обязан тебе одному на земле многородной

Всякий, кто в смертного доле движенью и звуку причастен.

Клеанф

 

На самом деле мир плохо устроен, если Зевс не желает сделать своих сограждан подобными ему самому — счастливыми.

Эпиктет

 

Продолжение

Итак, я, Зевс, царь людей, царь богов, рассказал вам о начале мира и о моем собственном происхождении. Я поведал о царствовании моего деда Урана Небесного, создателя жизни, и моего отца, Крона-пожирателя, разрушителя счастья. Я вам рассказал о моем тайном рождении, о моем сокрытом детстве, о моей войне с отцом и его братьями титанами. Рассказал о первых эрах моего царствования, о моих первых трудах, первых любовных увлечениях и их плодах. Я говорил о Гее-Земле, Великой богине-матери, моей и вашей прародительнице, столь часто будоражившей наши судьбы, и еще о многих других вещах и о многих других богах, которые, находясь под моей властью, способствуют сохранению Вселенной в том виде, в котором она существует.

Таким образом, спустя две тысячи ваших лет некоторые из вас вновь услышали мой голос и вновь узнали, что мое имя значит «свет» и значит «жизнь».

Я не день; я его свет. Я управляющая суть всего, что блестит, освещает, излучает, искрится — как в небесах, так и в душах. Я повелеваю блеском молнии и блеском всякого творения. Я присутствую в самом слабом свечении, исходящем от звезд; в каждом из вас я — та зона сознания, которая позволяет вам нащупывать путь в ваших собственных потемках. Я игла света, что оплодотворяет яйцо ночи.

Растения обращаются к свету, чтобы расти. Когда их стебли и венчики тянутся ко мне, вы не говорите, что они поклоняются мне; вы говорите, что они живут.

Свет — зародыш огня; тень — питающее яйцо.

Я вам рассказал, как я взял в супруги свою сестру, темноволосую, крутобедрую Геру, богиню ночи, и как наше бракосочетание было отпраздновано на Олимпе.

Тут-то, дети мои, я вас и оставил. Возобновляю свой рассказ.

 

Седьмая эпоха

Дети Геры